овеческих губах, а по скалам стекали ручейки, промывая русло в земле. Таким плотным был этот холодный соленый туман, что долго дышать им было опасно. Вид, открывавшийся сверху, был еще более грозным - зримый конец геологической эпохи. Полтора миллиона лет чаша Средиземного моря была пустой. Теперь Геркулесовы Врата распахнулись, и в них рвалась Атлантика. Рассекая воздух, Номура смотрел на запад, на беспокойное, многоцветное, причудливо расчерченное полосами пены безбрежное пространство. Он видел, как воды океана устремляются в недавно возникший разрыв между Европой и Африкой. Течения сталкивались и закручивались, теряясь в бело-зеленом хаосе, бесновавшемся между землей и небом. Стихия крушила утесы, смывала долины, на много миль забрызгивала пеной берега. Снежно-белый в своей ярости поток, сверкая то тут, то там изумрудным блеском, восьмимильной стеной стоял между континентами и ревел. Брызги взлетали вверх, окутывая Врата туманом, и море с грохотом врывалось внутрь. В тучах этих брызг висели радуги. Здесь, на большой высоте, шум казался всего лишь скрежетом чудовищных жерновов, и Номура четко расслышал в наушниках голос Филис, которая остановила свою машину и подняла руку: - Подожди. Я хочу сделать еще несколько дублей, прежде чем мы двинемся дальше. - Но ведь их у тебя уже много, - сказал он. Ее голос смягчился: - Где чудо, там не бывает слишком много. Его сердце подпрыгнуло. "Она вовсе не воин в юбке, рожденная, чтобы повелевать всеми, кто стоит ниже ее. Несмотря на свое происхождение и привычки, она не такая. Ей знакомы благоговейный ужас и красота, и... да-да, ощущение Бога за работой..." Усмешка в свой адрес: "Должны бы быть..." В конце концов, ее задача и состоит в том, чтобы сделать аудио-визуальную вседиапазонную запись События - от его начала и до того дня, когда, сотню лет спустя, чаша наполнится, и волны заплещутся там, где позднее предстоит плавать Одиссею. На это уйдет несколько месяцев ее жизни. ("И моей, моей, ну пожалуйста!") Каждому сотруднику хотелось увидеть и ощутить эту грандиозность: тех, кого не влекли приключения, в Патруль не брали. Но отправиться так далеко в прошлое могли далеко не все, иначе в довольно узком временном отрезке стало бы слишком тесно. Большинству предстояло узнать все это из вторых рук. Конечно, их руководители могли поручить такое дело только настоящему художнику, который увидел бы и воспринял Событие и принес им его изображение. Номура помнил свое удивление, когда его назначили помощником к Филис. Неужели страдающий от нехватки рабочих рук Патруль может позволить себе держать художников? После того как он ответил на загадочное объявление, прошел несколько непонятных тестов и узнал кое-что о темпоральных путешествиях, Номура задумался, возможно ли в Патруле найти применение полицейским и спасателям, и оказалось, что да. Он понимал необходимость административных и канцелярских работников, агентов-резидентов, историографов, антропологов, ну и, естественно, научных сотрудников вроде него. Несколько недель работы с Филис убедили его в том, что художники не менее необходимы Патрулю. Не хлебом единым жив человек, не оружием, не бумагами, не диссертациями, не только практическими делами... Перезарядив свою аппаратуру, Филис крикнула: - Вперед! Когда она повернула на восток, на ее волосы упал солнечный луч, и они засверкали, как расплавленное золото. Том покорно последовал за ней. Дно Средиземного моря на десять тысяч футов ниже уровня Мирового океана. Этот перепад вода преодолевала через узкий пролив протяженностью всего пятьдесят миль. Десять тысяч кубических миль воды в год - сто водопадов Виктория, тысяча Ниагар. Но это статистика. А реальность была ревом белой от пены воды, окутанной брызгами, разрывавшей землю и сотрясавшей горы. Люди видели и слышали это чудо, чувствовали его вкус и запах. Но постичь его они не могли. Ниже пролив расширялся, и течение становилось спокойнее, а вода обретала темно-зеленый цвет. Туман редел, в его просветах появлялись острова, точно корабли, зарывшиеся носами в волны и вздымавшие огромные буруны. На берега тут постепенно приходила жизнь. Но уже через столетие большинство этих островов будет съедено эрозией, а большая часть растений и животных не выдержит резкой перемены климата. Ибо Событие переместит Землю из миоцена в плиоцен. Они летели все дальше, но шум не ослабевал, а, напротив, усиливался. Поток здесь уже не бушевал, но впереди нарастал басовый рокот - казалось, само небо гудит, как огромный медный колокол. Он узнал мыс, жалкий огрызок которого в грядущем получит название Гибралтар. А дальше, водопадом шириной в двадцать миль, вода низвергалась в пропасть глубиной еще в пять тысяч футов. С ужасающей легкостью поток срывался с обрыва. На фоне темных утесов и охристой травы континентов вода выглядела бутылочно-зеленой. Вверху она ослепительно блестела на солнце. Внизу колыхалось еще одно густое белое облако, кружившееся в нескончаемом вихре. Дальше вода растекалась голубым озером, и, разбиваясь на реки, промывала каньоны и неслась все дальше и дальше среди блеска солончаков, пылевых смерчей и дрожащего марева над этой раскаленной землей, которую ей предстояло превратить в дно моря. Вода гремела, ревела и клокотала. Филис снова остановила роллер. Номура повис рядом с ней. Они находились очень высоко, и воздух был довольно холодным. - Сегодня, - объявила она, - я попробую передать масштаб. Пройду над потоком до самого обрыва, а затем спикирую. - Не опускайся слишком низко, - предупредил он. - Это мое дело, - отрезала она. - Но я же вовсе не собираюсь командовать. ("Действительно, кто я такой? Плебей! Мужчина!") Просто сделай мне одолжение. - Номура даже вздрогнул от этой дурацкой фразы. - Будь поосторожнее, хорошо? Ты очень дорога мне. Ее лицо сверкнуло улыбкой. Она почти повисла на ремнях безопасности, чтобы дотянуться до его руки. - Спасибо, Том. - Помолчав, она мрачно добавила: - Такие мужчины, как ты, помогают мне понять, что неправильно в эпохе, из которой я родом. С ним она почти всегда говорила мягко. Будь она агрессивнее, то даже ее красота не помешала бы ему спокойно спать по ночам. А может, он и влюбился-то в нее, только когда понял, какие усилия она прилагает, чтобы относиться к нему, как к равному. Ей это давалось нелегко (в Патруле она была таким же новичком, как и он) - но не труднее, чем мужчинам из других стран и эпох признать, что она обладает такими же способностями, как и они, и прекрасно ими пользуется. Ее настроение изменилось. - Давай! - крикнула она. - Скорей! А то еще лет двадцать, и от водопада ничего не останется. Ее машина прыгнула вперед. Номура опустил лицевой щиток шлема и устремился за ней следом, нагруженный лентами, аккумуляторами и прочим. "Осторожнее, - мысленно молил он, - ну пожалуйста, осторожнее, моя милая!" Филис вырвалась далеко вперед. Ему казалось, что это комета, стрекоза - что-то стремительное и яркое, несущееся наискосок над отвесным морем в милю высотой. Грохот оглушил Номуру, в мире для него не осталось ничего, кроме этого светопреставления. Всего в нескольких ярдах над поверхностью воды она направила роллер к пропасти. Ее голова скрылась под нарамником пульта, руки забегали по кнопкам и клавишам - машиной она управляла только коленями. Соленые брызги оседали на лицевом щитке, и Номура включил автоматическую очистку. Турбулентные потоки сотрясали и раскачивали его роллер. Уши были защищены от шума, но не от перепада давления, и барабанные перепонки пронзала острая боль. Он почти нагнал Филис, и вдруг ее машина словно обезумела. Он увидел, как роллер закружился волчком, ударился о зеленую толщу и исчез в ней вместе с девушкой. Своего вопля он в этом громе не расслышал. Ударив по переключателю скорости, Том устремился за ней. Бешеный поток чуть было не увлек его, но в последнее мгновение слепой инстинкт заставил его повернуть машину. Филис исчезла. Перед ним были только стена воды, клубящиеся облака внизу и равнодушная синева вверху, шум, зажавший его в своей пасти, чтобы разорвать на мелкие куски, холод, сырость и влага на губах - соленая, как слезы. Он помчался за помощью. Снаружи пылал полдень. Выгоревшая равнина казалась совершенно безжизненной, и только в небе парил одинокий стервятник. Все молчало - кроме далекого водопада. Стук в дверь сорвал Номуру с постели. Сквозь шум в ушах он еле услышал свой хриплый голос: - Да входите же! Вошел Эверард. Несмотря на создаваемую кондиционером прохладу, на его одежде темнели пятна пота. Сутулясь, он грыз незажженную трубку. - Ну, что? - умоляюще спросил Номура. - Как я и опасался. Ничего. Она так и не вернулась к себе. Номура рухнул в кресло и уставился в пространство. - Это точно? Эверард сел на кровать, заскрипевшую под его тяжестью. - Угу. Только что прибыла хронокапсула. В ответ на мой запрос сообщают, что "агент Филис-Рэч не вернулась на базу своего регионально-временного интервала из командировки в Гибралтар"; никаких других сведений о ней у них нет. - Ни в одной эпохе? - Агенты же так крутятся в пространстве и времени, что если досье на них и есть, то, наверное, лишь у данеллиан. - Запросите их! - По-твоему, они ответят? - оборвал его Эверард, стиснув широкой рукой колено. ("Данеллиане, супермены далекого будущего, основатели и истинные руководители Патруля...") - И не говори мне, что мы, простые смертные, можем, если захотим, узнать, что нас всех ждет. Ты же не заглядывал в свое будущее, сынок, а? Мы не хотим, вот и все. Жесткость исчезла из его голоса. Вертя в руках трубку, он сказал совсем уже мягко: - Если мы живем достаточно долго, то переживаем тех, кто нам дорог. Обычный удел человека, и Патруль здесь не исключение. Но мне жаль, что ты столкнулся с этим таким молодым. - Не надо обо мне! - воскликнул Номура. - Давайте о ней. - Да... Я думал о твоем отчете. Мне кажется, вокруг этого водопада воздушные потоки вытворяют черт знает что. Это, впрочем, естественно. Из-за перегрузки ее роллер плохо слушался рулей. Воздушная яма, вихрь - в общем, что-то неожиданно засосало ее и швырнуло в воду. Номура хрустнул пальцами. - А я должен был ее подстраховывать... Эверард покачал головой. - Не терзайся так. Ты был просто ее помощником. Ей следовало быть осторожнее. - Но, черт побери, мы еще можем ее спасти, а вы не разрешаете! - крикнул Номура. - Прекрати! - оборвал его Эверард. - Сейчас же замолчи! "Не говори, что патрульные могли бы вернуться назад во времени, подхватить ее силовыми лучами и вытащить из бездны. Или что я мог бы предупредить ее и тогдашнего самого себя. Но этого не произошло, следовательно, это не произойдет. Это не должно произойти. Потому что прошлое сразу становится изменяемым, едва мы на своих машинах превращаем его в настоящее. И если смертный хоть раз позволит себе применить такую власть, то где этому конец? Сначала мы спасаем девушку, потом - Линкольна, а кто-нибудь другой тем временем попробует помочь южанам... Нет, только Богу можно доверить власть над временем. Патруль существует, чтобы охранять то, что уже есть. И надругаться над этой заповедью для его сотрудника - все равно что надругаться над матерью". - Простите, - пробормотал Номура. - Все в порядке, Том. - Нет, я... я думал... когда я заметил ее исчезновение, моей первой мыслью было, что спасательный отряд мог бы вернуться в это самое мгновение и подхватить ее... - Вполне естественный ход мысли для новичка. Умственные стереотипы живучи. Но мы этого не сделали. Да и вряд ли бы кто-нибудь разрешил это. Слишком опасно. Мы не имеем права рисковать людьми. И уж конечно, мы не могли себе позволить этого, если хроники говорят, что попытка была заранее обречена на неудачу. - И нет способа это обойти? Эверард вздохнул. - Я его не знаю. Смирись с судьбой, Том. - Он помялся. - Могу я... можем мы что-нибудь для тебя сделать? - Нет, - хрипло вырвалось у Номуры. - Оставьте меня одного. - Конечно. - Эверард поднялся. - Но ты не единственный, кому будет ее не хватать, - напомнил он и вышел. Когда за ним закрылась дверь, Номуре показалось, что шум водопада приближается, размалывая, размалывая... Он уставился