Пол Андерсон. Три сердца и три льва ПРОЛОГ Сколько времени минуло... Мне кажется, что рассказать обо всем этом - моя обязанность. Мы встретились, Хольгер и я, больше двадцати лет назад. Другие времена, другие люди. Улыбчивые парни, которым я сейчас преподаю, разумеется, очень милые ребята, но мы говорим и думаем на разных языках, и нет смысла прикидываться, будто это не так. Сомневаюсь, чтобы они поверили моему рассказу. Они более трезвомыслящие, чем были мы когда-то я и мои друзья. И жизнь, похоже, кажется нынешним парням не столь приятной штукой, как когда-то нам. Но что поделать - они росли среди необыкновенного. Откройте любой научный журнал, любую газету, выгляните в окно, а потом спросите себя: "Ну как, ты и теперь веришь, что необычное не стало в нашем мире повседневностью?!" Лично мне рассказ Хольгера кажется правдой. Понятно, я не настаиваю, что все так и было. У меня нет никаких доводов, чтобы подтвердить что-то или опровергнуть. Есть лишь надежда, что этот рассказ найдет хоть какой-то отклик. Допустим, чисто теоретически, что все, услышанное мною, было правдой. В таком случае история эта несет в себе кое-какие полезные для нашего будущего знания, которые мы наверняка смогли бы хоть как-то использовать. Допустим благоразумия ради, что все было сном или высосанной из пальца байкой. Но и в этом случае историю Хольгера стоит запечатлеть - хотя бы ради нее самой. По крайне мере, одно неопровержимо: Хольгер Карлсен работал в конструкторском бюро, куда поступил и я осенью далекого 1938 года. В последующие несколько месяцев я узнал его хорошо. Он был датчанином и, как большинство молодых скандинавов, жаждал познать мир. Еще мальчишкой он исколесил почти всю Европу, пешком и на велосипеде. Потом, исполненный традиционного в его стране восхищения Соединенными Штатами, он добился стипендии в одном из наших колледжей на востоке страны и стал учиться на инженерном факультете. А летом где-нибудь подрабатывал и скитался автостопом по всей Северной Америке. Он так любил эту страну, что, получив диплом, нашел здесь работу и не на шутку собирался получить американское гражданство. Все мы ходили у него в друзьях. Он был симпатичным спокойным парнем, прочно стоял на земле, обладал незатейливым чувством юмора, а в желаниях был скромен; разве что время от времени, чтобы побаловать себя, навещал один датский ресторанчик, съедал сморреброд и запивал его датской водкой. Как инженер он оказался вполне на уровне, пусть даже не мог похвастать "озарениями" - он был скорее практиком, предпочитал не теоретический анализ, а методичную рутинную работу. Одним словом, его нельзя было назвать обладателем выдающегося интеллекта. Как раз наоборот обстояло с его обликом. Он был огромен, почти двухметрового роста, но рост скрадывали широченные плечи. Разумеется, он играл в футбол и наверняка стал бы звездой университетской команды, не уделяй он столько времени науке. Неправильные черты почти квадратного лица, высокие скулы, выдающийся подбородок. Орлиный нос. Картину завершали светлые волосы и голубые, широко расставленные глаза. Будь у него получше с техникой (очень уж он боялся ненароком ранить чувства местных девушек, я имею в виду), он мог бы стать заправским сердцеедом. Однако эта робость как раз и удерживала его, и он никогда не доводил приключения такого рода до чего-то большего. Словом, Хольгер был милым, в меру заурядным парнем, каких потом стали называть "душа - человек". Он рассказал мне кое-что о себе. - Поверишь ты или нет, - усмехнулся он, - но я был натуральным подкидышем, знаешь, ребенком, которого подбрасывают на чужой порог. Мне едва пара дней исполнилась, когда меня нашли во дворе бездетные супруги из Хельсингера. Это очень красивый город, родина Гамлета. Вы его называете Эльсинор. Никто так никогда и не дознался, как я туда попал. В Дании такое весьма редко случается, и полиция из кожи вон лезла, да так ничего и не выяснила. Потом те супруги, Карлсены, меня усыновили. А больше в моей жизни ничего необычного и не было. (Так ему тогда казалось). Помню, как-то я уговорил его пойти со мной на лекцию приезжего физика, выдающегося человека, каких способна рождать одна Великобритания: ученый философ, поэт, эссеист, острослов - одним словом, талант эпохи Возрождения в улучшенном издании. Темой его лекции стали новые космологические теории. С тех пор физика продвинулась далеко вперед, но и поныне даже образованные люди тоскуют по временам, когда Вселенная была удивительной и непознанной. Свою лекцию физик завершил далеко идущими гипотезами о том, что может быть открыто в будущем. Он говорил: если теория относительности и квантовая механика доказали, что наблюдатель не способен вырваться за пределы мира, который наблюдает; если логический позитивизм показал, сколь многое из того, что мы называем "неопровержимыми фактами", является не более чем чисто умозрительными допущениями; если ученые доказали, что человек может неожиданно проявлять способности, о каких никто до сих пор и не подозревал - быть может, некоторые древние легенды и приемы магии все же являются чем-то большим, нежели простыми сказками? Гипноз и лечение психосоматических расстройств с помощью самовнушения тоже когда-то отметались и считались сказками. Что из отвергаемого нами сегодня могло опираться на подлинные наблюдения, пусть мимолетные и случайные, сделанные еще до того, как возникла наука и присвоила себе право решать, что может быть открыто в будущем, а что - нет? Этот вопрос касается одного-единственного мира - нашего. А как насчет других? Волновая механика уже сегодня допускает, что бок о бок с нашей может существовать в том же пространстве иная Вселенная. Не так уж трудно сделать следующий шаг и предположить, что таких Вселенных может оказаться несчетное количество. Логически рассуждая, в каждой из них законы природы могут быть чуточку иными. А потому все, что мы только можем себе представить, может существовать где-то в безграничной, неизмеримой действительности! Большую часть лекции Хольгер зевал, а потом, когда мы отправились чего-нибудь выпить, иронически бросил: - Эти математики так напрягают мозги, что ничего удивительного нет, если они впадают в метафизику. Ставят все вверх ногами. Я злорадно ответил: - А ведь ты, не зная о том, употребил самое верное определение. - Это какое? - "Метафизика". Толкуя буквально, метафизика - это то, что лежит "за физикой", вне ее. Иначе говоря: там, где кончается физика, которую измеряешь инструментами и приборами, обсчитываешь на логарифмической линейке, начинается метафизика. Как раз в этой точке мы с тобой, парень, сейчас и находимся - в точке, где кончается физика. - Ха! - он осушил бокал и заказал еще. - Вижу, тебя это захватило. - Возможно. Ты только подумай - разве мы знаем в полном смысле этого слова, что такое физические измерения? Может, мы просто-напросто присваиваем им названия, ничего общего не имеющие с сутью? Хольгер, что ты такое? Где ты? Что ты, где ты, когда ты? - Я - это я. Я здесь. Сейчас. Пью что-то, не первосортное, кстати. - Ты - в равновесии с чем-то. Связан с одним из элементов конкретного континуума, общего для нас обоих. Этот континуум - вещественное воплощение конкретной математической зависимости меж пространством, временем, энергией. Иные из этих зависимостей мы знаем под именем "законов природы". И потом мы создали науки, которые называем физикой, астрономией, химией... - У-уффф! - он поднял бокал. - Перестань уж. Пора и выпить как следует. Скооль! <твое здоровье! (датск.)> Я замолчал. Хольгер тоже не возвращался больше к этому разговору. Но он не мог его не запомнить. Быть может, это ему чуточку помогло - гораздо позже. По крайней мере, я на это надеюсь. За океаном вспыхнула война, и Хольгер потерял покой. Месяц тянулся за месяцем, и он становился все мрачнее. Стойких политических взглядов у него не было, но он с яростью, удивлявшей нас обоих, твердил, что ненавидит фашистов. Когда немцы вторглись на его родину, он три дня пил без перерыва. Однако оккупация Дании проходила довольно спокойно. Проглотив горькую пилюлю, правительство - единственное правительство, поступившее так - осталось в стране, которой был придан статус нейтрального государства под немецким протекторатом. Не думайте, будто это был акт трусости. Он означал еще, что король смог несколько лет препятствовать насилию, особенно по отношению к евреям - а ведь такое насилие было уделом всех других попавших в немецкую неволю народов. Хольгер себя не помнил от радости, когда датский посол в США выступил на стороне союзников и предложил американцам высадиться в Гренландии. Большинство из нас уже понимали, что рано или поздно Америка будет втянута в эту войну. И наилучшим выходом для Хольгера было бы дождаться этого дня и вступить в армию. Впрочем, он мог уже сейчас встать в ряды британских войск или частей "Свободной Норвегии". Часто, сам себе удивляясь, он говорил мне: - В толк не возьму, но что-то меня от этого удерживает... В 1941 году стали приходить известия, что Дания сыта по горло. До взрыва еще не дошло (он случился в конце концов в виде забастовки, и немцы, свергнув королевское правительство, стали править страной, как еще одной завоеванной провинцией), но слышались уже выстрелы и разрывы динамитных бомб. Потратив много времени и пива, Хольгер наконец решился. Его вдруг охватило неизвестно откуда взявшееся яростное желание вернуться на родину. Мне его решение казалось бессмысленным, но отговорить его мне не удалось. И я отступился. "В-седьмых и последних", как говорят его земляки, он был не американцем, а датчанином. И вот он уволился с работы, устроил нам прощальную вечеринку и отплыл на шведском пароходе. Из шведского порта Хельсинборг он на пароме перебрался в Данию. Наверняка немцы первое время не спускали с него глаз. Но он был вне подозрений, работал на заводах "Бурмистер и Вайн", производивших судовые двигатели. В середине 1942 года, узнав, что немцы потеряли к нему интерес, он вступил в сопротивление... и обнаружил, что его рабочее место обладает исключительными возможностями для саботажа. Не буду рассказывать подробно историю его деяний. Он неплохо себя показал. Вся организация неплохо себя показала, действовала столь изощренно, в постоянном контакте с англичанами, что за всю войну провалов почти не было. Во второй половине 1943 года Хольгер и его друзья свершили самое славное свое дело. Был человек, которого потребовалось тайно вывезти из Дании. Его знания и способности оказались крайне необходимы союзникам. Немцы прекрасно знали, кто он, и не спускали с него глаз. Но подпольщикам удалось незаметно вывезти его из дома и доставить к проливу Зунд, где уже ждала лодка, чтобы переправить его в Швецию. Оттуда его должны были перевезти в Англию. Должно быть, мы уже никогда не дознаемся, пронюхало ли об этом гестапо, или немецкий патруль, обходивший берег после наступления комендантского часа, чисто случайно наткнулся на подпольщиков. Кто-то выстрелил. Завязалась перестрелка. Берег был каменистый и гладкий, как доска. Звезды и огни на шведском берегу давали достаточно света. Укрыться негде, бежать некуда. Лодка отчалила, а партизаны решили задержать врага, пока она не достигнет того берега. Но надежды на это было мало. Лодка двигалась медленно. То, как ее защищали, показало немцам, как важно ее захватить. Через несколько минут все датчане будут перебиты, кто-нибудь из немцев вломится в ближайший дом и позвонит в штаб-квартиру оккупационных войск - она разместилась неподалеку, в Эльсиноре. Патрульный катер с мощным мотором перехватит беглецов, прежде чем они достигнут нейтральных вод. И все же подпольщики отчаянно отстреливались. Хольгер Карлсен не сомневался, что вскоре погибнет. Но не было времени пугаться. Какая-то частица его сознания вернулась к былому, проведенным здесь дням, солнечному покою, ласточкам над головой, родителям в воскресных нарядах, дому, полному маленьких любимых безделушек; да и замок Кронборг над блистающей водой - стены красного кирпича, изящные башенки, позеленевшие от времени медные крыши... Почему он вдруг вспомнил Кронборг? Он прильнул к земле, вытянул руку с горячим пистолетом, выстрелил по темным перебегающим силуэтам. Пули свистели вокруг. Кто-то вскрикнул. Хольгер прицелился, снова выстрелил. Потом мир взорвался ослепительным сиянием и тьмой. 