Пол Андерсон. Танцовщица из Атлантиды -------------------- Пол Андерсон. Танцовщица из Атлантиды. Сокр.пер. - Г.Александров. Poul Anderson. The Dancer from Atlantis (1971). ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 -------------------- Л.Спрэгу и Кэтрин де Камп И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить. Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю, и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью. И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие люди умерли от вод, потому что они стали горьки. Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца, и третья часть луны, и третья часть дня не светла была - так, как и ночи. И видел я и слышал одного Ангела, летящего посереди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить. Откровение, VIII, 6-13 Где блестящее собрание героев, Сыновей Рудры на сверкающих скакунах? Рождение их - тайна для смертного, Только они сами об этом знают. Они ослепляют друг друга вспышками. Орлы сражаются, их крылья шумят. Но мудрецу известна их тайна: Они вскормлены выменем Пришти. Наша раса - раса героев-победителей, Сметающих все на своем пути. Они идут, ярчайшие из ярчайших, Равные красотой, неравные силой. Ригведа, VII, 56 1 - Сегодня полнолуние, - сказал он. - Пойдем на палубу, там хорошо. - Нет, я устала, - ответила она. - Сходи один. Я здесь посижу. Дункан Рейд взглянул на жену: - Я-то думал, что это наше путешествие. Памела вздохнула: - Как-нибудь потом, милый. Жаль, что моряк из меня никудышный. Да еще эта ужасная погода. Таблетки помогли, больше не тошнит, но я скверно себя чувствую. Он не отводил взгляда. Да, двенадцать лет назад, когда они поженились, она была хороша. А потом начала полнеть и мучить себя диетами. - Не расстраивайся. Ты привыкнешь. И помни, что ты все еще чертовски привлекательная женщина! И в самом деле, прекрасная фигура, голубые глаза, каштановые волосы и правильные черты лица делали ее привлекательной. Но ему все реже и реже удавалось сказать это ей убедительно. - Похоже, зря я затеял эту поездку, - он почувствовал горечь в своих словах и знал, что она тоже чувствует ее. - Ты прекрасно знаешь, что я не могу ходить с тобой на яхте, - возразила она. - Или, скажем, на рыбалку... - голова ее склонилась, голос снизился до шепота. - Давай не будем ссориться. Его взгляд скользнул по стандартному уюту их каюты и остановился на фотографии детей. - А может, будем? - медленно произнес он. - Ведь ребята нас сейчас не слышат. Самое время поговорить начистоту. - О чем? - сказала она со страхом. Сейчас на ее стороне были только подчеркнутая опрятность и аккуратность во всем. - Что ты хочешь этим сказать? Он отступил. - Я... Мне трудно это выразить... Впрочем, ничего особенного. Мелкие ссоры из-за мелких пустяков, постоянное раздражение, к которому мы привыкли... Или делаем вид, что привыкли... Я-то надеялся... Думал, что у нас тут будет второй медовый месяц... Говорить все это язык не поворачивался. Ему хотелось закричать: "Неужели мы попросту стали безразличны друг другу? Но почему? Физиология тут ни при чем, мне только сорок, тебе тридцать девять, у нас впереди еще целый кусок жизни. Но нам все реже хорошо друг с другом. Я постоянно занят, а ты, должно быть, скучаешь, несмотря на свою бурную деятельность; после обеда я читаю в кабинете, а ты тем временем смотришь телевизор, и так до тех пор, пока кто-нибудь из нас не пожелает другому доброй ночи и не отправится в спальню. Почему ты не хочешь выйти на палубу, Памела? Ведь эта ночь словно создана для любви! Не то чтобы я так уж горю желанием, но ведь это же для тебя, и, если бы ты захотела..." - Жаль, - еще раз сказала она и погладила его по голове. Хотел бы он знать, сколько искренности в этом жесте. - Просто я устала. - От меня? - вырвалось у него, прежде чем он успел подумать. - Нет, нет, нет, никогда, - она подошла к нему и обняла. Он потрепал ее по спине - совершенно автоматически. - А ведь были и у нас приключения, - сказал он. - Помнишь? После свадьбы, когда мы сидели без гроша? - Вряд ли можно считать приключениями жизнь в этой каморке, когда приходилось экономить на всем... - она осеклась и отодвинулась от него. - Дай мне пальто, милый. - Это как - по обязанности? - поинтересовался он и понял, что несет совсем не то и не может найти подходящих слов. - Я передумала. Мне полезны прогулки, - улыбка ее была ослепительной. - Здесь душно, и вентилятор так шумит... - Не стоит. Я все понимаю. Тебе надо отдохнуть, - он подошел к шкафу и поспешно взял свое пальто. - Я недолго - только разомнусь слегка. Это не для тебя, - он старался не смотреть ей в лицо. Он вышел на основную палубу и принялся ходить взад и вперед, пока и вправду не притомился. Потом поднялся на носовую палубу, но тут же повернул назад, увидев влюбленную парочку. Рейд почувствовал, что мало-помалу успокаивается, и решил закурить. Ветер, дождь, туман и тяжко бьющие в борта волны весенней северной части Тихого океана, наконец, угомонились. Воздух был холоден и пронизан незнакомыми запахами моря. Веял легкий бриз, небо совсем прояснилось - нечасто приходилось ему видеть столько звезд. Дрожащая дорожка лунного света легла на воду, и поверхность между волнами казалась залитой расплавленным обсидианом. Вода негромко шептала, свистела, плескала, поглощая ритм дизелей и возвращая его легким дрожанием корпуса и палубы. Рейд закурил, и руке стало тепло от трубки. Море всегда действовало на него успокаивающе. Такое прекрасное и такое чуждое человеку. А может, потому и прекрасное, что чуждое? Вот что хотел он показать Памеле, но не получилось... Рейд взглянул на луну, висевшую слева от кормы. Ей, поди, безразлично, что уже четверо представителей рода людского оставили на ее поверхности свои следы. Мысль показалась ему ребячьей, он поглядел вперед. Там расстилалась бесконечная водная гладь. А на берегу, дома - бесконечная домашняя война и страх; там Марк и Том (он велит называть себя именно так, ведь ему уже девять лет) и малышка Битси. Быстро пролетит срок родительских забот, и дети уйдут в свой собственный мир. И действительно - для чего еще нужны мужчина и женщина, представители среднего класса и среднего же возраста? Да лишь для того, чтобы выполнить вечный всеобщий закон. Рейд ухмыльнулся и подумал: "Жаль, что нельзя выразить понятие "человек" в категориях статики и динамики точными векторами и вычислить тензор, предусматривающий все кризисы брака". Ароматный дым согревал лицо. - Добрый вечер, сэр. Обернувшись, Рейд узнал в лунном свете Майка Стоктона, третьего механика - на борту пассажирского судна знакомятся быстро. Впрочем, этого офицера он встречал не часто. - Привет, - сказал он. - Отличная ночь, не правда ли? - Согласен. Не возражаете, если составлю вам компанию? Мне скоро на вахту. "Неужели я выгляжу таким одиноким? - подумал Рейд и тут же оборвал себя: - Прекрати. Нечего хныкать. Поболтать малость - как раз то, что нужно". - Да ради Бога. Как вы полагаете, погода устоялась? - По прогнозу так. До самой Йокогамы, если повезет. Вы надолго в Японию? - На пару месяцев. Вернемся самолетом. "Детям хорошо у Джека и Барбары, - подумал Рейд. - И все же, когда мы вернемся, и Битси увидит своего папочку и побежит к нему на пухлых ножках, вытянет ручки и рассмеется..." - Я знаю эту страну лишь настолько, чтобы позавидовать вам, - Стоктон дружелюбно взглянул на Рейда. Перед механиком стоял поджарый мужчина шести футов роста, широкоплечий, длинноголовый, с крупным носом и упрямым подбородком, темнобровый, сероглазый, с песочного цвета волосами, одетый в пальто, накинутое поверх потертого свитера. Даже в смокинге, который ему случалось изредка надевать, и даже под неусыпным надзором Памелы Рейд умудрялся выглядеть слегка помятым. - Это деловая поездка. Как вы помните, я архитектор. Недавно я оставил работу, чтобы заключить договор о партнерстве... Памела никогда не любила рисковать. Но куда меньше нравились ей воспоминания об их полунищей молодости, когда Рейд отказался от помощи ее родителей. Но она все вытерпела, и теперь они в престижной категории. Даже если его нынешний порыв к независимости не удастся (а Рейд был настроен весьма решительно), он всегда сумеет найти работу. - Японцы оказывают сильное влияние на современное домостроение, - продолжал Рейд. - Я и решил поближе к ним присмотреться... Поискать вдохновения, что ли... - Вы из Сиэтла, мистер Рейд? Я тамошний уроженец. - А я всего пять лет. До этого Чикаго, потом армия. А до того Висконсин и далее до старого доброго Бостона. Типичная американская история. Рейд понимал, что все это не очень-то интересно собеседнику. Обычно он был более сдержанным в разговоре, разве что иногда позволял себе расслабиться после нескольких порций скотча или кружек пива. Сегодня же ему хочется на трезвую голову выговориться. А почему бы и нет? Отказался же он от пресвитерианского воспитания, полученного в детстве, так зачем цепляться за его предрассудки? - О, мне случалось бывать в Сиэтле и раньше, - продолжал он, не в силах остановиться. - Я полюбил этот город. Но первую приличную работу мне предложили в Чикаго. Это бетонное чудовище. Там даже людям с нормальным зрением рекомендуют носить очки, а не то глаза выколют... Он вспомнил людей, с которыми было хорошо, вспомнил друзей, вспомнил белые паруса яхт в заливе Паджет и белоснежную вершину Маунт-Рэйнерс, плывущую высоко в небе, и нетронутый лес всего в двух часах езды от города. Для Памелы, разумеется, Чикаго - дом родной. Точнее, Эванстон - а это большая разница. Когда он, наконец, нашел работу в Сиэтле, город показался ей глухой провинцией. И погода - вечно свинцовое небо, то дождь, то туман, то дождь, то снег, то дождь... Неужели он, с нетерпением дожидавшийся малейшего проблеска солнца, не видел, как действует на нее дождь?.. - Да, нам крупно повезло родиться в этой стране, - сказал Стоктон. - Если, конечно, не считать воистину средневекового закона о выпивке. Рейд рассмеялся. Ни один король в средние века не осмелился бы ввести такой варварский закон! Настроение слегка поднялось. Стоктон сказал: - Я, пожалуй, отправлюсь в машинное. Приятно было побеседовать, - и быстро удалился. Рейд вздохнул, облокотился о перила и затянулся. Ночное море негромко шумело. Завтра Пам будет чувствовать себя лучше. Он надеялся на это, надеялся, что Япония окажется сказочной страной, как на туристских проспектах, а потом... Потом? Его мысли заскользили по всему земному шару. Помимо развитого пространственного воображения, необходимого всякому архитектору, Рейд был наделен исключительной памятью. Он мог бы мысленно проложить курс гораздо дальше, чем Йокогама. Но корабль дальше не пойдет. Владельцам виднее. А дальше - Юго-Восточная Азия. Невозможно представить, что там сейчас люди убивают других людей и даже имен их никогда не узнают. К черту идеологию! Когда это кончится? Или каждому году суждена своя трагедия? Рейд вспомнил другого молодого парня, погибшего на другой войне, в предыдущем поколении. Вспомнил его стихи. Тот день любви Родился зимним утром, Коснулся нас Прекрасною рукою И незаметно, исподволь, украдкой Воспламенил нас - а потом сгорел Тот зимний день. И нечего добавить. Руперт Брук мог сказать это. Спасибо за него, папа. Преподаватель английского в маленьком колледже на Среднем Западе, он не мог обеспечить своих детей. Поэтому Рейду пришлось год потратить, чтобы заработать на свое образование. На зато он стал упорным, любознательным, подружился с книгами - может быть, слишком тесно, так что мало времени оставалось для Пам... Хватит об этом, решил Рейд. Пройдусь еще раз вдоль палубы. Памела, должно быть, уже спит. Пора и ему ложиться. Он покрепче сжал трубку в зубах и разогнулся. Его подхватили вихрь и черный грохот, и он, не успев даже вскрикнуть, исчез из нашего мира. 2 Там, где Днепр сворачивает к востоку, травянистая степь сменяется высокими утесами, и прямо сквозь них устремляется