Пол Андерсон. Планета, с которой не возвращаются Научно-фантастический роман Перевод с английского Перечень действующих лиц Экипаж космического корабля "Генри Хадсон": Кеммаль Гуммус-луджиль - ракетный инженер Джон Лоренцен - астроном с Луны Эд Эвери - психолог из Северной Америки Джоаб Торнтон - физик с Марса Тецуо Хидеки - химик-органик из Маньчжурии Фридрих фон Остен - солдат-наемник, немец Мигель Фернандес - геолог,уругваец Чужаки с "Рорвана" Силиш Янвусарран Аласву Джугац ... мудрость выше силы; однако бедная человеческая мудрость презирается, ее слова не слышат.Слова мудреца громче крика того,кто правит неразумными. Мудрость сильнее оружия войны; но один грешник может уничтожить множество добрых поступков. Экклезиаст Глава 1 Где-то щелкали реле, где-то бормотал что-то про себя робот. Тревожные сигналы, постепенно раскаляясь, дошли до гневного красного цвета, он сверкал и сверкал, и сирена начала свой идиотский гул. - Прочь отсюда! Три техника бросили свои занятия и в поисках точки опоры уцепились за ближайшую стену. Контрольная панель казалась красным ковром. Лишенные веса тела техников потянулись через заполненный гулом сирен воздух к двери. - Убирайтесь, вы!... - Они выскользнули, раньше чем Кемаль Гуммус-луджиль замолчал. Он сплюнул им вслед, ухватился за кольцо в стене и потянул себя к панели. Р_а_д_и_а_ц_и_я, р_а_д_и_а_ц_и_я, р_а_д_и_а_ц_и_я. - завывала сирена. Радиация, достаточно сильная, чтобы пробить защиту, ионизировать воздух в машинном помещении и заставить контрольные приборы сходить с ума. Причем действие ее усиливалось - Гуммус-луджиль был достаточно близок к измерительным приборам, чтобы прочесть их показания. Интенсивность излучения нарастала, но он все же мог оставаться тут с полчаса без особой опасности. Почему они обременили его компанией слабоумных трусов, так боящихся гамма-лучей, что, проходя мимо конвертора, бросали на него пугливые взгляды? Вытянув вперед руки, он остановил свое свободное падение кончиками пальцев. Дотянувшись до ручного выключателя, щелкнул им. Где-то не сработали автоматические защитные линии, и ядерный огонь в конверторе превратился в маленькое солнце - но черт побери, человек все еще может справиться с этим! Ожили другие реле. Вступили в действие замедлители, перекрывая доступ горючему. Генераторы начали создавать угнетающее поле, которое должно было остановить реакцию ... Но не остановило! Гуммус-луджиль понял это за несколько секунд. Вокруг него, в нем самом воздух был полон смерти: она не видна, но легкие уже начинают светиться; однако теперь интенсивность излучения спала, ядерная реакция боролась с угнетающими полями, и он мог попытаться выяснить, где неисправность. Он двинулся вдоль огромной панели к приборам автоматического обеспечения безопасности; под мышками у него стало мокро. Гуммус-луджиль и его экипаж испытывали новый усовершенствованный конвертор, ничего больше. Что-нибудь могло случиться с той или иной его частью; но сложный комплекс блокировки, саморегулирующийся, защищенный от неосторожного обращения, способный вмешаться во всех случаях, должен был предотвратить... Сирена заревела еще громче. Гуммус-луджиль почувствовал, как все его тело становится мокрым. Доступ горючего прекратился, да, однако реакция не остановилась. Угнетающие поля не действуют! За обшивкой пылает адский огонь. Потребуются часы, чтобы он прекратился, и все, кто находится на корабле, к тому времени будут мертвецами. Некоторое время он висел на панели, испытывая чувство бесконечного падения из-за невесомости, слушая гул сирены и глядя на отвратительный красный свет. Если они оставят корабль на орбите, он будет горячим много дней и конвертор совершенно разрушится. Он должен справиться с этим - теперь же! За ним сдвинулись защитные перегородки, и вентиляционная система прервала свое постоянное жужжание. Робомониторы корабля не позволили отравленному воздуху быстро распространиться по всему кораблю. Они, во всяком случае, все еще функционируют. Но о нем они позаботиться не могут: радиация продолжала сжигать его тело. Он сжал зубы и принялся за работу. Аварийное ручное управление все еще казалось исправным. Гуммус-луджиль проговорил в ларингофон: - Гуммус-луджиль - капитанскому мостику. Я собираюсь выстрелить эту проклятую штуку. Наружный корпус будет горячим в течение нескольких часов. Есть кто-нибудь снаружи? - Нет. - Голос контролера звучал испуганно. - Мы все стоим у люков спасательного катера. Может, нам покинуть корабль и оставить его гореть? - И уничтожить механизм стоимостью в миллиард долларов? Нет, спасибо! Стойте там, где стоите, все будет в порядке.Инженер презрительно фыркнул. Он начал поворачивать главное выстреливающее колесо, прижав его к полу, чтобы удержать свое тело от вращения. Вспомогательные аварийные механизмы были механическими и гидравлическими - теперь, когда вся электроника вышла из строя, следовало поблагодарить их создателей. Гуммус-луджиль нахмурился, напрягая мускулы. Открылась серия люков. Неистовство раскаленных добела газов выплеснулось в пространство, во тьме блеснуло короткое пламя, и снова человеческий глаз не смог бы ничего увидеть. Медленно красный свет сменился желтым, сирена приглушила свой рев. Постепенно спадал уровень радиации в машинном помещении. Гуммус-луджиль решил, что он не получил опасной дозы, хотя доктора, вероятно, на несколько месяцев отстранят его от работы. Он прошел через особый аварийный выход; в своей каюте сбросил одежду и отдал ее роботу. Затем проследовал в специальное помещение для дезактивации. Прошло не менее получаса, пока счетчик Гейгера не сообщил, что он может появляться в обществе других