в пустоту. Солнце уже прошло зенит и начало медленно клониться к закату. "Мне следовало броситься за ней, сразу же. И рискнуть жизнью. Но почему бы не последовать за ней и в смерть? Нет. Это бессмысленно. Из двух смертей жизни не сделаешь. Я не мог спасти ее. У меня не было ни снаряжения, ни... И самым правильным было отправиться за помощью. Только в помощи было отказано (человеком ли, судьбой - неважно), и она погибла. Поток швырнул ее в пропасть. Она успела испугаться - за мгновение до того, как потеряла сознание, а затем удар о дно убил ее, растерзал на кусочки, разбросал их по дну моря, которое я в молодости буду бороздить во время отпуска, не зная, что есть Патруль Времени и что когда-то была Филис. Господи, пусть мой прах смешается с ее - пять с половиной миллионов лет спустя!" Воздух сотрясла отдаленная канонада, пол задрожал. Должно быть, поток подмыл еще часть берега. С какой радостью она запечатлела бы это на пленке! - Запечатлела бы? - выкрикнул Номура и вскочил с кресла. Земля продолжала дрожать. - Запечатлеет!.. Ему бы следовало посоветоваться с Эверардом, но он боялся (возможно, зря: горе и неопытность - плохие советчики), что получит отказ и сразу же будет отозван. Ему бы следовало отдохнуть несколько дней, но он боялся чем-нибудь выдать себя. Таблетка стимулятора заменит отдых. Ему бы следовало проверить генератор силового поля, а не сразу устанавливать его тайком на своем роллере. Когда он вывел роллер из гаража, встречный патрульный спросил его, куда он собрался. "Покататься", - ответил Номура. Тот сочувственно кивнул. Пусть он не догадывался о его любви, но потеря товарища - всегда горе. Номура предусмотрительно направился на север и, только когда база скрылась за горизонтом, свернул к водопаду. Ни справа, ни слева берегов потока он не видел. Здесь, почти на половине высоты стены из зеленого стекла, кривизна планеты скрывала от него ее края. Затем он достиг облака брызг, и его окутала мутная жалящая белизна. Лицевой щиток оставался прозрачным, но взгляд тонул в тумане, сквозь разрывы которого виднелась только гигантская стена воды. Шлем защищал уши, но не мог защитить от вибрации, которая пронизывала все тело: зубы, кости, сердце. Вихри непрерывно сотрясали роллер, и ему приходилось бороться изо всех сил, чтобы машина не вышла из-под контроля. И чтобы нащупать нужное мгновение... Он прыгал во времени назад и вперед, уточнял настройку и снова включал стартер, замечал в тумане смутные очертания самого себя и глядел сквозь него в небо, еще и еще... И вдруг он оказался тогда. Два светлых пятнышка высоко вверху... Он увидел, как одно из них ударилось о воду и исчезло, утонуло, а другое несколько секунд металось вокруг, а потом умчалось прочь. Холодный соленый туман спрятал его от самого себя - ведь его присутствие не зафиксировано в проклятых хрониках! Том рванулся вперед. Но терпение он сохранял. Если понадобится, он будет рыскать здесь хоть всю биологическую жизнь, дожидаясь того самого мгновения. Страх смерти, мысль о том, что, когда он ее найдет, она может быть уже мертва, отошли куда-то далеко. Им владели стихийные силы. Он превратился в летящую волю. Том парил в ярде от водяной стены. Вихри, швырнувшие в нее Филис, пытались схватить и его. Но он был наготове и, уворачиваясь, снова и снова возвращался - не только в пространстве, но и во времени, чтобы на протяжении тех нескольких секунд, когда Филис могла быть еще жива, держать в поле зрения весь этот участок водопада. В воздухе кружило почти два десятка роллеров. Он не обращал на них внимания. Это были просто следы его прошлых и будущих прыжков во времени. Вот! Мимо него, в глубине потока, пронесся неясный темный силуэт - на пути к гибели. Он повернул ручку. Силовой луч замкнулся на другой машине. Его роллер потащило к воде: генератору не хватало мощности, чтобы вырвать машину Филис из хватки бушующей стихии. Вода уже почти поглотила его, когда пришла помощь. Два роллера, три, четыре... Напрягая свои поля, они вытащили машину Филис. Тело девушки висело на ремнях безопасности. Но он не бросился к ней. Сначала он несколько раз прыгнул назад во времени - чтобы спасти ее и самого себя. Когда наконец они остались одни среди несущихся клочьев тумана, он высвободил девушку, подхватил на руки и уже собирался мчаться к берегу, чтобы привести ее в чувство. Но она зашевелилась, веки дрогнули, и мгновение спустя на губах появилась улыбка. И тут он заплакал. Совсем рядом с ревом рушился вниз океан. Закат, навстречу которому прыгнул Номура, тоже не запечатлели никакие хроники. Все вокруг стало золотым. Должно быть, водопад тоже сейчас пылал. Его песнь разносилась под вечерней звездой. Филис подложила подушку себе под спину, откинулась на нее и заявила Эверарду: - Если вы обвините его в нарушении устава или еще какой-нибудь глупости, придуманной мужчинами, я тоже брошу ваш проклятый Патруль. - Нет-нет. - Эверард поднял руку, как бы защищаясь от нападения. - Вы меня неправильно поняли. Я хотел только сказать, что мы оказались в довольно щекотливом положении. - Почему? - с вызовом спросил Номура, который сидел на стуле и держал Филис за руку. - Мне никто не запрещал эту попытку, ведь так? Агентам положено беречь свою жизнь, если это возможно, поскольку она представляет ценность для Патруля. Разве отсюда не следует, что спасение чужой жизни тоже оправдано? - Да, конечно. - Эверард прошелся по комнате. Пол загремел под его ногами, заглушая барабанный грохот водопада. - Победителей не судят даже в более строгих организациях, чем наша. Собственно говоря, Том, инициатива, которую ты проявил сегодня, сулит тебе хорошее будущее, можешь мне поверить. - Он усмехнулся уголком рта, не вынимая трубки. - Такому старому солдату, как я, некоторая поспешность простительна. Слишком много я видел случаев, когда спасение было невозможно, - добавил он, помрачнев. Остановившись, он повернулся к ним обоим. - Но нельзя ничего оставлять незавершенным. Суть в том, что Филис-Рэч, согласно хроникам ее отдела, из командировки не вернулась. Их пальцы переплелись еще крепче. Эверард улыбнулся ему и ей (грустной, но все-таки улыбкой), а потом продолжил: - Нет, не пугайтесь. Том, помнится, ты спрашивал, почему мы, обычные люди, не следим за каждым шагом своих товарищей. Теперь ты понял?.. Филис-Рэч больше никогда не регистрировалась в своем управлении. Может быть, она и посещала родной дом, но мы никогда не спрашиваем, чем занимаются агенты во время отпуска. - Он вздохнул. - Что касается дальнейшего, если она пожелает перевестись в другое управление и принять новое имя, то почему бы и нет? Любой офицер достаточно высокого ранга может это утвердить. Например, я... У нас, в Патруле, все очень просто. Мы гаек не затягиваем. Иначе просто нельзя. Номура понял и вздрогнул. Филис вернула его к реальности. - Но кем я могу стать? - спросила она. Том воспользовался удобным случаем. - Ну, - сказал он со смехом, пряча под ним глубокую серьезность, - почему бы тебе не стать миссис Томас Номура?  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЕДИНСТВЕННАЯ ИГРА В ГОРОДЕ *  1 Джону Сандовалю совершенно не шло его имя. И было как-то странно, что он стоит в брюках и гавайке возле окна, выходящего на Манхэттен середины двадцатого века. Эверард привык к анахронизмам, но всякий раз, глядя на эту поджарую фигуру, смуглое лицо и орлиный нос, он видел своего коллегу в боевой раскраске, верхом на коне и с ружьем, наведенным на какого-нибудь бледнолицего злодея. - Ну, ладно, - сказал он. - Америку открыли китайцы. Факт занятный, но почему он требует моего вмешательства? - Я и сам хотел бы это знать, - ответил Сандоваль. Он встал на шкуру белого медведя, которую Эверарду подарил Бьярни Херьюлфсон [Бьярни Херьюлфсон в 986 г. первым из европейцев оказался у восточного побережья Северной Америки, названного позднее Винландом (см. "Фантастическую сагу" Г.Гаррисона)], и повернулся к окну. Силуэты небоскребов четко вырисовывались на ясном небе, шум уличного движения сюда, наверх, едва доносился. Заложив руки за спину, Сандоваль сжимал и разжимал пальцы. - Мне приказано взять какого-нибудь агента-оперативника, вернуться с ним на место и принять меры, которые окажутся необходимыми, - заговорил он немного погодя. - Тебя я знаю лучше других, вот и... - он умолк. - А может, стоит взять еще одного индейца? - спросил Эверард. - Ведь в Америке тринадцатого века я буду слишком выделяться... - Тем лучше. Произведешь впечатление, поразишь... Задача-то вряд ли окажется слишком трудной. - Ну конечно, - согласился Эверард. - Что бы там ни произошло. Из кармана потрепанной домашней куртки он вытащил кисет с табаком, трубку и стал быстро и нервно набивать ее. Один из первых и важнейших уроков, преподанных ему в Патруле Времени, заключался в том, что не всякая задача, даже очень важная, требует для своего выполнения множества людей. Огромные организации стали характерной особенностью двадцатого века, а ранние цивилизации, такие как эллинская времен расцвета Афин или японская периода Камакура [период Камакура (по названию древнеяпонской столицы) - с 1192 по 1333 г.] (да и более поздние тоже), ставили во главу угла индивидуальные качества. Поэтому один выпускник Академии Патруля (разумеется, со снаряжением и оружием будущего) мог заменить собой целую бригаду. Но причина заключалась не столько в эстетике, сколько в обычном расчете: патрульных было слишком мало для наблюдения за таким количеством тысячелетий. - Насколько я понимаю, - медленно начал Эверард, - вмешательства из другого времени там не было и речь идет не об обычном устранении экстратемпоральной интерференции. - Верно, - ответил Сандоваль. - Когда я доложил о том, что обнаружил, отдел периода Юань провел тщательное расследование. Темпоральные путешественники в этом не замешаны. Хубилай [внук Чингисхана, монгольский Великий Хан (каган), а затем император Китая (1264-1294), основатель династии Юань; при нем было завершено завоевание Китая монголами] додумался до этого совершенно самостоятельно. Возможно, его вдохновили рассказы Марко Поло о морских плаваниях арабов и венецианцев, но так или иначе мы имеем дело с подлинным историческим фактом, даже если в книге Поло об этом не сказано ни слова. - Китайцы ведь тоже были мореплавателями, и довольно неплохими, - заметил Эверард. - Так что все совершенно естественно. Зачем же понадобились мы? Он раскурил трубку и глубоко затянулся. Сандоваль все еще молчал, поэтому Эверард продолжил: - Ну, а ты каким образом наткнулся на эту экспедицию? Разве они появились в землях навахо? - Черт возьми, я ведь занимаюсь не только собственным племенем! Американских индейцев в Патруле и без того мало, а гримировать кого-то другого слишком сложно. Вообще-то я следил за миграциями атабасков. Как и Кит Денисон, Сандоваль был специалистом-этнологом; он восстанавливал историю тех народов, которые сами никогда не вели письменных хроник. Благодаря этой работе Патруль мог наконец узнать, какие же именно события он оберегает от постороннего вмешательства. - Я работал на восточных склонах Каскадных гор, неподалеку от Кратерного озера, - продолжал Сандоваль. Это земли племени лутуами, но у меня были причины предполагать, что потерянное мной племя атабасков прошло именно здесь. Местные жители упоминали о таинственных незнакомцах, идущих с севера. Я отправился взглянуть на них и обнаружил целую экспедицию монголов верхом на лошадях. Тогда я двинулся по их следам на север и набрел на лагерь в устье реки Чиалис, где несколько монголов помогали китайским морякам охранять корабли. Я как ошпаренный помчался назад и доложил обо всем начальству. Эверард сел на диван и пристально посмотрел на своего сослуживца. - Насколько тщательно было проведено расследование в Китае? - спросил он. - Ты абсолютно уверен, что это не экстратемпоральная интерференция? Сам знаешь, бывают ведь такие просчеты, последствия которых всплывают лишь лет через десять - двадцать. - Я и сам об этом подумал, когда получил задание, - кивнул Сандоваль, - и сразу же отправился в штаб-квартиру периода Юань в Хан-Бали, то есть в Ханбалыке, или, по-нашему, Пекине. Они сказали, что тщательно проследили эту линию назад во времени аж до Чингисхана, а в пространстве - до Индонезии. И все оказалось в полном порядке, как у норвежцев с их Винландом. Просто китайская экспедиция менее известна. При дворе знали только то, что путешественники вышли в море, но так и не вернулись, и поэтому Хубилай решил, что другую экспедицию посылать не стоит. Запись об этом находилась в имперских архивах, но потом пропала во время Миньского восстания, когда изгнали монголов. Ну, а летописцы об экспедиции позабыли. Эверард все еще раздумывал. Его работа ему нравилась, но с этим заданием что-то было нечисто. - Ясно, что с экспедицией случилось какое-то несчастье, - заговорил он. - Хорошо бы узнать, какое. Но почему все же для слежки за ними потребовался еще и агент-оперативник? Сандоваль отодвинулся от окна. В голове Эверарда снова мелькнула мысль, насколько неестественно выглядит здесь этот индеец навахо. Он родился в 1930 году, до прихода в Патруль успел повоевать в Корее и окончить колледж за казенный счет, но в каком-то смысле он так до конца и не вписался в двадцатый век. "А мы, что, другие? Разве кто-нибудь из нас может смириться с ходом истории, зная о том, что ждет его народ?" - Но речь идет не о слежке! - воскликнул Сандоваль. - Когда я доложил об увиденном, то получил распоряжение непосредственно из штаба данеллиан. Никаких объяснений или оправданий, только приказ: организовать провал экспедиции. Исправить историю своей рукой! 