1 Он пробуждался медленно. Лежал, не чувствуя ничего, кроме боли в голове. Медленно возвращалось зрение, наконец он понял, что торчит перед глазами - корень дерева. Он пошевелился, и под ним захрустел толстый ковер сухих листьев. Вокруг разливались запахи сырой земли, мха и влаги. - Дет вар сом фанден! <разрази меня гром! (датск.)> - буркнул он и приподнялся. Коснулся кончиком пальцев головы, ощутил засохшую кровь. Мысли повиновались плохо, но он сообразил, что пуля лишь вскользь ударила по голове, лишив сознания. Парой сантиметров пониже, и... Дрожь пробрала его. Но чем все кончилось? Он лежал в лесу, сейчас - светлый день. И никого поблизости. Ни следа человека. Скорее его друзьям удалось прорваться, и они унесли его с собой. А потом спрятали тут, в чащобе. Но почему они раздели его донага и оставили одного?! Он встал, ошеломленный, с одеревеневшими мышцами, горечью во рту и бурчащим от голода желудком. Сжал ладонями голову, чтобы она, чего доброго, не разлетелась на куски. По пробивавшимся сквозь кроны деревьев солнечным лучам определили, что перевалило за полдень. Утренний свет не приносит с собой того особенного золотистого блеска. Да, перевалило далеко за полдень. Ха! Он провалялся часов двенадцать! Хольгер чихнул. Поблизости, в глубокой, едва окропленной солнечными лучиками тени, поблескивал ручеек. Хольгер подошел, наклонился и пил большими глотками. Потом умыл лицо. Холодная вода вернула чуточку сил. Он огляделся, пытаясь понять, где же находится. Леса Гриб? Нет, во имя божье. Слишком высокое тут деревья, слишком узловатые, слишком дикие: ясени, буки, кусты высокого боярышника, покрытые густыми моховыми бородами, образовали меж деревьями почти непроходимую стену. В Дании таких лесов не было со времен средневековья. Белка промелькнула по стволу алым языком пламени. Скворцы сорвались с ветки. Сквозь просветы в листве Хольгер разглядел ястреба, кружившего высоко в небе. Неужели в Дании еще остались ястребы?! Быть может, один-два. Он не знал точно. Оглядел себя, обнаженного, и безрадостного задумался: что же теперь делать? Если его друзья раздели его и оставили здесь, значит, у них были на то серьезные причины. И отдаляться от этого места не следует, особенно голышом. Но, с другой стороны, с ними потом могло что-то случиться... - Скверный у тебя будет ночлег, парень, - буркнул он. - Посмотрим хоть, что это за место... - его голос среди тихого шума леса показался ненатурально громким. Шум леса? Нет, еще что-то. Он застыл, прислушался и распознал конское ржанье. Видимо, поблизости есть ферма. Он уже достаточно твердо стоял на ногах и мог, проломившись сквозь кустарник, поискать коня. Что он и сделал. И встал, как вкопанный. - Нет... - только и смог прошептать. Животное было огромно, не меньше першерона, но изящнее - красавец-скакун, черный, как отшлифованный мрак. Пут на нем не было. С красивой, украшенной серебром уздечки свободно свисали вычурные, обшитые бахромой повода. Седло с высокими луками, из узорчатой кожи, как и повода; белый шелковый чепрак с вышитым черным орлом; к седлу приторочены какие-то вьюки. Проглотив слюну, Хольгер подошел поближе. Ну вот и хорошо. Кто-то любит конные прогулки в таком вот стиле. - Эй! - позвал Хольгер. - Эй, есть тут кто? Когда он подошел совсем близко, конь встряхнул длинной гривой и радостно заржал. Мягкие ноздри коснулись щеки Хольгера, огромные подковы ударили оземь. Хольгер потрепал его по шее. Никогда еще он не встречал столь дружелюбного к чужим коня. Присмотрелся. На уздечке архаическими буквами выгравировано - "Папиллон". - Папиллон! - сказал Хольгер, чтобы проверить свою догадку. Конь заржал, топнул ногой и натянул поводья, которые Хольгер держал уже в руке. - Папиллон - это твое имя? - Хольгер потрепал его по шее. - По французски это означает "мотылек", верно? Это ж надо додуматься - назвать такую громадину Мотыльком! Его внимание привлек вьюк за седлом. Он присмотрелся... Черт побери! Кольчуга! - Эй! - позвал он вновь. - Есть тут кто? Помогите! Только сорока насмешливо застрекотала. Оглядевшись, Хольгер заметил прислоненное к стволу дуба древко со стальным острием с одной стороны и чашеобразным упором с другой. Господи боже, копье, настоящее средневековое копье! Хольгер воспрянул духом. Беспокойная жизнь в подполье привела к тому, что он не столь строго соблюдал законы, как делало большинство его законобоязненных земляков; и потому он без особых колебаний отвязал вьюк, выложил на землю его содержимое. Было на что посмотреть: кольчуга, которая пришлась бы Хольгеру по колено, островерхий шлем с пурпурным плюмажем и прикрывавшей нос стальной стрелкой, кинжал, все необходимые пояса и ремни, кафтан, какой надевали под броню. Часть одежды из грубого, ярко окрашенного полотна, часть - из обшитого мехом шелка. Он не особенно удивился, когда обнаружил на левом боку коня подвешенные на ремнях меч и щит. Щит был своеобразной формы, строго соответствовавшей законам геральдики. Около четырех футов длины, явно новехонький. Хольгер стянул с него полотняный чехол. Щит состоял из деревянного основания и тонкой стальной пластины, и нес на себе герб - на голубом фоне три золотых льва перемежались тремя алыми сердцами. Герб этот пробудил в нем смутные воспоминания. Минутку, минуточку... Герб Дании? Нет, на гербе Дании девять сердец. Не припомнить... Но что все это означает? - почесал в затылке Хольгер. Кто-то устраивает маскарад? Хольгер вытянул меч из ножен: длинный, обоюдоострый, заточен, как бритва, рукоять широкая, крестообразная. Взгляд инженера распознал сталь с низким содержанием углерода. Для киносъемок, не говоря уж о парадах, никто не стал бы с такой доскональностью имитировать средневековую экипировку... Хольгер вспомнил виденные в музеях доспехи. Мужчины средневековья были гораздо ниже ростом своих нынешних потомков. А этот меч подходил к руке Хольгера так, словно был выкован специально для него - хотя Хольгер был высок даже по меркам двадцатого века... Папиллон заржал, попятился. Хольгер резко обернулся. И увидел медведя. Это был огромный, коричневый медведь, он наверняка пришел сюда посмотреть, кто тут так шумит. Медведь вылупил глаза на них с Папиллоном - Хольгер горько жалел, что с ним нет его пистолета - потом повернулся и убежал в чащобу. Хольгер тяжело оперся на Папиллона, унимая колотящееся сердце. - Может, и остался в Дании кусочек дикой чащобы, - услышал он собственный голос. - Быть может, осталась парочка ястребов. Но медведей в Дании нет и быть не может! Разве что из зоопарка какой удрал... Ну вот, начинаются глупые домыслы. Сначала нужно разузнать о том о сем, а уж потом строить догадки... Может, он сошел с ума, и у него галлюцинации? Что-то не похоже... Слишком четко работает его мозг. Хольгер видел солнечные луга и танцующие в них пылинки, видел листья, вдыхал запах конского пота и своего собственного, запаха мха - для сновидения слишком много деталей... Его спокойный по натуре характер унял чуточку бег мыслей и привел к единственно возможному решению: даже если это и сон, ничего не поделаешь, придется жить в нем и дальше. Прежде всего - информация и сон. Поразмыслив, он поменял эти потребности местами. Конь держался с ним исключительно дружелюбно. Вообще-то Хольгер не имел права его забирать, но сейчас его собственные нужды были, несомненно, важнее прав неизвестного хозяина, так беззаботно бросившего здесь свою собственность. А потому Хольгер преспокойно оделся. Ему пришлось изрядно пораскинуть мозгами, чтобы надеть незнакомую одежду - но все, включая сапоги, сидело на нем, словно было на него шито. Даже подозрительно... Он запаковал оставшееся и вернулся к коню. Скакун тихо фыркнул, когда Хольгер садился в седло; потом без понукания подошел к копью. - Никогда бы не подумал, что кони такие умные, - сказал Хольгер громко. - Ну ладно, я понял намек. И взял копье, упер его в обнаруженную на седле подпорку; зажал поводья левой рукой, громко причмокнул. Папиллон направился в сторону солнца. Вскоре обнаружилось, что Хольгер, как ни странно, умеет ездить верхом! До сих пор его познания в конной езде ограничивались несколькими попытками, кончившимися плачевно. Он всегда говорил, что конь - всего лишь большая неуклюжая животина, занимающая место в пространстве. И потому удивительной была симпатия, какую он мгновенно почувствовал к этому огромному созданию. Еще удивительней была легкость, с какой Хольгер держался в седле. Словно он всю жизнь был ковбоем. Задумавшись над этим, он пошатнулся в седле, враз потеряв уверенную посадку. Папиллон фыркнул - с насмешкой, мог бы поклясться Хольгер. А потом датчанин выбросил все из головы и высматривал дорогу меж деревьями, сосредоточив на этом все внимание. Конь шагал по тропинке - протоптанной оленями? - но лес был такой густой, что ехать в нем с копьем в руке было чертовски неудобно. Солнце клонилось все ниже, и наконец лишь несколько лучиков просвечивали сквозь переплетение черных стволов и веток. Черт побери, столь обширная чащоба не может находиться в Дании! Неужели его, бесчувственного, перевезли в Норвегию? В Лапландию? В Россию? К черту на рога? Быть может, он лежал без сознания несколько недель, и пуля вызвала выпадение памяти? Нет, рана совсем свежая... Хольгер вздохнул. Все эти размышления не могли составить конкуренции мыслям о еде. Хватило бы жареной трески, и кружку холодного "Карлсберга"... Нет, поедим-ка по-американски и закажем бифштекс с косточкой, обложенный маринованным луком... Папиллон взмыл на дыбы, едва не выбросив Хольгера из седла. Из гущи кустарника, из сгущавшейся темноты вышел лев. Хольгер невольно вскрикнул. Лев остановился, выгнув хвост, из горла у него вырвался глухой рык. Папиллон беспокойно приплясывал, рыл копытами землю. Хольгер обнаружил вдруг, что опустил копье, уставив его в сторону огромного кота. Из глубины леса донесся протяжный волчий вой. Лев стоял неподвижно. Хольгер не чуял охоты дискутировать с ним о правилах дорожного движения. Он отъехал в сторону, хотя Папиллон, казалось, готов был драться. Миновав льва, Хольгер ощутил сильную тягу пуститься галопом. Но тогда первый же сук наверняка выбил бы его из седла в такой темени. Датчанин облился потом. Наступила ночь. Папиллон блуждал по звериным тропам. Блуждали и мысли Хольгера. Медведи, волки и львы - нет на земле такого уголка, где эти звери жили бы бок о бок. Быть может, в отдаленных местностях Индии?.. Но в Индии не растут европейские деревья, верно? Хольгер попытался вспомнить, что об этом писал Киплинг. И ничего не приходило в голову, одни смутные воспоминания, что запад есть запад, а восток есть восток. Ветка хлестнула его по лицу, и он принялся ругаться. - Похоже, нам придется ночевать под открытым небом, - сказал он, поостыв. - Прелестно... Папиллон шагал дальше - еще одна тень в насыщенной звуками темноте. Хольгер слышал волчий вой, крик филина, далекий хриплый визг, который мог издавать дикий кот. А это? Что такое? Злорадное хихиканье откуда-то снизу, с земли! - Кто там? Есть там кто? Топот маленьких ножек стал удаляться. С ним вместе удалялся и смех. Хольгер дрожал и не сразу решился ехать дальше. Ночной холод крепчал. И вдруг небо покрылось сверкающими звездами! Хольгер не сразу сообразил, что выехал на поляну. Впереди светился, мигал огонек. Дом? Хольгер пустил Папиллона рысью. И вскоре увидел избушку, необычайно примитивную - стены из обмазанных глиной плетенок, крыша дерновая. Блеск горевшего внутри огня багрово освещал дым, валивший сквозь щели в плетенках. Хольгер натянул поводья и облизнул губы. Сердце колотилось так, словно перед ним вновь возник лев. Но нужно решаться... Он подумал, что надежнее будет остаться в седле. И ударил в дверь концом копья. Дверь со скрипом отворилась. На фоне тусклого багрового света появилась сгорбленная фигурка. Раздался старческий голос, высокий и сварливый: - Кто там? Кто пришел к Мамаше Герде? - Я, кажется заблудился, - сказал Хольгер. - Не найдется ли у вас свободной постели? - Ох! А как же! Прекрасный молодой рыцарь, вижу я... да-да. Стары эти глаза, но Мамаша Герда хорошо видит, кто по ночам стучится к ней в дверь, хорошо видит. Сойди с коня, светлый господин, бедная старуха сможет тебе оказать... И не должен ты меня бояться, и я тебя бояться не должна, не в том я веке... Но знаешь, были времена... Однако все минуло, когда ты не родился, осталась одинокая старуха, и рада она любым вестям о великих событиях, что происходят вдали от ее скромной хижины... Входи, входи, отбрось свой страх. Прошу тебя, входи. Тут, на краю света, нелегко найти другое пристанище. Хольгер протиснулся мимо нее внутрь. Там никого больше не было. Пожалуй, опасаться нечего. 