людей. Робот подал ему дезактивированную одежду, и он направился на капитанский мостик. Контролер слегка отшатнулся от него, когда он вошел. "Ладно, ладно, - саркастически сказал Гуммус-луджиль. - Я знаю, что я слегка радиоактивен. Мне нужно взять колокол, звонить и кричать: "Нечист! Нечист!" А сейчас я бы хотел послать вызов на Землю." - А... да, да! Конечно. - Контролер проплыл по воздуху к панели коммуникатора. - Куда? - Дирекция института Лагранжа. - Что... что неисправно? Вы знаете? - Да. Это не может быть случайностью. Если бы я не оказался на борту единственным человеком среди созданий с мозгом устриц, корабль был бы покинут, а конвертор разрушен. - Вы хотите сказать... Гуммус-луджиль поднял палец и одну за другой выписал им буквы: С, А, Б, О, Т, А, Ж. "Саботаж. И я хочу отыскать этого ублюдка и повесить его на его собственных кишках." Глава 2 Джон Лоренцен смотрел в окно отеля, когда пришел вызов. Он находился на пятьдесят восьмом этаже, и скоростной спуск вызывал в нем ощущение легкого головокружения. Не следовало строить на Луне такие высокие здания. Под ним, над ним, вокруг него, подобно джунглям, развертывался город, перебрасываясь гибкими мостиками с одной стройной башни к другой; он сверкал, горел, уходя за край горизонта. Белая, золотая, красная, синяя иллюминация не была непрерывной: тут и там темные пятна обозначали парки, с фонтанами огня или сверкающей воды среди ночи; но сами огни протянулись на много километров. Кито никогда не спал. Приближалась полночь, время, когда должно стартовать множество ракет. Лоренцен хотел посмотреть это зрелище: оно было знаменито во всей Солнечной системе. Он заплатил двойную цену за комнату, выходящую окном к стене космопорта, и испытывал некоторые угрызения совести-ведь платить по счету будет институт Лагранжа. Тем не менее он сделал это. Детство на заброшенной ферме в Аляске, долгие годы зубрежки в колледже - бедный студент, живущий на стипендию филантропического фонда, - потом годы в Лунной Обсерватории - он никогда не видел ничего подобного. Он не жаловался, но жизни его явно недоставало эффектных зрелищ, и теперь, собираясь углубиться в черноту космоса за пределами Солнечной системы, он хотел вначале полюбоваться полночными огнями космопорта Кито. Возможно, другого шанса сделать это у него не будет. Мягко загудел 'фон. Лоренцен вздрогнул, стыдясь своей нервности. Ему нечего опасаться. Никто не собирается его укусить. Однако его ладони стали влажными. Подойдя, он нажал кнопку. "Алло!" На экране появилось лицо. Оно явно было ему незнакомо - гладкое, полное, курносое, волосы серые, а тело кажется приземистым и крепким. Голос высокий, но не неприятный, говорит на североамериканском варианте английского. "Доктор Лоренцен?" - Да. Кто ... с кем имею честь? - В Лунаполисе все знали друг друга, поездки в Лейпорт и Гайдад-Либре были редкими. Лоренцен никак не мог привыкнуть к этому столпотворению незнакомых людей. Он не мог привыкнуть и к земной гравитации, и к изменяющейся погоде, и к разреженному холодному воздуху Эквадора. И чувствовал раздражение. - Эвери. Эдвард Эвери. Я на правительственной службе, но одновременно состою и в институте Лагранжа - нечто вроде посредника, связующего элемента между ними, я приму участие в экспедиции как психолог. Надеюсь, я не поднял вас с постели? - Нет... совсем нет. Я привык к ночной работе. Вы сейчас на Земле? - Да, и даже в Кито. - Эвери улыбнулся. - Не можем ли мы увидеться? - Я... ну, что же... сейчас? - Можно и сейчас, если вы не заняты. Может, немного выпьем и поговорим. Я в любом случае должен с вами увидеться, пока вы в городе. - Ну... хорошо, сэр. - Лоренцен встал. После медленных лет на Луне он никак не мог привыкнуть к этой земной суматохе. Он хотел бы плюнуть кому-нибудь в глаза и сказать, чтобы все примерялись к его, Лоренцена, темпу движений, но знал, что никогда этого не сделает. - Отлично. Благодарю Вас. - Эвери дал ему адрес и отключился. Низкий гул послышался в комнате. Ракеты! Лоренцен заторопился обратно к окну и увидел защитную стену космопорта, подобно краю мира, на фоне взлетных огней. Одно, два, три, дюжина металлических копий поднимались вверх в пламени и громе, а Луна холодным щитом повисла над городом - да, это стоило посмотреть. Он заказал аэротакси и надел поверх тонкого пиджака плащ. Через минуту появился коптер, повис над его балконом и выбросил лесенку. Лоренцен вышел, чувствуя, несмотря на плащ, ночную прохладу, сел в такси и набрал нужный адрес. - Dos solarios y cincuenta centos, por favor.(испан.) (Два солара и пятьдесят центов, пожалуйста.) Механический голос почему-то заставил его смутиться; он едва не извинился, просовывая банкноту в десять соларов в прорезь. Автопилот вернул ему сдачу, и аэротакси взмыло в небо. Они опустились на крышу другого отеля - очевидно, Эвери не жил постоянно в Кито. Лоренцен спустился на указанный этаж. "Лоренцен", - сказал он перед дверью, она открылась. Он вошел в переднюю, отдал плащ роботу и был встречен самим Эвери. Да, психолог был маленького роста. Лоренцен глядел на него сверху вниз, когда они пожимали друг другу руки. Он подумал, что Эвери по крайней мере вдвое старше его. Эвери в свою очередь рассматривал гостя: высокий тощий молодой человек, не знающий, куда девать свои ноги, с коротко подстриженными коричневыми волосами, серыми глазами, грубоватыми невзрачными чертами лица, покрытого ровным лунным загаром. - Очень рад видеть вас, доктор Лоренцен. Эвери выглядел виновато и понизил свой голос до шепота. - К сожалению, я не могу предложить вам сейчас выпить. Здесь другой участник экспедиции, он пришел по делу... марсианин, понимаете... - А? - Лоренцен