река, оглушительно ревущая на порогах и водопадах. Здесь корабли приходится разгружать и тащить бечевой, а кое-где и волоком по суше. Раньше это было самое опасное место на всем торговом пути. Поблизости прятались печенежские племена, чтобы наброситься на пеших и беззащитных корабельщиков, разграбить товары и увести в рабство тех, кому не повезет пасть в сражении. Олегу Владимировичу в молодости довелось участвовать в такой схватке. Тогда, слава Богу, русские отбросили степняков и сами захватили много крепких пленников для продажи в Константинополе. Но с тех пор, как великий князь Ярослав - что за воин, даром что калека! - усмирил язычников, дела пошли на лад. Он нанес им у самых ворот Киева такое сокрушительное поражение, что вороны обожрались падали и не могли взлететь. И с тех пор ни один печенег не показывался в его владениях. Олег был в княжьей дружине в тот памятный день, тринадцать лет назад, и тогда-то он и понял, что такое настоящая война. Был он в ту пору семнадцатилетним юнцом с первым пухом на щеках. Потом воевал с литовцами, а позднее участвовал в том самом злополучном морском походе на столицу Византии. Но по ремеслу он купец и войны считает делом разорительным (драки в византийских тавернах не в счет, от них только кровь играет, если успеешь убраться до прихода императорских стражников). Он доволен, что греки проявили благоразумие и, отразив нападение русских, возобновили торговлю с ними. - Да, - сказал он, обращаясь к кружке кваса в руке. - Мир и братская любовь благоприятствуют торговле. Как и учил Господь, когда ходил по этой земле. Олег стоял на холме над рекой. Негоже судовладельцу тянуть бечеву или таскать тюки. У него теперь три корабля - не так уж плохо для мальчишки в лаптях, проверявшего некогда звероловные ямы в северных лесах. Кормщики присмотрят за работой. Но и караул необходимо выставить. Не то чтобы он ожидал разбойного нападения - просто меха, шкуры, янтарь, сало и воск на юге стоят недешево и могут соблазнить каких-нибудь проходимцев. - За твое здоровье, Екатерина Борисовна, - сказал Олег, поднимая кружку. Кружка была походная, деревянная, хоть и отделанная серебром, чтобы показать белому свету, что владелец ее - не последний человек у себя в Новгороде. Прихлебывая кислый квас, он, впрочем, думал вовсе не о супруге или многочисленных рабынях и служанках, а о некоей игривой шалунье, с которой встречался в прошлом году. Удастся ли договориться с Зоей на этот раз? Если удастся, то будет лишний повод (помимо заключения новых сделок с заморскими купцами) зазимовать в Константинополе. Хотя за несколько месяцев Зоя влетит в копеечку. Жужжали пчелы в клевере, под солнечным небосводом ярко синели васильки. Где-то внизу люди Олега суетились вокруг ладей, чьи носы были украшены изображениями головы лебедя либо дракона. Всем хотелось поскорее добраться до Черного моря, а там сесть за весла, поднять парус - пусть ветер несет, быстрину можно не искать, а о возможном крушении пусть печалится хозяин. Команды и божба разносились далеко вокруг и сливались с гулом батюшки Днепра. На холмах царили покой и жара; пот стекал ручейками по спинам и впитывался в стеганые одежды под кольчугами. Высоко-высоко над головой поет жаворонок, его веселая песня плывет к земле, а навстречу ей поднимается мирное гудение пчел. Олег улыбался всему, что сулил ему завтрашний день. И вихрь подхватил его. На этой равнине, куда с боями прикочевали предки Ульдина, зима не так сурова. Снега здесь выпадает немного и нет необходимости смазывать лицо жиром от холода. Но беспечный и здесь может потерять скот из-за бескормицы и непогоды, особенно когда приближается время отела. С Ульдином было только шестеро, считая двух безоружных рабов. Восточные готы бежали в пределы Римской империи, где их вряд ли ждет хороший прием. Некоторые, конечно, остались - те, кто были убиты или пленены. В течение последних трех лет гунны жили мирно, осваивая завоеванные земли. Земля белела под низкими серыми тучами. Тут и там торчали голые стволы деревьев. Почерневшие от огня остатки ограды были единственным признаком былого жилья. Ограду разобрали на костры, пахотные поля заросли травой. Пронзительный ветер пахнул дымом. Копыта лошадей хлюпали в снегу, стучали по промороженной земле. Скрипели седла, звенели поводья. Рядом с Ульдином ехал его сын Октар. И сам Ульдин был молод, а сын едва достиг возраста, когда садятся на коня. В мальчике была заметна аланская кровь матери - высокий рост и светлая кожа. Она была первой женщиной Ульдина, рабыней, ее дал ему отец, когда Ульдину приспела пора. Потом Ульдин проиграл ее товарищу на Празднике Солнца и не знал, что с ней сталось, хоть и вспоминал временами. - Если поторопимся, сможем добраться до стойбища еще сегодня, - важно сказал мальчик и, заметив, что Ульдин поднимает арапник, поспешно добавил: - Благородный господин. - Нет, - ответил Ульдин. - Я не стану загонять лошадей, чтобы ты мог дрыхнуть в теплой юрте. Мы развяжем седельные мешки, - он быстро, по-степняцки, прикинул, - возле Кучи Костей. Глаза Октара расширились, он с трудом глотнул. Ульдин хрипло рассмеялся: - Что, боишься готских скелетов? Их давно растащили волки. Готы при жизни не могли остановить нас - нам ли бояться призраков? Ты только прикрикни на них, - он кивком отпустил мальчишку, и Октар отстал. По правде говоря, Ульдину и самому не хотелось располагаться там лагерем. И вообще мало радости путешествовать по горному хребту в такое время года. Летом другое дело, все племя движется вместе со стадами, и мужчина в любом месте чувствует себя как дома после дневных трудов или охоты. Хорошо: скрипят телеги, пахнет дымом, жареным мясом, лошадиным потом и навозом, люди кажутся друг другу ближе на бескрайней зеленой равнине под бескрайним небом, где вьются ястребы. Когда спустится тьма, хорошо сидеть у костра: пламя трещит, освещает лица верных друзей, идет беседа, серьезная либо с похвальбой; кто-то расскажет предание о временах героев, что вдохновляет молодежь на подвиги, о древних временах, когда Срединная Империя трепетала перед гуннами; а то зазвучит веселая непристойная песня под барабан и флейту, и мужчины начнут топтаться в неуклюжем танце... А кумыс - чаша за чашей густого перебродившего кобыльего молока, от которого мужчина в конце концов начинает чувствовать себя жеребцом и отправляется на поиски своей юрты и своих женщин... Да, не гроза бы с молниями (Ульдин поспешил сделать знак, отгоняющий демонов, - этому знаку научил его шаман во время посвящения), так лето - лучшее время года, вот приехать бы сейчас домой да помечтать о лете... Но нельзя позволять никаких поблажек. Это нарушение дисциплины, а чего стоит племя без дисциплины? Ульдин достал из-под седла палочку, на которой отмечал численность своего скота, и принялся изучать ее. Не так уж мало. Но и не так уж много. Он не глава рода, а только глава семьи - несколько молодых сыновей да должники со своими семьями, жены, наложницы, слуги, рабы, лошади, крупный скот, овцы, собаки, повозки, упряжь да добыча... Добыча. Немного ему досталось, когда гунны победили аланов к востоку от реки Дон, потому что был он еще молод и только начал постигать военное искусство. Зато добыча, взятая у готов, обогатила его. Сейчас, при хороших пастбищах, он предпочел бы обменять серебро и шелка на скот, чтобы сама природа приумножала единственное настоящее богатство человека. Взгляд его обратился к западу. Он слышал, что там, далеко, стоят высокие горы, а за горами живут римляне, и мостят эти римляне, по слухам, улицы своих городов золотом. Там человек может создать для себя империю, великую, как державы предков, такую, чтобы и тысячи лет спустя народы трепетали при звуках его имени. Нет, вряд ли Ульдину представится в жизни такая возможность. Нет причин у гуннов двигаться походом дальше, пока не возрастут они числом. Конечно, без сражений боевое ремесло забудется и племена станут легкой добычей врагов; потому-то и будут постоянно вершиться набеги на земли готов и других народов, а в этих набегах появятся свои возможности. Остановись, сказал он себе. Почитай предков, слушайся князя и исполняй его волю, как исполняют твою волю члены семьи, мудро веди свои дела. Кто знает, что ждет тебя в грядущем? И вихрь подхватил его. Снова настала пора Эриссе отправиться к вершинам в одиночку. Она сама не знала, что за сила посылает ее туда. Возможно, шепот Богини или, если это кощунство, другого, младшего по чину божества - правда, в этих путешествиях видения ее не посещали. А возможно просто хочется побыть хоть недолго наедине с луной, солнцем, звездами, просторами и воспоминаниями. В такие минуты и дом, и Дагон, и широкие поля и леса, и милая обуза детей представлялись ей рабской конурой, из которой надо немедленно бежать. И так сильна была эта тяга, что нельзя не признать ее божественной. Понятно - это жертва, которую она должна приносить снова и снова, чтобы очиститься для Воссоединения, которое было ей обещано двадцать четыре года назад. - Завтра на рассвете я уйду, - сказала она Дагону. Тот знал, что возражать бесполезно, но добавил своим обычным спокойным голосом: - Возможно, как раз в это время вернется Девкалион. На мгновение она смешалась, подумав о рослом капитане, ее старшем сыне. Тот бывал в море чаще, чем на острове, да и это время проводил в основном с красавицей-женой и детьми либо с приятелями - дело понятное. Но он так похож на своего отца... И еще она вспомнила, как Дагон всегда был добр к мальчику, своему приемному сыну. Конечно, большая честь - воспитывать дитя бога. Но у Дагона эта доброта шла и от души. Эрисса улыбнулась и поцеловала мужа. - Если вернется, налей ему целый ритон кипрского, чтобы выпил за меня, - сказала она. Зная, что ее не будет несколько дней, Дагон был особенно пылок этой ночью. Другие женщины никогда не интересовали его. Хотя, наверное, были и такие в чужих портах во время его торговых плаваний, да и она порой в его отсутствие принимала мужчин, но с тех пор, как он отказался от разъездов и занялся посредничеством, они принадлежали только друг другу. Но нынче ее мысли были направлены к горе Атабирис и на четверть века назад. Она проснулась еще до того, как поднялись рабы. В темноте взяла головню из домашнего очага и зажгла светильник, умылась холодной водой, чувствуя, как кровь начинает бежать быстрее, оделась по-дорожному и опустилась на колени перед домашним алтарем. Изображение Богини было искусно выполнено самим Дагоном. В неровном свете лампы Госпожа Двойной Секиры, держащая на руках божественного сына, казалась живой, а за спиной ее, в стенной нише, словно бы открывалось окно в Бесконечность. Помолившись, Эрисса стала собираться в дорогу: надела длинную юбку и вязаную кофту с открытой грудью, обула крепкие сандалии, волосы связала узлом на затылке, прицепила к поясу нож и сумку с припасами. Поела хлеба с сыром, запила чашкой вина с водой. Тихонько, стараясь не разбудить, вошла в комнаты к детям и поцеловала их. Два мальчика и две девочки в возрасте от семнадцати (скоро невеста, о, девственная Бритомартис, тот самый возраст, когда бог избрал ее!) до пухлой трехлетки. И лишь в дороге сообразила, что не попрощалась с мужем. В синих глубинах запада еще горели несколько звезд, но восток засветлел, засверкала роса, защебетали птицы. Их дом находился на окраине города, недалеко от гавани, так что густые заросли фиговых, гранатовых и оливковых деревьев быстро скрыли из виду всякое жилье. Когда она выбрала место для дома, Дагон колебался: "Лучше жить в городе, под защитой стен. Год от года растет число пиратов, а здесь нам никто не поможет". Она грустно засмеялась и сказала твердо и решительно: "После того, что мы пережили, дорогой, нам ли бояться пиратов?" Диагон был не из робких сухопутных жителей, что идут на поводу у женских желаний, и ей пришлось объяснить: "Мы построим надежный дом и наймем надежных людей, чтобы его защищать. Любое нападение