2 Anno Domini тысяча двести восьмидесятый. Слово хана Хубилая распространялось от параллели к параллели и от меридиана к меридиану; он мечтал о владычестве над миром, и при его дворе с почетом встречали каждого, кто приносил свежие новости и новые философские идеи. Особенно полюбился Хубилаю молодой венецианский купец Марко Поло. Но не все народы смирились с монгольским господством. Тайные общества повстанцев зарождались во всех концах покоренных монголами государств, известных под общим названием "Катай". Япония, где реальная власть принадлежала стоящему за спиной императора дому Ходзе, уже отразила одно вторжение. Да и среди самих монголов не было подлинного единства: русские князья превратились в сборщиков дани для независимой Золотой Орды, Багдадом правил Абага-ильхан. Что же до остальных земель, то Каир стал последним прибежищем некогда грозного Аббасидского халифата, мусульманская династия Слейвов властвовала в Дели, на престоле Святого Петра находился папа Николай Третий, гвельфы и гибеллины рвали на части Италию, германским императором был Рудольф Габсбург, королем Франции - Филипп Смелый, а Англией правил Эдуард I Длинноногий. В это время жили Данте Алигьери, Иоанн Дунс Скотт, Роджер Бэкон и Томас Стихотворец [или Томас из Эрселдуна, - полулегендарный шотландский бард XIII века, известный также под прозвищем Лермонт; ему приписываются некоторые фрагменты "артуровского" цикла]. А в Северной Америке Мэнс Эверард и Джон Сандоваль осадили коней на вершине пологого холма. - На прошлой неделе - вот когда я увидел их в первый раз, - сказал индеец. - Здорово они продвинулись с тех пор. Впереди дорога будет похуже, но все равно при таких темпах они месяца через два будут в Мексике. - По монгольским меркам это еще довольно медленно, - отозвался Эверард. Он поднес к глазам бинокль. Вокруг них повсюду полыхала апрельская зелень. Даже на самых высоких и старых буках весело шумела молодая листва. Скрипели сосны - их раскачивал холодный ветер, несущий с гор запах талого снега. Небо было темным от возвращавшихся в родные края птичьих стай. Величественные бело-голубые вершины Каскадных гор словно парили в воздухе далеко на западе. Поросшие лесом предгорья уходили на восток и круто спадали в долину, а дальше, за горизонтом, простиралась гудевшая под копытами бизоньих стад прерия. Эверард навел бинокль на монголов. Они двигались по открытым местам, повторяя изгибы текущей на юг речушки. Всего их было около семидесяти человек на косматых серовато-коричневых азиатских лошадях, коротконогих и большеголовых. Каждый вел в поводу несколько вьючных и запасных животных. По лицам и одежде, а также по неуверенной посадке Эверард сразу выделил в общей массе нескольких проводников из местных жителей, но гораздо больше его заинтересовали иноземцы. - Среди вьючных многовато жеребых кобыл, - пробормотал он себе под нос. - Видимо, они взяли столько лошадей, сколько поместилось на кораблях, и выпускали их размяться и попастись на всех стоянках, а теперь прямо в пути увеличивают поголовье. Лошадки этой породы достаточно выносливы, и такое обращение им нипочем. - Те, кто сторожат корабли, тоже разводят лошадей, - сообщил Сандоваль. - Сам видел. - Что еще ты знаешь об этой компании? - Да я уже все рассказал. Кроме того, что видно отсюда, - почти ничего. Есть, конечно, отчет из архивов Хубилая, но ты же помнишь, там лишь кратко сообщается, что четыре корабля под командованием нойона Тохтая и ученого мужа Ли Тай-цзуна были посланы исследовать острова, лежащие за Японией. Эверард рассеянно кивнул. Нет смысла сидеть здесь и в сотый раз пережевывать одно и то же. Хватит тянуть, пора приступать к делу. Сандоваль откашлялся. - Я все думаю, стоит ли идти нам обоим, - сказал он. - Может, останешься на всякий случай здесь? - Комплекс героя? - пошутил Эверард. - Нет, лучше идти вместе. Ничего плохого я от них не жду. Пока, во всяком случае. У этих ребят хватает ума не затевать беспричинных ссор. И с индейцами они неплохо поладили, разве нет? А мы им вообще покажемся загадкой... Но все-таки я не прочь предварительно чего-нибудь хлебнуть. - И я. Да и потом тоже. Порывшись в седельных сумках, они вытащили свои двухлитровые фляги и сделали по глотку. Шотландское виски обожгло Эверарду горло и огнем растеклось по жилам. Он прикрикнул на лошадь, и оба поскакали вниз по склону. Воздух прорезал свист. Их увидели. Сохраняя спокойствие, Эверард и Сандоваль двинулись навстречу монгольской колонне. Держа наготове короткие тугие луки двое передовых всадников обошли их с флангов, но останавливать не стали. "Должно быть, наш вид не внушает опасений", - подумал Эверард. На нем, как и на Сандовале, была одежда двадцатого века: охотничья куртка-ветровка и непромокаемая шляпа. Но его экипировке было далеко до элегантного индейского костюма Сандоваля, сшитого на заказ у "Эберкромби и Фитча". Оба для вида нацепили кинжалы, а для дела у них были маузеры и ультразвуковые парализаторы тридцатого века. Дисциплинированные монголы остановились одновременно, все как один. Подъезжая, Эверард внимательно их рассмотрел. Перед отправкой он около часа провел под гипноизлучателем, прослушав довольно полный курс о монголах, китайцах и даже о местных индейских племенах - об их языках, истории, материальной культуре, обычаях и нравах. Но видеть этих людей вблизи ему пока не доводилось. Особой красотой они не блистали: коренастые, кривоногие, с жидкими бороденками; смазанные жиром широкие плоские лица блестели на солнце. Все были хорошо экипированы: на каждом сапоги, штаны, кожаный панцирь, покрытый металлическими пластинками с лаковым орнаментом, и конический стальной шлем с шипом или перьями на макушке. Вооружены они были кривыми саблями, ножами, копьями и луками. Всадник в голове колонны вез бунчук - несколько хвостов яка, оплетенных золотой нитью. Монголы внимательно наблюдали за приближением патрульных, но их темные узкие глаза оставались невозмутимыми. Узнать начальника не составляло труда. Он ехал в авангарде, за его плечами развевался изодранный шелковый плащ. Он был гораздо выше своих воинов и еще суровее лицом; портрет довершали рыжеватая борода и почти римский нос. Ехавший около него проводник-индеец сейчас с открытым ртом жался позади, но нойон Тохтай остался на месте, не сводя с Эверарда спокойного хищного взгляда. - Привет вам, - прокричал монгол, когда незнакомцы оказались поблизости. - Какой дух привел вас? Он говорил на диалекте лутуами, будущем кламатском языке, но с неприятным акцентом. В ответ Эверард пролаял на безупречном монгольском: - Привет тебе Тохтай, сын Бату. Да будет на то воля Тенгри [Тенгри, или "Великое Синее Небо", - дух неба, верховное божество у монголов], мы пришли с миром. Это был удачный ход. Эверард заметил, что монголы потянулись за амулетами и стали делать знаки от дурного глаза. Но человек, ехавший слева от Тохтая, быстро овладел собой. - Ах вот оно что! - сказал он. - Значит, люди запада уже добрались до этой страны? Мы не знали об этом. Эверард взглянул на него. Ростом этот человек превосходил любого из монголов, а его лицо и руки выделялись своими изяществом и белизной. Одет он был, как и все остальные, но не носил никакого оружия. Выглядел он старше нойона - ему можно было дать лет пятьдесят. Не сходя с лошади, Эверард поклонился и заговорил на северокитайском: - Достопочтенный Ли Тай-цзун, как ни печально, что мне, недостойному, приходится противоречить вашей учености, но мы родом из великого царства, лежащего далеко на юге. - До нас доходили слухи о нем, - сказал ученый, который так и не смог скрыть своего удивления. - Даже здесь, на севере, можно услышать рассказы об этой богатой и чудесной стране. Мы ищем ее, чтобы передать вашему хану приветствие кагана Хубилая, сына Тули, сына Чингиса - весь свет припадает к его стопам. - Мы знаем о Великом Хане, - ответил Эверард, - но мы знаем и о Калифе, и о Папе, и об Императоре, а также о прочих, не столь могущественных владыках. - Он тщательно подбирал слова, чтобы, не оскорбляя правителя Катая открыто, тем не менее деликатно указать ему его истинное место. - О нас же, напротив, известно немногим, ибо наш государь ничего не ищет во внешнем мире и не хочет, чтобы другие искали что-либо в его царстве. Позвольте мне, недостойному, представиться. Имя мое Эверард, и, хотя мой облик может ввести вас в заблуждение, я вовсе не русич и не из земель Запада. Я принадлежу к стражам границы. Пусть погадают, что это означает. - Ты пришел без большого отряда, - вступил в разговор Тохтай. - А он нам и не понадобился, - вкрадчиво ответил Эверард. - И вы далеко от дома, - добавил Ли. - Не дальше, чем были бы вы, досточтимые господа, в степях Киргизии. Тохтай взялся за рукоять сабли. В его глазах застыло подозрение. - Пойдемте, - сказал он. - Посол всегда желанный гость. Разобьем лагерь и выслушаем слово вашего царя. 3 Солнце уже низко стояло над западными вершинами, и их снежные шапки отливали тусклым серебром. Тени в долине удлинились, лес потемнел, но луг казался еще светлее. Первозданная тишина оттеняла каждый звук: торопливый говор горного потока, гулкие удары топора, пофыркивание лошадей, пасущихся в высокой траве. Пахло дымом. Монголы были явно выбиты из колеи и появлением незнакомцев, и столь ранним привалом. Их лица оставались непроницаемыми, но они то и дело косились на Эверарда с Сандовалем и принимались шептать молитвы - в основном, языческие, но слышались и буддийские, и мусульманские, и несторианские. Тем не менее, это не мешало им с обычной сноровкой разбить лагерь, расставить сторожевые посты, осмотреть лошадей, приготовить ужин. И все же Эверарду показалось, что они ведут себя сдержанней обычного. Под гипнозом он усвоил, что монголы, как правило, люди веселые и разговорчивые. Он сидел в шатре, скрестив ноги. Рядом с ним полукругом расположились Сандоваль, Тохтай и Ли. Пол устилали ковры, на жаровне стоял котелок с горячим чаем. В лагере это был единственный шатер - возможно, у монголов он был всего один и возили его с собой для таких торжественных событий, как сегодняшнее. Тохтай собственноручно налил кумыс в чашу и протянул ее Эверарду; тот шумно отхлебнул из нее (так требовал этикет) и передал чашу соседу. Ему доводилось пробовать напитки и похуже, чем перебродившее кобылье молоко, но он обрадовался, когда по окончании ритуала все стали пить чай. Заговорил начальник монголов. В отличие от китайца-советника он не умел сдерживаться, и в его голосе непроизвольно прорывалось раздражение: что это за чужеземцы, которые посмели не пасть ниц перед