остановил себя вовремя. Он не знал, нравится ли ему иметь в качестве коллеги по экспедиции марсианина, но сейчас было уже слишком поздно. Они вошли в гостиную. Третий человек сидел там и не поднялся им навстречу. Он тоже был высоким и стройным, но жесткость его лица ничуть не смягчалась строгим черным костюмом ноучианской секты; лицо его все состояло из углов; у него были выдающиеся вперед нос и подбородок, коротко остриженные черные волосы. - Джоаб Торнтон - Джон Лоренцен - прошу садиться. - Эвери сел в кресло. Торнтон сидел, выпрямившись, на краю своего, очевидно, не одобряя мебели, которая принимала форму садящегося в нее. - Доктор Торнтон физик - радиация и оптика - в университете Нового Сиона, - объяснил Эвери. - Доктор Лоренцен с обсерватории Лунаполиса. Вы оба, джентльмены, отправляетесь с нами в составе экспедиции института Лагранжа. Теперь вы знакомы, - он попытался улыбнуться. - Торнтон - не мог ли я слышать ваше имя в связи с фотографированием в х-лучах? - спросил Лоренцен. - Мы использовали некоторые ваши результаты при изучении жесткого излучения звезд. Очень ценные результаты. - Благодарю вас, - тонкие губы марсианина изогнулись в подобии улыбки. - Но хвалить нужно не меня, а господа. - На это ничего нельзя было ответить. - Прошу меня извинить, - он повернулся к Эвери. - Я хочу покончить с одним делом; мне сказали, что вы представитель администрации экспедиции. Я просмотрел список участников экспедиции. Среди них есть инженер, по имени Роберт Янг. Его религия - если это можно так назвать - новое христианство. - Гм... да, - Эвери опустил глаза. - Я знаю, что ваша секта в натянутых отношениях с этой религией, но... - В натянутых отношениях! - жилка пульсировала на виске Торнтона. - Новые христиане заставили нас эмигрировать на Марс, когда находились у власти! Это они исказили нашу религиозную доктрину, пока все реформисты не стали презираемы повсеместно. Это они вовлекли нас в войну с Венерой (не совсем так, подумал Лоренцен, частично эта война была следствием борьбы за власть, частично же ее организовали земные психомеды, которые хотели заставить своих хозяев сражаться не на живот, а на смерть). Это они по-прежнему клевещут на нас. * * * Если Янг участвует в экспедиции, я не участвую. Это все. - Ну, ну... - Эвери провел рукой по волосам беспомощным жестом. - Я сожалею, что так получилось ... - Эти идиоты в правительстве, которые подбирали штаты экспедиции, должны были подумать об этом с самого начала. - Вы не считаете... - Нет, не считаю. У вас есть два дня, в течение которых вы должны будете сообщить мне, что Янг не принимает участия; иначе я отправляю багаж на Марс. Торнтон встал. "Я сожалею, что мне приходится быть таким резким, - закончил он, - но это необходимо. Поговорите обо мне с дирекцией. А сейчас я лучше пойду. - Он пожал Лоренцену руку. - Рад знакомству с вами, сэр. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся в лучших условиях. Я хотел бы обсудить с вами исследования X-лучей." Когда он вышел, Эвери шумно вздохнул. "Как вы насчет выпивки? Я в ней страшно нуждаюсь. Что за несчастье!" - С разумной точки зрения, - осторожно сказал Лоренцен, - он прав. Если эти двое окажутся на корабле, может произойти убийство. - Конечно. - Эвери достал микрофон из ручки кресла и сделал заказ. Повернулся к гостю: Не понимаю, как могла произойти подобная ошибка. Но это меня не удивляет. Кажется, над всем проектом тяготеет какое-то проклятие. Все идет не так, как нужно. Мы уже на год отстаем от намеченного графика, и стоимость проекта вдвое превысила первоначальную. Появился столик на колесах с двумя порциями виски и содовой водой. Он остановился перед ними. Эвери схватил стакан и жадно отпил. "Янгу придется остаться, - сказал он.Он всего лишь инженер, таких сколько угодно. А мы нуждаемся в физике ранга Торнтона." - Странно, - сказал Лоренцен, - что человек с таким умом - он один из лучших математиков, вы, должно быть знаете, - может быть... сектантом. - Ничего странного, - Эвери угрюмо отхлебнул виски.Человеческий мозг - удивительная штука. Он может одновременно верить в дюжину взаимно противоречивых вещей. Мало кто из людей вообще умеет мыслить; те, кто умеет, делают это лишь поверхностью мозга. Остальное - условные рефлексы и рационализация тысяч подсознательных страхов, ненависти и желаний. Мы в конце концов постигнем науку о человеке - подлинную науку; мы в конце концов научимся учить детей. Но на это нужно очень и очень много времени. Слишком много безумного в человеческой истории и во всем устройстве человеческого общества. - Ну... - Лоренцен неловко повернулся, - согласен с вами, сэр. Но... перейдем к делу. Вы хотели видеть меня... - Только для выпивки и разговора, - сказал Эвери. - Я обязан знать членов экипажа лучше, чем они сами себя знают. Но на это тоже нужно время. - Когда я согласился участвовать в экспедиции, вы получили мои психотесты, - сказал Лоренцен. Он покраснел. - Разве этого не достаточно? - Нет. Тесты - это лишь собрание отдельных черт, уменьшенных профилей и чисел. Я же должен знать вас как человеческое существо, Джон. Я вовсе не любопытствую. Я хотел бы, чтобы мы стали друзьями. - Ладно. - Лоренцен сделал большой глоток. - Начинайте. - Никаких вопросов. Это не обследование. Всего лишь беседа. - Эвери вновь вздохнул. - Боже, я бы уже хотел очутиться в космосе! Вы не представляете себе, каким неудачным было это дело с самого начала. Если бы наш друг Торнтон знал все детали, он бы определенно решил, что божья воля не пускает людей в Троас. Возможно, он был бы прав. Иногда я поражаюсь. - Первая экспедиция вернулась. - Это не была экспедиция Лагранжа. Это была астрономическая экспедиция, исследовавшая скопление Геркулеса.