мы сумеем отбить и вызовем дымовым сигналом помощь из города. А для того, чтобы вырастить священных быков, мне нужно много-много простора вокруг!" Дом остался позади, она шла по тропе вдоль луга, на котором паслось ее стадо. От травы поднимался пар, одни коровы дремали, к щедрому вымени других неуклюже прильнули телята. И Отец Минотавров был здесь - он стоял под высоким деревом, верхушка которого уже осветилась первыми лучами. Эрисса остановилась на мгновение, залюбовавшись его великолепными рогами. Кожа у быка пятнистая, как травяной ковер в тенистом лесу, мышцы движутся под ней мягко, словно морские волны в штиль. Господи! Ей до боли захотелось исполнить священный танец. Нельзя. Бог, от которого она зачала Девкалиона, отнял у не право служить танцем Богине, а право обучать танцу молодых у нее отняло само время. Раб, пасший свиней, почтительно поклонился Эриссе. Она на ходу благословила его, хотя, строго говоря, не имела права этого делать: ведь она была никакая не жрица, а просто мудрая и искушенная в медицине и магии женщина. Но и мудрой женщине не обойтись без божественной помощи, поэтому Эрисса и решила восстановить здесь, на Малате, некоторые обряды древних культов: ведь она сама в девичестве танцевала с быками для Госпожи и оставалась ей верна даже после того, как ее избрал бог - да, для людей она была чем-то большим, чем знахарка. Дагон, например, особенно в первые годы, крепко побаивался ее и считал источником своих торговых удач. Эрисса улыбнулась, вспомнив об этом. Она уходила все дальше и дальше в глубь острова. И вскоре оказалась в древнем сосновом бору. Здесь, на высоте, под душистыми кронами, уже начинала чувствоваться осенняя прохлада. В полдень Эрисса отдохнула и подкрепилась возле быстрого ручья. Ручей впадал в пруд, и Эрисса могла бы там поймать пару рыбешек и съесть их сырыми, если бы правила алтаря Богини не запрещали ей вредить живому. Когда стало уже смеркаться, она достигла цели - пещеры на склоне самой высокой горы Малата. Неподалеку отсюда в хижине жила сивилла-прорицательница. В качестве подношения Эрисса отдала ей подвеску из северного янтаря, в котором застыл навеки жук. Это был весьма дорогой подарок, поэтому сивилла не только помолилась за Эриссу перед всеми тремя богинями, чьи изображения стояли возле входа в пещеру - Бритомартис-девственницей, Реей-матерью и Диктинной Помнящей и Провидящей, - но и провела ее за завесу, к источнику и его Тайне. В хижине было вдоволь припасов, доставляемых местными жителями. После ужина сивилла собиралась посплетничать с гостьей, но Эрисса была не в настроении. Спать легли рано. Эрисса снова поднялась засветло и с рассветом была уже на горном склоне. Здесь, в торжественной тишине и одиночестве, она могла вволю поплакать. Под ногами круто падали вниз скалы и утесы, темневшие на фоне зеленых сосен, за которыми пестрели поля и сады. Над головой в чистом небе парил одинокий орел, и крылья его отливали золотом в лучах Астериона - Солнца. Прохладный воздух пропитан запахами шалфея и чабреца, легкий ветерок шевелит волосы. Вокруг острова расстилается море - то синее, то зеленое, а вдали и вовсе пурпурное, покрытое клочьями тумана. На северо-западе, словно белогрудые корабли, возвышаются другие острова и побережье Северной Азии, где видят еще ночные сны, на юге виднеется гора Ида, где был рожден Астерион - на Кефте, любимом и навеки потерянном. От Кариа-ти-йех нет и следа, и никогда не будет. - Бог Дункан, - молила Эрисса и простирала руки к небу, - когда ты вновь призовешь меня к себе. И вихрь подхватил ее. Они стояли на тверди, опаленной солнцем, скалистой, рассеченной ущельями, поросшей редким кустарником. Южный горизонт расплывался в дрожащем нагретом воздухе. На севере пустыня граничила с водами, сиявшими подобно расплавленному металлу в безжалостном свете. В небе кружили стервятники. Люди увидели друг друга и эту землю. И закричали. 3 В тот момент, когда Рейда подхватило и понесло, все в нем вопило от ужаса: "Нет! Я хочу жить!". Он боролся с пустотой, забившей глаза, уши, легкие. Но пустота была повсюду и нанесла удар. Все вокруг вспыхнуло. Я сплю. У меня бред. Я умер и попал в ад. Гудел сухой и жаркий ветер, песчинки жалили кожу. Чьи-то голоса заглушили его собственный и помогли прийти в себя. Их трое! Желтоволосый мужик в островерхом шлеме и кольчуге, низкорослый всадник в кожаных латах и меховой шапке на испуганном коне, высокая стройная женщина в белой одежде до колен. И Дункан Рейд. Все они стояли и дрожали, отделенные друг от друга 20-30 футами. Такое же расстояние было до неподвижного предмета. Это был цилиндр, заканчивающийся конусом, длиной ярдов десять и диаметром в четыре в самой широкой части. Он сиял как медь и был лишен каких-либо выступающих частей. Впрочем, о форме в точности судить было трудно, так как предмет был окутан радужным сиянием. Всадник успокоил лошадь, и сразу же сорвал с плеча лук, выхватил стрелу из колчана и приготовился к бою. Светловолосый воин отпрянул и взмахнул топором. Женщина вооружилась ножом из красноватого металла. Рейд пытался пробудиться от этого кошмара. Краешком сознания он заметил, что мышцы его ног напряжены, готовые к бегству. Но тут отчаянно мечущийся взгляд женщины упал на него. Она издала крик - о нет, не ужаса, а скорее... Бросила нож и кинулась к нему. - Эй! - услышал Рейд собственный хриплый голос. - Я... Я не понимаю... Кто вы? Где мы? Она подбежала, обняла его, прижалась к губам. Он отшатнулся и чуть не упал. Она, всхлипывая, бормотала что-то непонятное, он мог различить только собственное имя, что было уже полным безумием. Поняв, что он не хочет отвечать на объятие и поцелуй, она опустилась к его ногам. Узел на затылке развязался, и волосы скрыли ее лицо. Рейд обернулся к двум другим. Они смотрели на него. Должно быть, сцена между ним и женщиной несколько успокоила их - это не походило на смертельную ловушку. Бородатый опустил топор, всадник ослабил тетиву. Тишина, прерываемая всхлипываниями и шумом ветра. Рейд трижды глубоко вздохнул. Сердце его все еще продолжало бешено стучать, но мало-помалу успокаивалось. Он перестал дрожать и начал соображать. А это уже свобода. Все его чувства в этом неведомом мире сверхъестественно обострились. Остывающий мозг начал систематизировать данные. Сухо и жарко; солнце стоит высоко на раскаленном безоблачном небосводе; на растрескавшейся земле растут лишь редкие кусты да кочки желтой травы; ветер гонит песок; неподалеку море или большое озеро. И все это совершенно ему незнакомо. В том числе и женщина у ног. Он видел, что одежда ее домотканая и выкрашена растительной краской по краю, сандалии кожаные. Она обхватила руками его туфли. Руки и ноги у нее были крупные, но совершенной формы, ногти коротко острижены и без следа маникюра. На левом запястье широкий браслет из серебра с бирюзой, но не такой, какие делают индейцы навахо. Никогда в жизни не видел он такого четкого и подробного сна. А сон продолжался. Ни один предмет в этом сне не превращался на глазах в другой, события не ускорялись, а протекали секунда за секундой, одно за другим, логично. Значит - реальное время? Можно ли во сне сообразить, что ты в реальном времени? Будь что будет, и Рейд решил, что ничего не потеряет, если будет поступать так же разумно и логично. Он поднял руки вверх, раскрыл ладони и заставил себя улыбнуться двоим мужчинам. Воин в латах не повторил его жеста, но поглядел уже не так грозно и подошел поближе. Топор он держал наискось перед собой, широко расставив руки в перчатках. Остановившись в нескольких шагах от Рейда, он слегка согнул ноги в коленях. Архитектор подумал: это не актер. Он знает, как пользоваться этой штукой. Иначе принял бы позу дровосека. И оружие его бывало в деле - щербина на кромке, царапина на лезвии. Где же я раньше видел такие боевые топоры? Холодок пробежал по спине: именно такими топорами пользовались английские воины в битве при Гастингсе. Человек произнес несколько слов - должно быть, спрашивал. Язык его не походил на речь женщины, было в нем что-то знакомое - то ли слышанное в зарубежных фильмах, то ли во время службы в Европе. Человек резко дернул головой в сторону медного предмета. Во рту у Рейда пересохло, он смог лишь произнести: - Простите... Я... Я сам здесь чужой. Вы говорите по-английски? Парле ву франсе? Абла юстед эспаньоль? Шпрехен зи дойч? По нескольку фраз на этих языках он знал. Никакого ответа. Однако человек, по-видимому, понял, что Рейд сам такой же, как и он. Хлопнул себя по широкой груди и произнес: - Олег Владимирович Новгородни [автор полагает, что здесь и еще в нескольких местах Олег говорит по-древнерусски; смысл, во всяком случае, вполне понятен]. После нескольких повторений Рейд ухватил смысл. Он был потрясен. - Р-р-русский? - запинаясь, выговорил он по-русски. - Олег кивнул. - Да, я есть Новгородни. Подвластни князя Ярослава. Рейд удивленно покачал головой. - Советский? - продолжал он. Олег попытался ответить, но не смог. Тогда Рейд наклонился (женщина, сидевшая на песке, напряженно следила за ним) и начертил пальцем "СССР", потом бросил на Олега вопросительный взгляд. Уж на столько-то он должен знать кириллицу, тем более, что Советы утверждают, что у них стопроцентная грамотность. Но Олег пожал плечами и чисто по-русски широко развел руки. Американец выпрямился. Они глядели друг на друга. И только сейчас Рейд заметил, как необычно одет Олег. Его конический остроконечный шлем был надет на стеганый подшлемник, шея и плечи были защищены свисавшими мелкими кольцами. Кольчуга без рукавов была сплетена из более крупных колец и спускалась почти до колен. Под кольчугой виднелась стеганая прокладка, под ней - белая льняная рубаха. При такой-то жаре! Немудрено, что железо лоснилось от пота, стекавшего с воина ручьями. На поясе с медной пряжкой висли кинжал и кожаный кошель. Штаны из грубой льняной материи были заправлены в пестрые красно-зеленые сапоги. Перчатки тоже из кожи, украшенной полосками меди. Воину было на вид около тридцати, рост равнялся примерно пяти футам и семи-восьми дюймам, плечи необыкновенно широкие. Небольшое брюшко и полнота лица не уменьшали впечатления огромной медвежьей силы. Голова была круглой, лицо тоже, курносый нос, усы, золотистая борода аккуратно подрезана. Лицо сильно загорелое, брови желтые и густые, небесно-голубые глаза. - Вы... похоже... порядочный парень, - сказал Рейд, вполне понимая, что это звучит глупо. Олег указал на него и, очевидно, спросил имя. Всего полчаса назад посреди океана Рейд разговаривал с механиком Стоктоном - боже милостивый! Воспоминание об этом обрушилось на него как удар. Он содрогнулся. Все вокруг поплыло. - Дункан, - пробормотал он наконец. - Дункан! - женщина вскочила и снова обняла его. Он опирался на нее, пока не прошло головокружение. - Дункан, - повторяла она то ли смеясь, то ли плача. - Ка анкаш Дункан... Тень упала на них. Олег принял боевую позу. К ним подъезжал всадник. Лук его был наготове, выражение лица зловещее. Рейд сумел овладеть собой. - Полегче, друг, - сказал он, надеясь единственно на дружеский тон, улыбку и протянутые в знак мира ладони. - Мы ничего не замышляем против тебя. Он указал на себя и назвал имя, указал на Олега и назвал его имя. Прежде чем спросить у женщины (а только сейчас он заметил, как она прекрасна), она опередила его и бросила как вызов: - Эрисса! Всадник все это обдумал. Ни он сам, ни его лошадь к себе не располагали. Конь вроде мустанга, но нет - у него черная голоса, скорее похоже на тарпана из Центральной Азии. Неопределенного цвета, лохматый, в хвост и гриву вплетены голубые ленты. Жеребец, несомненно, резвый, но не парадный, неподкованный, упряжь примитивная, седло с высокими луками, короткие стремена. С седла свисали снаряженный колчан, аркан, грязный мешок и кожаная фляга. Всадник был обут в неуклюжие кожаные башмаки с войлочными подошвами. Грубые дерюжные штаны были подвязаны на щиколотках - невероятно грязные, от войлочной юбки за десять футов нестерпимо воняло, кожаная рубаха была перепоясана ремнем, на голове меховая шапка. Был он крепкий, но низкорослый - примерно пять футов три дюйма, кривоногий и волосатый - только на голове, как впоследствии узнал Рейд, бритой, были оставлены кисточки волос на макушке и за ушами. В кисточки вплетались золотые кольца. Лицо чудовищно изуродованное, с реденькой бородкой. Шрамы, должно быть, нанесены сознательно - они складывались в определенный узор. Черты лица резкие - крупный крючковатый нос с раздувающимися ноздрями, толстые губы, широкие скулы, покатый лоб, маленькие раскосые глазки. Кожа продубленная, оливковая - а в целом скорее армянский или тюркский тип, чем монгольский. Олег что-то бормотал в усы. - Не печенег, - вслух решил он и выпалил: - Половцы? Болгары? Всадник поднял лук. Рейд, разглядывая это сложное устройство, вспомнил прочитанное: стрела из такого лука может пробить любые латы. - Эй! - снова сказал Рейд. - Полегче! И, увидев взгляд всадника, повторил процедуру знакомства, а потом, показав на сверкающий цилиндр, постарался выразить недоумение. Всадник принял сотрудничество. - Ульдин, чки ата Гюнчен, - сказал он. - Ульдин, Ульдин. Тыча грязным пальцем в остальных, он старался запомнить их имена. Потом снова указал на себя, не убирая лука, и разразился потоком гортанных звуков. Олег первым понял его мысль. Он сделал такой же самый жест и сказал: - Олег Владимирович Новгородский, - и, повернувшись к рейду: - Дункан? То есть - кто ты? Не ты лично, а к какому народу ты принадлежишь? Что-то вроде этого. - Дункан Рейд, американец. Они были в недоумении, как и от ответа Эриссы: "Кефту". И она казалась удивленной и обиженной, что Рейд не отвечает ей. Нож свой она спрятала (Рейд узнал бронзу). А наконечник стрелы железный, из настоящего кричного железа, а доспехи Олега то ли тоже железные, то ли из низкоуглеродистой стали, а если приглядеться поближе, то увидишь, что каждое звено в кольчуге выковано отдельно... А в конце фразы Ульдин сказал о себе: "Гунн...". Слово было произнесено не на англосаксонский манер, но сразу же колоколом ударило в уши Рейда: - Гунн? - он чуть не поперхнулся. Ульдин кивнул с ледяной улыбкой. - Ат... Аттила? Никакой реакции. Олег начал теребить бороду, словно пытаясь что-что вспомнить, но для Ульдина и Эриссы это имя ни о чем не говорило. Русский, который считает свое новгородское происхождение более существенным, чем национальность. Гунн, для которого имя Аттилы ничего не значит. Кефту, кто бы она ни была, чей беспокойный обожающий взгляд останавливается на... американце, перенесенном с Тихого океана на берег, где никто не слыхал об Америке... У Рейда начал напрашиваться вывод... Не может быть! Невероятно! Эрисса была ближе всех, он потянулся к ней. Она взяла его за руки. Рейд почувствовал, что она дрожит. Она ниже его на три дюйма; судя по виду, принадлежит к средиземноморской расе, а если так, то должна выделяться ростом среди своих соплеменников. Худощава, но грудь и бедра устроили бы любого мужчину, руки и ноги длинные, лебединая шея. Голова удлиненной формы, широкий лоб, классически прямой нос, губы полные - только рот, пожалуй, великоват для эталона красоты. Глаза под изогнутыми бровями в обрамлении черных ресниц большие и яркие, цвет их меняется от зеленого к серому. Кожа чистая и свежая, если не принимать во внимание загар, веснушки и несколько морщин. Скорее всего - ровесница Рейда. Но двигалась она словно девушка - нет, это была походка балерины, походка Даниловой, Фонтена или леопарда. Рейд улыбнулся. Она облегченно и стыдливо улыбнулась в ответ. - Х-х-хм! - произнес Олег. Рейд оставил Эриссу и пожал обе руки русскому, потом предложил то же самое гунну, который малость подумал и согласился. - Дружба! - провозгласил он, потому что любой звук человеческого голоса был кстати в этой пустыне. - Мы все попали в эту невероятную переделку и все хотим домой. Значит, будем держаться вместе. Верно? Трое остальных колебались. Он взмахнул рукой, предлагая двигаться за собой. Эрисса сделала это первой. Олег пробормотал что-то вроде проклятья и последовал за Эриссой. Бедняга утопал в собственном поту. Ульдин тоже двинулся следом, но поодаль. Рейд подумал, что гунн, как профессиональный воин, предпочитает не лезть героически вперед всех, а иметь удобную позицию для наблюдения и стрельбы. Олег же вооружен лишь для рукопашной. Под ногами скрипели песок и галька. В пальто было душно. Рейд снял его и, опасаясь солнечного удара, повязал вокруг головы на манер бедуинского бурнуса. За медным цилиндром расстилалось открытое пространство до самой точки схода неба с землей. Цилиндр был по-прежнему окутан перламутровым блеском. "Это всего лишь машина, - с усилием подумал Рейд. - А я - единственный среди всех сын века машин. Значит, и справиться с ней смогу только я". Каковы шансы на успех. Битси. Пам. Марк. Том. Отец. Мать. Сестры и братья. Фил Мейер и наше сотрудничество. Сиэтл, залив, острова, поросшие лесом, за ними - горы. Ванкувер; добрая старая Виктория; мост Золотые ворота; взлетающие ввысь стены в роттердамском порту, собор в Солсбери, великолепные островерхие деревянные крыши в Рейкьявике и тростниковая крыша на гравюре Хокусая; наконец, дома, которые ты сам собирался воздвигнуть. Почему человек придает так мало значения тому, что его окружает, и вспоминает об этом лишь перед лицом смерти? Пам, Памела, поймешь ли ты, что я все-таки любил тебя? Или это позерство? Впрочем, уже неважно. Я почти у машины. У машины времени? Чепуха. Вздор. Физический, математический и логический нонсенс. Я даже доказал это в реферате по философии. И я, некогда двадцатилетний самоуверенный юнец, оказался внезапно в этой пустыне возле машины, которой не может быть. Со мной русский из средних веков и гунн, живший еще до Аттилы, и женщина, ни о стране, ни о эпохе которой я не слыхал и не читал. И все это вместо того, чтобы отдыхать в обществе Памелы. Неожиданно радужное сияние заколебалось, завихрилось и сфокусировалось в определенном месте сверкающего корпуса. Эта область словно бы выпятилась и открылась, будто круглая дверь. За дверью обнаружилось перламутровое пространство, пронизанное искрами света, а оттуда вышел человек. Не было времени рассмотреть его как следует. Был он маленький, крепко сбитый, с кожей цвета слоновой кости и тонкими чертами лица под черной бархатной шапкой волос. Одежда белая, обувь прозрачная. В каждой руке он держал по полушарию диаметром фута два из сверкающего металла. На полушариях располагались некие кнопки, пластинки и рычажки. Шел он неуверенно, как больной, одежда была покрыта следами рвоты. Рейд остановился. - Сэр... - сказал он и вытянул руки в знак того, что идет с миром. Человек покачнулся и упал. Изо рта и носа у него текла кровь. Пыль быстро впитывала ее. А вход в машину закрылся. 4 - Господи! Неужели пилот умер?! - Рейд опустился на колени и ощупал неподвижное тело. Грудная клетка поднимается и опускается с нездоровой быстротой и мелко дрожит. А кожа горячее песка пустыни. Эрисса присоединилась к Рейду. Лицо ее сделалось сосредоточенным. Бормоча какие-то заклинания, она уверенно осмотрела смуглого незнакомца: подняла веки, чтобы увидеть зрачки, прослушала пульс, продолжая ритмично напевать, поискала раны и переломы. Мужчины напряженно ждали. Наконец она встала, оглянулась и указала на ущелье. - Верно, нужно отнести его в тень, - понял Рейд. - Да и нам не мешало бы... - тут он сообразил, что спутники не знают английского. Но они все поняли. Олег вручил Эриссе свой топор, легко поднял пилота и понес его. Эрисса же извлекла золотой амулет, висевший на шее, и коснулась им оружия, прежде чем понести его за русским с явным почтением. Рейд попробовал как следует рассмотреть цилиндр. Там, где начиналось перламутровое сияние, ему пришлось остановиться - он словно бы наткнулся на радужную стену, которая вначале подалась, а потом с каждым дюймом стала увеличивать сопротивление. Защитное силовое поле, подумал он. Ничего удивительного в таких обстоятельствах. Лучше держаться подальше - а вдруг радиация? Хотя нет, ведь пилот... но как же войти внутрь? Без пилота нам не справиться. Рейд подобрал полушария. Их внутренняя поверхность была более мудреной, чем внешняя. Единственная знакомая деталь - ленты вроде завязок у шлемофона. Возможно, это переговорное устройство, которое нужно надевать на голову? Рейд повел всю группу к ущелью. По пути он подобрал оброненную трубку. Даже в день Страшного суда необходимо заботиться о таких мелочах. Крутые склоны ущелья защищали от ветра и давали немного тени. На самом затененном месте Олег уложил пилота - именно таковым Рейд полагал незнакомца. Рейд и Эрисса срезали несколько прутьев, чтобы сделать из пальто навес. Олег с громким вздохом облегчения скинул сапоги и латы. Ульдин распряг лошадь, стреножил ее и пустил пастись, накрыв предварительно попоной. Он принес свой мешок и флягу и предложил угощаться. Сушеного мясо поначалу никому не хотелось, зато молоко, кислое и перебродившее, подействовало на них, как эликсир жизни. А потом они сидели каждый на своем скудном кусочке тени и ждали. Эрисса то и дело подходила к пилоту. Олег и Ульдин поочередно взбирались на склон, осматривали горизонт и возвращались, безнадежно качая головами. Рейд сидел и размышлял - потом он и сам не мог вспомнить, о чем. Помнился только устремленный на него взгляд Эриссы. У него больше не было надежды на скорое пробуждение. Солнце клонилось к западу. Тени в ущелье удлинились. Все четверо подняли потные, пыльные лица к небу, откуда начала спускаться вечерняя прохлада. Пилот пошевелился и подал голос. Все побежали к нему. Он пытался сесть, Эрисса укладывала его, но пилот сопротивлялся. "Ментатор" - хрипло выдохнул он и произнес еще множество слов на языке, отдаленно напоминавшем испанский. Его рвало, из носа снова потекла кровь. Эрисса вытирала ее носовым платком Рейда. Потом она жестом попросила Олега подержать раненого и помогла ему сделать несколько глотков жидкости, которую Ульдин называл "кумысом". - Минутку, - Рейд прошел к своему месту и принес оттуда полушария. Пилот кивнул и потянулся к ним. Когда Рейд стал помогать пилоту, Эрисса отошла, давая понять, что здесь американцу и карты в кури. "Будь я проклят, если понимаю что-нибудь во всем этом! Парень чуть живой, весь горит в лихорадке. Малейшее напряжение убьет его. Но, если он не сможет вернуться в свою машину, нам всем конец". Пилот с трудом надел одно из полушарий на голову. Лицо его, грязное и окровавленное, с запавшими глазами, стало еще более нереальным в сверкании металла. Он откинулся на грудь Олега и знаком велел Рейду надеть другое полушарие. Американец повиновался. У пилота едва хватило сил поднять руку и нажать кнопку, выступавшую надо лбом. Рука его упала, но пальцы тянулись к Рейду. Архитектор собрал все свое мужество. Будь готов ко всему, говорил он себе. И нажал кнопку. Загудело. Шумит, должно быть, у него в голове, потому что остальные никак не отреагировали. И шум этот был не обыкновенными звуковыми колебаниями - он словно бы шел по нервам. У Рейда закружилась голова, он сел. Хотя, возможно, сказалось напряжение этих ужасных часов. Пилоту явно стало хуже: он дернулся, застонал, закрыл глаза и обвис, как мешок. Казалось, прибор высасывает из него остатки жизни. Эрисса склонилась к нему, но ничего не предпринимала. Примерно через пять минут по часам Рейда гудение стихло. Утопленные кнопки вернулись в первоначальное положение. Головокружение прошло. По-видимому, шлемы сделали свое дело. Пилот был почти без сознания. Когда Рейд снял свой шлем, Эрисса освободила голову пилота и уложила его. Она оставалась рядом с ним, прислушивалась к неровному дыханию и следила за биением жилки на шее. Наконец пилот открыл глаза и прошептал что-то. Эрисса прислушалась, нахмурилась, и махнула рукой Рейду. Тот, сам не зная