2 Он уселся у рассохшегося стола из неструганого дерева. Дым клубился под потолком, щипал глаза. Одна-единственная комната с глинобитным полом. Другая дверь ведет в конюшню, где стоял теперь Папиллон. Костер горит на плоском камне, распространяя тусклый свет. Хольгер огляделся и увидел несколько грубых стульев, набитый соломой матрац, немного кухонной утвари и черного кота, сидевшего на огромном деревянном сундуке искусной работы, совершенно не гармонировавшем с хижиной. Желтые немигающие кошачьи глаза не отрывались от Хольгера. Мамаша Герда мешала что-то в железном котелке, подвешенном над огнем. Это была сгорбленная, сухая старушка со сморщенным лицом. Ее одежда напоминала драный мешок. Седые волосы редкими космами обрамляли запавший рот, крючковатый нос и щерившиеся в бессмысленной улыбке пеньки зубов. Но глаза ее были черные, пронзительные, суровые. - Ну да, ну да, - затараторила она, - не таким, как я, бедным старухам выпытывать о том, что незнакомец желает сохранить в тайне. Хватает таких, что, не оказывая себя, пробираются по этим неспокойным землям у предела света... И ты вполне можешь быть рыцарем из Фаэра в человеческом обличье, готовым положить чары на слишком любопытные уста. Могу ли я, мой добрый господин, все же спросить тебя о твоем имени? О том, какое ты сейчас носишь, не о настоящем, понятно, если ты желаешь держать настоящее в тайне от глупой старухи, которая желает тебе только добра... должна признать, что годы на этой старушке сказались, и она порой болтает сверх меры... Но назови какое хочешь имя, чтобы я знала, как обращаться к тебе со всем надлежащим почтением. - Хольгер Карлсен, - сказал он. Старуха так и подпрыгнула, едва не перевернув котелок: - Что ты сказал?! - А что такого? - неужели его ищут? Неужели это какая-то дикая околица в Германии? На всякий случай он вытащил из-за пояса кинжал: - Меня зовут Хольгер Карлсен! И что с того? - Ох... Да ничего такого, господин мой, - Герда отвернулась, потом вновь повернула к нему голову быстрым птичьим движением. - Вот разве что... И Хольгер, и Карл - имена достаточно громкие, сам знаешь, но я, честно тебе признаюсь, никогда не слышала, чтобы один из них был сыном другого, отцами их были Пепин и Готфрид, или вернее, Готфрид и Пепин, чтобы уж совсем точно... Однако король - в каком-то смысле отец своего вассала, и... <приставка "сен" в скандинавских фамилиях означает "сын": Хольгер Карлсен - Хольгер, сын Карла> Чтобы прервать словоизвержение, Хольгер сказал: - Я не имею никакого отношения ни к одному из этих джентльменов. Это чистая случайность, что меня зовут именно так. Старуха словно бы расслабилась и наложила полную миску густого варева. Хольгер немедленно набросился на него, не забивая себе голову мыслями о яде или правилах гигиены. Старуха подала ему хлеб и сыр, которые он резал своим кинжалом и ел руками; налила кружку прекрасного пива. Много времени прошло, прежде чем он выпрямился, отдуваясь, и сказал: - Спасибо. Ты мне спасла жизнь, или по крайней мере рассудок. - Да что ты, господин мой, разве это яства для такого, как ты, кто наверняка с королями и герцогами за одним столом едал, менестрелей из Прованса слушал, их песни и острословье. Правда, и я хоть старая да неумелая, пыталась тебе потрафить... - У вас прекрасное пиво, - сказал Хольгер. - Я и не знал, что есть великолепный сорт. Видимо... - он хотел сказать: "Видимо, как ни странно, ваша местная пивоварня до сих пор не пользуется вполне заслуженной славой", но старуха, хихикая, прервала его: - Ох, благородный сэр Хольгер, ты наверняка рыцарь, может и не самого знатнейшего рода, но человек наблюдательный, сразу видно. Вмиг разгадал те безобидные штучки, на которые старая женщина вынуждена пускаться. Это верно, многие из подобных тебе негодуют на столь невинные заклятья, именуя их проделками Сатаны... Хотя, по правде говоря, в основе своей заклятья те ничуть не отличаются от деяний иных святых, творивших свои чудеса как для язычников, так и для христиан... Но ты-то ведь знаешь, как часто тут, на пограничных землях, пользуются слабенькой магией - не выгоды ради и прибыли, а чтобы оборонить себя от сил Серединного Мира. И понимаешь ты в доброте своей, что несправедливостью было бы палить на костре безобидную старушку только за то, что она зачаровала немножко пива, дабы погреть свои старые кости в холодные ночи... В то время как хватает здесь сильных чернокнижников, что открыто пользует черную магию, и как на них все не падает... "Она что, хочет сказать, что она ведьма?" - подумал Хольгер. - А я, выходит, это сразу заметил? Что за болтовня? Что за скверный маскарад?" Он не мешал ей тараторить - удивлялся языку, на котором она говорила. Это было весьма странное наречие (на котором он сам каким-то чудом изъяснялся свободно и обычно) - старофранцузский с большой примесью немецкого. Хольгер наверняка прочел бы книгу, написанную на этом языке - но с большим трудом. И никак не смог бы разговаривать на нем так, словно владел им с младенчества. Как получилось, что попав сюда - куда, о господи?! - он мгновенно научился говорить на здешнем диалекте? Он никогда не был большим любителем беллетристики, не читал научную фантастику - однако все сильнее склонялся к убеждению, что какое-то невероятное стечение обстоятельств перенесло его прямиком в прошлое. Эта хижина, эта старуха, что приняла его рыцарское одеяние, как нечто само собой разумеющееся, этот язык, эта бескрайняя чащоба... Но где он? В Скандинавии на таком наречии нигде не говорили. Германия, Франция, Британия? Если он оказался в средневековье, что здесь делает лев? И как понимать мимоходом брошенную старухой реплику о жизни на границе магической страны Фаэр? Нет, бессмысленно так гадать. Несколько прямых вопросов помогут ему больше. - Мамаша Герда... - Да, благородный господин? Слушаю. С каждой услугой, какую я тебе окажу, благодать придет в мой скромный домик... А потому ты уж только выскажи желания свои, а я в меру моих убогих силенок выполню все, что твоей душе угодно, - она погладила кота, не отрывавшего глаз от Хольгера. - Можешь ты мне сказать, какой нынче год? - Ох, дивные ты вопросы задаешь, добрый рыцарь... Все, должно быть, из-за твоей раненой головы, и рана эта, несомненно, полученная в славной битве с каким-нибудь ужасным троллем или великаном, чуточку замутила память благодетеля моего... Скажу тебе по правде, коли уж хочешь знать - такие расчеты нас давненько не трогают, да и со временем тут, у пределов мира, частенько случаются вещи непостижимые... - А что это за страна? Какое королевство? - Право же, рыцарь мой ясный, ты задал вопрос, над которым множество ученых ломали себе головы, и множество воинов проламывали головы друг другу. Хе-хе-хе... Долгие годы пограничье наше было предметом раздора меж сынами человеческими и народом Среднего Мира, и войн случилось изрядно, и могучих чернокнижных поединков... Одно могу тебе сказать - и Фаэр, и Святая Империя предъявляют на этот край свои права, но хозяина здесь как не было, так и нет... Однако права людей мне убедительней представляются, ведь люди живут тут постоянно, все новые приходят и поселяются... Однако, если рассудить, и сарацины права на эти земли заявить могут, потому что их Магомет сам был злым духом - по крайней мере, так христиане уверяют... Верно, Грималькин? - погладила она кота. - Что ж... - Хольгер последним усилием старался держать себя в руках. - А где мне найти людей... Христиан, скажем... которые мне помогут? Где тут самый ближний король, герцог, или кто-то в этом роде? - Есть город, не столь уж далекий отсюда по людским меркам. Но должна тебя предупредить, что веющее от Фаэра чернокнижье дивным образом коверкает как расстояние, так и время... И бывает, что место, куда ты направляешься, покажется тебе недалеким, а потом уплывает вдаль, в необозримые обширности, населенные опасностями... сама земля и дорога, по которой ты ступаешь, переменяется вдруг... Хольгер подумал: что ж, если совершаешь ошибку, следует вовремя в ней признаться. Либо эта ведьма - абсолютная идиотка, либо она нарочно пытается его запутать. Как бы там ни было, ничего от нее не добиться. Герда сказала вдруг: - Поняла я, похоже, что тебе требуется. Хоть мои мысли частенько и заплетаются, как то бывает в старых головах, а Грималькин ужасно сообразительный, да говорить, бедняжка, не умеет - есть все же способ и совет тебе подать, и раны твои залечить. Ты ведь не будешь против, светлый господин, если я чуточку магией воспользуюсь, белой магией, белой, или уж серой в крайнем случае... Будь я могучей чародейкой, как ты думаешь, ходила б я в этих лохмотьях, жила бы в этой развалюхе? О нет, золотой дворец был бы моим жилищем, и слуги бросались бы исполнять любое твое желание. Если б ты позволил, я призвала бы духа, маленького такого, слабенького такого... И уж он рассказал бы тебе то, что ты понял бы лучше меня... - Гм... - поднял брови Хольгер. Ну вот, теперь все ясно - она чокнутая. Лучше ей не противоречить, если хочешь пробыть здесь до утра. - Как тебе виднее, мамаша, - добавил он. - Теперь вижу - ты и в самом деле из предивных краев изволил прибыть, рыцарь мой. Даже не перекрестился, услышав про духа... Но ты явно не из тех рыцарей, что призывают то и дело Высочайшего, и часто столь могучими заклятьями, что обречены на адское пламя, а они и без того не славятся богобоязненной жизнью... Однако Империи приходится пользоваться и этими орудиями, ибо в нашем беспечном и убогом мире других сплошь и рядом не отыщешь... Ты не из тех, и не из этих, сэр Хольгер, а потому напрашивается вопрос - не из Фаэра ли ты, в самом-то деле? Ну ладно, попробуем что-нибудь сделать, хотя должна я тебя предупредить: духи - создания непредсказуемые, могут и вовсе не ответить, а могут и дать ответ, у которого найдется множество толкований... Кот прыгнул с сундука, и Герда подняла крышку. Держалась она словно бы с насмешкой, и Хольгер никак не мог сообразить, что же она задумала. По спине у него прошел холодок. Старуха вынула из сундука котелок на треноге, поставила его на пол и наполнила какой-то жидкостью из бутылки. Достала короткую палочку из эбенового дерева, украшенного слоновой костью. Бормоча и жестикулируя, начертила вокруг котелка два концентрических круга и вместе с котом стала меж внешним и внутренним. Пояснила: - Тот круг, что внутри, должен задержать самого демона, а тот, что снаружи - все чары, какие демон мог бы на нас навести, ведь демоны частенько капризничают, когда призывают их столь поспешно. И умоляю тебя, господин мой - не вздумай молиться или творить крестное знамение, иначе демон тут же улетучится не в самом добром настроении, - ее голос попросту констатировал факт, но старуха покосилась в его сторону, и Хольгер жалел, что не видит ее глаз. - Начинай уж, - сказал он чуточку хрипло. Она принялась выплясывать округ внутреннего круга; Хольгеру показалось, что он разбирает слова ее песни. "Амен... Амен..." Да, он знал, какие слова за этим последуют, хоть и не понимал, откуда у него это знание. "...