Изучая звезды Лагранжа, они обнаружили систему Троас-Илиум и провели из космоса кое-какие наблюдения, в частности сфотографировали планету, но не приземлялись. Первая настоящая экспедиция Лагранжа не вернулась. Наступило молчание. За широким окном комнаты город сверкал во тьме разноцветными огнями. - И мы, - сказал наконец Лоренцен, - вторая экспедиция. - Да. И с самого начала все шло плохо. Я расскажу вам. Вначале институт потратил три года на сбор средств. Затем последовали невероятные перемещения в администрации института. Затем началось строительство корабля - купить сразу его не удалось, строили по частям в разных местах. И все время были помехи и задержки. Эта деталь непригодна, эту нужно улучшить. Время строительства затягивалось, стоимость все возрастала. Наконец - это тайна, но вы все равно должны ее знать - был случай саботажа. Главный конвертор вышел из повиновения при первом же испытании. Только один человек, сохранивший хладнокровие, спас его от полного уничтожения. После этого штрафы и задержки истощили средства Института, пришлось сделать еще один перерыв для сбора средств. Это было нелегко: безразличие общественного мнения ко всему замыслу росло с каждой неудачей. Теперь все готово. Есть, кажется, кое-какие неполадки - сегодняшняя ночная беседа - маленький образец этого, - но в целом готово. - Эвери покачал головой. - К счастью, директор Института, и капитан Гамильтон, и кое-кто еще оказались достаточно упорными. Обычные люди отступили бы уже много лет назад. - Много лет... да, ведь со времени исчезновения первой экспедиции прошло семь лет, не так ли? - спросил Лоренцен. - Да, и пять лет с начала подготовки этой экспедиции. - Кто... кто же оказался саботажником? - Никто не знает. Может быть, какая - нибудь из фанатичных групп со своими собственными разрушительными мотивами. Теперь их так много развелось, вы знаете. Или, может быть... но нет, это слишком фантастично. Я готов скорее поверить, что второй экспедиции Института Лагранжа просто не везет, и хотел бы, чтобы эта полоса невезения прошла. - А первая экспедиция? - мягко спросил Лоренцен. - Не знаю. Да и кто знает? Это как раз один из тех вопросов, на которые мы должны найти ответ. Некоторое время они сидели молча. Невысказанный обмен мыслями происходил между ними. П_о_х_о_ж_е, ч_т_о к_т_о-т_о н_е х_о_ч_е_т, ч_т_о_б_ы э_к_с_п_е_д_и_ц_и_я н_а Т_р_о_а_с с_о_с_т_о_я_л_а_с_ь. Н_о к_т_о, и п_о_ч_е_м_у, и к_а_к? М_ы, в_о_з_м_о_ж_н_о, н_а_й_д_е_м о_т_в_е_т. Н_о н_а_м х_о_т_е_л_о_с_ь б_ы в_е_р_н_у_т_ь_с_я с н_и_м. А п_е_р_в_а_я э_к_с_п_е_д_и_ц_и_я, о_с_н_а_щ_е_н_н_а_я н_е х_у_ж_е, с н_е м_е_н_е_е с_и_л_ь_н_ы_м э_к_и_п_а_ж_е_м, н_е в_е_р_н_у_л_а_с_ь. Глава 3. "Межзвездные расстояния перестали быть непреодолимым препятствием после открытия искривленного пространства. Теперь требуется ненамного больше времени и энергии, чтобы преодолеть расстояние в 100 000 световых лет, чем для путешествия в один световой год. Как естественный результат после того, как были посещены ближайшие звезды, исследователи из Солнечной системы устремились к самым интересным объектам Галактики, хотя многие из них были очень далеко, и игнорировали миллионы более близких, но обычных звезд. За двадцать два года, прошедшие после первой экспедиции к Альфа Центавра, были посещены сотни звезд. И если надежда открыть землеподобную планету, пригодную для колонизации, постепенно слабела, ученые были вознаграждены обильными новыми сведениями. Первая экспедиция к скоплению Геркулеса была чисто астрономической, ее участники интересовались только астрофизикой скопления - тесной группы из миллионов звезд с окружающим пространством, сравнительно чистым от пыли и газов. Но облетая двойную звезду Лагранжа, наблюдатели открыли планету и исследовали ее. Она оказалась двойной планетой, причем больший элемент системы был подобен Земле. В соответствии со своей троянской позицией он был назван Троасом, а меньший компонент - Илиумом. Из-за отсутствия средств для посадки экспедиция ограничилась наблюдениями из космоса..." Лоренцен со вздохом опустил текст. Он заранее знал это. Спектографические данные об атмосфере, да, наблюдалась растительность, по-видимому, содержащая хлорофил. Расчеты массы и поверхностного тяготения. Измерения температуры подтверждали то, что показывала карта: мир в объятиях льда, но экваториальные районы, хотя и прохладные, с климатом, насыщенным снегом и бурями, но знающие и расцвет лета. Мир, где, возможно, люди смогут ходить без скафандров, где они смогут пустить корни, построить себе дома. Семь миллиардов человек, битком набивших Солнечную систему, требовали нового места для жизни. И в течение своей жизни Лоренцен был свидетелем того, как эта мечта умирала. Можно было предвидеть это, конечно, но никто не верил, пока один корабли за другим не возвращались домой, покрытые межзвездной пылью, с изуродованными бортами, с одним и тем же сообщением. В Галактике были мириады планет, но ни одной, где бы человек мог пустить корни. Земная жизнь - это такое равновесие химических, физических и экологических факторов, большинство из которых возникло вследствие геологических и эволюционных случайностей, и вероятность найти мир, где человек мог бы жить в естественной среде, меньше, чем можно себе представить. Во-первых, нужно найти кислородную атмосферу, нужный уровень радиациии, температуры, тяготение, не слишком маленькое, чтобы удержать атмосферу, и не слишком большое, чтобы не раздавить человеческое тело. Одно это отсеивает большинство планет: остается не более одного процента. Во-вторых, вступают в действие