слугой Великого Хана? Но слова оставались вежливыми: - А теперь пусть наши гости расскажут о поручении своего царя. Не назовете ли вы нам сначала его имя? - Его имя произносить нельзя, - ответил Эверард, - а о его царстве до вас дошли лишь смутные слухи. Ты можешь судить о его могуществе, нойон, по тому, что в такой дальний путь он отправил только нас двоих и что проделали этот путь мы без запасных лошадей. Тохтай ухмыльнулся: - Кони, на которых вы приехали, красивы, но еще не известно, как они побегут по степи. И долго вы добирались сюда? - Меньше дня, нойон. Мы многое умеем. Эверард полез в карман куртки и достал два небольших свертка в яркой упаковке. - Наш господин повелел преподнести высокочтимым гостям из Катая эти знаки его расположения. Пока разворачивались обертки, Сандоваль наклонился к Эверарду и шепнул по-английски: - Понаблюдай за их реакцией, Мэнс. Мы сваляли дурака. - Почему? - Этим пестрым целлофаном и прочими штучками можно поразить варвара вроде Тохтая. Но взгляни на Ли. Его цивилизация уже создала искусство каллиграфии, когда предки Бонуита Теллера еще разрисовывали себя голубой краской. Теперь его мнение о нашем вкусе резко упало. Эверард еле заметно пожал плечами. - Что ж, он прав, разве не так? Их разговор не остался незамеченным. Тохтай взглянул на них с подозрением, но затем снова вернулся к своему подарку - электрическому фонарику; демонстрация его действия сопровождалась почтительными восклицаниями. Вначале нойон отнесся к дару с опаской и даже пробормотал заклинание, но, вспомнив, что монголу непозволительно бояться чего-либо, кроме грома, он овладел собой и вскоре радовался фонарику как ребенок. Патрульные посчитали, что лучшим подарком для такого ученого конфуцианца, как Ли, будет книга - альбом "Человеческий род", который мог произвести на него впечатление разнообразием содержания и незнакомой изобразительной техникой. Китаец рассыпался в благодарностях, но Эверард усомнился в искренности его восторгов. В Патруле быстро узнаешь, что изощренное мастерство существует при любом уровне технического развития. По обычаю, были преподнесены ответные подарки: изящный китайский меч и связка шкурок калана. Прошло довольно много времени, прежде чем прерванный разговор возобновился. Сандоваль ловко перевел его на путешествие их хозяев. - Раз вы так много знаете, - начал Тохтай, - то вам должно быть известно, что наше вторжение в Японию потерпело неудачу. - Такова была воля Неба, - по-придворному учтиво сказал Ли. - Бред сивой кобылы! - рявкнул Тохтай. - Такова была людская тупость, хочешь ты сказать. Мы были слишком малочисленны, слишком мало знали, а море было слишком бурным, да и забрались мы слишком далеко. Ну, так что же? Когда-нибудь мы туда вернемся. Эверард с грустью подумал о том, что они действительно вернутся к берегам Японии, но их флот потопит буря, погубив бог знает сколько молодых воинов. Он не стал перебивать Тохтая, который продолжал свой рассказ. - Великий Хан решил, что мы должны больше узнать об островах. Возможно, стоит создать базу где-нибудь севернее Хоккайдо. Кроме того, до нас давно доходили слухи о далекой западной земле. Иногда ее видят издалека рыбаки, по воле случая занесенные в те края, а купцы из Сибири рассказывают о проливе и о стране, лежащей за ним. Великий Хан снарядил четыре корабля с китайскими командами и повелел мне отправиться с сотней монгольских воинов на разведку. Эверард ничуть не удивился. Китайцы уже сотни лет плавали на своих джонках, вмещавших до тысячи пассажиров. Правда, эти суда еще не обладали теми высокими мореходными качествами, которые они обретут позднее (скажется опыт, перенятый у португальцев), а их капитанов никогда не тянуло в океан, не говоря уж о холодных северных водах. Однако, некоторые китайские мореплаватели могли кое-что разузнать у попадавших в Китай корейцев и жителей Формозы [о.Тайвань] - то, чего не знали их отцы. По крайней мере о Курильских островах какое-то представление они должны были иметь. - Мы миновали две цепочки островов, одну за другой, - продолжал Тохтай. - Там почти ничего не растет, но мы хотя бы могли время от времени делать остановки, выпуская лошадей размяться, и расспрашивать местных жителей. Одному Тенгри известно, чего нам стоило узнать у них хоть что-нибудь. Пришлось изъясняться на шести языках! Нам сказали, что есть две большие земли, Сибирь и другая, и что на севере они сходятся так близко, что человек может переплыть с одной на другую в кожаной лодке, а зимой - перейти по льду. В конце концов мы добрались до этой новой земли. Большая страна: леса, много дичи и тюленей. Однако слишком много дождей. Нашим кораблям словно не хотелось останавливаться, и поэтому мы поплыли вдоль берега дальше. Эверард мысленно взглянул на карту. Если двигаться сначала вдоль Курильских, а потом вдоль Алеутских островов, то земля всегда будет поблизости. Случись шторм, джонки, благодаря своей малой осадке, могут встать на якорь даже у этих скалистых берегов и избежать опасности. К тому же им помогало течение, которое само вывело их практически на дугу большого круга, то есть на кратчайшую дорогу к Америке. Открыв Аляску, Тохтай не сразу осознал, что же именно произошло. Чем дальше он продвигался на юг, тем гостеприимнее становилась местность. Он миновал залив Пьюджет и вошел в устье реки Чиалис. Возможно, индейцы предупредили его, что плыть через расположенный южнее залив, в который впадает река Колумбия, опасно, и они же потом помогли его всадникам переправиться через широкий поток на плотах. - Мы разбили лагерь, когда год пошел на убыль, - рассказывал монгол. - Племена в тех местах отсталые, но дружелюбные. Они дали нам столько еды и женщин, сколько мы попросили, и помогали во всем. Взамен наши моряки научили их строить лодки и показали кое-какие способы рыбной ловли. Там мы перезимовали, научились здешним языкам, съездили несколько раз в глубь страны. И повсюду мы слышали рассказы о бескрайних лесах и равнинах, где черным-черно от стад диких быков. Теперь мы увидели достаточно, чтобы в это поверить. Я никогда не бывал в таком богатом краю, - глаза Тохтая вспыхнули, как у тигра. - А людей здесь совсем мало, да и те не знают даже, что такое железо. - Нойон! - предостерегающе прошептал Ли, едва заметно кивнув в сторону патрульных. Тохтай тут же захлопнул рот. Ли повернулся к Эверарду: - До нас дошли слухи о золотом царстве, находящемся далеко на юге. Мы посчитали свои долгом проверить эти слухи, а заодно исследовать земли, лежащие на нашем пути. Мы никак не ожидали, что наши высокочтимые гости окажут нам такую честь, встретив нас лично. - Это и для нас самих великая честь, - льстиво ответил Эверард и сразу придал своему лицу серьезное выражение. - Наш повелитель, государь Золотой империи, имя его да пребудет в тайне, послал нас сюда, движимый дружескими чувствами. Он будет опечален, если вы попадете в беду. Мы пришли предостеречь вас. - Что-о? - Тохтай выпрямился. Его мускулистая рука потянулась за саблей, которую он перед этим из вежливости снял. - Что ты там несешь? - То, что ты слышал, нойон. Прекрасной кажется эта страна, но на ней лежит проклятие. Расскажи ему, брат мой. Сандоваль, у которого язык был подвешен лучше, взялся за дело. Его байка была состряпана так, чтобы произвести впечатление на суеверного, полудикого монгола и одновременно не возбудить подозрений у скептика китайца. Он объяснил, что на самом деле на юге два великих царства. Они прибыли из того, что расположено дальше к югу. К северо-востоку от него лежат земли их соперников; там, на равнине, стоит их крепость. Оба государства располагают могущественным оружием - называйте его, как хотите: колдовскими чарами или хитроумной техникой. Северная империя, "плохие ребята", считает всю эту территорию своей собственностью и не потерпит присутствия на ней чужеземной экспедиции. Ее разведчики наверняка вскоре обнаружат монголов и уничтожат их ударами молнии. Доброжелательная южная страна "хороших ребят" не сможет этому помешать, но она выслала вестников, чтобы предупредить монголов и посоветовать им вернуться. - Почему же местные жители не рассказали нам об этих великих государствах? - проницательно спросил Ли. - А разве каждый охотник в джунглях Бирмы слышал о Великом Хане? - парировал Сандоваль. - Я только невежественный чужеземец, - продолжил Ли. - Простите меня, но я не понял, о каком неотразимом оружии вы говорите. "Меня еще никогда не обзывали лжецом в таких вежливых выражениях", - подумал Эверард. Вслух он произнес: - Я покажу его силу, если у нойона есть животное, которое не жаль убить. Тохтай задумался. Если бы не выступившая испарина, его невозмутимое лицо могло показаться высеченным из камня. Наконец он хлопнул в ладоши и пролаял распоряжение заглянувшему в шатер караульному. Чтобы заполнить наступившую после этого паузу, они повели разговор о каких-то пустяках. Казалось, ожиданию не будет конца, но не прошло и часа, как воин вернулся. Он доложил, что два всадника поймали арканом оленя. Подойдет ли он нойону? Подойдет. Тохтай вышел из шатра первым, проталкиваясь через плотную гудящую толпу. Заранее сожалея о том, что предстоит сделать, Эверард двинулся за ним. Он присоединил к маузеру приклад. - Займешься этим? - спросил он Сандоваля. - Боже упаси. Оленя, точнее олениху, уже привели в лагерь. Дрожащее животное с веревками из конского волоса на шее стояло у реки. В лучах заходящего солнца, которое уже коснулось западных вершин, олениха казалась бронзовой. Она смотрела на Эверарда с какой-то слепой покорностью. Он махнул людям, стоявшим возле нее и прицелился. Животное было убито первым же выстрелом, но Эверард продолжал стрелять, пока пули не изуродовали тушу. Опуская пистолет он почувствовал разлившееся в воздухе напряжение. Он окинул взглядом этих коренастых кривоногих людей, их плоские, сдержанно-суровые лица. Их запах - чистый запах пота, лошадей и дыма - ударил ему в ноздри. И тогда патрульный подумал, что в их глазах он выглядит сейчас сверхъестественным существом. - Это слабейшее оружие из того, что используется здесь, - сказал он. - Душа, вырванная им из тела, не найдет дороги домой. Отвернувшись, он пошел прочь, Сандоваль двинулся следом. Их лошади были привязаны в стороне, вещи сложены рядом. Они молча оседлали лошадей и поскакали в глубь леса. 4 От порыва ветра костер разгорелся снова. Но его раскладывал опытный лесной житель - огонь лишь на мгновение выхватил из темноты два силуэта, осветив брови, носы и скулы, отразившись в глазах. Пламя быстро погасло, оставив после себя только россыпь красных и голубых искр над белыми углями, и людей поглотила тьма. Эверарда это не огорчило. Повертев в руках трубку, он сжал ее покрепче в зубах и глубоко затянулся, но легче ему не стало. Где-то вверху, в ночной темноте, неумолчно шумели деревья, и, когда он заговорил, его голос был еле слышен, но и это его не беспокоило. Рядом находились их спальные мешки, лошади и темпороллер - снабженный антигравитационной установкой аппарат для перемещений в пространстве и времени, на котором они и прибыли сюда. На многие мили вокруг не было ни души: крохотные огоньки зажженных людьми костров одиноко мерцали, словно звезды во Вселенной. Откуда-то доносился волчий вой. - Наверное, - заговорил Эверард, - каждый полицейский хоть раз в жизни чувствует себя последним подлецом. До сих пор, парень, ты был только наблюдателем. С такими заданиями, как у меня, порой бывает трудно смириться... - Да... Сандоваль вел себя сегодня еще сдержанней, чем его друг. За все время после ужина он даже не сдвинулся с места. - А теперь это! Когда приходится устранять последствия вмешательства из другого времени, ты по крайней мере можешь считать, что восстанавливаешь изначальную линию развития. - Эверард выпустил клуб дыма. - Я, конечно, и сам знаю, что в данном контексте слово "изначальная" не имеет никакого смысла. Зато оно утешает. - Угу. - Но когда наши боссы, эти дражайшие данеллианские супермены, приказывают вмешаться нам самим... Мы ведь знаем, что люди Тохтая так и не вернулись в Катай. Для чего же прикладывать к