Мало а нос либера сед..." Латынь. Непонятно отчего кожа его пошла вдруг пупырышками. Теперь она говорила не на латыни - на каком-то пискливом наречии, которого Хольгер не мог распознать. Вот она прикоснулась своей палочкой к котелку. Из него повалил густой дым, почти скрывший старуху - что любопытно, дым не вышел за пределы внутреннего круга. - О Велиал, Беел-Зебуб, Абаддон, Асмодей! - верещала старуха. - Самуэль, Самуэль, Самуэль! Дым стал гуще? Хольгер вскочил. Он едва мог разглядеть Герду сквозь налившийся багровый туман. Казалось, что-то повисло над котелком, что-то серое, полупрозрачное, змееподобное... Великий боже, уже видны красные глаза, и фигура приобретает человеческие очертания! Чудище заговорило свистящим, нечеловеческим голосом, а старуха отвечала на языке, которого Хольгер не знал. Чревовещание, быстро напомнил он себе, чревовещание и видения, порожденные его собственным помрачившимся рассудком, и только, и не более того. В конюшне бился и ржал Папиллон. Хольгер опустил руку кинжалу. Лезвие было горячим. Неужели магия вызывает вихревые токи, нагревающие металл? Существо в дыму свистело и прищелкивало, резко выгибаясь вдруг. Показалось, что с Гердой оно разговаривало ужасно долго. Наконец старуха воздела палочку и затянула иной напев. Дым начал редеть, он словно бы втягивался внутрь котелка. Хольгер выругался дрожащим голосом и потянулся за пивом. Когда от дыма не осталось и следа, Герда вышла из круга. Ее лицо вновь стало безжизненным, пустым, глаза полузакрыты. Но Хольгер видел, как ее трясет. Кот выгнул спину, задрал хвост и плюнул в сторону Хольгера. - Удивительный ответ, - сказала старуха бесцветным голосом. - Удивительные вещи рассказал мне демон. - Что он сказал? - прошептал Хольгер. - Сказал... Самуэль сказал, что ты пришел издалека, что человек мог бы шагать до Страшного суда, но так и не добрался бы до твоего дома. Это правда? - Пожалуй, - медленно сказал Хольгер. - Думается, можно выразиться и так... - И сказал еще: помочь твоей беде, вернуть тебя туда, откуда ты прибыл, могут только в Фаэре. Туда лежит твой путь, сэр... сэр Хольгер. Ты должен ехать в Фаэр. Он понятия не имел, что ответить. - Ох, не так Фаэр страшен, как о нем болтают, - Герда немного опамятовалась. Даже захихикала, хоть звучало это, как кашель. - Если уж пришла пора говорить, ничего не скрывая, то признаюсь, я не в самых худших отношениях с герцогом Альфриком - это один из Господ Фаэра, что живет к нам ближе других. Он малость обидчив, как весь их род, но поможет тебе, если попросишь - так сказал демон. А чтобы ты попал туда быстрее, я тебе дам проводника. - З... зачем? - сказал Хольгер. - То есть... Вряд ли я смогу заплатить. - Платить не нужно, - беззаботно махнула рукой Герда. - Может, мне еще и зачтется добрый поступок, когда придет пора уходить из нашего мира в другой, где будет, боюсь, пожарче. И вообще, старой бабке приятно оказать услугу такому благородному молодому человеку. Ах, были времена, давно тому назад... Но хватит об этом. Давай, я осмотрю твою рану, а потом ляжешь спать. Она промыла ему рану и наложила, бормоча заклятья, повязку с зельями. Хольгер был слишком измучен, чтобы противиться чему бы то ни было. Однако у него хватило осторожности, чтобы отказаться от любезно предложенного старухой ее матраца и перебраться на ночлег к Папиллону. Не стоило чрезмерно испытывать судьбу. Эта хижина была странной - деликатно выражаясь. 3 Проснувшись, он какое-то время лежал в полусне, пока не вспомнил, где находится. Сон отлетел моментально. Хольгер сел и осмотрелся. Да, конюшня! Вернее, закуток. Примитивное темное помещеньице, наполненное запахом сена и навоза. Черный конь склонил к нему голову, осторожно тычется мордой. Хольгер встал, отряхнул с одежды соломинки. Солнечные лучи рассеяли полумрак - это мамаша Герда отворил дверь. - Доброе утро, светлый господин! Ты в самом деле спал сном праведников, как это называют, хотя я на своем веку видывала множество честных людей, всю ноченьку маявшихся бессонницей, и подлецов, сотрясавших храпом крышку. Утром я не решилась нарушить твой сон, но вставай уж и посмотри, что тебя ждет. Его ждали миска овсянки, хлеб, сыр и кусок недоваренной грудинки. Хольгер с аппетитом съел все и с тоской подумал о сигаретах и кофе. К счастью, суровые времена оккупации почти начисто отучили его от этой роскоши. А потому он удовольствовался на десерт ледяной водой, которой умылся во дворе. Вернувшись в хижину, он убедился, что нему прибыл гость - но тогда лишь, когда чья-то рука потянула его за штаны, и неизвестный пробасил: - Вот он я. Хольгер посмотрел вниз и увидел плотного мужчину, лицом коричневого, как земля, с ушами, похожими на ручки кувшина, огромным носом, белой бородой, босого, в коричневой куртке и таких же штанах. Ростом эта персона не достигла и трех футов. - Это Гуги, - сказала Мамаша Герда. - Он поведет тебя в Фаэр. - Гм... Рад познакомиться, - сказал Хольгер. Пожал теплую и твердую ладонь карлика, чем несказанно того удивил. Пора трогаться в путь, - весело сказала старуха. - Солнце уже высоко, а вам предстоит нелегкое странствие по весьма ненадежным местам. Но не опасайся сэр Хольгер. Гуги - из лесного племени, он тебя проведет мимо всех опасностей прямиком к герцогу Альфрику. - Она подала ему завернутый в тряпицу сверток. - Я тут положила немного мяса, хлеба и другой снеди, уж знаю, какие вы непредусмотрительные, молодые паладины, бродите себе по свету, спасая прекрасных девиц, а обед с собой захватить вам и в голову не придется. Ах, стань я снова молодой, была бы такой же безалаберной, что значит пустой живот, когда мир зеленеет вокруг... Но теперь уж я старуха и предусмотрительной быть обязана... - Спасибо, госпожа моя, - сказал Хольгер смущенно. И хотел выйти, но гуги с неожиданной силой потянул его за штаны: - Ты что? В одной рубашке в лес собрался? Там хватает таких, что с превеликой охотой всадят немного железа в богатого путника... - Ну да, конечно... - Хольгер принялся развязывать вьюк. Мамаша Герда захихикала и выскочила наружу. Гуги помог Хольгеру облачиться в средневековые доспехи. Обмотал его лодыжки ремнями, пока Хольгер натягивал через голову кафтан из грубой ткани. Потом, уже без посторонней помощи, Хольгер надел забренчавшую кольчугу, легшую на плечи неожиданной тяжестью. Теперь прикинем - широкий пояс застегивается здесь, сюда прикрепляется кинжал, сюда пристегивается перевязь меча. Гуги подал ему стеганую шапочку и норманнский шлем. Когда на его сапогах очутились золотые шпоры, а на плечах пурпурный плащ, Хольгер задумался - потрясающе он выглядит, или попросту идиотски? - счастливой дороги, сэр Хольгер, - сказала Мамаша Герда, когда он выходил. - Я... я буду о тебе вспоминать в своих молитвах, - сказал он, подумав, что в этих краях именно так и следует благодарить. - А как же, сэр Хольгер, ты только не забудь! - она отвернулась, разразилась встревожившим его смехом и исчезла в доме. Гуги покрепче затянул ему пояс. - Ну пошли уж, разиня подпоясанный, а то весь день тут провозимся, - буркнул он. - Кто собирается на Фаэр, должен пришпорить коня. Хольгер вскочил на Папиллона и помог влезть Гуги. Карлик примостился впереди него на луке седла и показал на восток. - Туда поедем, - сказал он. - Если поднажмем, дня за два, за три до замка Альфрика доберемся. Конь зашагал, и вскоре хижина осталась далеко позади. Они ехали широкой звериной тропой, меж высоких деревьев, посреди чистой зелени, шелеста и щебетанья; глухо ударяли в землю подковы, скрипели кожаные ремни, позвякивало железо. День выдался прохладный и безоблачный. Впервые за сегодняшнее утро Хольгер вспомнил о ране на голове. Она не болела. Странные медикаменты ведьмы помогли. Однако вся эта история выглядела столь необычно... Но он не стал ломать себе голову. Не будем спешить. Каким-то образом - быть может, во сне, но очень уж все это не похоже на сон, разве сон бывает столь доскональным? - он перенесся куда-то за пределы своего времени, и, не исключено, своего пространства. И оказался в мире, где верят в духов и ведьм, где живут по крайней мере один взаправдашний гном и одно чертовски удивительное существо по имени Самуэль. Разложим все по полочкам, благоразумно и не спеша... Однако разложить все по полочкам оказалось не столь уж простым делом. Не только сама ситуация, но и воспоминания о родине, о том, что там могло случиться в его отсутствие, панический страх, что здесь, в этом мире, он может остаться навсегда - все это словно клещами сжимало его рассудок. Он явственно вспомнил изящные линии домов Копенгагена, пляжи, вересковые заросли и равнины Ютландии, дерзко взметнувшийся в небеса Нью-Йорк, просвеченную заходящим солнцем золотистую дымку Залива Сан-Франциско, и девушек, и миллион милых мелочей - все, сто было его домом. Хотелось бежать, молить о помощи, чтобы вернуться туда, домой. Но нет, ничего не выйдет! Он здесь - и должен отдаться течению здешней жизни. Если этот герцог из Фаэра (любопытно, что это за место?) в состоянии будет ему помочь, есть еще надежда. И стоит поблагодарить судьбу за то, что воображение у него не слишком буйное, а вывести его из себя нелегко. Он взглянул на лохматого человека, сидевшего в седле впереди него: - очень мило с твоей стороны, что ты взялся служить мне проводником. Я хотел бы тебе чем-нибудь отплатить. - Да нет, это я по ведьминому поручению взялся, - сказал Гуги. - Не то чтобы я в самом деле был ей слугой. Простой мы, лесные, ей Гуги. - Не то чтобы я в самом деле был ей слугой. Просто мы, лесные, ей помогаем время от времени, дров порубим, воды принесем, ну там, что придется. А потом она нам чем-нибудь услужит. Не буду врать, не шибко-то я ее, сову старую, люблю, но пиво у нее отменное. - Мне она показалась очень милой старушкой. - Ну как же, язык у нее без костей, мягко стелет, когда захочет, - Гуги угрюмо хохотнул. - А вот помню я, что было, когда к нам молодого сэра Магнуса занесло, много, много лет тому назад... Она и черной магией балуется. Смекалистая она, да не такая уж сильная, может вызывать парочку демонов попроще, и только, да и впросак не раз попадала со своими чарами. - Он осклабился. - Помню, один тип из Вестердалеса ей на мозоль наступил, она и поклялась, что спорынью ему на поля напустит. То ли у него благословение от священника было, то ли у нее что-то не сладилось, уж не знаю в точности, только долго она тужилась, пыхтела, да ничего не вышло, побило у мужика кое-где всходы, и все. Лебезит она даже перед господами из Серединного мира, думает, они ей могущества прибавят, но немного же она с того имела выгоды... Много же она с того имела выгоды... - Хм... А что стало с тем Магнусом? - спросил Хольгер. Новости эти ему не очень понравились. - Ох, сдается мне, крокодилы его в конце концов сожрали... Дальше они ехали молча. Потом Хольгер поинтересовался, что из себя представляют лесные жители. Гуги рассказал, что его народ живет в лесу (казавшемся Хольгеру бесконечным), питается грибами, орехами и прочими дарами природы; есть у них договор о взаимной помощи с мелким лесным зверьем вроде кроликов и белок. Гномы не обладаю, в отличие от жителей Фаэра, врожденными магическими способностями е обладают, в отличие от жителей Фаэра, врожденными магическими способностями, но с другой стороны, как раз благодаря этому могут не бояться ни железа, ни серебра, ни священных символов. - Войны, что бушуют в этих ненадежных места, нас не касаются, - сказал Гуги. - У нас своя жизнь, и пусть там Небеса, Пекло, Земля и Серединный мир сражаются меж собой, коли им охота. А когда эти гордые господа положат друг друга холодными окоченелыми трупами, мы останемся жить, как жили. Чтоб их всех чума сожрала! - Хольгер подумал, что гномы, должно быть, сыты по горло оскорблениями, какие понесли и от людей, и от жителей этого самого Серединного Мира. - Вот теперь я не знаю, что и думать, - признался он. - Если Мамаша Герда питала на мой счет недобрые намерения, стоит ли мне слушать ее совета и ехать в Фаэр? - Как знать? - пожал плечами Гуги. - Ты не торопись, я ведь не говорил, что у нее одно зло на уме. Если она против тебя за пазухой ничего не держи, может, ей и втемяшилась блажь тебе помочь. Даже герцог Альфрик тебе помочь может - забавы ради и из-за тайны, какую ты, сдается мне, собой являешь. С ними никогда не знаешь, что им на ум взбредет. Сами не знают, что через час сделают. Живут в дикости и потому во всех войнах держат темную сторону Хаоса. Новости эти не радовали. Фаэр - единственная надежда Хольгера на возвращение домой. А может, это попросту ловушка. Но кто тратил бы время и силы, строя козни