биологические факторы. Нужна растительность, съедобная для людей, трава, которую могли бы есть домашние животные; а трава не может расти без огромного количества других форм жизни, большинство из которых является микроскопическими: захватывающие кислород бактерии, сапрофиты, гнилостные бактерии - а их нельзя просто переместить в новый мир, поскольку они, в свою очередь, зависят от других жизненных форм. Надо предоставить им экологический фон, на котором они смогли бы существовать. Миллионы лет самостоятельной эволюции производили местную жизнь, которая либо была несъедобной, либо чистым ядом для земных организмов. Марс, Венера, спутники Юпитера были колонизированы, да, но это потребовало огромных расходов и происходило из-за особых целей - шахты, содержание преступников, бегство от двухсотлетней войны и тирании. Но система защитных куполов и резервуаров для выращивания пищи никогда не сможет прокормить много людей, как бы вы ни старались. Теперь, когда перед человечеством открылись звезды, никто не хотел жить на планете - аде. В денежных терминах - ибо всякая экспедиция требовала денег - за такие планеты не платят. Несколько планет можно было колонизовать. Но там оказались болезни, к которым у человека не было иммунитета, а это значило, что погибнет не менее девяноста процентов всей колонии, прежде чем будут найдены нужные сыворотки и вакцины (умирающий экипаж "Магеллана", возвратившийся с Сириуса, успел передать по радио свой трагический рапорт, прежде чем направил корабль на Солнце). Или на планете были туземцы, со своей собственной технологией, ненамного уступавшей нашей. Они сопротивлялись бы вторжению, а логика межзвездных завоеваний отвратительна. Сопоставление стоимости посылки колонистов и их создания условий для жизни ( материальные ресурсы, кровь, пот и слезы) с ожидаемыми выгодами (несколько миллионов человек получали землю, со временем они могли бы направлять торговые корабли к Солнцу) было неутешительным. Завоевание теоретически возможно, но война истощила бы человечество, большая часть которого все еще страдала от голода. Хотели: земноподобную планету, пригодную для жизни, но населенную, не имеющую болезней, достаточно богатую, чтобы содержать колонистов без помощи с Земли. Получили: ничего. Лоренцен вспомнил волну возбуждения, поднявшуюся вслед за возвращением экспедиции из скопления Геркулеса. Он был тогда еще мальчиком, это было за год до того, как он отправился в политехническую школу в Рио; но и он в зимнюю аляскинскую ночь всматривался в холодное высокомерие звезд. Был оснащен "Да Гама" и исчез в космических просторах. Прошло два года, и люди устало вздохнули от умирающей надежды. Убиты туземцами или микробами, проглочены внезапно расступившейся поверхностью, заморожены внезапным штормом с ледяного севера - кто знает? Кто осмелится гадать? Теперь мало кто говорит о Новой Земле; больше не публикуются, как раньше, утопические трактаты о новом старте человечества; все больше и больше людей обращало свои взгляды к Земле, понимая, что это их единственный дом и единственная надежда на все времена. "Две ласточки не делают лета... Статистически неадекватная выборка... Статистически несомненно, что где-то должно быть..." Но фонды на исследования сокращались на каждой сессии Парламента. Все больше огромных межзвездных кораблей повисли во тьме около Земли, в то время как их капитаны разыскивали средства. И когда институт Лагранжа захотел на свои средства приобрести один из таких кораблей, он не смог этого сделать, всегда находились разные причины. Сожалею, но мы хотим сохранить его; как только найдем средства, мы попытаемся осуществить свой собственный план... Сожалею, но корабль уже сдан напрокат: через два месяца отправляется с ксенобиологической экспедицией к Тау Кита... Сожалею, но мы собираемся занять его межпланетным фрахтом... Сожалею." "Генри Хадсон" должен был быть построен с самого начала. Египтяне плавали до Пунта и легко могли двигаться дальше; с небольшими усовершенствованиями их корабли достигли бы Индии. Древние греки построили игрушечную паровую турбину, но вокруг было слишком много дешевой рабской силы, чтобы строить турбину всерьез. Римляне печатали карты, но не перенесли это на книги. Арабы создали алгебру, но изменили ей ради теологии. Человека никогда серьезно не интересовало то, в чем он по-настоящему не нуждался. Общество должно ощутить реальную потребность в чем-нибудь, тогда это будет сделано. Стремление к межзвездным путешествиям умирало. Глава 4 Солнце осталось позади в двух миллиардах километров и превратилось в яркую звезду, когда они перешли в искривленное пространство. Машины взревели, вырабатывая мощность, необходимую для производства омега-эффекта. Раздалось пронзительное жужжание: корабль и его экипаж поднимались по энергетическим уровням; атомы переделывались по недираковым матрицам. Затем наступила тишина, спокойствие, на экранах была абсолютная чернота. Это было как бесконечное падение в ничто. Корабль не ускорялся, не вращался, ибо не было ничего, относительно чего можно было замерить его движение: в продолжение всего путешествия в искривленном пространстве корабль был иррелевантен к нашей четырехмерной вселенной. Вес вернулся, как только внешняя оболочка корабля стала вращаться вокруг внутренней, но Лоренцен по-прежнему чувствовал себя больным: он с трудом выносил состояние свободного падения. Теперь ничего не оставалось, как спокойно ждать в течение месяца или около того, пока они доберутся до звезды Лагранжа. Дни проходили, разделенные на часы и не отмеченные никакими изменениями; все они теперь только ждали, зажатые в пустоте без времени и