зачем, присоединился к ней. Тусклый взгляд пилота остановился на нем. - Кто... вы? - вырвалось из пересохшего рта. - Где, когда... вы? Английский! - Быстрее, - молил пилот. - У меня мало... времени. И у вас... тоже. Вы знаете... ментатор? Этот прибор? - Нет, - ответил Рейд. - Учитель языка? - Верно. Он сканирует речевые центры. В мозгу. Мозг - банк данных. Сканер... снимает лингвистическую информацию... вводит ее в принимающий мозг. Безвредно... только... сильное напряжение... воспринимать... когда данные внушаются... - Тогда мне следовало выучить ваш язык. - Нет. Слишком сложно. Вы не смогли бы... много новых понятий. Скажите этому дикарю в шрамах слово... ну, "паровая машина"... хоть день, хоть неделю... ничего не выйдет, пока он не поймет идею... Как эта машина устроена... А вот о лошадях... вы могли бы говорить? - пилот помолчал, переводя дыхание. - У меня нет на это времени... Олег осенял себя крестным знамением и творил русские молитвы. Ульдин отодвинулся и особыми движениями отгонял нечистую силу. Эрисса героически держалась возле Рейда и только подносила к губам свой золотой амулет. Амулет изображал секиру с двумя лезвиями. - Вы из будущего? - спросил Рейд. Тень улыбки скользнула по лицу пилота. - Мы все из будущего. Меня зовут Сахир. Я из... не помню, откуда идет ваше летоисчисление. Я вылетел из... да, Гавайи в анакро... это можно назвать пространственно-временным... повозкой, экипажем... Движется по поверхности земли, одновременно перемещаясь во времени. Мы направлялись... в доисторическую Африку. Проточеловек. Мы... мы были... да, антропологами, это точнее всего. Можно попить? - Пожалуйста, - Рейд и Эрисса помогли ему. - Ах! - Сахир лег. - Мне стало немного получше. Но это ненадолго. Лучше я буду говорить, пока в состоянии. Возможно, вы из постиндустриального общества. Это меняет дело. Определите себя. - Дункан Рейд, американец из 1970 года... вторая половина XX века... Ну, мы только что высадились на Луне, и владеем ядерной энергией... гм... двадцать пять лет. - Так. Понял. Перед самым веком... нет, я не имею права говорить. Вы должны вернуться в свое время. Если я смогу вам помочь. Вам не следует знать, что грядет... Мне очень жаль, что я вас втянул. Кто ваши друзья? - Светловолосый - средневековый русский. Низкорослый утверждает, что он гунн. Женщина... не определил. - Гм... Да. Вы сможете получить... более точную информацию, использовав ментатор. Один шлем для сканирования, другой для обучения. Не перепутайте... Возьмите того, кто из более древней эпохи... Должно быть, это она... И пусть она даст вам общий язык... Так целесообразнее, понимаете? Мы на весьма небольшом удалении от пункта... где машина втянула последнего из вас... Я почти остановил ее... Несовершенная модель... Предполагалось, что она изолирована... от внешнего воздействия... Необходима громадная концентрация энергии, чтобы свернуть континуум... Для возвращения домой... нужно разобрать ядерный генератор... вне машины, разумеется... высвобождается энергия порядка мегатонн... Глаза Сахира закатились, голос упал до шепота, силы вытекали из него, как вино из треснувшего бокала. Но он продолжал торопливо шептать: - Свернутые поля... Предполагалось, что они полностью контролируются и контакт с материей извне невозможен... Но где-то не сработало... Дефект... Вскоре после старта приборы показали, что мы увлекли какое-то тело. Я немедленно приказал тормозить... Но инерция... Мы можем захватить только высшие существа: человека, лошадь... К тому же мы прошли в пространстве-времени слишком близко к какому-то чудовищному выбросу энергии... Не знаю, что это было. Какая-то ужасная катастрофа в далеком прошлом. Изменился курс, понимаете? Мы должны были миновать ее... Но все расчеты делал компьютер... Когда мы уже почти остановились... Плохая изоляция... взаимодействие со свернутыми полями... И полетела вся наша могучая кибернетика... Взрыв, радиация... Удивительно, что я до сих пор еще жив. Мои товарищи погибли... Я на время потерял сознание... вышел, рассчитывая встретить вас... но... Сахир попытался поднять руки. Рейд принял их. Словно два свитка горящего пергамента. - Слушайте, - отчаянно торопился Сахир. - Этот взрыв... Катастрофа... что это было в данной части планеты? Близкое будущее. Год или меньше. Пока не было... То есть не будет. Экспедиций во времени будем немного... Слишком дорого... Да и мироздание этого не выдержит... Но большая катастрофа привлечет наблюдателей. Понятно? Найдите их, расскажите о себе, попросите помощи... Может, и мне помогут... - Каким образом? - прохрипел Рейд. - Сначала... Помогите мне добраться до машины... Она вышла из строя, но медицинское оборудование... Они придут сюда, в этот день, и помогут, конечно... - Сахир содрогнулся, как от удара молнии. - Ниа! - вскричал он. - Фабор, Тео, ниа, ниа! И рухнул. Зрачки его закатились, челюсть отвисла. Рейд пробовал массировать грудную клетку, делал искусственное дыхание "рот в рот". Но все было бесполезно. 5 Вместе с ночью появились прохлада и яркие звезды. Море тускло блестело. Ни прибоя, ни прилива - только легкие волны плещут о камень. Твердь уходила во тьму, на юг, где возвышались холмы на фоне созвездий. Вопила какая-то живность. Рейд решил, что это шакалы. После того, как тело Сахира положили в ущелье и прикрыли дерном и камнем - потому что копать могилу было нечем - Рейд решил набрать хворосту для костра. Он мог бы развести его зажигалкой. Но Ульдин, которому не хотелось долго чиркать своим огнивом, возразил: - Не надо. У меня и у тебя теплая одежда, у Олега тоже. А Эриссе я отдам попону. А эта... повозка шамана... Она ведь свет дает? К чему тогда трудиться? - Рядом вода, она сохраняет дневное тепло, - добавил опытный мореход Олег. Рейд решил поберечь зажигалку для крайнего случая, к тому же в кармане сохранилось курево, но он не решался зажечь трубку, пока не будет чем утолить жажду. От моря - разумеется, соленого, - толку немного. Рейд читал записки Алена Бомбара: можно выжить, если пить морскую воду мелкими порциями. К тому же можно попытать счастья в рыбной ловле. Но все это лишь отсрочка, спасти может только помощь извне. Мягкое, приглушенное свечение, окутывавшее машину времени, не давало добраться до воды, до пищи, до убежища, до медикаментов, инструментов, оружия. Тусклый свет струился на несколько ярдов. Сахир знал, как попасть туда, но сейчас Сахир недвижен и дожидается шакалов. Рейду было очень жаль его, жаль его спутников, пораженных радиацией и оставшихся в машине - у них были добрые намерения, и они хотели жить. Только эта жалость была абстрактной. Рейд никогда не знал и не узнает этих людей. Нужно думать о себе и товарищах: всем им предстоит или спастись, или умереть в муках. Олег смачно зевнул. - Ну и день! Или мы вправду заблудились во времени, как ты говоришь, Дункан, или сам леший нас унес, как я полагаю? Так и так надо прежде выспаться. Может, хоть во сне ангелы Господни унесут меня к моей женушке. - Какую стражу выберешь - вторую или третью? - спросил Ульдин. - А никакую. Я сплю в кольчуге, в шлеме и при топоре. Что толку - углядеть врага на расстоянии? - Да чтобы подготовиться к встрече, болван, или укрыться, если враг сильнее нас! - рявкнул Ульдин. Несмотря на вонь, грязь, жир и шрамы, он все же напоминал того педантичного капитана, под началом которого пришлось служить Рейду. Русский поворчал, но уступил. - Я буду сторожить первым, - предложил Рейд. - Все равно ведь не усну. - Ты слишком много думаешь, - сказал Ульдин. - А это делает мужчину слабым. Но как хочешь. Сначала ты, потом я, напоследок Олег. - А я? - спросила Эрисса. Взгляд Ульдина красноречиво говорил, что он думает о женщине в роли часового. Гунн отошел в сторону и поглядело верх. - Не мое небо, - заявил он. - Звезды на севере мне знакомы, но что-то в них не так. Дункан, видишь ту яркую звезду на востоке? Разбудишь меня, когда она поднимется вот досюда, - не зная никакой геометрии, он уверенно начертил рукой дугу в 60 градусов, неуклюже протопал к лошади, лег и мгновенно уснул. Олег встал на колени, снял шлем, перекрестился и произнес молитву на своем языке. Место для ночлега он тоже недолго искал. Завидую им, подумал Рейд. Интеллект, а если не быть снобом - привычка искать всему определение имеет свои недостатки. Тело его от усталости казалось набитым камнями, а голова - песком. Большую часть ульдинова кумыса выпили, запивая сушеное мясо; во рту у Рейда пересохло. Кожа болела от солнечных ожогов, начинался озноб. Если сделать несколько кругов вокруг лагеря, может, полегчает. - Я ухожу, Дункан! Скоро вернусь, - сказала Эрисса. - Не уходи далеко, - предупредил он. - Я никуда от тебя не уйду. Рейд подождал, пока она исчезнет из виду, и начал обход. Не то, чтобы он увлекся ею - в таких-то обстоятельствах - но что за женщина, сколько в ней тайны! Раньше у него не было возможности поговорить - шок от произошедшего, появление Сахира и его смерть, жара, жажда, языковый барьер измотали их. И они облегченно вздохнули, выполнив все необходимое до захода солнца. Рейд последовал совету пилота. Он взял за основу язык Эриссы - ее бронзовый нож и удивление при виде железа подсказали, что она из самой древней эпохи, близкой кол времени, в котором они находились. Она подчинилась ему безоговорочно, как и раньше. Рейд обнаружил, что обучаться языку с помощью ментатора нелегко: в голове шумело, словно с тяжкого похмелья, по мышцам пробегала нервная дрожь. Должно быть, в обычных условиях обучение проходило постепенно. И ясно, что эта тяжелая процедура ускорила смерть пилота. Но выбирать не приходилось. После недолгой дремоты Рейду стало легче. Олег и Ульдин шарахались от аппарата, пока не сообразили, что американец и Эрисса свободно разговаривают между собой. Русский надел шлем совершенно добровольно, а Ульдин, должно быть, не захотел уступить ему в мужестве. Быстро темнело, все очень устали и сумели обменяться лишь самой жизненно необходимой информацией. Рейд шел вокруг лагеря. Песок скрипит под ногами, вдали завывают звери - вот и все звуки, звезды и холод - вот и все спутники. Сомнительно, чтобы до света обнаружилась какая-нибудь опасность. Но все же Ульдин прав: стража необходима. Голова соображала плохо, но надо думать. Где мы? Когда мы? Экспедиция Сахира покинула Гавайи... в некоем будущем. Скажем, через тысячу лет после моей эпохи. Машина, скользя над сушей и водой, одновременно перемещалась и в Хроносе. Почему над поверхностью? Это необходимо для определения примерных координат. Ведь земля движется в пространстве, а оно абсолютных координат не имеет. Предположим, машина не может подняться, иначе она утратит контакт (гравитация?) и вынырнет из небытия где-нибудь среди звезд. Моя курсовая, которая возникнет через N тысячелетий в будущем, а по моему внутреннему отсчету - 20 лет назад, доказывала, что путешествие в прошлое невозможно по нескольким причинам, включая и тот факт, что для этого потребуется бесконечное количество энергии. Значит, я ошибался. Значит, ее количество, сконцентрированное в ограниченном объеме и на коротком отрезке времени, все же конечная величина, и эта энергия воздействует на параметры континуума и движет машину... в пространстве и времени. В пути машина должна была соприкасаться с могучими силами. Сахир говорил об изоляции. Вероятно, он имел в виду понятия "контроль" или "сдерживание". Но путешествие кончилось катастрофой. Прорыв. Поле, окружавшее машину, захватывало с собой попавшихся на пути... животных. Почему только животных - высших животных, заодно, например, с одеждой? Почему не деревья, камни, воду, воздух, почву? Да, Сахир называл причину. Умирая, он упомянул о чем-то... Точно. Технология его эпохи - по крайней мере, управление машиной времени - основывалась на силе мысли. Телепатия. Телепатически управляемые автоматы, если такое возможно. Да и самому мне случалось порассуждать об усиленных нервных токах. Как ни крути, остается