ему, чужеземцу без гроша за душой? - Гуги, а ты с охотой подстроил бы мне каверзу? - Нет, ты ведь не враг, ты человек добрый, не похож на тех, каких я повидал. - Гуги сплюнул. - Не знаю, что там Мамаша Герда задумала, и знать не хочу. Рассказал, что знал. Если хочешь в Фаэр, провожу. - А что будет потом, тебе не интересно? - Ничуточки. Я уж давно научился в чужие дела носа не совать. В его громыхающем баске прозвучала горечь. Хольгер подумал, что мог бы ее использовать в своих целях. Он уже сталкивался с людьми, тяжко страдавшими от комплекса неполноценности. А Гуги наверняка был бы ему полезен - и отнюдь не в качестве проводника по ведущей в неизвестность дороге. - Пить хочется, - сказал Хольгер. - Остановимся? Кажется, в узелке с едой что-то такое булькает... Гуги облизнулся. Они натянули поводья и развязали ведьмин подарок. Так и есть - несколько глиняных фляжек. Хольгер откупорил одну и протянул гному. Гуги не на шутку удивился, но не заставил себя упрашивать. Его кадык зашевелился под снежно-белой бородой, наконец он рыгнул и преда фляжку Хольгеру. Потом усиленно над чем-то задумался. - Необычные у тебя манеры, сэр Хольгер, - сказал он. - И на рыцарей Империи ты не похож, но и не сарацин. - Верно, - сказал Хольгер. - Я живу очень далеко. А там считают, что все люди равны. Из-под кудлатых бровей внимательно приглядывались к нему глаза-бусинки. - Удивительные ты вещи говоришь. Кто же правит страной, если народ запросто равняют с господами? - Мы выбираем совет. Там у каждого есть голос. - Не может такого быть! Получится одна болтовня, а работы - никакой. - До того мы долго шли другими дорогами, но владетели по праву рождения слишком часто оказывались слабыми, глупыми. Вот мы и решили, что сами справимся не хуже. Сейчас в моей стране от короля почти что ничего не зависит, решают все предводители. А большинство наших народов своих королей вообще изгнало. - Хм... Чудной разговор... Хм... Начинает мне казаться, по правде говоря, что ты - из Хаоса... - А что это значит? - спросил Хольгер. - Я в ваших делах ничего не понимаю. Можешь объяснить? Он предоставил гному болтать, сколько тому вздумается, но узнал немного. Гуги не блистал интеллектом, да и жил в глухих лесах. Хольгер доведался лишь, что здесь постоянно сражаются меж собой две изначальных силы - Хаоса и Порядка. Хотя "силы" - не самое подходящее название, речь идет не просто о двух воюющих армиях. Образ жизни? Духовный конфликт меж Небом и Пеклом в его земном отражении? Как бы там ни обстояло, опорой Порядка были люди, хотя большинство из них не отдавало себе в том отчета; а некоторые - ведьмы, чернокнижники, злодеи - продались Хаосу. Часть существ, не принадлежащих к роду человеческому (правда, весьма невеликая), тоже служила Порядку. А к противостоящему лагерю принадлежал почти весь Серединный Мир, к которому, похоже относились страны вроде Фаэра, Тролльхейма, а также Гиганты - порождения Хаоса. Войны меж людьми, подобные нескончаемой вражде меж сарацинами и Святой Империей, играли на руку одному Хаосу. Под водительством Порядка люди жили в покое и гармонии, тешась свободой, которой только Порядок мог вернуть подлинное значение. Но такое положение дел было столь чуждо жителям Серединного Мира, что они воевали беспрерывно и стремились подчинить своему правлению все новые страны. Все это казалось Хольгеру столь туманным, что он перевел разговор на проблемы конкретной политики. И здесь Гуги оказался не силен. Страны, населенные людьми, лежали к западу отсюда и находились под влиянием Порядка. Они делились на Святую Империю Христиан, Сарацинские Страны на юге и несколько государств поменьше. Фаэр, ближайшая область Серединного Мира, располагался к востоку отсюда, не так уж далеко. А они с гномом находились как раз в пограничье, где произойти могло все что угодно. - Знаешь, - рассказывал Гуги, - в давние времена, сразу после Упадка, Хаос захватил едва ли не всю землю. Медленно его вытесняли, шаг за шагом. Дальше всего попятили, когда Избавитель жил на земле, тогда мало что от мрака осталось, и сам великий Пан умер. А теперь кружат слухи, будто Хаос силы поднакопил и к новой войне готовится. Я уж там не знаю, правда, или нет. Н-да... Невозможно пока отделить правду от вымысла. Однако этот мир имел так много общего с миром Хольгера, что между ними должна была существовать какая-то связь. Может быть, время от времени возникали случайные контакты, и люди вроде Хольгера возвращались потом с рассказами, ложившимися в основу легенд? может, герои легенд здесь, в этом мире, и жили на самом деле? Припомнив некоторых персонажей, Хольгер от всей души надеялся, что его догадки неверны. Не хотелось бы ем встретится ни с трехглавым великаном, ни с огнедышащим драконом - как бы ни были они интересны с точки зрения зоологии. - И вот еще что, - сказал Гуги. - Придется тебе оставить в воротах нательный крестик, если носишь, и все свое железо. Те, из Фаэра, молитву не выносят, отпора перед ней не найдут - но уж отыщут способ, чтобы зло на тебя потом навести... Хольгер задумался: а как здесь относятся к агностикам? <агностик - здесь употребляется в смысле "атеист">. Понятно, он воспитывался, как лютеранин, но в церкви не был много лет. Но почему бы ему не стать добрым католиком, чтобы выказать кому-то уважение? Гуги болтал. Болтал. Болтал. Хольгер пытался поддержать приятельский разговор в границах приличий. Но потом они стали рассказывать друг другу разные историйки. Хольгер пытался вспомнить все соленые анекдоты, какие знал. Гуги рычал от смеха. Пообедать они остановились у ручейка с поросшим мхом берегами. Гуги наклонился вдруг и положил руку на плечо сидящего Хольгера. - Рыцарь, - сказал он, глядя в землю. - Я рад оказать тебе услугу, если хочешь. Хольгер едва овладел собой: - Спасибо, это мне наверняка поможет. - Не знаю, как лучше и сделать. То ли вести тебя в Фаэр по ведьминому совету, то ли быстренько в другую сторону подаваться. Сам не знаю. Но есть в лесу кое-кто, друг всем лесным жителям, он все знает, что в стране делается, и всегда может добрый совет дать. - Если бы я с ним встретился, Гуги, это бы мне помогло. - Не с ним, а с ней. Другого какого рыцаря я бы к ней и не повел, с он похабники, и она их терпеть не может. Но ты... Тебе я проводником согласен быть. - Спасибо, друг. Если я смогу быть тебе полезен... - Да ерунда, - буркнул Гуги. - Я это делаю, чтоб себя ублажить. Ты там смотри, пристойно себя веди, балда такая! 4 Они повернули на север и ехали несколько часов, в течение коих Гуги в основном предавался воспоминаниям о победах над женщинами своего племени. Хольгер слушал вполуха, изображая благоговейное изумление, какого эти истории, впрочем, и заслуживали, если хотя бы половина их была правдой. Но занят он был собственными мыслями. Дорога поднималась в гору, лес стал пореже, появились поляны, поросшие цветами, залитые солнцем; серые, заросшие мхом валуны вздымались меж деревьев; там и тут открывался вид на уходившие в синюю даль взгорья. Множество ручьев посверкивало и журчало, спеша вниз, в долины; там, где они срывались с уступов, сияли крохотные радуги. Зимородки носились там, как маленькие голубые молнии, высоко в небе кружили ястребы и орлы, табунок диких гусей с криком сорвался из камышей, на озере промелькнул заяц, пробежал олень, прошагала парочка медведей. Белые облака отбрасывали тени на красочные холмистые края, прохладный ветер дул Хольгеру в лицо. Путешествие ему определенно нравилось. Даже доспехи, сначала тяготившие, теперь стали словно бы второй кожей. Неизвестно почему в этих местах таилось что-то близкое, знакомое, словно некогда он уже бывал тут, и часто. Что скажет на это его память? Быть может, вспомнились Альпы, здешние края показались похожим на скалы Норвегии, горные луга у подножия вершины Райнер? Нет, эти места ему знакомы, и все тут. Но вспомнить, почему и откуда знакомы, он не мог и потому решил, что имеет дело со знаменитой "ложной памятью". Но если, однако, переход в этот мир научил его незнакомому языку, дело могло этим не ограничиться. На миг охватила шальная догадка: что, если сознание оказалось перенесенным в чужое тело? Он глянул на свои широкие, жилистые ладони, поднял руку, чтобы дотронуться до вмятинки на переносице - памяти о том великом дне, когда с его помощью удалось победить команду Политехнического со счетом 36:24. Нет, никакого сомнения - это его собственное тело. Его собственное лицо, нуждавшееся в бритье. Солнце уже стояло низко, когда они пересекли последний луг и остановились у деревьев над берегом озера. Поверхность его, казалось, пылала, отражая лучи заката. Из камышовых зарослей взвилась стайка диких уток. - Подождем тут, - сказал Гуги. Плюнул на землю и растер ногой. Скривился: - Уф! Бедная моя старая задница! Хольгер тоже спешился, ощущая во всем теле последствия долгой езды. Не было смысла спутывать верного, как собака, Папиллона; Хольгер только закинул поводья ему на шею, и конь с удовольствием принялся щипать траву. - Она скоро явится, сдается мне, - проворчал Гуги. - У нее тут гнездо поблизости. А пока ждем, промочить горло не мешает... Хольгер достал из вьюка фляжку с пивом и заметил: - Ты ведь мне еще не рассказал, кто она такая. - Алианора, дева-лебедь, - пиво заклокотало в глотке гнома. - Летает там и сям, даже до Серединного Мира добирается, ей все новости рассказывают, и громко рассказывают, и на ухо. О-о-ох! Может, Мамаша Герда и ведьма, но пиво варит - ух! Заржал Папиллон. Хольгер обернулся и увидел, как скользит к озеру длинный, пятнисто-золотистый силуэт. Леопард! Не успев ничего сообразить, Хольгер уже держал в руке меч и готов был к бою. - Не надо! - Гуги подпрыгивал, пытаясь схватить его за руку, но достать не смог и ухватил за ногу. - Он мирный! Он тебе ничего не сделает, если его госпожу н обидишь! Леопард уселся и уставился на них холодными янтарными глазами. Хольгер вложил меч в ножны. Спина его покрылась потом. Едва эти дикие края стали ему казаться знакомыми - и на тебе! Крылья захлопали у них над головой. - Вот она! - крикнул Гуги, запрыгал, замахал руками. - Гей, гей, мы тут! В нескольких футах от них опустилась на землю лебедица, Хольгер в жизни не видел таких огромных. Лучи закатного солнца вспыхивали золотом на ее крыльях. Хольгер неуверенно шагнул вперед, прикидывая, каким образом следует представиться лебедице. Она хлопнула крыльями, подалась назад. - Нет, не бойся, Алианора! - Гуги одним прыжком оказался меж ними. - Это благородный рыцарь, я его привел, чтоб он с тобой поговорил. Лебедица замерла, вытянула шею, распростерла крылья, приподнялась на лапах. Ее тело удлинилось, шея укоротилась, крылья становились уже... - Господи боже! - перекрестился Хольгер. Там, где только что был лебедь, стояла женщина. Нет, девушка. Не старше восемнадцати лет: высокая и стройная, загорелая, с каштановыми волосами, ниспадавшими ей на плечи, большими серыми глазами, веснушками на задорно вздернутом носике, изящными очертаниями рта - она была прекрасна. Не думая, что делает, Хольгер расстегнул ремень под подбородком, сорвал шлем, шапочку и низко поклонился. Она робко подошла ближе, трепеща длинными черными ресницами. На ней была лишь короткая туника без рукавов, облегавшая тело, сотканная, казалось, из птичьих перьев, босые ножки бесшумно ступали по траве. - А, это ты, Гуги, - сказал она. В ее мягком контральто явственно слышались гортанные нотки, к которым Хольгер успел привыкнуть, слушая речи гнома. - Здравствуй, Гуги. И тебя приветствую, рыцарь, если ты друг моего друга. Леопард пригнулся, взмахнул хвостом и окинул Хольгера подозрительным взглядом. Алианора усмехнулась, подошла и потрепала его по шее. Он потерся о ее ноги, урча, как дизель. - Этот долговязый юнец зовется сэр Хольгер - с достоинством представил его Гуги. - А ты, сынок, сам видишь - вот она, дева-лебедь, собственной персоной. Сядем подкрепиться? - Гм... - Хольгер мучительно подыскивал слова. - Большая радость для меня познакомиться с благородной госпожой. - Девушка явно опасалась его, а леопард был наготове, и Хольгер старался произвести хорошее впечатление. - О нет, - улыбнулась она, и напряжение покинуло ее. - Это я