этому руку? Если они наткнулись на враждебно настроенных индейцев и были истреблены или что-нибудь в этом роде, я ничуть не возражаю. По крайней мере, не больше, чем против любого похожего случая в той проклятой бойне, которую именуют человеческой историей. - Ты же знаешь, нам не нужно их убивать. Нужно только заставить их повернуть обратно. Может, для этого окажется достаточно твоей сегодняшней показательной стрельбы. - Ну да! Повернут они назад, а что дальше?.. Погибнут в море, скорее всего. Возвращаться домой им будет нелегко: эти примитивные суденышки рассчитаны на плавание по рекам, а их ждут штормы, туманы, встречные течения, скалы... А мы отправляем их обратно именно сейчас! Если бы не наше вмешательство, они бы вышли в море позже, когда условия совсем другие... Зачем нас заставляют брать грех на душу? - Есть большая вероятность, что они смогут вернуться домой, - пробормотал Сандоваль. Эверард вздрогнул: - Что-о? - Судя по тому, что говорил Тохтай, он планирует возвращаться верхом, а не на кораблях. Как он правильно догадался, Берингов пролив перейти легко: алеуты делают это постоянно. Боюсь, Мэнс, сохранить им жизнь будет не так просто. - Но они же не собираются возвращаться сушей! Мы-то это знаем! - Предположим, что они это сделают. - Слегка повысив голос, Сандоваль заговорил быстрее, и его слова подхватил ночной ветер. - Давай пофантазируем. Предположим, что Тохтай двинется на юго-восток. Вряд ли что-то его остановит. Его люди могут найти пропитание повсюду, даже в пустыне, причем гораздо успешнее, чем индейцы коронадо или кто-нибудь другой из местных. Отсюда рукой подать до земель пуэбло - земледельческих племен, стоящих на уровне верхнего неолита. Это еще больше обнадежит Тохтая. К началу августа он будет в Мексике. Мексика сейчас - такая же великолепная добыча, какой была - вернее, будет - при Кортесе. И даже еще соблазнительнее: пока ацтеки и тольтеки выясняют между собой, кто здесь хозяин, многие обитающие по соседству племена готовы помочь прибывшим разделаться и с теми, и с другими... Наличие у испанцев огнестрельного оружия на деле оказалось несущественным. Окажется, то есть. Сам помнишь, если читал Диаса. А монгольский воин ничем не уступит испанцу... Я не думаю, что Тохтай сразу бросится в бой. Наверняка он будет держаться очень учтиво, перезимует, разузнает все, что сможет. На следующий год он вернется на север и отправится домой; там он доложит Хубилаю, что богатейшую страну на свете, битком набитую золотом, ничего не стоит завоевать. - А как дела у остальных индейцев? - спросил Эверард. - Я о них почти ничего не знаю. - Новая Империя майя переживает расцвет. Крепкий орешек, зато весьма многообещающий. Мне кажется, стоит монголам закрепиться в Мексике, как их уже не остановишь. В Перу сейчас культура выше, а порядка еще меньше по сравнению с тем, что увидел Писарро: в данный момент на власть там претендуют множество племен, а не только кечуа-аймара, то есть инки... А кроме того, земли! Представляешь, во что монголы превратят Великие равнины? - Вряд ли они будут эмигрировать сюда целыми ордами, - возразил Эверард. Что-то в интонации Сандоваля его встревожило. - Слишком далеко: Сибирь, Аляска... - Преодолевались и не такие препятствия. Я не думаю, что они устремятся сюда все разом. До начала массовой иммиграции пройдет несколько веков, как у европейцев. Могу представить, как в течение нескольких лет вереница кланов и племен расселяется по всему западу Северной Америки. Захватят и Мексику с Юкатаном - они скорее всего станут ханствами. По мере роста населения и прибытия новых иммигрантов скотоводческие племена будут двигаться на восток. Вспомни, меньше чем через сто лет династия Юань будет свергнута. Это послужит для монголов дополнительной причиной, чтобы убраться из Азии. А потом сюда придут и китайцы - за землей и за своей долей золота. - Ты только пойми меня правильно, - мягко перебил его Эверард, - мне кажется, что кому-кому, а тебе не следует торопить завоевание Америки. - Это было бы другое завоевание, - возразил Сандоваль. - Я не беспокоюсь об ацтеках: если ты их изучал, то согласишься, что Кортес сделал для Мексики доброе дело. Другим, ни в чем не повинным племенам, тоже придется несладко - но лишь на первых порах. Монголы не такие уж дьяволы во плоти, ведь так? Просто над нами тяготеет предубеждение западной цивилизации против них. Мы забываем, что в Европе тогда тоже с большим удовольствием пытали и убивали - и ничуть не меньше... В действительности монголы во многим напоминают древних римлян. Действуют они точно так же: истребляют население регионов, которые сопротивляются, и уважают права тех, кто подчиняется. Этим они дают компетентное правительство и защиту. Тот же самый национальный характер: отсутствие воображения, неспособность к творчеству и в то же время смутное благоговение перед истинной цивилизацией, зависть к ней. Pax Mongolica ["Монгольский мир" (лат.); по аналогии с Pax Romana - "Римский мир"] на данный момент объединяет огромную территорию, способствуя взаимовыгодным контактам между множеством различных народов; чепуховой Римской империи такое и не снилось. А индейцы... Не забывай, что монголы - скотоводы. Здесь не будет ничего похожего на то неразрешимое противоречие между охотником и земледельцем, которое и толкнуло белых на уничтожение индейцев. Расовых предрассудков у монголов тоже нет. Поэтому, немного повоевав, рядовой навахо, чероки, семинол, алгонкин, чиппева, дакота будет рад подчиниться, став союзником монголов. Почему бы и нет? Они получат лошадей и овец, научатся ткать и выплавлять металлы. Они будут превосходить этих захватчиков числом, да и оставаться на равных с монголами им будет куда проще, чем с белыми фермерами и машинным производством. А потом, я уже говорил об этом, сюда придут китайцы. Они будут влиять на всю эту пеструю компанию, приучать их к цивилизации, изощрять их ум... Господи, Мэнс! Когда сюда приплывет Колумб, он найдет свою Индию! Величайшего Хана сильнейшего государства на свете! Сандоваль замолчал. Эверард вслушивался в зловещий скрип ветвей и долго смотрел в ночную тьму. Наконец он заговорил: - Это могло бы произойти. Значит, нам необходимо остаться в этом веке, пока критическая точка не будет пройдена. Иначе нашего собственного мира не станет. Будто его никогда и не было. - В любом случае этот наш мир не так уж и хорош, - как во сне отозвался Сандоваль. - Подумай о твоих... ну, о родителях. Они бы никогда не появились на свет. - Они жили в дырявой развалюхе. Однажды я увидел своего отца плачущим - он не мог купить нам обувь на зиму. Мать умерла от туберкулеза. Эверард сидел неподвижно. Сандоваль первым стряхнул с себя оцепенение и с деланным смехом вскочил на ноги. - Что я тут наболтал? Это же обычный треп, Мэнс. Давай ложиться. Я первый покараулю, ладно? Эверард согласился, но еще долго не мог уснуть. 5 Роллер перенес их на два дня вперед и теперь парил на большой высоте в ледяном разреженном воздухе, невидимый с земли не вооруженным глазом. Эверард, ежась от холода, настраивал электронный телескоп. Даже при максимальном увеличении караван представлял собой группу пятнышек, еле-еле ползущих по бескрайнему зеленому пространству. Но во всем Западном полушарии больше никто не мог ехать на лошадях. Эверард обернулся к своему спутнику: - Ну и что теперь делать? Широкое лицо Сандоваля осталось непроницаемым. - Значит, твоя стрельба не сработала... - Это уж точно! Клянусь, они движутся раза в два быстрее, чем прежде! Но почему? - Чтобы правильно ответить, Мэнс, мне нужно познакомиться с этими людьми поближе и лучше узнать их. Но дело, видимо, в том, что мы бросили вызов их мужеству. Ведь единственные непреложные добродетели военизированной культуры - это выдержка и отвага. Поэтому у них не было другого выбора - только вперед... Если бы они отступили перед угрозой, то просто не смогли бы жить после этого в ладу с собой. - Но монголы же не идиоты! Они никогда не идут напролом, едва завидев неприятеля, а добиваются победы за счет превосходства в военном искусстве. Тохтаю следовало бы отступить, доложить императору обо всем увиденном и организовать экспедицию побольше. - С этим могут справиться и люди с кораблей, - напомнил Сандоваль. - Теперь-то, поразмыслив, я вижу, насколько мы недооценили Тохтая. Он наверняка приказал, чтобы корабли отправлялись домой без него, если экспедиция не вернется к определенному сроку, скорее всего в течение года. А встретив в пути что-нибудь интересное, вроде нас, он может послать в базовый лагерь индейца с письмом. Эверард кивнул. Ему пришло в голову, что в этом деле его слишком торопили: у него даже не было времени, чтобы как следует спланировать операцию. Вот и наломали дров. Но сыграло ли какую-то роль в этой неудаче бессознательное сопротивление Джона Сандоваля? Немного поразмыслив, он сказал: - Они вполне могли заподозрить нас во вранье. Монголы всегда знали толк в психологической войне. - Может быть. Но что нам делать дальше? "Спикировать на них сверху, выпустить несколько зарядов из установленной на роллере энергетической пушки сорок первого века, вот и все... Боже упаси, меня могут сослать на отдаленную планету раньше, чем я сделаю что-либо подобное. Существуют ведь какие-то границы дозволенного..." - Устроим более впечатляющее представление, - заявил Эверард. - А если и оно сорвется? - Не каркай! Надо сначала попробовать. - Мне просто любопытно, - слова Сандоваля тонули в шуме ветра. - Почему бы вместо этого просто не отменить саму экспедицию? Прыгнуть в прошлое года на два назад и убедить Хубилая, что на восток никого посылать не стоит. Тогда всего этого никогда бы не случилось. - Ты же знаешь, устав Патруля запрещает нам производить изменения в истории. - А как называется то, что мы сейчас делаем? - Выполнением специального приказа высшего командования. Может, это понадобилось для исправления вмешательства, происшедшего где-то и когда-то еще. Откуда мне знать? Я ведь только ступенька в лестнице эволюции. За миллион лет они ушли от нас так далеко, что их возможности мы просто не в силах вообразить!.. - Папе лучше знать, - процедил Сандоваль. Эверард скрипнул зубами. - Ситуация такова, - начал он, - что любое происшествие при дворе Хубилая, могущественнейшего человека на земле, гораздо важнее и значительнее для истории, чем что бы то ни было здесь, в Америке. Нет уж, раз ты меня втравил в это гиблое дело, будешь теперь, если надо, стоять по струнке... Нам приказано вынудить этих людей к отказу от дальнейшего исследования. Что случится потом - не наше дело. Ну, не вернутся они домой. Непосредственной причиной будем не мы. Это все равно что считать человека убийцей только потому, что он пригласил кого-то на обед, а приглашенный по дороге погиб в аварии. - Ладно, хватит, давай займемся делом, - оборвал его Сандоваль. Эверард направил роллер по плавной траектории вниз. - Видишь тот холм? - спросил он через несколько минут. - Он находится на пути следования Тохтая. По-моему, сегодня монголы разобьют лагерь в нескольких милях от него, вот на этой лужайке у реки. Однако, холм будет им прекрасно виден. Давай откроем там нашу лавочку... - И устроим фейерверк? Это должно быть что-то совершенно необыкновенное. Ведь в Катае знают о порохе. У них даже боевые ракеты есть. - Да, небольшие. Я знаю. Но когда я собирал чемодан в дорогу, то на случай провала первой попытки прихватил с собой кое-какое оборудование. Холм, словно короной, был увенчан редкой сосновой рощей. Эверард посадил роллер среди деревьев и начал выгружать из просторного багажника какие-то ящики. Сандоваль молча помогал ему. Лошади, специально подготовленные для Патруля, спокойно выбрались из закрытого отсека, в котором их перевозили, и принялись щипать траву на склоне. Спустя какое-то время индеец нарушил молчание: - Не люблю я так работать. Что ты сооружаешь? Эверард похлопал по корпусу небольшого устройства, которое он уже наполовину собрал. - Переделано из системы управления погодой, которой пользуются в будущем, в Холодных столетиях. Распределитель потенциалов. Он может