пространства. Пятьдесят человек, космонавты и ученые, разъедаемые пустотой проходящих часов и задающие себе вопрос, что ждет их на выходе из искривленного пространства. На пятый день Лоренцен и Тецуо Хидеки направились в главную кают-компанию. Манчжурец был химиком-органиком: маленький, хрупкий, вежливый человек в свободном костюме, робеющий перед людьми и отлично знающий свое дело. Лоренцен подумал, что Хидеки соорудил между собой и остальным миром барьер из своих испытательных пробирок и анализаторов, но ему нравился азиат. Я в_е_д_ь с_д_е_л_а_л т_о ж_е с_а_м_о_е. Я и_д_у р_я_д_о_м с л_ю_д_ь_м_и, н о в г_л_у_б_и_н_е д_у_ш_и б_о_ю_с_ь и_х. - ... но почему нельзя сказать, что путешествие на Лагранж занимает месяц? Ведь именно столько мы проведем на борту корабля. И именно столько времени пройдет для наблюдателя на Лагранже или в Солнечной системе с момента нашего вхождения в искривленное пространство до момента выхода. - Не совсем, - сказал Лоренцен. - Математика утверждает, что бессмысленно сопоставлять время в обычном и искривленном пространстве. Оно не аналогично времени в классической относительности мира. В уравнениях омега - эффекта t и t1 - совершенно различные выражения, разные измерения; их абсолютная величина одинакова, но содержание совершенно различное. Дело в том, что в искривленном пространстве, как бы далеко вы ни направлялись, пройдет одно и то же время - так как кривизна пространства имеет бесконечно огромный радиус, мы фактически лишаем термин "скорость" смысла в этом мире. - Он пожал плечами. - Я не претендую на исчерпывающее понимание всей теории. Едва ли найдется десять человек, которые понимают ее. - Это ваше первое межзвездное путешествие, Джон? - Да. Раньше я никогда не бывал дальше Луны. - А я никогда не покидал Землю. Я знаю, что капитан Гамильтон и группа инженеров - единственные люди на борту, у которых есть опыт межзвездных полетов. - Хидеки выглядел испуганным. - Очень много странного в этом путешествии. Я никогда и не слышал о столь пестром экипаже. - Н... н... нет, - Лоренцен подумал, что ничего не знает об этом. Правда, на корабле уже происходили стычки, которые Эвери не очень успешно предотвращал. - Но, думаю, Институт знал, что делал. Ведь осталось так много людей с сумасшедшими взглядами со времен войны и Перерыва. Политические фанатики, религиозные фанатики... - его голос стих. - Я надеюсь, вы поддерживаете правительство Солнечной системы? - Конечно. Мне могут не нравиться некоторые его действия, но оно умеет находить компромисс между многими элементами и оно демократично. Без него мы не выжили бы. Оно единственное, что удерживает нас от возвращения к анархии и тирании. - Вы правы, - сказал Хидеки. - Война - чудовище, мой народ знает это. - В его глазах была чернота отчаяния. Лоренцен задал себе вопрос, о чем он думает: об империи Монгку, уничтоженной Марсом, или мысли его идут еще дальше в прошлое, к любимым утраченным островам Японии и к четвертой мировой войне, которая пустила эти острова на дно моря. Они вошли в кают - компанию и остановились, чтобы посмотреть, кто в ней находится. Это была большая низкая комната, ее мебель и мягкое освещение составляли контраст к безличной металлической резкости остальных помещений корабля; впрочем кают - компания производила впечатление голой. У Института не было ни времени, ни денег, чтобы украсить ее получше. "Им бы следовало найти время, - подумал Лоренцен. - Нервы человека становятся тонкими между звездами, Люди нуждаются в фресках, в баре, в камине, полном пылающих поленьев. Они нуждаются в доме." Эвери и Гуммус-луджиль, корабельные фанаты шахмат, нависли над доской. Мигель Фернандес, геолог-уругваец, маленький смуглый красивый молодой человек, дергал струны гитары. Рядом с ним сидел Джоаб Торнтон, читая свою библию, - нет, на этот раз это был Мильтон, и на аскетическом лице марсианина было любопытное отсутствие экстаза. Лоренцен, на досуге занимавшийся скульптурой, подумал, что у Торнтона очень интересное лицо из сплошных углов и морщин и что ему хочется когда-нибудь изготовить его портрет. Гуммус-луджиль поднял голову и увидел вновь вошедших. Это был темнокожий приземистый человек с широким лицом и курносым носом, в расстегнутой рубашке видна была волосатая грудь. "Привет!" - радушно сказал он. - Привет! - ответил Лоренцен. Ему нравился турок. Гуммус-луджиль прошел тяжелый жизненный путь. Это заметно по нему: он бывает груб, догматичен и не видит пользы в литературе; но мозг его работает хорошо. Они с Лоренценом в течении нескольких вахт обсуждали политику, аналитическую философию и шансы команды Академии выиграть первенство по метеорному поло в этом году. - Кто выигрывает? - Боюсь, что этот недоносок. Эвери передвинул своего слона. "Гардэ королеве", - сказал он почти извиняющимся голосом. - Что? А, да... да... посмотрим... - Гуммус-луджиль нахмурился. - Кажется, это будет стоить мне коня. Ладно. - Он сделал ход. Эвери не тронул коня, но взял ладьей пешку. "Мат в ... пять ходов, - сказал он. - Будете сопротивляться?" - Что? - Гуммус-луджиль лихорадочно изучал доску. Пальцы Фернандеса извлекли громкий аккорд. - Видите... вот так... и так... потом так... - Черт побери, прекратите этот грохот! - выпалил Гуммус-луджиль. - Как я могу при этом сосредоточиться? - Фернандес вспыхнул. "У меня столько же прав..." Гуммус-луджиль оскалил зубы. "Если бы вы играли, было бы еще ничего, - насмешливо сказал он. - Но вы тянете кота за хвост, засоня". - Эй, Кемаль, полегче, - Эвери выглядел встревоженным. Ко всеобщему удивлению, Торнтон принял сторону инженера. "Здесь должно быть место мира и спокойствия, - отрезал он. - Почему бы вам