должна радоваться. Так мало людей я вижу, и уж тем более столь доблестных рыцарей... - в ее голосе не было кокетства, она лишь пыталась не уступить ему в вежливости. - Ох, да сядем наконец! - ухнул Гуги. - У меня уже живот к хребту присох! - Они уселись на дерн. Зубки Алианоры справлялись с черствым хлебом не хуже, чем зубы гнома. За едой все трое хранили молчание. Солнце уже коснулось горизонта, длинные тени достигали, казалось, пределов мира. Когда с провизией было покончено, Алианора открыто глянула на Хольгера:Какой-то человек тебя разыскивает, рыцарь. Он сарацин. Это твой друг? - А... гм... сарацин! - у Хольгера даже зубы лязгнули. - Нет. Я... Я пришел издалека. И никого тут не знаю. Ты, наверное, ошиблась. - Быть может, - осторожно сказала Алианора. - А что тебя привело к нам? Хольгер рассказал о своих сомнениях, о том, что не знает, стоит ли верить ведьме. Девушка нахмурила брови: - Не знаю, что тебе и сказать. - она выглядела огорченной. - В плохую компанию ты угодил, рыцарь. Мамаша Герда - злая душа. И каждый знает, сколько переменчив бывает герцог Альфрик. - Думаешь, мне к нему ездить не стоит? - Я этого не говорила. - она казалась озабоченной не на шутку. - Я мало что знаю о благородных господах из Фаэра. Знаю нескольких из Серединного Мира, несколько кобольдов и гномов, парочку лесных русалок... Хольгер ошеломленно заморгал. Едва он свыкался с мыслью, что находится в здравом рассудке, что его необычному положению можно найти объяснение, как эти, здешние, вновь принимались за свое, говорили о сверхъестественном так, словно оно было частью повседневности. А может, и было - здесь. Проклятье, он ведь сам только что видел, как лебедь превратилась в человека. Галлюцинация это или нет, но у себя дома он такого наверняка в жизни не увидит. Шок и вызванное им отупение медленно, но верно улетучивались. Всем естеством он начинал понимать, как далеко от дома оказался, насколько он одинок. Сжал кулаки, сдерживая то ли проклятья, то ли слезы. Чтобы занять чем-то свои мысли, спросил: Ты могла бы побольше рассказать о том сарацине? - Ах, тот... - девушка смотрела на отблески заката в воде. Над озером, в тиши, носились ласточки. - Я сама его не видела, но весь лес о нем только и говорит, кроты бормочут в норах, баки рассказывают зимородкам и воронам, а уж те разносят по всему свету. Рассказывают, что уже несколько недель одинокий воин, судя по обличью и доспехам, сарацин, ездит по нашим краям, расспрашивает про христианского рыцаря. А зачем тот ему нужен, не говорит. Но по описанию сарацина рыцарь тот весьма похож на тебя: гигант со светлыми волосами, на вороном коне, носящий знак... - она оглянулась на Папиллона. - Твой герб закрыт. Сарацин говорил о трех сердцах т трех львах. Хольгер оцепенел. - Не знаю я ни одного сарацина. - сказал он. - Вообще никого тут не знаю. Я пришел из краев, лежащих так далеко, что ты и вообразить не можешь. - Может это какой враг, смерти твоей ищет? - с любопытством спросил Гуги. - А может, какой друг? - Говорю же, никого тут не знаю! - Хольгер сообразил, что кричит. - Извини. Я себя чувствую, как ребенок в тумане. Глаза Алианоры раскрылись. - Ребенок в тумане? - ее смех звучал прелестно. - Красиво сказано. Где-то в закоулках памяти Хольгера отложилось на будущее, что банальные в его мире обороты могут здесь оказаться исполненными мудрости и красноречия. Но прежде всего - сарацин. Кто он, дьявол его возьми? Единственным мусульманином, какого Хольгер встречал в жизни, был застенчивый маленький сириец в огромных очках, учившийся с ним на одном факультете. А уж этот сарацин никогда в жизни не стал бы его разыскивать, да еще облачившись в здешнюю железную скорлупу! Видимо, из-за коня и экипировки Хольгера приняли за кого-то другого, весьма с ним схожего. А это означало нешуточные хлопоты. Не стоит самому искать того сарацинского воина. Право же, не стоит! Его охватила апатия и отрешенность. - Поеду в Фаэр, - сказал он. - Выбора у меня нет. - Ох, хорошенький выбор для смертного... - сказала Алианора гробовым голосом. Наклонилась к Хольгеру. - А на чьей ты стороне? Порядка или Хаоса? - видя, что он колебался, добавила: - Не бойся. Я почти со всеми живу в мире. - На стороне Порядка, похоже, - сказал он задумчиво. - Хоть и мало я знаю об этом мире... то есть об этой стране. - Так я и думала, - сказала Алианора. - Я ведь тоже человек. Сторонники Порядка частенько бывают пьянчугами и грубиянами, но их дело ближе мне, чем хаос. А потом я отправлюсь с тобой, рыцарь. Быть может, в Серединном Мире я тебе как нибудь да пригожусь. Хольгер запротестовал было, но она подняла тонкую руку: - Нет - нет, не перечь. Я умею летать, и оттого могу избегнуть многих опасностей. И потом... - она засмеялась. - И потом, сдается мне, прекрасное будет приключение. Наступала ночь, неся с собой звезды и росу. Хольгер достал из вьюка свою постель. Алианора сказала, что будет на дереве. Хольгер долго лежал, глядя на усыпанный звездами небосклон. Созвездия были знакомые - над ним раскинулось летнее небо Северной Европы. Но как далеко отсюда его дом? И можно ли говорить о "расстояниях" или все сложнее? Он вспомнил, как помимо воли перекрестился, когда Алианора вдруг стала человеком. В прежней жизни ему бы и в голову не пришло автоматически творить крестное знамение. Одно лишь окружающее средневековье послужило причиной такому поступку, или неизвестно откуда взявшееся знание языка, умение ездить верхом - а может, и еще что-то новообретенное, неизвестное пока? Оттого, что он не мог разобраться в себе самом, одиночество казалось еще горшим. Комаров тут не было. Стоит поблагодарить этот мир и за такие мелочи. Но он приветствовал бы комарика, как воспоминание о доме. В конце концов он уснул. 5 Выступили рано утром. Хольгер и Гуги ехали на Папиллоне, Алианора летела над ними в облике лебедя, взмывая вверх, выписывая круги, исчезала за деревьями и вновь появлялась. Настроение Хольгера поднималось - следом за солнцем. По крайней мере он ехал куда-то, и, похоже, в хорошей компании. Около полудня, продвигаясь все дальше на восток, они достигли гористого, продуваемого насквозь ветрами дикого края, изобиловавшего валунами, водопадами, теснинами, заросшими высокой жесткой травой, рощицами скрюченных деревьев. Хольгеру показалось, что горизонт впереди кажется темнее, чем раньше. Гуги хрипло затянул песенку, насквозь непристойную. Чтобы не ударить в грязь лицом, Хольгер отплатил ему балладами вроде "Шотландского коробейника" и "бастард - король Англии", переведя их на местное наречие с изумившей его самого легкостью. Гном корчился от смеха. Хольгер загорланил было "Лес тропс Орфеврес", но на него упала тень. Он поднял голову, увидел, что над ними кружит лебедица, с интересом прислушиваясь. И тут же замолчал. - Давай дальше, - поторапливал Гуги - Редкостная похабень! - Я забыл, что там дальше, - сказал Хольгер. Когда они остановились на обед, Хольгер избегал встречаться взглядом с Алианорой. Они устроились возле густых кустов, заслонявших вход в пещеру. Девушка, снова в человеческом обличье, подошла к нему легкими шагами - Путь с тобой, сэр Хольгер, исполнен музыки - улыбнулась она. - Гм... Благодарю, - пробормотал он - Я хотела бы, чтобы ты припомнил, что там дальше было с тремя золотых дел мастерами Жестоко было с твоей стороны оставлять их на крыше. Он покосился на девушку, но не увидел в серых глазах ничего, кроме прямодушия. Что ж, она ведь жила до сих пор среди лесного народца, не столь уж и благовоспитанного... Но у Хольгера не хватило духу. - Потом попробую вспомнить, - сказал он ненатуральным тоном. Кусты за его спиной затрещали, из них выбралось странное существо. Сначала Хольгер принял его за калеку, но тут же убедился, что это абсолютно здоровый представитель какой-то нечеловеческой расы. Он был повыше Гуги и гораздо шире в плечах, мускулистые руки свисали до колен. Большая круглая голова с плоским носом, острыми ушами и ртом, словно прорезанным ножом. Кожа безволосая, серая. Из одежды на нем был лишь кожаный фартук, а в руке он держал молот. - Ах, да ведь это Унрих! - воскликнула Алианора. - Я и не знала, что ты забираешься в горы так далеко! - А то как же, - круглые глаза создания пытливо уставились на Хольгера, - я там штольню новую колочу. Он махнул рукой в сторону пригорков. - Там золото, в тех вон холмах. - Унрих - кобольд, - пояснила Хольгеру Алианора. - Меня с ним белки познакомили. Гость жаждал новостей, как, все жители этой страны. Историю Хольгера пришлось рассказать с самого начала. Выслушав ее, кобольд покачал головой и сплюнул: - Не больно уж приятный город, куда вы шагаете. Нынче особенно, когда Серединный Мир свои орды в кучу сбивает. - Вот - вот, сказал Гуги. - не такую уж теплую встречу нам могут в замке Альфрика устроить. - Болтали будто эльфы с троллями замирились. А раз так, и они заодно теперь, добра не жди. Алианора нахмурилась: - Не нравится мне это. Я слышала, черные маги все смелее ходят через границу, даже в сердце Империи. Выглядит так, словно бастион Порядка рухнул, и хаос теперь может невозбранно растекаться по свету. - А тем бастионом было святое заклятье, что на Кортану положили, - сказал Унрих с ноткой пессимизма в голосе. - И тот меч ныне упрятали. Никто не ведает куда, со всех глаз долой. А коли кто найдется, чтоб выкопал, то все одно ни одному находителю с ним не управиться. Кортана, подумал Хольгер. Где я слышал это имя? Унрих полез в карман фартука и, к удивлению Хольгера, вытащил неуклюжую глиняную трубку и мешочек чего-то походившего на табак. Ударяя кремень о сталь, высек огонь и глубоко затянулся. Хольгер жадно уставился на него. - Ох, эти твои драконьи штучки - дымом дышать... - проворчал Гуги. - А мне любо, - сказал унрих. - И совершенно правильно, - вмешался Хольгер. - "Женщина - не более чем женщина, а хорошая сигара - это ритуал". Все трое воззрились на него. - Я никогда не слышала о людях, что так во тешат демонов, - сказала Алианора. - Одолжи-ка мне трубку, - сказал Хольгер. - А вы глядите! - Эта хороша, чтоб ее одолжать, - кобольд исчез в пещере и вскоре вернулся с большой трубкой из корня вереска. Хольгер набил ее, разжег и с удовольствием принялся пускать кольца. В трубке был явно не табак - адски крепкое зелье, но не хуже того, что Хольгеру приходилось курить во Франции перед войной или в Дании во время войны. Гуги и Унрих похихикивали, Алианора залилась смехом. - Что ты за нее хочешь? - спросил Хольгер. - У меня есть лишний плащ, меняю на эту трубку с кресалом и мешочком таб... вот этого зелья для курения. - Идет! - моментально согласился Унрих. Хольгер стал подозревать, что сильно прогадал. Ну да ладно. - Ты мог бы справедливости ради дать и немного еды впридачу, - сказала Алианора. - Ну, коли ты просишь - Унрих полез в пещеру. Алианора глянула на Хольгера сочувственно: - Вы, люди, такой не практичный народ... В путь они отправились, став богаче на несколько караваев хлеба, сыр и копченое мясо. Местность вокруг становилась все более гористой и дикой, но незаметно было, чтобы Папиллона это тревожило. Угрюмый мрак на горизонте вырастал перед ними, как стена. Под вечер они остановились там, где была, похоже, вершина горной цепи - оттуда открывался вид на опадавшие к сосновым лесам взгорья, кое-где поросшие редколесьем. Алианора энергично принялась сооружать шалаш, Гуги занялся ужином, одному Хольгеру не нашлось дела, и он с удовольствием приглядывался к девушке. Когда настал темнота и они уселись у костра, Алианора сказала: - Завтра мы вступим в пределы Фаэра. И дальше все будет в руках судьбы. - А почему там, на востоке, так темно? - спросил Хольгер. Алианора удивленно глянула на него: - Из далеких же ты краев пришел... Или на тебя навели порчу, и ты все забыл? Каждый знает, что Фарисеи не выносят дневного света, и в их стране царит вечный полумрак, - она поморщилась. Пламя костра бросало отсветы на ее юное лицо посреди окружавшего их мрака, наполненного холодными ветрами. - Если победит Хаос, полумрак этот может окутать весь мир, и никто не увидит больше солнца, зелени листьев, цветов. А потому я, сдается, на стороне Порядка. Однако... Однако в Фаэре и прекрасного