генерировать такие ужасающие молнии, каких ты никогда не видел, - и с громом в придачу. - Хм... самое слабое место монголов. - Не удержавшись, Сандоваль ухмыльнулся. - Ты выиграл. Мы, пожалуй, сможем расслабиться и полюбоваться представлением. - Ладно, займись пока ужином, а я доделаю нашу пугалку. Только не разводи огонь. Вульгарный дым нам не нужен. Кстати, у меня есть проектор миражей. Если ты переоденешься и, скажем, накинешь капюшон, чтобы тебя не узнали, я намалюю твой портрет с милю вышиной и слегка его приукрашу. - А как насчет ретранслятора звука? Тот, кто не слышал ритуального клича вождей навахо, может здорово перепугаться. - Годится! День был на исходе. Под соснами сгущался сумрак, воздух посвежел. Эверард, расправившись наконец с сэндвичем, стал с помощью бинокля следить за тем, как авангард монгольского отряда выбирает место для лагеря - именно там, где он и предсказал. Прискакали еще несколько всадников с добытой за день дичью и стали готовить ужин. На закате показался и сам отряд; монголы выставили караул и принялись за еду. Тохтай действительно не терял ни минуты, стараясь использовать все светлое время суток. Пока не стемнело, Эверард то и дело поглядывал на охранявших лагерь всадников с натянутыми луками. Ему никак не удавалось справиться с волнением - ведь он встал на пути воинов, от поступи которых дрожала земля. Над снежными вершинами замерцали первые звезды. Пора было браться за работу. - Привязал лошадей, Джо? Они могут перепугаться. Монгольские перепугаются, я уверен. Ладно, поехали! Эверард щелкнул главным тумблером и присел на корточки перед тускло освещенным пультом управления своего аппарата. Вначале между небом и землей появилось еле заметное голубое мерцание. Затем сверкнули молнии, разносившие одним ударом деревья в щепки; по небу зазмеились языки огня, от грохота задрожали склоны гор. Эверард бросил в бой шаровые молнии: оставляя за собой шлейф искр, эти сгустки пламени, крутясь и кувыркаясь, понеслись к лагерю и стали взрываться над ним, раскалив небо добела. Оглохший и наполовину ослепший, Эверард кое-как справился с управлением, и теперь над холмом появился флюоресцирующий слой ионизированного воздуха. Словно северное сияние, заколыхались громадные кроваво-красные и мертвенно-белые полотнища; в паузах между ударами грома было слышно исходившее от них шипение. Вперед выступил Сандоваль. Раздевшись до пояса, он с помощью глины разрисовал себя древними индейскими узорами; ничем не прикрытое лицо было вымазано землей и до неузнаваемости искажено гримасой. Просканировав это изображение, машина внесла в него дополнительные изменения. Перед монголами на фоне светового занавеса предстала громадная, выше гор, фигура. Скользя в странном танце, она моталась между линией горизонта и небом, издавая громоподобные завывания и взвизгивания. Эверард скорчился, пальцы словно примерзли к пульту. Им овладел первобытный ужас, разбуженный в глубинах его существа этим танцем. "Черт побери! Если им и этого будет недостаточно..." К нему вернулась способность рассуждать, и он даже взглянул на часы. Полчаса... Дать им еще минут пятнадцать, чтобы все постепенно затихло?.. Они наверняка останутся в лагере до рассвета, а не разбегутся в темноте кто куда - на это дисциплины у них хватит... Следовательно, нужно затаиться еще на несколько часов, а затем нанести последний удар по их нервам, спалив электрическим разрядом дерево прямо посреди лагеря... Эверард махнул Сандовалю рукой. Индеец, по-видимому, устал сильнее, чем можно было предположить; тяжело дыша, он тут же сел на землю. - Отличное шоу, Джонни! - сказал Эверард, когда грохот затих. Собственный голос показался ему каким-то дребезжащим и чужим. - Я, наверное, целую вечность не проделывал ничего подобного, - пробормотал Сандоваль. Он чиркнул спичкой - в наступившей тишине этот звук заставил обоих вздрогнуть. Пламя на мгновение осветило его поджатые губы. Спичку он сразу же отбросил, и теперь в темноте виднелся только огонек сигареты. - В резервации никто из нас не воспринимал все это всерьез, - продолжил он немного погодя. - Некоторые старики заставляли нас, мальчишек, разучивать ритуальные танцы, чтобы мы сохраняли древний обычай и не забывали о том, кто мы такие. А мы хотели только заработать немного мелочи, танцуя для туристов. Он снова надолго умолк. Эверард окончательно погасил проектор. В наступившей темноте, словно маленький Алголь [затменно-переменная звезда в созвездии Персея], то разгоралась, то затухала сигарета Сандоваля. - Для туристов! - повторил он и через несколько минут продолжил: - Сегодня я танцевал не просто так, а с определенной целью. Я никогда раньше не вкладывал в танец этого смысла. Эверард молчал. Внезапно одна из лошадей, забившаяся на привязи во время "представления" и до сих пор не успокоившаяся, тихо заржала. Эверард вскинул голову. Вокруг царил непроницаемый мрак. - Ты что-нибудь слышал, Джо? В глаза ему ударил луч фонарика. Ослепленный, он на какое-то мгновение застыл, а затем с проклятием вскочил на ноги, выхватывая свой парализующий пистолет. Из-за дерева к нему метнулась тень, и он тут же получил удар по ребрам. Эверард отшатнулся, но парализатор оказался наконец у него в руке, и он выстрелил наугад. Луч фонарика снова зашарил вокруг. Эверард краем глаза увидел Сандоваля. Оружие навахо так и осталось в его одежде, поэтому он просто увернулся от удара монгольского клинка. Нападавший снова взмахнул саблей, и тогда Сандоваль воспользовался приемом дзюдо. Он упал на колено, неповоротливый монгол промахнулся и налетел животом прямо на подставленное плечо. Сандоваль тут же выпрямился, ударив противника снизу ребром ладони в подбородок, а когда голова в шлеме откинулась назад, рубанул монгола еще раз, по кадыку; выхватив у него саблю, он повернулся и парировал удар сзади. Лающие выкрики монголов перекрыл чей-то голос, отдававший приказы. Эверард попятился. Одного из нападавших он оглушил, но на пути к роллеру встали другие. Он повернулся к ним, и в этот момент ему на плечи набросили аркан, затянув его одним умелым движением. Эверард упал, и на него тут же навалились четверо. Он успел увидеть, что с полдюжины монголов бьют Сандоваля древками копий по голове, но тут ему самому стало не до наблюдений. Ему дважды удавалось подняться, но к этому времени он потерял парализатор, маузер из кобуры вытащили, а низкорослые воины и сами неплохо владели приемами борьбы явара [одно из названий дзю-дзюцу (джиу-джитсу)]. Его поволокли по земле, избивая на ходу кулаками, сапогами и рукоятками кинжалов. Сознания он так и не потерял, но в какой-то момент ему все стало безразлично. 6 Тохтай снялся со стоянки еще до рассвета. Когда выглянуло солнце, его отряд уже пробирался между редкими рощицами по дну широкой долины. Местность становилась ровнее и суше, тянувшиеся справа горы отодвигались все дальше: виднелось только несколько снежных вершин, да и те почти сливались с белесым небом. Монгольские лошадки неутомимо бежали вперед - стучали копыта, скрипела и побрякивала сбруя. Колонна, когда Эверард на нее оглядывался, сливалась у него в глазах в единое целое: поднимались и опускались копья, ниже колыхались бунчуки, перья и плащи, под шлемами виднелись смуглые узкоглазые лица, тут и там мелькали причудливо разрисованные панцири. Никто не разговаривал, а по выражению этих лиц он ничего прочесть не мог. Голова у него до сих пор кружилась. Руки ему оставили свободными, но привязали к стременам ноги, и веревка натирала кожу. Кроме того, его раздели догола (разумная предусмотрительность: кто знает, что зашито у него в одежде?), а выданное взамен монгольское обмундирование оказалось смехотворно мало. Пришлось распороть швы, прежде чем он смог с горем пополам натянуть на себя куртку. Проектор и роллер остались на холме. Тохтай не рискнул взять с собой эти могущественные орудия. Ему даже пришлось наорать на своих перепуганных воинов, прежде чем они согласились увести странных лошадей, которые бежали теперь среди вьючных кобыл - с седлами и скатками на спинах, но без всадников. Послышался частый стук копыт. Один из лучников, охранявших Эверарда, что-то проворчал и направил своего коня чуть в сторону. Его место занял Ли Тай-цзун. Патрульный хмуро посмотрел на него. - Ну, что? - спросил он. - Боюсь, твой друг больше не проснется, - ответил китаец. - Я устроил его немного поудобнее. "...Привязав его, так и не пришедшего в сознание, ремнями к самодельным носилкам между двумя лошадьми. Конечно, это сотрясение мозга от ударов, полученных вчерашней ночью. В госпитале Патруля его быстро поставили бы на ноги. Но наша ближайшая база в Ханбалыке, и мне как-то не верится, что Тохтай позволит вернуться к роллеру и воспользоваться рацией. Джон Сандоваль умрет здесь, за шестьсот пятьдесят лет до своего рождения". Эверард посмотрел в холодные карие глаза, заинтересованные, глядящие даже с некоторым сочувствием, но чужие. Он понимал, что все бесполезно: доводы, которые в его время сочли бы разумными, покажутся здесь тарабарщиной, но попробовать следовало. - Неужели ты не можешь хотя бы объяснить Тохтаю, какую беду он навлекает на себя и на всех своих людей? Ли погладил раздвоенную бородку. - Мне совершенно ясно, досточтимый, что твой народ владеет неизвестными нам искусствами, - сказал он. - Но что с того? Варвары (он быстро оглянулся на карауливших Эверарда монголов, но те, очевидно, не понимали диалекта сун, на котором он говорил) захватили множество царств, превосходивших их во всем, кроме умения воевать. Теперь нам уже известно, что вы, э-э, кое-что выдумали, когда говорили о враждебной империи поблизости от этих земель. Зачем ваш царь пытался запугать нас обманом, если у него нет оснований бояться нас? Эверард осторожно возразил: - Наш славный император не любит кровопролития. Но если вы вынудите его нанести удар... - Прошу тебя! - Ли поморщился и махнул своей изящной рукой, будто отгоняя какое-то насекомое. - Рассказывай Тохтаю все, что угодно, я не стану вмешиваться. Возвращение домой меня не опечалит - я ведь отправился сюда только по приказу Императора. Но когда мы говорим с глазу на глаз, не стоит считать собеседника глупцом. Господин, разве ты не понимаешь, что нет такой угрозы, которая испугала бы этих людей? Смерть они презирают; любая, даже самая длительная пытка рано или поздно убьет их, а самое постыдное увечье не страшно человеку, способному прокусить свой язык и умереть. Тохтай сознает, что если он сейчас повернет назад, то покроет себя вечным позором, а продолжив путь, может стяжать бессмертную славу и несметные богатства. Эверард вздохнул. Его собственное унизительное пленение действительно оказалось поворотным пунктом. Шоу с молниями едва не заставило монголов удрать без оглядки. Многие с воплями попадали на землю (после этого все они будут вести себя еще агрессивнее, чтобы стереть воспоминания о своем малодушии). Тохтай пошел в атаку на источник грозы скорее с перепугу, а также из вызова: лишь горстка людей и лошадей была способна сопровождать его. Да и сам Ли приложил к этому руку: скептичный ученый муж, знакомый с уловками фокусников и чудесами пиротехники, уговорил Тохтая напасть первым, пока их не прикончило ударом молнии. "Истина, сынок, заключается в том, что мы недооценили этих людей. Нам следовало взять с собой специалиста, нутром чувствующего все тонкости их культуры. Так нет же, мы решили, что нам хватит собственных знаний. А теперь что? Спасательная экспедиция Патруля в конце концов обязательно появится, но Джо умрет через день-два... - Эверард взглянул на каменное лицо воина, ехавшего слева. - Вполне вероятно, что и меня к тому времени не будет в живых. Они все еще нервничают и охотно свернут мне шею". И даже если другая группа Патруля выручит его из этой передряги (что маловероятно), то как потом смотреть в глаза товарищам? От агента-оперативника, учитывая особые привилегии этого статуса, ожидают умения овладеть любой ситуацией без посторонней помощи... не ставя при этом под угрозу жизнь других, не менее ценных сотрудников. - Так что я со всей искренностью советую тебе больше не пытаться обмануть нас. - Что? - Эверард обернулся к Ли. - Ты что, не понимаешь? - удивился китаец. - Ведь наши местные проводники сбежали. Но мы рассчитываем вскоре встретить другие племена, завязать с ними знакомство... Эверард кивнул раскалывающейся от боли головой. Солнечный свет резал ему глаза. Его не удивляло успешное продвижение монголов через десятки разноязыких областей. Если не забивать ум грамматическими тонкостями, за несколько часов можно выучить необходимый минимум слов и жестов, а потом днями и неделями практиковаться, разговаривая с нанятыми провожатыми. - ...