фактом, что поле захватывало лишь материю, пронизанную... волнами мысли. Возможно, это мера предосторожности. В случае утечки энергии машина не окажется погребенной в земной коре в момент остановки. А высших животных, в конце концов, не так уж много. Одно из них должно оказаться в определенной точке пространства в определенный момент, где и когда будет проходить машина. Так. Это может быть птичья стая или скопление грызунов или что-то в этом роде. Чего их жалеть? А встреча с человеком - это редкость. Можно сказать, уникальный случай. (Но почему именно со мной? Вечный вопрос, который каждый задает себе рано или поздно). Сахир сказал, что приборы показали неисправность и экипаж начал торможение. Но в силу инерции они не смогли остановиться в точке, где захватили меня и продолжали движение, увлекая последовательно Олега, Ульдина и Эриссу. Вот не везет! Когда они уже готовы были остановиться в пространстве и начать возвращение во времени, то получили энергетический удар. Думаю, что искажение пространства времени, вызванное этой силой, взаимодействовало с собственным полем машины и в результате высвободилась энергия в виде радиоактивного излучения внутри корпуса. По невероятному совпадению маршрут машины времени совпал с районом мощного катаклизма. Стоп. Возможно, и не совпадение. Должно быть, хрононавты (вернее, их компьютеры) прокладывают курс как раз рядом с такими районами. Значит, ядерные взрывы, падение гигантских метеоров и тому подобное дают им дополнительную энергию. Путешествия во времени становятся дешевле и, следовательно, более частыми. Может быть, Сахир и его друзья знали о катастрофе, пробовали уклониться, но не сумели? Или забыли в суматохе последних мгновений? (Мне кажется, что само путешествие для тех, что внутри кабины, длятся мгновения. Даже мы, захваченные извне, ощутили лишь на миг тьму, шум и вращение). Подведем итоги. Мы погибнем, если не найдем других путешественников во времени. Или они не найдут нас. Если бы мы могли остаться в этом месте, поисковая партия обнаружила бы нас рано или поздно. Но станут ли люди будущего заниматься этим? Разве что просто захотят убедиться, что обломки машины времени никак не повлияют на историю... Но возможно ли это? В моей курсовой есть и об этом. В самом понятии "изменение прошлого" содержится противоречие. Думаю, что и машина, и мы - часть того, что уже было. Значит, эта ночь в некотором смысле "была всегда". Что же мы можем сделать? Скорее всего умрем через несколько дней. Кости наши растащат шакалы, а сверкающий корпус машины времени станет предметом поклонения местных племен, если такие водятся в этой мрачной земле. Но в конце концов аккумуляторы иссякнут, защитное поле исчезнет, металл источит коррозия или растащат здешние кузнецы. Возникнет очередное народное предание, но и оно забудется через несколько поколений. Господи, что подумает Пам, если я не вернусь? Что я случайно упал за борт? Проклятье! Следовало застраховаться а более крупную сумму! - Дункан! Эрисса вернулась. Чем же она занималась? - Я молилась, - просто объяснила она. - А потом заклинала удачу. Впрочем, я не сомневаюсь, что ты нас спасешь. Хриплый язык, который она называла "кефту", звучал в ее устах мягко. Рейд понятия не имел, как именуется этот язык в его время, если от него вообще что-нибудь осталось. Все попытки определить хотя бы самые общие слова потерпели неудачу. Кроме того, и он, и Олег, и Ульдин научились от нее сразу двум языкам, на которых она говорила с одинаковой легкостью. Он узнал, как называется этот второй язык, мог произнести его название, знал, что имеет он свою письменность в виде иероглифов, в отличие от кефту, изображаемого на письме в более сложной слоговой форме. Но вот перевести эти слова на латинский алфавит для сравнения он не сумел. Так что название это - нечто вроде "ах-хай-я" - ничего не говорило ему о национальности тех, что им пользовался. Рейд, хоть и не был лингвистом, определил кефту как язык со строгим порядком слов, отчасти агглютинативный. Второй язык, изобилующий окончаниями и приставками, был противоположностью первого. Она задала вопрос, пытаясь завязать разговор. В буквальном переводе вопрос звучал так: "Какой неизвестной мне природы этот подобный Луне нашей Госпожи драгоценный камень, который ты, как знак Ее, носишь?" А слышалось: - Что это? Как красиво! Словно зрачок Богини! Он показал ей часы. Она почтительно прикоснулась к ним кончиком пальца. - Раньше у тебя этого не было, - прошептала она. - Раньше? - Рейд взглянул на нее. Было темно, все скрыла густая тень. - Ты ведешь себя так, как будто знала меня и вправду раньше... - Конечно! Дункан. Дункан, ты же не мог забыть! - она вытащила руки из-под зловонной попоны, которую ей волей-неволей пришлось обмотать вокруг юбки. Пальцы ее коснулись его щеки. - Или тебя тоже коснулось заклятье? - она уронила голову. - Колдунья о многом заставила меня забыть. И тебя? Он сунул руки в карманы пальто и сжал привычную трубку. - Эрисса, - устало сказал он. - Я знаю о прошлом и будущем не больше тебя. Сахир сказал мне, что мы увязли во времени. А это страшно. - Не понимаю, - она вздрогнула. - Ты поклялся мне, что мы встретимся, но я не думала, что для этой встречи дракон унесет меня в страну мертвых. Значит, все дело в этом? - она выпрямилась и говорила с оживлением. - Ты наперед знал, что придешь спасти ту, которая никогда не переставала любить тебя? - Эти воды слишком глубоки для нашего корабля, - со вздохом сказал он и тут же узнал поговорку кефту. - Я пуст. Ничего не знаю, кроме того, что и вам известно. Рейд помолчал, подыскивая слова, но не потому, сто испытывал с этим затруднения, а просто от отупения. - Во-первых, - сказал он, - мы должны знать, в каком месте мы находимся и который сейчас год. - Который? Двадцать четыре года прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, когда мир взорвался. - Когда мир... что? - Ну, когда взорвалась гора, и вырвался огонь, и море обрушилось на счастливый народ кефту и уничтожило его. - Эрисса коснулась своего амулета в виде двойного топора. Что-то щелкнуло в мозгу Рейда. Боже, подумал он, так выброс энергии уже произошел? И мы находимся после него, а не до? Значит, мы крепко застряли. - Ты дрожишь, Дункан. - Эрисса положила ладони ему на плечи. - Иди, я согрею тебя. - Нет, спасибо, не нужно, - он встал, приходя в себя. Возможно, мы не поняли друг друга. Сахир определенно говорил о грандиозной катастрофе где-то неподалеку в будущем. Не стоит и пытаться распутать весь клубок зараз. Постепенно, узел за узлом. Дом Эриссы где-то не так уж далеко, об этом говорил Сахир. С этого и начнем. - Скажи мне, откуда ты. - Что? - она не находила слов. - Ну, после того, как мы расстались, я бывала в разных местах. Сейчас я с острова Малат. А до этого... много где была. Но всегда тосковала по родному дому, где мы встретились, Дункан. - Где этот дом? Назови! Она покачала локонами в темноте. - Ты сам знаешь, Дункан. - Все равно скажи! - настаивал он. - Ну, Кхария-ти-йех! "Земля Столпа", - перевел Рейд. Эрисса продолжала, словно поражаясь его невежеству. - На материке она зовется Атлантидой. 6 Он проснулся и почувствовал, что закрывается последняя дверь, за которой можно было спастись от кошмара - во сне. Мир двадцатого столетия стал далеким, фантастическим, почти нереальным. - Поеду разведаю, пока лошадь не околела, - объявил Ульдин. По причине грубой внешности он выглядел не таким измученным, как остальные. Пока он отсутствовал, они нашли спасение в море. Из прутьев сладили каркас, связав его нитями из пояса Олега, на каркас натянули одежду и сидели по горло в воде под этим зонтиком. Когда каркас был готов, Эрисса скинула сандалии и платье. Олег разинул рот. - В чем дело? - спросила она невинно. - Ты... ты ведь женщина! - по обожженному лицу невозможно было определить, покраснел русский или нет. Внезапно он рассмеялся: - Ну, при такой красавице это не худший день в моей жизни! - Что такое? Убери руки! - одернула она его. - Она не твоего племени, Олег, - пояснил Рейд. - У них нагота не считается постыдной. Хотя самому-то было неловко раздеваться при ней - стройное, прекрасное тело, рождение детей оставило на нем мало следов... - Тогда отвернись, а я забреду поглубже, - проворчал Олег. Освежившись, они почувствовали себя лучше. Теперь и жажда не так мучила. Олег, вслед за Эриссой, неохотно последовал совету Рейда - пить малыми дозами морскую воду. - Не верю, - сказал он. - Так мы скорее помрем. А если немного продержимся, то, может, и святые угодники выручат нас. Вы слышите? - заорал он в небо. - Обещаю золотой кубок в самоцветах церкви Святого Бориса, а Богородице - шесть покровов на алтарь из шелка, шитого жемчугом! Он помолчал. - Наверное, лучше сказать по-русски и по-ромейски. И по-твоему тоже. Рейд не мог сдержать улыбки. - Твои святые еще не родились. Олег испуганно посмотрел на него. Американец торопливо добавил: - А может, я и ошибаюсь. Бессмысленно говорить, что и сам Христос, и праотец Авраам - дело будущего. Он повернулся к Эриссе. - Сон освежил мою голову. Хочу подумать над тем, что нам известно. - "И не думать о том, что я вижу сквозь воду", - добавил он про себя. Рейд тщательно расспросил своих спутников. Олег оказался бесценным источником информации. Рейд решил, что за простоватыми манерами русский сознательно скрывает незаурядный ум. Киевское княжество было гораздо могущественней своих западных соседей. На его территории, превышавшей территорию США к востоку от Миссисипи, проживали восемь миллионов человек, земли изобиловали природными богатствами, которые рачительно использовались. Постоянная оживленная торговля с Византией давала не только новые товары - появлялись новые ремесла и новые идеи. Правящая знать русского общества, скорее капиталисты, чем феодалы, была образованна и хорошо осведомлена о том, что происходит в мире. Жили они в домах с печами и застекленными окнами, ели с золотой и серебряной посуды на богатых скатертях, а к столу подавались такие деликатесы, как сахар, апельсины и лимоны; собаки в дом не допускались и жили в конурах, для ухода за ними и лошадьми было принято держать псарей и конюхов из Венгрии; сам Киев был городом космополитическим и давал приют десятку наций; власть не была деспотичной, давала достаточно воли, и, пользуясь этим, население, особенно новгородцы, нередко поднимало бунты... Смог Олег и точно указать место и время переноса: восточная излучина Днепра, начало июня, 1050 год от Рождества Христова. Ульдин с меньшей осведомленностью говорил о недавнем завоевании земли остготов, произошедшем после того, как гунны разбили аланов, говорил о вожделенной Римской империи на западе. Собрав все свои знания по истории (спасибо судьбе за хорошую память), Рейд сумел определить, откуда и когда был подхвачен гунн: Украина, сто - двести миль севернее Крыма, примерно в конце четвертого столетия нашей эры. С Эриссой, несмотря на ее искреннее желание помочь, было сложнее. Название острова, откуда она исчезла - "Малат" - было на языке кефту. Соответствующей аналогии на английском он найти не мог - это все равно что догадаться, что Осло и Христиания - один и тот же город, не зная об этом заранее. Отложим эту загадку на будущее. Атлантида. Затонувший континент? Чистейший миф. С точки зрения геологии такое могло случиться не менее миллиона лет назад. И все же это название со знакомым значением: счастливое и процветающее государство, поглощенное морем. Значит, это неспроста. Что ж, она говорит, что Атлантида погибла. Где же Эрисса жила впоследствии? Может, пригодится другой ее язык? Как на нем называется ее остров Малат? - Родос, - ответила она, и все стало ясно. Несколько дополнительных вопросов о расположении острова относительно материка. Родос. Рейд закрыл глаза о снова представил себе поверхность земного шара. Разумно предположить, что машина пространства-времени выбрала самый прямой курс. Если так, то