много, сам увидишь. Хольгер смотрел на нее сквозь пламя костра. Огонь отражался в ее глазах, ласкал пляшущим светом ниспадавшие на плечи волосы и грациозные линии тела, а ночь за спиной девушки пеленала ее в черный плащ. - Я бы не хотел показаться чрезмерно любопытным, - сказал Хольгер. - Но не могу уразуметь, почему такая красавица живет в диких лесах среди... среди чужого ей племени. - Никакой тут нет тайны, - она смотрела в пламя, и Хольгер едва расслышал ее голос в вытье ночного ветра. - Гномы меня нашли в лесу, еще младенчиком. Наверное, я была дочкой какого-нибудь крестьянина, и разбойники меня украли, когда напали на его дом. Здесь такое часто случается. Видимо, они хотели меня вырастить и продать в рабство, но младенец им надоел, они меня в чащобе и бросили. А маленький народец со своими друзьями-зверятами нашли меня и выходили. Они добрые, многому меня научили, в конце концов подарили этот лебединый наряд - говорили, он когда-то принадлежал Валькирии. Я обычным человеком родилась, но с помощью этого наряда могу превращаться в лебедя, и потому, как видишь, живется мне безопасно. Потом гномы мне сказали: ты выросла, вольна отправляться, куда пожелаешь. Но дымные поселения людей меня не прельщают. Здесь, в лесу, мои друзья, здесь простор, и небо, и я всему этому рада. Вот... Хольгер медленно склонил голову - А вот ты нам мало о себе рассказал, - неуверенно улыбнулась Алианора. - Где твой дом? Как ты ухитрился попасть сюда, не пройдя ни землями людей, ни Серединным Миром - иначе знал бы, каковы те края, а ты не знаешь... - Хотел бы я знать, как попал сюда, - сказал Хольгер. Так и подмывало рассказать ей все, свою историю с самого начала - но он тут же одумался. Она наверняка ничего не поняла бы. Да и ему не помешает держать в запасе лишнюю тайну. - Думаю, на меня навели чары, - сказал он. - Я жил так далеко, что у меня на родине и слыхом не слыхивали о ваших местах. И вдруг в один миг я перенесся сюда. - А как называется твоя страна? - Дания, - сказал Хольгер и выругался под нос, когда она вскрикнула: - Я слышала о твоем королевстве! Оно и в самом деле лежит далеко отсюда, но слава его разошлась широко. Христианская страна на севере Империи, да? - Гм... ну... это вряд ли та самая Дания (уж точно!) Моя лежит в... - Чертовски не хотелось врать ей в глаза. Хотя бы полуправду... Минуточку, когда он странствовал по Штатам... - Моя Дания - это город в Южной Каролине. Алианора мотнула головой: - Похоже, ты что-то скрываешь. Ну коли на то твоя воля... Мы тут, в пограничье, научились не слишком любопытствовать - и зевнула: - пойдем спать? Они легли в шалаше, тесно прижавшись друг к другу, чтобы уберечься от ночного холода. Несколько раз Хольгер просыпался от лязганья зубов, слышал рядом ровное дыхание Алианоры. Очаровательный ребенок. Вот если б знать точно, что он никогда не найдет обратной дороги к дому... 6 Утром они стали спускаться вниз. Путь был не из легких, но конь шел быстро. Гуги только верещал, когда копыта Папиллона оскользались на крутизне и повисали над краем дышащей холодом пропасти. Алианора летела высоко над ними. Она отыскала себе забаву, морозившую кровь в жилах зрителей - повиснув в воздухе, превращалась в человека, камнем летела вниз и становилась лебедем в самый последний миг, когда можно было еще избегнуть падения. Наблюдавший это Хольгер искал душевного спокойствия в трубке. Но разжечь ее ему никак не удавалось, пока Гуги не научил его обращаться с кресалом. Черт побери, не могли они изобрести спичек! Они ехали сосновым бором. И вдруг в один миг, словно буря настигла, вокруг них сомкнулся полумрак и густел с каждым их шагом. Хольгер боялся, что вскоре вообще ничего не сможет разглядеть. Волосы вставали дыбом при одной мысли, что придется на ощупь пробираться по стране троллей, волколаков и бог знает кого еще. Чем ниже они спускались, тем теплее становилось. Когда лес остался позади, повеял крепнущим запахом незнакомых Хольгеру цветов - они пахли то ли бальзамическими смолами, то ли ладаном. И вот - просторная долина, холмы мягких очертаний. Гуги громко проглотил слюну. - Ну, вот мы и в Фаэре, - буркнул он. - Другое дело, как нам отсюда убраться... Хольгер пытливо осмотрелся. Солнце уже скрылось, но мрак, которого он так опасался, не наступал. Хольгер не понимал, откуда исходит свет, но видел почти как днем. Небо было вечерним, густо-синим, и та же синева разливалась вокруг в воздухе, словно они ехали под водой. Трава тут была высокая и мягкая, ее бледная зелень отблескивала серебром, и белые цветы блестели, как звезды. Асфодели, подумал Хольгер. Откуда он знает это название? Повсюду - усыпанные белыми розами кусты. Поодиночке или небольшими рощицами растут деревья, высокие, тонкие, с молочно-белыми стволами и кронами цвета травы. Ветерок лениво позванивал их вершины, и они серебряно позванивали. В этом обманчивом, лишенном теней свете невозможно было определить расстояние. Поблизости те ручей, он не журчал, а пел - бесконечная мелодия, основанная на чужих, неизвестных нотах. Над водой кружились вихорьки, светившиеся белым, зеленым, голубым. Папиллон фыркнул, заржал. Эти места ему определенно не нравились. Я уже видел подобное, подумал Хольгер, видел эту холодную безмятежную голубизну над бледными деревьями и вонзавшимися в небо скалами. Но где? Где еще ветер шумит так мелодично и речушка позванивает стеклянными колокольчиками? Какое-то давнее видение - в Дании, в полусне-полуправде летней ночью? А может, еще раньше, в забытые ныне времена? Не знаю, но очень хотел бы дознаться... Они ехали дальше. В этом не подверженном изменениям свечении. Время, наоборот, казалось текучим и неустойчивым. Быть может, они ехали минуты. Быть может, столетия. Нереальные пейзажи проплывали вокруг, а они ехали, ехали... Вдруг лебедица пулей ринулась вниз, шумя крыльями, встала на земле и обернулась Алианорой. На лице ее был написан страх. - Я видела рыцаря, он скачет в нашу сторону, - сказала девушка, пытаясь отдышаться. - Рыцарь Фаэра. Бог знает, какие у него намерения. Сердце Хольгера заколотилось, как молот, но выглядел он совершенно спокойным: - Ну что ж, скоро узнаем. Чужак выехал из-за холма. Он сидел на рослом, снежно-белом коне, с гордо выгнутой шеей и развевавшейся гривой. Было в этом животном что-то неправильное - слишком длинные ноги, слишком маленькая голова. Всадник с ног до головы закован в латы, лицо скрыто опущенным забралом. Пук белых перьев колыхался над его шлемом, щит был черным, без герба, а доспехи посверкивали вечерней голубизной. Чужак придержал коня и ждал, когда Хольгер подъедет ближе. Когда датчанин оказался совсем близко, рыцарь наклонил копье: - Остановись и отвечай! - его голос как-то странно вибрировал, словно бы металлически позвякивал и казался не вполне человеческим. Хольгер натянул вожжи. Папиллон вызывающе заржал. - Меня сюда прислала Мамаша Герда с вестями для герцога Альфрика. - Сначала я хочу увидеть твой герб, - ответил отливающий бронзой голос. - Никто сюда не въезжает неопознанным. Хольгер пожал плечами, чтобы скрыть беспокойство. Снял с седла щит, надел его на левую руку. Гуги стянул со щита полотняный чехол. Хольгер сказал: - Смотри. Рыцарь пришпорил коня и ринулся на него. - Защищайся! - закричал Гуги. - Он твоей смерти ищет! Папиллон прянул в сторону, а Хольгер все еще колебался. Глухой топот копыт - всадник пронесся совсем рядом, повернул коня и вновь ринулся на Хольгера, целя острием копья прямехонько ему в горло. Дальше Хольгер действовал инстинктивно. Наклонил копье, заслонился щитом и тронул шпорами бока Папиллона. Вороной гигант ринулся вперед, с устрашающей скоростью сближаясь с врагом - острие копья чужака склонилось ниже и целило теперь в живот Хольгеру. Датчанин опустил пониже щит, крепче просунул ноги в стремена. Они сшиблись с грохотом, эхом отозвавшимся в холмах. Чужое копье притиснуло Хольгеру щит к животу. Датчанин едва не выпустил свое, когда его острие вонзилось в щит противника. Но у того сломалось древко, сам он зашатался в седле. Папиллон ударил грудью чужого коня. Враг покатился по земле. Но тут же вскочил - удивительно резво, хотя был в полном вооружении. Свистнул в воздухе его выхваченный из ножен меч. Думать было некогда. Хольгер позволил своему телу действовать самому - казалось, оно знает, что ему делать. Выхватил меч и нанес удар спешенному врагу. Клинки скрестились со звоном. Чужак целил ему в ногу, датчанин отбил удар и обрушил сверху меч на шлем врага. Громко скрежетнул металл о металл, противник пошатнулся. Позиция Хольгера была невыгодной, и потому он спрыгнул на землю. Нога запуталась в стремени, датчанин рухнул навзничь. Подбежал враг Хольгер ударил его свободной ногой. Снова грохот металла - противник упал. Оба вскочили одновременно. Меч чужака со звоном отскочил от щита Хольгера. Он ударил, целя в шею, стараясь найти щель меж сочленениями доспехов. Враг пытался поразить мечом не защищенные броней ноги Хольгера. Тот отпрыгнул. Враг бросился на него, нанес сильный удар сверху, но клинок Хольгера остановил меч врага на полпути. Удар был так силен, что отдался во всем теле Хольгера - но датчанин выбил меч из руки рыцаря Фаэра. Тот выхватил кинжал. Широкий меч Хольгера не годился для колющих ударов, но датчанин все же, заметил щель над нашейником, ухитрился воткнуть туда конец клинка. Посыпались искры. Закованная в латы фигура закачалась, рухнула на колени, повалилась в траву и недвижимо застыла. Хольгер, чуть ли не теряя сознание, огляделся. В голове шумело. Белый конь галопом уносился на восток. Помчался рассказать все герцогу, подумал Хольгер. Гуги выплясывал вокруг него, вопя от радости. Алианора повисла у него на шее, шмыгая носом, уверяя, что справился он прекрасно. "Я справился? - подумал Хольгер, - Я? Нет, это был не я. Я понятия не имею, как управляться с копьем и мечом". Но кто же был тот победитель? Алианора склонилась над неподвижным рыцарем Фаэра. - Ни капли крови, - сказала она хрипло. - Но он убит. Ни один Фарисей не выживет после раны, нанесенной кованым железом. Хольгер глубоко дышал. Голова вновь стала ясной. Он понял свою ошибку: нужно было оставаться в седле, использовать коня, как дополнительное оружие. Что ж, в следующий раз он будет умнее. Он подумал: а что же жители Фаэра - фарисеи, как их именуют (потому, несомненно, что неграмотный здешний мир исказил и запутал историю подлинных библейских фарисеев), что Фарисеи используют вместо железа? Сплавы, содержащие алюминий? Скорее всего, они с помощью магии добывают алюминий из бокситов. Может быть применяют еще бериллий, магний, медь, никель, хром, марганец... Наверняка так оно и есть, но образ чернокнижника - эльфа со спектроскопом был достаточно забавен, чтобы вернуть Хольгеру бодрое расположение духа. Он громко расхохотался, чем удивил друзей. - Ну что ж, - сказал он, сам слегка удивленный оттого, что не чувствовал враждебности к поврежденному противнику, - посмотрим, что у нас тут... Нагнулся, и поднял забрало рыцаря Фаэра. Ему открылась пустота. Доспехи были пусты, Несомненно, с самого начала. 