и брать проводников от одного племени до другого, как мы делали раньше, - продолжал Ли. - Если ты поведешь нас в неправильном направлении, это быстро обнаружится, и Тохтай накажет тебя самым нецивилизованным образом. С другой стороны, верная служба будет вознаграждена. Ты сможешь рассчитывать на высокое положение при здешнем дворе - когда мы завоюем эти земли. Эверард не шелохнулся. Брошенная невзначай похвальба словно контузила его. Он предполагал, что Патруль пришлет другую группу. Ведь что-то должно помешать возвращению Тохтая. Но так ли уж это очевидно? Разве стали бы приказывать им вмешаться в ход истории, если бы в этой самой точке континуума - каким-то парадоксальным, непостижимым для логики двадцатого века образом - не возникла неопределенность, какое-то нарушение... Тысяча чертей! Монгольская экспедиция может увенчаться успехом! Возможно, будущее Американское Ханство, о котором Сандоваль даже не смел мечтать, окажется реальностью... В пространстве-времени бывают изгибы и разрывы. Мировые линии могут раздваиваться и стягиваться в петли, в результате чего внезапно возникают предметы и происходят ничем не обусловленные события. Но эти бессмысленные перебивы быстро исчезают и забываются. Так случится и с Мэнсом Эверардом, застрявшим в прошлом вместе с мертвым Джоном Сандовалем, - с Мэнсом Эверардом, прибывшим из будущего, которого никогда не будет, в качестве агента Патруля Времени, которого никогда не было. 7 На заходе солнца немилосердная гонка привела отряд на равнину, поросшую полынью и колючим кустарником. Кое-где поднимались бурые кручи холмов. Из-под копыт лошадей летела пыль. Редкие серебристо-зеленые кусты, стоило их задеть, распространяли вокруг благоухание - больше ни на что они не годились. Эверард помог уложить Сандоваля на землю. Глаза навахо были закрыты, осунувшееся лицо горело от жара. Иногда он начинал беспокойно метаться, что-то бормоча. Намочив тряпку, Эверард выжал немного воды на его потрескавшиеся губы, но больше ничего сделать не мог. На этот раз монголы держались гораздо раскованнее. Они одолели двух великих колдунов и теперь не опасались возможного нападения; скрытый смысл происшедшего стал понемногу до них доходить. Оживленно переговариваясь, они занимались обычной работой по лагерю, а после своей скромной трапезы развязали кожаные бурдюки с кумысом. Эверард остался рядом с Сандовалем. Они находились почти в середине лагеря. К ним приставили двух караульных, которые молча сидели в нескольких ярдах с луками наготове. Время от времени один из них вставал подбросить веток в маленький костер. Вскоре разговоры затихли. Даже этих железных людей сморила усталость: заснули все, кроме объезжавших лагерь дозорных, у которых тоже слипались глаза. От костров остались только тлеющие угли, а на небе тем временем загорелись звезды. Где-то вдалеке завыл койот. Эверард потеплее закутал товарища - в слабом свете костра было видно, что листья полыни блестят от инея. Сам он завернулся в плащ, мечтая о том, чтобы монголы вернули ему хотя бы трубку. Сухая земля заскрипела под ногами. Караульные выхватили из колчанов стрелы. В свете костра показался Тохтай - в накидке, с непокрытой головой. Воины низко поклонились и отодвинулись в тень. Тохтай остановился. Эверард взглянул на него и снова опустил глаза. Некоторое время нойон разглядывал Сандоваля. - Не думаю, что твой друг доживет до следующего заката, - необычайно мягко сказал наконец он. Эверард неопределенно хмыкнул. - Есть ли у вас лекарства, которые могут помочь? - спросил Тохтай. - В ваших седельных сумках много странных вещей. - Есть средство от воспаления, есть - от боли, - машинально ответил Эверард. - Но у него пробита голова, ему может помочь лишь умелый врач. Тохтай присел и протянул руки к огню. - Жаль, но у нас нет костоправа. - Ты мог бы отпустить нас, - сказал Эверард, не надеясь на успех. - Моя колесница осталась на месте вчерашнего привала. Она успела бы доставить нас туда, где его вылечат. - Ты же знаешь, я не могу этого сделать! - Тохтай усмехнулся. Жалости к умирающему как не бывало. - В конце концов, Эбурар, вы сами навлекли на себя беду. Он был прав, и патрульный промолчал. - Я тебе это в вину не ставлю, - продолжал Тохтай, - даже хочу, чтобы мы были друзьями. Не то бы я остался здесь на несколько дней и вытянул из тебя все, что ты знаешь. - Ты уверен? - вспыхнул Эверард. - Уверен! Если от боли тебе нужно лекарство... - Тохтай по-волчьи оскалил зубы. - Однако, ты можешь пригодиться как заложник или еще зачем-нибудь. А твоя дерзость мне по душе. Я даже расскажу тебе о своей догадке. Я подумал: а что, если ты совсем не из той богатой южной страны? По-моему, ты просто странствующий шаман и вас не так много. Вы уже взяли власть над южным царем или пытаетесь и не хотите, чтобы вам кто-то помешал. - Тохтай сплюнул в костер. - Все как в старых преданиях, но там герой всегда одолевает колдуна. Почему бы и мне не попробовать? - Ты узнаешь, почему это невозможно, нойон. "Так ли уж это теперь невозможно?" Эверард вздохнул. - Ну-ну! - Тохтай хлопнул его по спине. - Может, ты мне хоть что-нибудь расскажешь, а? Ведь кровной вражды между нами нет. Будем друзьями. Эверард указал на Сандоваля. - Жаль, конечно, - сказал Тохтай, - но он же сопротивлялся слуге Великого Хана. Брось, Эбурар, давай лучше выпьем. Я пошлю за бурдюком. Патрульный поморщился. - Так у нас мир не заключают. - А-а, твой народ не любит кумыс? Боюсь, у нас ничего другого нет. Вино мы уже давно выпили. - Ну а мое виски? - Эверард посмотрел на Сандоваля и снова уставился в темноту. Холод все сильнее пробирал его. - Вот что мне сейчас нужно! - Что-что? - Наше питье. У нас фляги в седельных сумках. - Ну... - заколебался Тохтай... - Хорошо. Пойдем, принесем его сюда. Караульные пошли следом за своим начальником и его пленником - через кустарник, мимо спящих воинов, к куче снаряжения, которое тоже охранялось. Один из часовых зажег от своего костра ветку, чтобы посветить Эверарду. Мускулы у патрульного напряглись: он спиной почувствовал, что монголы, натянув луки, взяли его на прицел; стараясь не делать резких движений, он присел на корточки и стал рыться в вещах. Найдя обе фляги с шотландским виски, он вернулся на прежнее место. Тохтай сел возле костра и стал наблюдать за Эверардом. Тот плеснул в колпачок фляги немного виски и одним махом опрокинул его в рот. - Странно пахнет, - сказал монгол. Патрульный протянул ему флягу. - Попробуй. Он поддался чувству одиночества. Да и Тохтай был не таким уж плохим парнем - конечно, по меркам его эпохи. А когда рядом умирает напарник, можно выпить хоть с самим сатаной, лишь бы забыться. Монгол подозрительно потянул воздух носом, снова взглянул на Эверарда, помедлил, а потом, явно рисуясь, поднес флягу к губам и запрокинул голову. - Ву-у-у-у! Эверард едва успел поймать флягу, не дав вылиться ее содержимому. Тохтай хватал ртом воздух и плевался. Один караульный натянул лук, а другой, подскочив к Эверарду, вцепился ему в плечо. Блеснула занесенная сабля. - Это не яд! - воскликнул патрульный. - Просто для него питье слишком крепкое. Смотрите, я сейчас выпью еще. Тохтай взмахом руки отослал караульных и уставился на Эверарда слезящимися глазами. - Из чего вы это делаете? - кое-как выдавил из себя он. - Из драконьей крови? - Из ячменя. - Эверард не собирался излагать ему принципы перегонки спирта. Он налил себе еще немного виски. - Ладно, пей свое кобылье молоко. Тохтай причмокнул. - И впрямь согревает, а? Как перец. - Он протянул грязную руку. - Дай еще. Эверард заколебался. - Ну же! - прорычал Тохтай. Патрульный покачал головой. - Я же говорил, для монголов это питье слишком крепкое. - Что? Смотри у меня, бледнорожее турецкое отродье... - Ладно, ты сам этого хотел. Я честно предупредил, твои люди свидетели, завтра тебе будет плохо. Тохтай жадно отхлебнул из фляги, рыгнул и вернул ее обратно. - Ерунда! Это я просто с непривычки... Пей! Эверард не торопился, и Тохтай стал терять терпение: - Поскорей там! Нет, давай сюда другую фляжку. - Ну, ладно. Ты здесь начальник. Но я прошу, не тягайся со мной. Ты не выдержишь. - Это я-то не выдержу? Да я в Каракоруме перепил двадцатерых! И не каких-нибудь там китаез, а истинных монголов... - Тохтай влил в себя еще пару унций. Эверард осторожно потягивал виски. Слегка жгло в горле, но голова оставалась ясной - слишком велико было нервное напряжение. Внезапно его осенило. - Холодная сегодня ночь, - сказал он, протягивая флягу ближнему караульному. - Выпейте по глотку, ребята, согрейтесь. Слегка опьяневший Тохтай поднял голову. - Это ведь хорошее питье, - возразил он. - Слишком хорошее для... - Опомнившись, он проглотил конец фразы. Какой бы деспотичной и жестокой ни была Монгольская империя, ее командиры всегда делились добычей со своими подчиненными. Обиженно покосившись на нойона, караульный схватил флягу и поднес ее к губам. - Эй, поосторожнее, - предупредил Эверард. - Оно крепкое. - Кому крепкое, мне? - Тохтай сделал еще несколько глотков и погрозил пальцем. - Трезв, как бонза. Плохо быть монголом. Сколько ни пей, все равно не опьянеешь. - Ты это жалуешься или хвастаешь? - спросил Эверард. Отдышавшись, первый караульный передал виски своему товарищу и, вернувшись на место, вытянулся по стойке смирно. Тохтай тем временем снова приложился к фляге. - А-а-а-а-х! - выдохнул он, вытаращив глаза. - Хорошо! Ну ладно, пора спать. Эй вы, там, отдайте ему питье! Кое-как справившись с волнением, Эверард насмешливо бросил: - Спасибо, я, пожалуй, выпью еще. А тебе больше нельзя - хорошо, что ты это понял. - Ч-чего? - уставился на него Тохтай. - Да я... Для монгола все это - тьфу! - И он шумно забулькал. Другой флягой снова завладел первый караульный; воспользовавшись моментом, он еще раз торопливо отхлебнул из нее. Эверард перевел дух. Его идея могла сработать. Могла. Тохтай привык к попойкам. И ему, и его людям наверняка были нипочем и кумыс, и вино, и эль, и медовуха, и квас, и то кислое пиво, которое здесь называли рисовым вином, - в общем, любые напитки того времени. Они прекрасно знали, когда им нужно остановиться, пожелать остальным доброй ночи и направиться прямиком в постель. А дело в том, что простым сбраживанием невозможно получить напиток крепче 24 градусов - продукты брожения останавливают процесс. В большинстве же напитков тринадцатого века содержание алкоголя едва ли превышало пять процентов, и вдобавок все они изобиловали питательными веществами. Шотландское виски - совсем другое дело. Если пить его как пиво (и даже как вино), жди неприятностей. Сначала, незаметно для себя, перестаешь что-либо соображать, а вскоре вообще лишаешься сознания. Эверард потянулся к караульному за флягой. - Отдай! А то все выпьешь! Воин ухмыльнулся, глотнул еще разок и передал флягу товарищу. Эверард поднялся на ноги и стал униженно выпрашивать ее. Караульный пихнул его в живот, и патрульный упал навзничь. Монголы так и повалились друг на друга от хохота. Такую удачную шутку стоило отметить. Только Эверард увидел, как отключился Тохтай. Сидевший с поджатыми ногами нойон просто откинулся назад. В этот момент костер вспыхнул ярче и осветил его глупую ухмылку. Эверард припал к земле. Через несколько минут свалился один из караульных. Он зашатался, опустился на четвереньки и изверг из себя обед. Другой повернулся к нему и заморгал, нашаривая саблю. - Ч-что такое? - выдохнул он. - Ч-что ты дал нам? Яд? Эверард вскочил. Он перепрыгнул через костер и, прежде чем монгол успел