не поиграть в спальне, сеньор Фернандес?" - Там пришедшие с вахты, они спят, - ответил уругваец. Он встал, сжимая кулаки. - И если вы думаете, что можете диктовать остальным... Лоренцен отступил, чувствуя беспомощное замешательство, которое всегда вызывали в нем споры. Он пытался сказать что-то, но язык, казалось, распух у него во рту. Именно этот момент выбрал для появления Фридрих фон Остен. Он стоял у дальнего входа, слегка покачиваясь. Было хорошо известно, что он сумел протащить на борт ящик виски. Он не был алкоголиком, но на борту нет женщин, а не может же он все время чистить свои любимые ружья. Солдат-наемник из руин Европы - даже если он окончил Солнечную Академию, хорошо проявил себя в Патруле и назначен главным оружейником экспедиции - не имеет других интересов. - Что происходить? - спросил он. - Не ваше чертово дело! - ответил Гуммус-луджиль. Им часто приходилось работать вместе, но они не выносили друг друга. Это естественно для двух одинаково высокомерных людей. - Тогда я делать это свой чертово дело, - фон Остен сделал шаг вперед, расправив широкие плечи, его рыжая борода встала дыбом, широкое, покрытое рубцами лицо покраснело. - Фи опять смеетесь над Мигелем? - Я могу и сам позаботиться о себе, - довольно спокойно сказал Фернандес. - И вы, и этот пуританский святоша можете не вмешиваться. Торнтон прикусил губу. "Я еще поговорю с вами о святошах", - сказал он, тоже вставая. Фернандес дико посмотрел на него. Все знали, что его семья с материнской стороны была вырезана во время Себастианского восстания столетие назад; Эвери предупредил всех, чтобы об этом не упоминали. - Джоаб, - правительственный чиновник заторопился к марсианину, размахивая руками. - Полегче, джентльмены, прошу вас... - Если бы все идиоты с разжиженными алкоголем мозгами занимались только своими делами... - начал Гуммус-луджиль. - Разве это не наше чертово дело? - закричал фон Остен. - Мы есть z_u_s_a_m_m_e_n - вместе, и вас надо отдать один день в Патруль с его дисциплина... "Он говорит правду, но неподходящими словами и в неподходящий момент, - подумал Лоренцен. - Он совершенно прав, но от этого не становится менее непереносимым." - Послушайте... - он открыл рот, но заикание, которое всегда наступало у него в момент возбуждения, помешало продолжать. Гуммус-луджиль сделал короткий шаг к немцу. "Если вы выйдете со мной на минутку, мы поговорим об этом", - сказал он. - Д_ж_е_н_т_л_ь_м_е_н_ы! - вопил Эвери. - Это кто джентльмены, они? - спросил Торнтон. - Und du kannst auch herausgehen! [Ты тоже можешь выйти! (нем.)] - взревел фон Остен, поворачиваясь к нему. - Никто не посмеет оскорбить меня! - прокричал Фернандес. Его маленькое жилистое тело сжалось для нападения. - Убирайся с дороги, засоня! - сказал Гуммус-луджиль. Фернандес издал звук, похожий на рыдание, и прыгнул к нему. Турок удивленно отшатнулся. Когда кулак задел его щеку, он, в свою очередь, ударил, и Фернандес отлетел назад. Фон Остен взревел и бросился на Гуммус-луджиля. "Дайте руку, - прохрипел Эвери. - Помогите разнять их!" - Он тащил за собой Торнтона. Марсианин схватил фон Остена за руку. Немец ударил его по ноге. Торнтон сжал губы, чтобы удержать крик боли, и пытался схватить своего противника. Гуммус-луджиль стоял на месте тяжело дыша. - Что здесь происходит? Все обернулись на эти слова. В дверях стоял капитан Гамильтон. Это был высокий человек, крепкого телосложения, с тяжелыми чертами лица, с густыми серыми волосами над удлиненным лицом. Он был одет в голубой мундир Патрульного отряда, резервистом которого являлся. Одежда сидела на нем с математической правильностью. Обычно тихий голос стал непривычно резким, а серые глаза, как холодным железом, пронзали всех. - Мне казалось, что я слышу звуки ссоры. - Все отодвинулись друг от друга, угрюмо поглядывая на него, но избегая встретиться с ним глазами. Он долго стоял неподвижно, глядя на них с открытым презрением. Лоренцен постарался сжаться. Но в глубине души он спрашивал себя, насколько это выражение отражает действительное мнение капитана. Гамильтон был сторонником строгой дисциплины и педантом, он прошел специальную психологическую подготовку, чтобы справиться со всеми страхами и комплексами, связанными с его ролью. Но он не превратился в машину. В Канаде у него были дом и внуки, он увлекался садоводством. Он вовсе не внушал антипатию, когда... - У всех у вас есть университетские степени, - капитан теперь говорил совершенно спокойно. - Вы образованные люди, ученые и технические специалисты. Мне говорили, что вы представляете верх интеллекта Солнечной системы. Если это действительно так, то да поможет нам бог! Ответа не было. - Я полагаю, вы знаете, что наша экспедиция опасна,продолжал Гамильтон. - Я знаю также, что вам говорили о судьбе первой экспедиции на Троас. Она не вернулась. Мне кажется, что на нас ложится определенная ответственность: мы должны действовать, как сплоченный отряд, чтобы выжить и победить то, что погубило первую экспедицию. Похоже, что вы этой ответственности не ощущаете. Он нахмурился. "По-видимому, вы, ученые, также думаете, что я всего лишь пилот. Я только извозчик, который должен доставить вас на Троас и обратно. Если вы так считаете, советую вам вновь прочесть устав экспедиции - надеюсь, вы умеете читать. Я отвечаю за безопасность всего корабля, включая ваши жизни. Да поможет мне бог. Это означает, что я здесь хозяин. С того момента, как вы прошли через люк корабля на Земле, до вашего выхода из него снова на Земле я здесь единственный хозяин. Я не дам и плевка за того, кто забудет об этом или кто попытается ослушаться меня. Достаточно уже того, что тут произошла ссора, а