Гавайи, корабль в северной части Тихого океана, излучина Днепра, юг Украины и Родос расположены примерно на дуге одного круга. - "Прекрасно, - с волнением подумал Рейд. - Экстраполируем. - Где мы окажемся потом? Западный Египет или Восточный Ливан. Приморская пустыня, если память не изменяет". Он открыл глаза. Карий взгляд Эриссы был устремлен на него. Рейд утонул в этом взгляде. С трудом оторвавшись от ее лица, он сказал: - Думаю, я понял, где мы находимся. - О, Дункан! - Эрисса встала с колен и обняла его. Олег кашлянул. Эрисса отпустила Рейда. Американец принялся объяснять. На это потребовалось время, потому что женщина называла Египет "Кем" и утверждала, что это его туземное название. Когда она поняла, радостное выражение покинуло ее. - Да, ахейцы говорят "Айгюптос". Значит, о моем бедном народе в твоем мире не осталось даже воспоминаний? - Египет, - Олег потянул себя за бороду. - Сходится с тем, что я слышал от мореходов. Самому мне не приходилось бывать дальше Иерусалима, - он покосился на импровизированный навес и небо над ним. - Я совершал паломничество, - напомнил он, - к святым угодникам. Постоянно нападали сарацины и вообще сплошное неудобство. Привез оттуда бутылочку воды из Иордана и отдал ее в собор Святой Софии, который князь Ярослав воздвиг в Киеве. Лицо Эриссы прояснилось. - Значит, мы можем спастись. Все лето корабли идут из Египта и в Египет, - но тут она встревожилась. - Хотя корабельщики возьмут нас лишь в качестве рабов... Рейд похлопал ее по колену. - У меня есть пара фокусов, которые их удивят, - сказал он не от уверенности, а для того, чтобы лицо ее просветлело. "Постой-ка, - подумал он. - Если она знает что-нибудь о современном ей Египте, это поможет определить дату. Хотя я не силен в хронологии эры фараонов, а сейчас, похоже, стоят как раз их времена". Мысленно он нарисовал маршрут движения машины в пространстве и времени. Если эра Сахира наступит через несколько столетий после его собственной, а эпоха Эриссы - за тысячу или больше лет до Христа... Полученный график будет представлять собой половину петли гистерезиса. Какое это может иметь значение и объясняет ли эффект "инерции"? Пожалуй, это пока неважно. - Хей-я! - раздался крик, и они выглянули из-под навеса. На вершине холма гарцевал на лошади Ульдин и яростно размахивал при этом саблей. Все трое поспешно вылезли из воды и вскарабкались по горячему откосу. Гунн был в ярости и плюнуло им под ноги: - Прохлаждаетесь, собаки? Мужики вы или нет? Олег схватился за топор, Эрисса сжала нож. Рейд нервно сглотнул и подумал: что я могу ответить? Я трус, мямля, обыватель, вся политическая деятельность которого сводится к голосованию, человек, который старается потихоньку смыться, когда назревает скандал с женой... Он поглядел на рожу в шрамах и сказал: - Побереги здоровье и голову, Ульдин, и не жужжи. Я все это время думал о наших делах. Никто не знает, что мы здесь находимся, поэтому можно не торопиться. Лицо Ундина застыло: - Ты не говорил, Дункан, что ты шаман. Да я в это и не поверю. Однако в словах твоих есть мудрость. Не будем ругаться, лучше приготовимся. Вдали я заметил людей. Они идут сюда. Они идут пешком, оборванцы, но с оружием и вообще мне не нравятся. Должно быть, какой-нибудь пастух пришел в их стойбище на рассвете и сказал, что видел-де ночью сверкающее сокровище, и стерегут его всего четверо. Вот они и пошли. - Уф, - сказал Олег. - И когда их ждать? - Когда солнце будет в зените. Но в самую жару они, должно быть, сделают привал. Значит, к вечеру. - Отлично. Хоть не придется напяливать на голову эту печку. Будем убегать? Рейд покачал головой: - Мы не сумеем уйти далеко. А если и сумеем, так нас убьет пустыня. Останемся здесь и подумаем, как договориться с варварами. - Плохие разговоры с перерезанной глоткой! - рассмеялся Ульдин. - Собирайтесь побыстрее. Если часть пути мы пройдем по воде, то собьем их со следа. - Ты думаешь, мы не договоримся? Олег и Ульдин уставились на него. - Ну ясно, нет, - сказал русский. - Это же дикари. - А может, пугнуть их? Я, во всяком случае, останусь здесь и попробую что-нибудь сделать. Это лучше, чем мучиться еще три-четыре дня перед смертью. Ульдин нетерпеливо хлопнул себя по бедру: - Скорей! - Нет, - ответил Рейд. Эрисса взяла его за руку. - Вы двое, ступайте, если боитесь, - презрительно сказала она. - А мы останемся. Олег почесал волосатую грудь. - Ладно, - пробормотал он. - Ладно, я тоже с вами. Может, ты и прав. Ульдин гневно глянул на них: - Выбора у меня нет! - рявкнул он. - Что вы собираетесь делать? "Действуй или помалкивай", - подумал Рейд. - Не таковы ли все вожди?" - Попробую удивить их, - сказал он. У нас есть сама машина и кое-что еще... Он продемонстрировал свою зажигалку. Взметнувшийся язычок пламени вызвал удивленные восклицания. - Если придется драться... Вот этим и займитесь, Олег и Ульдин. Я думаю, что оборванцы призадумаются, нападать ли на верховного лучника в компании с воином в броне. Эрисса, мы с тобой наберем хвороста, чтобы зажечь костер, если появится корабль. Когда собирали хворост, она сказала: - Правильно ли мы делаем, Дункан? Не всякий капитан решится пристать. Ведь костер может оказаться ловушкой. А если и решится, так мы для него всего лишь добыча - ограбить и взять в рабство. Может быть, довериться Богине и договориться с людьми пустыни, чтобы нас провели в Египет. Ведь морские пути год от года все опаснее, потому что могучая длань Миноса не страшит больше пиратов. - Минос! - воскликнул он с волнением, с ослепительной ясностью поняв, где и когда он находится. Снова пошли расспросы. Да, кефту - это народ Кефта, большого острова в Средиземном море, лежавшего между Египтом и землей, захваченной ахейцами. Это Крит! Да, второй известный ей язык - ахейский, его знает всякий, кто имеет дело с чужестранцами. Нынче эти варвары расположились по всему побережью Эгейского моря. Они слишком горды, чтобы учиться языку Кносса и погибшей Атлантиды... Ахейцы! Рейд знал древнегреческий в объеме, обычном для среднего образованного американца в XX веке, но и этого хватило, чтобы догадаться, что ахейский - предок древнегреческого. Снова Атлантида, Гайя Атлантида, в переводе - Земля Столпа. - Парус! - заорал Олег. Корабль был большой, не менее 90 футов в длину. Если не было попутного ветра, в дело шли полсотни весел. Черный смоленый корпус, расширяющийся к середине. (Эрисса сказала, что корабль не боевой, а торговый), с закругленной кормой и высоко поднятым форштевнем. Носовая и кормовая палубы украшены резными изображениями конской головы и рыбьего хвоста. Мачта вместе с реями и парусом снята и уложена на палубе. Корабль ожидал, чиркая килем о дно. Большая часть команды оставалась на борту. Солнце играло на бронзовых наконечниках копий. Металлическими были и заклепки на щитах, скреплявших бычью шкуру с основой. Простые матросы были в рубахах, как на Эриссе, или вообще голышом. Капитан корабля Диор и семеро сопровождавших его молодых воинов выгодно отличались от прочих. Они могли себе это позволить: основу экономического могущества военной аристократии составляли залежи олова и меди, и она правила миром в бронзовом веке. Воины в шлемах с высокими плюмажами, в сверкающих нагрудниках, со щитами, украшенными медными барельефами, в поножах, вооруженные мечами в позолоченных ножнах, одетые в синие, красные и оранжевые плащи, казалось, сошли со страниц "Илиады". "Нет, они еще идут прямиком на эти страницы", - с каким-то ужасом подумал Рейд. Из расспросов он узнал, что Троя - могучий процветающий ныне город, и понял, что стоящие перед ним ахейцы - эллины, данайцы, аргосцы, - предки Одиссея и Агамемнона. Высокие, хорошо сложенные, с удлиненными черепами. Несколько поколений назад их предки пришли сюда с севера. Чаще всего встречаются каштановые волосы, но нередки и рыжие, и соломенные, волосы отпущены до плеч, а те, у кого растут борода и усы (многие воины весьма юны), походят на персонажей с картин Ван-Дейка. И вели они себя с бессознательной надменностью потомственных воинов. - Ладно, - сказал Диор. - Дивлюсь. Странные вещи вы рассказываете. Наши герои решили не усложнять свою и без того невероятную историю рассказом о странствиях во времени. По словам американца, их, весьма достойных на родине людей, похитил волшебник на летающей колеснице. Волшебник умер, успев продемонстрировать им колдовской механизм, обучающий языку. Диор приказал откопать тело, удостоверился и велел снова похоронить с почестями. - Странная история, да поразит меня Зевс! - сказал он и прищелкнул языком. Говорил он врастяжку. - Прямо и не знаю, брать ли мне вас на борт. Вдруг да на вас проклятие богов? - Но ведь... - Рейд устало показал на ментатор. - Мы отдалим его вашему царю. Диор вздохнул. Он был поменьше ростом и смуглее своих спутников, крепкий, быстрый в движениях, с ледяными серыми глазами на птичьем лице. - Поймите меня правильно, - сказал он. - Вы мне нравитесь, клянусь грудью Афродиты. Вы-то мне нравитесь. Особенно ты, господин, - он кивнул на Олега, - что одет в чужеземный металл железо. До нас доходили слухи, что железо умеют обрабатывать в земле хеттов, но их владыка стережет эту тайну. Может, вам она известна? О, тогда вы нам пригодитесь. Но что толку от этого, если на нас разгневается Посейдон? А у него крутой нрав, у Посейдона, в эту пору: скоро начнутся бури в дни равноденствия. Его задумчивый взгляд остановился на Ульдине, который так и не покинул седла. - Да и ты, господин, что сидит верхом вместо того, чтобы следовать за конем в колеснице... Я отдал бы упитанного быка, чтобы узнать, в чем тут дело. Ведь так можно свалиться во время битвы! Да еще собираешься взять коня на борт... - Я с ним не расстанусь! - воскликнул Ульдин. - Ведь лошади посвящены Посейдону, - вмешался Рейд. - Так-то оно так, но вот на деле... На корабле уже есть пара овец и голуби, которые отыскивают берег. А до дому еще далеко. Скажу вам по секрету, что это не простое торговое плавание. Да, мы пристали в Аварисе и приступили к торгу, покуда команда веселилась по кабакам. Но несколько человек поплыли вверх по реке в Мемфис, в столицу, с посланием моего царевича, в теперь я должен отвезти ему ответ. Я не могу рисковать - ведь я служу царской семье давно, когда царевича и на свете не было. - Так ты оставишь нас тут подыхать от жары и дожидаться дикарей? - вскричал Ульдин. - Успокойся, - сказал Олег и посмотрел на Диора. При этом физиономия у него была такая же лукавая, как у ахейца. - Все так, от нас будет много неудобства, капитана. Но не изволишь ли принять небольшой подарок в награду за великодушие? И ты, и твой царь убедитесь, что мы люди не бедные. Говоря это, он рылся в своем кошеле. Сверкнули на солнце золотые монеты и тотчас скрылись в проворных пальцах Диора. - Вот теперь я убедился, что люди вы благодарные, - сказал ахеец. - И одно это обязывает меня помочь вам. Ступайте на борт. А лошадь... Если бы ты, господин, согласился принести лошадь в жертву здесь же, на берегу, чтобы наше путешествие было благополучным, то по прибытии, клянусь, ты сможешь выбрать любого коня из моих табунов. Ульдин поворчал, но уступил. Диор приглашающе указал на корабль. - Сначала на Родос, - сказала Эрисса радостно. - Дункан, Дункан, ты увидишь своего сына! Рейд остолбенел, но Диор осадил Эриссу: - Боюсь, что не получится. Я посланец царевича Тезея и должен следовать своим курсом. А отклонился я так далеко к западу от дельты Нила потому только... - Что боишься пиратов в Эгейском архипелаге, - с горечью закончила Эрисса. - Что? Какие пираты? Тебе напекло голову? Не обижайся, госпожа, я знаю, сколь высоко положение женщины у вас на Крите. Ты ведь в молодости танцевала с быками? Это видно по всем ухваткам. Да. Так вот, никаких пиратов. Или ты думаешь, что мы в Тирренских водах? Просто при таком ветре я решил пройти вокруг западной оконечности Крита, а затем - наискосок к Пелопоннесу и к Афинам. Оттуда ты сможешь добраться до Родоса самое позднее будущей весной. Но это не успокоило Эриссу. - Ты говоришь так, как будто Минос со своим флотом все еще хранит покой на море для добрых людей! - ядовито сказала она. - Мне кажется, госпожа, тебе следует отдохнуть на корабле в тени, - Диор продолжал быть великодушным. - Когда я последний раз ходил в Кносс с товаром, а это было всего-то с месяц назад, Минос восседал в своем Лабиринте и его чиновники, как водится, взимали с товара десятину. Она побледнела. - Проклятые критяне! - проворчал один из спутников Диора. - Отче Зевс, доколе еще нам влачить их ярмо? Товарищи его тоже казались разгневанными. 