среагировать, бросился к Тохтаю. С громким криком караульный заковылял к нему. Эверард нашарил саблю Тохтая и выхватил ее из ножен. Воин замахнулся на него своим клинком, но Эверард не хотел убивать практически беспомощного человека. Подскочив вплотную к нему, он выбил саблю у него из рук и ударил монгола кулаком в живот. Тот упал на колени, его вырвало, и он тут же заснул. Эверард бросился прочь. В темноте, окликая друг друга, зашевелились монголы. Он услышал стук копыт - один из дозорных спешил узнать, в чем дело. Кто-то выхватил из едва теплившегося костра ветку и принялся размахивать ею, пока она не вспыхнула. Эверард распростерся на земле. Мимо куста, за которым он спрятался, пробежал воин. Патрульный скользнул в темноту. Позади раздался пронзительный вопль, а затем - пулеметная очередь проклятий: кто-то обнаружил нойона. Эверард вскочил и пустился бежать туда, где под охраной паслись стреноженные лошади. На раскинувшейся под колючими звездами серо-белой равнине они выглядели темным пятном. Навстречу Эверарду галопом понесся один из дозорных. - В чем дело? - раздался его крик. - Нападение на лагерь! - гаркнул в ответ патрульный. Ему нужно было выиграть время, чтобы всадник не выстрелил, а подъехал поближе. Он пригнулся, и монгол увидел только какую-то сгорбленную, закутанную в плащ фигуру. Подняв облако пыли, он осадил лошадь. Эверард прыгнул вперед. Прежде чем его узнали, он успел схватить лошадь под уздцы. Дозорный вскрикнул и, выхватив саблю, рубанул сверху вниз. Но Эверард находился слева от него и легко отразил неуклюжий удар. Его ответный выпад достиг цели - он почувствовал, как лезвие вошло в мышцу. Испуганная лошадь встала на дыбы. Вылетев из седла, всадник покатился по земле, но все-таки поднялся, пошатываясь и рыча от боли. Эверард тем временем успел вдеть ногу в круглое стремя. Монгол заковылял к нему. Кровь, струившаяся из раны в ноге, при свете звезд казалась черной. Эверард вскочил на лошадь, ударил ее саблей плашмя по крупу, и направился к табуну. Наперерез ему устремился другой всадник. Эверард пригнулся - мгновение спустя над ним прожужжала стрела. Угнанная лошадь забилась под незнакомым седоком, и на то, чтобы справиться с ней, у Эверарда ушла почти минута. Догнав его и схватившись врукопашную, лучник запросто мог бы взять над ним верх, но он, стреляя на ходу, по привычке проскакал мимо, так ни разу и не попав из-за темноты. Прежде чем монгол смог развернуться, Эверард скрылся в ночи. Размотав с седельной луки аркан, патрульный ворвался в испуганный табун. Он набросил веревку на ближайшую лошадь, которая, на его счастье, оказалась смирной; наклонившись, Эверард саблей разрубил путы и поскакал прочь, ведя ее в поводу. Проехав через табун, он двинулся на север. "Конная погоня, долгая погоня, - ни с того, ни с сего забормотал он про себя. - Если не сбить их со следа, меня обязательно догонят. Что ж, насколько я помню географию, к северо-западу отсюда должны быть отложения застывшей лавы". Он оглянулся. Пока его никто не преследовал. Конечно, им понадобится какое-то время, чтобы организоваться. Однако... Над ним сверкнули узкие молнии. Позади загремел расколотый ими воздух. Его забил озноб - но не от ночного холода. Погонять лошадь он перестал: теперь можно было не торопиться. Все это означало, что Мэнс Эверард... вернулся к темпороллеру и отправился на юг в пространстве и назад во времени - именно в эту точку. Чисто сработано, подумал он. Правда, в Патруле подобная помощь самому себе не приветствовалась. Слишком большой риск возникновения замкнутой причинно-следственной цепи, когда прошлое и будущее меняются местами. "Но сейчас все сойдет мне с рук. Даже выговора не объявят. Потому что я спасаю Джо Сандоваля, а не себя. Я уже освободился. От погони я могу отделаться в горах, которые я знаю, а монголы - нет. Прыжок во времени - только для спасения друга. А кроме того (к сердцу подступила горечь), все наше задание - не что иное, как попытка будущего вернуться назад и сотворить собственное прошлое. Если бы не мы, монголы вполне могли завладеть Америкой, и тогда никого из нас никогда бы не существовало". Огромное черное небо было ясным: редко увидишь столько звезд. Над заиндевевшей землей сверкала Большая Медведица, в тишине звонко стучали копыта. Никогда еще Эверарду не было так одиноко. - А что я делаю там, в лагере? - спросил он вслух. Ответ пришел к нему тут же, и он немного успокоился. Подчинившись ритму скачки, он одолевал милю за милей. Он хотел поскорее покончить с этим делом. Но то, что ему предстояло, оказалось не таким отвратительным, как он опасался. Тохтай и Ли Тай-цзун никогда не вернулись домой. Но не потому, что погибли в море или в лесах. Просто с небес спустился колдун и перебил молниями всех лошадей, а потом разбил и сжег корабли в устье реки. Ни один китайский моряк не осмелится плавать в этих коварных морях на неуклюжих судах, которые можно построить здесь. Ни один монгол и не подумает возвращаться домой пешком. Вероятно, так все и было. Экспедиция осталась в Америке, ее участники взяли себе в жены индианок и прожили здесь до конца своих дней. Племена чинуков, тлинкитов, нутка (весь здешний потлач [группа родственных индейских племен]) с их большими морскими каноэ, вигвамами и медными изделиями, мехами и одеждой, а также с их высокомерием... Что ж, и монгольский нойон, и даже ученый конфуцианец могли прожить куда менее счастливую и полезную жизнь, чем та, что привела к появлению такого народа. Эверард кивнул - об этом хватит. С крушением кровожадных замыслов Тохтая смириться было куда легче, чем с истинным обликом Патруля, который был для него семьей, родиной и смыслом жизни. А далекие супермены оказались в конце концов не такими уж идеалистами. Они вовсе не охраняли "божественно упорядоченный" ход событий, который породил их самих. Тут и там они вмешивались в историю, создавая собственное прошлое... Можешь не спрашивать, существовала ли хоть когда-нибудь "изначальная" картина исторических событий. И не задумывайся об этом. Взгляни на извилистую дорогу, которой пришлось идти человечеству, и скажи себе, что если кое-где она и оставляет желать лучшего, то некоторые ее участки могли быть гораздо хуже. - Пусть крупье - мошенник, - сказал Эверард вслух, - но это единственная игра в городе. В тишине белой от инея гигантской равнины его голос прозвучал так громко, что он не произнес больше ни слова. Он прикрикнул на лошадь, и та помчала его на север.  * ЧАСТЬ ПЯТАЯ. DELENDA EST *  [Delenda est - уже разрушен (лат.). Это слегка видоизмененные слова Марка Порция Катона, прозванного Старшим (234-149 гг. до н.э.), который по преданию каждое свое выступление в Сенате завершал фразой: "Ceterum censeo Carthaginem esse delendam (А кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен)"] 1 Охотиться в Европе двадцать тысяч лет назад одно удовольствие, а об условиях для зимних видов спорта и говорить нечего. Поэтому Патруль Времени, неусыпно заботясь о своих высококвалифицированных специалистах, построил охотничий домик в Пиренеях плейстоценового периода. Мэнс Эверард стоял на застекленной веранде и смотрел на север, туда, где за ледяными вершинами гор и полосой лесов тянулась болотистая тундра. Широкоплечий патрульный был облачен в свободные зеленые брюки и куртку из термосинта двадцать третьего века, обут в сапожки, сшитые во французской Канаде девятнадцатого века, а в зубах сжимал старую вересковую трубку неизвестного происхождения. Им владело какое-то смутное беспокойство, и он не обращал внимания на шум, доносившийся сюда из домика, где полдюжины агентов Патруля пили, болтали и бренчали на рояле. Заснеженный двор пересек проводник-кроманьонец - высокий ладный парень с раскрашенным лицом; его одежда напоминала эскимосскую (бытует странное представление, что первобытный человек, живший в ледниковом периоде, не додумался до куртки, штанов и обуви). За поясом у него торчал стальной нож - проводники предпочитали такую плату. Здесь, в далеком прошлом, Патруль мог действовать достаточно свободно, не опасаясь исказить ход истории: металл съест ржавчина, а странных пришельцев забудут через век-другой. Главной бедой были сотрудницы Патруля из эпох, отличавшихся свободой нравов: они то и дело заводили романчики с местными охотниками. Питер ван Саравак (венерианин голландско-индонезийского происхождения, из начала двадцать четвертого века), гибкий темноволосый юноша, благодаря своей внешности и манерам успешно конкурировавший с кроманьонцами, присоединился к Эверарду. С минуту они стояли молча. Они понимали друг друга без слов - Питер тоже был агентом-оперативником, которого в любой момент могли отправить с заданием в любую эпоху. Ему уже доводилось сотрудничать с американцем, и отдыхать они поехали вместе. Саравак заговорил первым - на темпоральном: - Говорят, под Тулузой выследили парочку-другую мамонтов. Возникнуть Тулузе предстояло еще очень не скоро, но от привычных оборотов речи отвыкнуть не так-то просто. - Я уже одного подстрелил, - пробурчал Эверард. - И на лыжах катался, и по скалам лазал, и на пляски аборигенов насмотрелся... Ван Саравак кивнул, достал сигарету и щелкнул зажигалкой. Он затянулся, и на его тонком смуглом лице отчетливо выступили скулы. - Конечно, побездельничать приятно, - согласился он, - но жизнь на природе все-таки приедается. Им оставалось отдыхать еще две недели. Теоретически, отпуск не был ограничен, поскольку всегда можно вернуться почти сразу после отбытия, но никто так не делал: какую-то, вполне определенную часть своей жизни патрульный должен был посвятить работе. (Тебе никогда не говорили, когда ты умрешь, а здравый смысл подсказывал, что не стоит выяснять это самому. К тому же, ничто не определено раз и навсегда - время изменчиво, а Патруль давал своим сотрудникам возможность пройти омоложение с помощью техники данеллиан.) - Вот бы сейчас махнуть туда, - продолжал ван Саравак, - где много света, музыка и девочки, которые слыхом не слыхивали о темпоральных путешествиях... - Идет! - согласился Эверард. - Рим времен Августа? - выпалил венерианин. - Ни разу там не был. Язык и обычаи можно выучить под гипнозом прямо здесь... Эверард покачал головой. - Ты переоцениваешь Рим. Если не забираться слишком далеко в будущее, то самая подходящая обстановка для разложения - в моем времени. Скажем, Нью-Йорк... То есть если знаешь нужные телефонные номера. Вот как я. Ван Саравак ухмыльнулся. - И в моем секторе кое-что есть. Но, по правде говоря, пионерские цивилизации не слишком поощряют изящное искусство развлечений. Ну ладно, давай смотаемся в Нью-Йорк, в... какой год? - Давай в 1960-й. В последний раз в моем официальном обличье я был именно там. Обменявшись улыбками, они пошли собирать вещи. Эверард предусмотрительно запасся для своего друга костюмом двадцатого века. Укладывая одежду и бритвенный прибор в чемоданчик, американец мельком подумал, сможет ли он угнаться за ван Сараваком. Он никогда не был забубенным гулякой, а идея попойки в каком-нибудь закоулке пространства-времени просто не приходила ему в голову. Хорошая книга, дружеская беседа за кружкой пива - для него этого было вполне достаточно. Но даже самому положительному трезвеннику нужно иногда встряхнуться. А то и не просто встряхнуться. Если ты - агент-оперативник Патруля Времени, если твоя работа в "Компании прикладных исследований" - только ширма для странствий и сражений во всех эпохах человеческой истории, если ты видишь, как эту историю, пусть в мелочах, переписывают заново - и делает это не Бог, с чем еще можно смириться, а простые смертные, которым свойственно ошибаться, потому что даже данеллианам довольно далеко до Бога, если тебя постоянно преследует страх перед таким изменением, после которого окажется, что ни тебя, ни твоего мира нет и никогда не было... Иссеченное шрамами лицо Эверарда сморщилось. Он провел рукой по жестким каштановым волосам, словно отгоняя непрошеные мысли. Что толку? Язык и логика бессильны перед лицом парадокса. В такие моменты лучше просто расслабиться - что он и делал. Он взял чемоданчик и пошел за Питером