7 Фаэр выглядел безлюдным куском дикой природы - горы, леса, невозделанные долины. Хольгер спросил гнома, ставшего с той поры, как они пересекли рубежи Фаэра, удивительно тихим - чем же живут здешние жители. В ответ услышал, что часть еды и напитков они попросту создают из ничего чарами, часть получают в качестве дани из подвластных им областей Срединного Мира, а иногда охотятся на диких животных, населяющих эти места. Здешние жители - поголовно чародеи и воины, так что вся тяжелая работа ложится на плечи рабов из кобольдов, гоблинов и других рас, считающихся второсортными. Хольгер узнал еще, что Фарисеи не знают ни старости, ни болезней; говорят еще, что и души у них нет. Словом, Хольгеру они не показались друзьями, о которых стоит мечтать. Стараясь занять мысли чем-то воистину серьезным и забыть о пустых доспехах, оставшихся лежать в траве среди асфоделей, Хольгер решил обосновать кое что теоретически. Он отдавал себе отчет, что его познания в математике и физике довольно поверхностны, но надеялся все же, что с логикой у него обстоит не так уж плохо. Должно же быть какое-то объяснение этому миру! Хотя этот мир и его собственный во многом отличались друг от друга, и примеров тому имелось предостаточно, было и сходство (взять хотя бы абсолютно схожие создания). А потому следовало отбросить гипотезу, будто он перенесся на иную планету, существовавшую где-то в космосе независимо от Земли. Основные законы природы, такие, как гравитация и правила химических реакций, остались, судя по всему, неизменными, но здесь, похоже, к законам этим добавились поправки, позволявшие существовать магии. Можно допустить, что магия - не что иное, как непосредственный контроль разума над материей. Даже там, откуда он прибыл, многие верили в телепатию телекинез и тому подобное. Возможно, в этом мире при особых, благоприятных условиях силы, какими располагает психика, оказались мощнее сил неодушевленной материи... Дойдя до этого, Хольгер понял, что ничего, в сущности, не достиг - всего лишь дал некоторым явлениям другие названия. Прекрасно. Силы силами, но где он, в таком случае, находится? А может, следует спросить - когда? Быть может, два объекта способны все же занимать одно и то же пространство в одном и том же времени, никак друг друга не воздействуя. Объектами этими могут быть две Вселенные со всеми своими звездами. Не только две - гораздо больше, сколько угодно. И Хольгер попросту угодил в одну из этих Вселенных, настолько близко расположенную к его собственной, что меж ними существует некая связь. Какая? Он вздохнул. Довольно. Есть вещи и поважнее. А самое важное сейчас - остаться в живых в стране, где похоже, многие настроены против человека, носящего в гербе три сердца и три льва. Из полумрака медленно выступал замок. Стены взмывали на головокружительную высоту, крыши острые, изобиловавшие изгибами, увенчанные стрельчатыми тоненькими башенками; они были полны дикого очарования, словно ледяные утесы зимой. Белый камень казался кружевами, такими нежными, что их можно растопить дыханием. Однако, когда они подъехали ближе, Хольгер убедился, что стены весьма массивны. Холм, на котором стоял замок, опоясан был рвом; ни одна речка, ни один ручей туда не впадали, но вода неустанно кружила вдоль стен. Неподалеку возвышался другой холм, усыпанный розовыми кустами, полузакутанный туманом, не скрывавшим, однако, что холм имеет форму женской груди. Гуги показал туда. - Бугор Фей, - сказал он тихо, совсем тихо. - Там, в середке, эльфы нечестивые радения заводят, а когда луна полная, выходит и вокруг бугра пляшут. С севера, юга и востока полосой мрака протянулся лес, такой темный, что Хольгер с трудом различал отдельные деревья. - Там, в Чащобе Мрака, Фарисеи на грифонов охотятся и ведовством занимаются, - сказал Гуги. В замке зазвучала фанфара - далекий холодный звук, похожий на шум реки. Они нас заметили, подумал Хольгер. И положил руку на рукоять меча. Алианора спустилась на землю и обернулась девушкой. Лицо ее приняло похоронное выражение. - Ты и Гуги... - он откашлялся, прочищая горло. - Вы проводили меня сюда, и я вам за то несказанно благодарен. Но теперь вам, быть может, лучше будет вернуться. Алианора взглянула на него снизу вверх. - Нет, - сказала она. - Думаю, нам лучше остаться. Тебе может понадобиться наша помощь. - Кто я для вас? - спросил он. - Вы мне ничего не должны, а я вам должен столько, что никогда не смогу расплатиться. Серые глаза были очень серьезными. - Сдается мне, ты больше, чем "никто", даже если сам этого не понял, - сказала девушка тихо. - У меня предчувствия насчет тебя, сэр Хольгер. Кто бы там ни возвращался, а я остаюсь. - И я, - сказал Гуги. Правда, он не выглядел довольным. - Или ты думал, что я прям вот так труса справлю? Хольгер не настаивал. Он сделал все, что мог, давал им шанс уйти - но, бог свидетель, как он рад, что они тем шансом не воспользовались! Ворота замка отворились, бесшумно опустился мост. Снова зазвучали фанфары. Уставив в небо копья, из ворот выехал конный отряд со знаменами и гербовыми вымпелами. Плюмажи колыхались над их головами. Хольгер остановил коня и ждал, крепко стиснув копье. Перед ним были владыки Фаэра. Казалось, их одежды светятся в полумраке. Они были убраны в пурпур и золото, багряные и зеленые ткани - но все цвета искрились, переливались, изменялись, что ни миг. На иных - кольчуги и латы из серебристого металла, искусно украшенные, покрытые гравировкой; на иных - накидки и геральдические короны. Все они были высокого роста, двигались с неспешной грацией - ни один человек, ни один кот не мог бы с ними сравниться. Холодной гордыни были исполнены их лица - странных очертаний, узкие, высокими, косо поставленными скулами, широкими ноздрями. Кожа белоснежная, волосы длинные, серебристо-голубоватые, большинство мужчин чисто выбриты. Когда они оказались близко, Хольгер решил сначала, что все они слепы - их раскосые глаза тускло отливали сплошной голубизной. Но вскоре он убедился, что жители Фаэра видят лучше его. Ехавший впереди остановил коня, чуть склонил голову. - Приветствую тебя, рыцарь, - сказал он. Его прекрасный голос напоминал скорее песню. - Я - Альфрик, герцог Альфарланда в Королевстве Фаэр. Нечасто к нам в гости приходят смертные. - Приветствую вас, господа. Меня направила к вам ведьма, Мамаша Герда, сдается мне - покорная служанка мудрости вашей, - плавная речь сама собой текла из уст Хольгера. - Посчитала она, что ваша мудрость поможет справиться с моей бедой. И вот я прибыл сюда просить вас о помощи. - Вот как? Рад слышать. Ты и твои слуги можете оставаться здесь, сколько вам будет угодно, а я приложу все старания, чтобы помочь в меру сил моих рыцарю в твоем положении. В моем положении? Хольгер уверен был, что атаковавшее их создание числилось в слугах герцога. Похоже, три сердца и три льва непопулярны в Серединном Мире. И остается открытым вопрос: понял ли уже Альфрик, что Хольгер - не тот, чьей смерти герцог ищет? И, независимо от того, понял что-то герцог, или нет - какие мысли таятся за гладкой маской его лица? - Воздаю хвалу вашему великодушию, - сказал Хольгер громко. - Как мне ни грустно, но я вынужден просить, чтобы ты оставил крест и железо за стенами. Ты знаешь, наверное, злополучный недостаток народа нашего, - сказал Альфрик учтиво. - Не опасайся, ты получишь взамен иное оружие. - В вашем замке, господин, мне ничто не может угрожать, - сказал Хольгер, дивясь легкости, с какой лгал. Алианора переступила с ноги на ногу. - Я присмотрю за твоими вещами, Хольгер, - сказала она. - Я ведь остаюсь снаружи. Альфрик и другие Фарисеи обратили к ней огромные пустые глаза. - Ах, это дева-лебедь, о которой мы столько слышали, - усмехнулся герцог. - нет, прекрасная госпожа, плохим бы я оказался хозяином, не дав и тебе приюта. Она упрямо мотнула головой. Альфрик удивленно поднял брови. - Ты отказываешься? - прошипел он. - Отказываюсь, - сказала девушка. - Я уж тоже тут останусь, - поспешно вмешался Гуги. - Нет, ты пойдешь с сэром Хольгером, - сказала девушка. - Но... - Сделаешь, как я говорю! Альфрик пожал плечами: - Сэр рыцарь, если ты не раздумал воспользоваться нашим гостеприимством... Хольгер спешился, снял доспехи. Фарисеи отвели взгляды, когда он коснулся крестообразного эфеса своего меча. Папиллон заржал, глядя на их коней, раздувая ноздри. Алианора навьючила на него доспехи и взяла под уздцы. - Я подожду тебя в лесу, - сказала она и ушла, уводя коня. Хольгер смотрел ей вслед, пока она не скрылась в полумраке. Кавалькада въехала в замок, на огромный двор, где росли деревья и цветущие кусты, шумели фонтаны, играла музыка, а воздух был наполнен ароматом роз. Хольгер увидел группу женщин Фаэра - собравшись у главного входа, они испытующе приглядывались к новоприбывшему - и на миг забыл обо всем на свете. Н-да... Безусловно стоило переменить родную Вселенную на другую, чтобы глянуть на них хоть одним глазком. Он склонил голову, ошеломленный. Альфрик велел низкорослому зеленокожему рабу отвести гостя в отведенные ему покои, а Хольгеру сказал: - Ждем тебя к обеду. Хольгер и неотступно следовавший за ним Гуги шли длинными высокими коридорами, запутанными, словно лабиринт. Стены там сияли приглушенным светом. Сквозь увенчанные арками дверные проемы Хольгер видел внутренность комнат, сверкавших драгоценными каменьями. Ну понятно, подумал он, стараясь сохранить хладнокровие, ничего удивительного, с помощью чар они могут создавать все это прямо из воздуха... Они прошли длинной, плавно изгибавшейся лестницей, миновали огромный зал и оказались в апартаментах из нескольких комнат, словно извлеченных из "тысячи и одной ночи". Гоблин поклонился и вышел. Хольгер осмотрелся. Поблескивающие ковры, мозаики из драгоценных каменьев, гобелены, тканные золотыми нитями. Выглянул в окно с балконом, выходившее в огромный сад. Конусообразные светильники изливали чистый немигающий свет. Картины одного из гобеленов медленно сменялись, рассказывая историю, от которой Хольгер отвернулся в смущении. - Ничего не скажешь, хорошо они тут устроились, - сказал Гуги. - Но я бы охотно поменял всю эту лавочку на мой старый дуб. Нечестивые тут стены... - Уж это точно, - Хольгер заглянул в ванную и нашел там те же удобства, что и у себя дома. Мыло, холодная и горячая вода, маникюрные ножнички, бритва - но все иное, непривычного вида. Как бы там ни было, из из ванной он вышел посвежевшим. На ложе лежала одежда, наверняка приготовленная для него - Хольгеру все пришлось впору, как вторая кожа. Шелковая рубашка с длинными рукавами, пурпурный атласный камзол, карминные обтягивающие штаны, короткий голубой плащ, черные бархатные башмаки - все выткано золотой нитью, украшено самоцветами, обшито мягким диковинным мехом. Настроение его улучшилось. Он увидел в углу доспехи, ремни, меч с изогнутой рукоятью. Альфрик сдержал слово. Но оружие пока ни к чему - вряд ли тут являются к обеду с мечом у пояса. - Неплохо тебя одарили, сэр Хольгер, - сказал Гуги. - Может какую тутошнюю даму завоюешь. Говорят, дамы тут не больно строгих правил... - Я вот хотел бы знать, отчего все они вдруг преисполнились к нам дружелюбия, - сказал Хольгер. - Разве Фарисеи живут с людьми, мягко говоря, в дружбе и согласии? Почему Альфрик так для меня старается? - А вот чего не знаю, того не знаю, парень. Может, это он на тебя так силки расставил. А может, ради забавы добро решил сделать. Никогда про них не знаешь, чего они подумают или сделают. Они сами не знают и не думают. - Ох, чувствую я себя виноватым, что Алианора бродит по лесам, а тебе придется торчать здесь... - Ну, мне сюда, глядишь, приволокут какую еду, а госпоже лучше быть там, где она и есть. Я ее понял. Я тебе советом и делом помогу тут, а она там за стенами, если нужда появится. Пришел гоблин и услужливо объявил, что гостя ждут к обеду. Хольгер пошел за ним сквозь туманно-голубые покои и оказался в таком огромном зале, что едва мог разглядеть его другой конец и светильники под потолком. Сидевшие за столом господа и дамы Фаэра походили на палитру с причудливо перемешавшимися красками. Вокруг них суетились рабы, где-то играла музыка, разговоры и смех звенели посреди тишины, каким-то чудом казавшейся прямо-таки осязаемой, словно повисший в воздухе дым. Хольгера усадили по правую руку Альфрика. А слева от датчанина сидела девушка, представленная ему как Меривен. Он едва расслышал это имя - так поражен был ее лицом и фигурой. Чувствуя, как становятся ватными ноги, он попытался завязать разговор. Получалось это у него плохо, но она охотно поддержала беседу. Постепенно Хольгер понял, что беседа здесь была изящным искусством: быстрые реплики, поэтически-циничные фразы, всегда с оттенком колкости, построенные по каким-то сложным правилам, которых Хольгер еще не понимал. Ну что же, подумал он, бессмертные, не имевшие других занятий, кроме охоты, войн, магии и интриг, оттачивали искусство софистики из чистой необходимости, в поисках новых забав. О вилках тут, должно быть, и не слыхивали, но яства и вина были подлинной симфонией. И Меривен, Меривен! - В самом деле, - шепнула она, не отводя от Хольгера своих дивных очей, - ты незаурядный рыцарь, если добрался сюда. Тот смертельный удар, что ты нанес своему противнику - ах, это поистине прек