7 Поначалу корабль показался раем. И Рейду, ошеломленному каскадом невообразимых событий (ведь таких подробностей он не мог узнать ни из одного исторического романа), понадобились целый день, ночь и часть следующего дня, чтобы убедиться, что корабль, в лучшем случае, не является адом. Перекусив (солонина, лук-порей, черствый ржаной хлеб и разведенное вино), Рейд сидел у борта, подставив лицо прохладному ветру, шевелившему волосы, смотрел на чистое небо и синее море и вспоминал строку Гомера о многосмеющихся волнах. Волны плескались совсем рядом под низким планширом. Рейд видел каждый пузырек пены, каждый всплеск и не переставал удивляться чуду природы - морской волне. Корабль двигался вперед, оставляя след. Палуба неспешно раскачивалась, скрипели бревна, время от времени хлопал парус, поймавший попутный ветер. В воздухе пахло смолой, озоном и морской солью. Рулевой на корме (а кораблю такого размера полагалось иметь рули и на корме, и на носу) возвышался, как молодой бог. Остальная команда расположилась под распорками - кто сидя, кто лежа. Спали моряки нагишом, подложив одежду под голову, иногда укрывались грубыми одеялами из овчины. На кормовой палубе было тесно. Впрочем, корабли редко находились в море по несколько суток - плыли, как правило, вдоль берега и ночевали на берегу же. Моряки то и дело с любопытством и боязнью поглядывали на незнакомцев. Откуда взялись эти чужаки? Немало времени прошло, прежде чем моряки решились перекинуться с пришельцами словом-другим, помимо хриплых приветствий. Они в основном толковали друг с другом, занимались своими делами и время от времени делали пальцами знаки, отгоняющие злые силы. Рейд вспомнил, что видел такие знаки во время своего путешествия по Средиземному морю. Но это произойдет лишь через несколько тысяч лет. Итак, они плывут в Афины! Но не в те полюбившиеся мне Афины, напомнил себе Рейд. Храмы Акрополя, Башни Ветров, колонны Зевса-Олимпийца, маленькие гостеприимные кофейни, таксисты, старухи в черном, торговцы вареными кукурузными початками, веселые мужчины, которым, казалось, поголовно хотелось узнать, как там, в Бруклине, - забудь о них, нельзя об этом вспоминать. Забудь заодно Аристотеля, Перикла, Эсхила, победу при Марафоне, осаду Трои и самого Гомера. Ничего этого нет, разве что в песнях иных племен звучат строки, которые войдут потом в эпос и будут жить, когда создавшие их обратятся во прах. Все остальное - призрак, даже не призрак - так, галлюцинация, забытый сон... Ты направляешься в Афины царевича Тезея. Он-то, по крайней мере, дожил до твоих дней: в детстве ты с увлечением читал о том, как герой по имени Тезей убил чудовищного Минотавра... Тень упала на него. ...Минотавра, которому служила Эрисса. Она присоединилась к нему, не обращая внимания на матросов, которые подались назад, чтобы оставить их вдвоем на скамье. Плащ, который ей дали на корабле, она не накинула на плечи, а повязала вокруг талии вроде юбки. - Почему так? - спросил Рейд, указав на плащ. Она пожала плечами: А что, лучше кутаться, как ахеянки? Слова кефту легко лились с ее языка. Она глядела вдаль. - Разве все это не прекрасно? - он неловко старался приободрить ее. - Теперь я понимаю, почему Афродита родилась именно из морской пены... - Что? - она повернулась к нему. - О ком это ты? - Разве ахейцы... - он запинался. - Не верят... в богиню любви, поднявшуюся из моря у берегов Крита? Она фыркнула: - У твоей Афродиты коровье вымя и голый зад, это сука, у которой постоянно течка... Рейд испуганно оглянулся. Должно быть, мало кто из этих людей свободно владел критским. Никто, казалось, не слышал ее. - А вот наша Богиня в образе Девы Бритомартис родилась именно так, - сказала Эрисса. Вероятно, ахейцы сохранили - точнее, сохранят - этот прекрасный миф, но отнесут его к своей примитивной богине плодородия. После падения Крита. Эрисса стукнула кулаком по перилам. - Море принадлежит Ей - и нам! - воскликнула она. - Дункан, какое заклятье заставило тебя все забыть? - Я же говорил, что я простой смертный, и я более растерян, чем ты, - с отчаянием сказал он. - Я все пытаюсь понять, что с нами произошло. Мы перенеслись во времени... - Тише! - она положила руку ему на плечо. - Не здесь. Потом и в другом месте. Этот Диор вовсе не такой болван, каким хочет казаться. Он постоянно следит, подслушивает, выпытывает. И он враг нам. Несмотря на то, что в приближении непогожей осени судоходство на морях шло на убыль, им встретились два корабля. Один, шедший по ветру, был торговым судном с Кефта, хотя команда его, казалось, собрана со всего Восточного Средиземноморья. Он шел из Пилоса с грузом шкур, которые нужно было обменять на доброе ливанское дерево. Стволы же капитан собирался доставить в Египет и взять там взамен изделия из стекла, а потом возвратиться в родной порт Наксос на зимовку. Диор пояснил, что такие рейсы снова стали выгодны после того, как фараон Аменхотеп подавил бунт в Сирии. Другой корабль, покрупнее, направлялся в Аварис с грузом слова из Британии. Здесь команда была еще более разношерстная и включала даже выходцев с севера, насколько можно было судить с расстояния нескольких десятков ярдов. Мир этот был менее замкнут по сравнению с более поздними временами. А потом Рейд нашел и причину этого. Стройная галера прошла на горизонте. Люди Диора грозили ножами в ее сторону и делали оскорбительные жесты. - Что это за корабль? - спросил Рейд. - Критское боевое судно, - ответил Диор. - Сторожевик. - Помогает морякам, потерпевшим крушение, - заметила Эрисса. - И воюет в пиратами и варварами. - Воюет с теми, кто стремится к свободе! - пылко воскликнул стоявший поблизости молодой ахеец. - Прекратить разговорчики! - приказал Диор. Юноша поплелся на корму. Эрисса сжала губы и промолчала. Сразу после наступления темноты ветер стих и корабль недвижно закачался под величественными звездами. Рейд подумал, что звезды ведь тоже не вечны. - Скажи мне, - обратился он к Эриссе. - Какое созвездие открывает ваш Зодиак? - Разумеется, Бык, Бык Астериона, когда весной он восстает от смертного сна! - ее резкий голос зазвучал почтительно, она поцеловала свой амулет, сделала знак, отгоняющий зло и крестное знамение - символ Солнца. Точки равноденствия переместились, подумал он. Я вернулся назад на... две двенадцатых двадцатишеститысячелетнего цикла. Впрочем, вычислю потом. Он задрожал, хотя ночь и не была холодной, заполз под распорку и укрылся овчиной, которую дал ему Диор. На рассвете мачту сняли и пошли на веслах под мерный напев рулевого: "Рипапай! Рипапай!" Хлюпая и скрипя, корабль двинулся по морю, бледно-голубой цвет которого постепенно переходил в индиго. Олег заявил, что хочет поразмяться, и сел за весло. Поступок чужака помог морякам преодолеть боязнь. Когда подул ветер (не попутный, как вчера, и Рейд удивлялся, как такая неуклюжая посудина ловит любой ветер), они собрались вокруг русского, который сидел, свесив ноги, на фордеке. Матросы угостили его неразведенным вином и засыпали вопросами. - Откуда ты, чужеземец? - Где твоя родина? - Где ты странствовал? - Какие корабли строят в твоей земле? - Твои доспехи в самом деле из железа? - Железо ведь не годится, оно хрупкое, даже если выплавить его из руды, а это куда как трудно, я слыхал. В чем же секрет? - Эй, а какие у вас бабы? - А вино? Или вы пьете пиво, как египтяне? Весело сверкали зубы на смуглых лицах, играли мышцы, смех и веселые разговоры уносились в голубой простор. Неужели эти славные, откровенные ребята, мастера на все руки - варвары, как утверждает Эрисса? Она в задумчивости сидела на скамье у кормы. Рядом был Ульдин. Они молчали. Попав на палубу, гунн первым делом перегнулся через перила, дивясь тошнотой. Ахейцы за его спиной посмеивались. После этого он не проронил ни слова. Морскую болезнь он преодолел, но тяжело переживал свой позор. А может, просто корчился от ужаса у себя за мачтой? Бесконечная вода - это не живая резвая лошадь! Диор развалился на палубе рядом с Олегом, ковырял в зубах и разговаривал скупо. Рейд с волнением прислушивался к разговору. Он надеялся, что русский, даже изрядно выпив, не допустит промашки. Олег не дурак, но ведь и самому сильному человеку случается расслабиться... - Коли хотите знать - я из руссов. - Олег осушил чашу и протянул ее за новой порцией. Его светлые волосы выбились из-за головной повязки, глаза сияли счастьем. Он почесался и рыгнул. - Про других не знаю. Расскажу вам о наших землях, они кому здесь знакомы - разберемся. Все уселись вокруг него. Пригубив из наполненной чаши, Олег начал: - Сперва о севере. Вам интересно будет послушать. Леса и леса тянутся на много миль. Есть, конечно, и селенья, но можно целую жизнь прожить, а из леса так и не выйти. Так со мной в детстве чуть и не случилось. Отец мой торговал, а когда Новгород взяли поляки, пришлось бежать. Потом город отвоевал Ярослав, а потом он затеял долгую войну с братом, и нашу торговлю с югом пришлось свернуть. Мы ушли в леса, стали охотиться и ловить зверя. Могу сказать - научился я ходить по лесу. У финнов есть такие... лыжи называются, чтобы бегать по снегу. Финны все колдуны. Научили меня вызывать попутный ветер, хоть и не всегда получается... Это понятно, я ведь в Христа верую. "Христос" по-гречески - "помазанник", и моряки удивились, решив, что рассказчик исповедует какую-то тайную веру. - Наконец мы вернулись и снова начали торговать. Дела пошли неплохо. В те же времена получил я еще один урок, - Олег хохотнул, отхлебнул вина и погрозил пальцем. - Но тут началась война с Константинополем, и снова торговля прекратилась на несколько лет. Эти годы в провел в Норвегии. Тамошний король русским друг, он служил одно время у Ярослава, женился на его дочери... Много мехов приобрел я в этой стране. А после того, вернувшись в Константинополь, в первый раз убил человека. - Ты рассказывал о своей земле, - напомнил кто-то. - А! Да. Рассказывал. Значит, Новгород. Хотите верьте, хотите - нет, а Новгород, хоть и далеко от побережья, а самый что ни на есть морской порт. Идешь на веслах из Финского залива по Неве, пересекаешь Ладожское озеро, потом вверх по Волхову до озера Ильмень. Тут водный путь кончается, до Днепра добираешься по суше, зато потом - прямиком по Днепру, если не считать порогов. Благодаря этому водному пути, скажу я вам, и разбогател Киев. Но я верен Новгороду. Там янтарь и меха дешевле. Так вот, добираешься до Черного моря и вдоль южного побережья до самого Константинополя. Вот это город, ребята, всем городам город! - Подожди, - тягуче сказал Диор. - Чтобы попасть через него в эти воды, нужно пройти еще два пролива и небольшое море? - Угадал! На мысе северного пролива и стоит Константинополь! - Там нет никакого города! - возразило один один из моряков. - Ты, должно быть, просто не разбираешься! - высокомерно ответил Олег. - Разрази меня Зевс, зато я разбираюсь! - воскликнул Диор и все притихли. Слышался только плеск волн да жалобное блеяние овец под палубой. - Я много раз ходил в этих водах. Добрался однажды даже до Колхиды на Кавказе. И я не единственный ахеец, бывавший там. - И вы осмеливаетесь плавать туда на таких скорлупках? - воскликнул Олег. - Да я такой борт пробью кулаком! - Гостю не пристало лгать, - сказал Диор. - Погоди, - сказал Рейд, протягивая руку. Олег покачал голово