их не должно быть. Вы все проведете сутки в тюремном помещении - без пищи. Может, это научит вас лучшим манерам." - Но я не... - прошептал Хидеки. - Вот именно, - отрезал Гамильтон. - Я хочу, чтобы каждый человек на борту считал предотвращение таких конфликтов своим долгом. Если ваши жизни, жизни ваших товарищей для вас ничего не значат, может, вас научат пустые желудки. - Но я пытался... - завопил Эвери. - И не сумели. Вы будете подвергнуты аресту за некомпетентность, мистер Эвери. Это ваша обязанность устранять такие конфликты. А теперь-марш! Они двинулись. Никто не сказал ни слова. Немного позже Хидеки во тьме тюремного помещения прошептал: "Плохо. Что он о себе думает? Что он бог всемогущий?" Лоренцен пожал плечами. Благодаря своему темпераменту он уже успокоился. "Он капитан." - Но если он будет продолжать в том же духе, все его возненавидят. - Я думаю, что он достаточно взвешивает свои поступки. Может, этого он и добивается. Еще позже, лежа во тьме на жесткой узкой койке, Лоренцен размышлял, почему же все идет так плохо. Эвери разговаривал со всеми, консультировал, старался, чтобы страх и ненависть каждого не обернулись против остальных. Но ему не удалось. Некомпетентность! Может, это и есть проклятие, тяготеющее над экспедицией Лагранжа. Глава 5 Небо - невероятное. Двойная звезда в центре огромного скопления - двойной костер. Лагранж I казался таким же ярким, как Солнце, хотя на самом деле был вполовину менее ярким. Его сине-зеленый диск окружал сверхъестественный ореол короны и зодиакального света. Когда этот свет пропустили через фильтры, стали видны огромные протуберанцы на краю диска. Лагранж II, втрое меньше Солнца по угловому диаметру, но равный ему по яркости, был насыщенного оранжево-красного цвета, как кусок раскаленного угля, висящий в небе. Когда свет обеих звезд проникал через иллюминаторы в затемненные каюты, лица людей приобретали неземной цвет, они казались изменившимися. Звезды были такими яркими, что некоторые из них можно было видеть и сквозь дымку света двойной звезды Лагранж. С противоположной, затененной стороны корабля небо становилось черным бархатом, усеянным звездами-огромными немигающими бриллиантами, горящими и горящими, собираясь в милиарды; их скопление сверкало так ярко, как никогда на бывает на земном небе. Грустно думать, что их свет, видимый сейчас на Земле, покинул звезды, когда люди еще жили в пещерах# свет, который сейчас исходит от них, будет виден на Земле в немыслимом будущем, когда там, возможно, не останется ни одного человека. "Хадсон" кружил над Троасом в четырех тысячах километров от поверхности планеты. Спутник Троаса, Илиум, выглядел вчетверо больше Луны, наблюдаемой с Земли. Диск его мерцал под тонкой атмосферой, и резкие пятна мертвых морей испещряли поверхность Старый мир, где нет места для колонистов; но он будет богатым источником минералов для людей на Троасе. Эта планета огромным шаром повисла в иллюминаторах, заполняя около половины небосвода. Видна была атмосфера вокруг нее, облака и бури, день и ночь. Ледяные шапки, закрывавшие треть ее поверхности, ослепительно сверкали; океаны голубого цвета, на которых непрекращающиеся ветры поднимали миллионы увенчанных пеной волн, фокусировали свет одного их солнц в слепящих точках. Видны были острова и один большой континент, его южный и северный концы были покрыты льдом, лед простирался на запад и на восток вокруг всей планеты. Зеленая полоса вокруг экватора по мере приближения к полюсам темнела и становилась коричневой. На ней, как серебряные нити, вились реки и озера. Высокий горный хребет - смесь яркого света и теней - проходил через весь континент. Полдюжины людей в корабельной обсерватории висели в невесомости и молчали. Мигающий свет двух солнц отражался в металле их инструментов. Предполагалось, что они будут сопоставлять результаты своих наблюдений, но никто не хотел говорить: наблюдаемая картина внушала им благоговейный трепет. - Ну? - произнес наконец Гамильтон. - Что вы обнаружили? - В сущности... - Лоренцен сглотнул. Пилюли от космической болезни несколько помогли ему, но он все еще чувствовал слабость, он мечтал о весе и свежем воздухе. - В сущности, мы только подтвердили наблюдения астрономической экспедиции к Геркулесу. Масса планеты, расстояние, атмосфера,температура - да, зелень внизу, несомненно, имеет в спектре поглощения полосу хлорофилла. - А признаки жизни? - О, да, но лишь немного. Видны не только растения, но и животные, большие стада. Я получил хорошие фотографии. - Лоренцен покачал головой. - Однако ни следа "Да Гамы". Мы наблюдаем уже в течение двух планетных дней и, несомненно, заметили бы их посадочные шлюпки или остатки покинутого лагеря. Но ничего нет. - Может, они приземлились на Сестре, а тут попали в беду? - Кристофер Умфандума, биолог-африканец, жестом указал на безжизненное лицо Илиума. - Нет, - ответил Гамильтон. - Правила подобных экспедиций требуют, чтобы корабль вначале приземлялся на той планете, которая является целью экспедиции. Если по каким-либо причинам они вынуждены покинуть планету, то оставляют условный знак, хорошо видимый из космоса. Мы, конечно, проверим и Сестру, но я убежден, что катастрофа произошла на Старшем. Сестра слишком типична, она похожа на Марс; в таком месте ничего не может случиться с хорошо подготовленным космонавтом. - А другие планеты этой системы? - спросил Хидеки. - Может, на них... - Нет, их здесь вообще нет. Всего лишь небольшая группа астероидов в другой троянской позиции. Теория образования планет и условия стабильности их орбит запрещают здесь появление небесных тел. Вы, очевидно, знаете, что и Старший не имеет подлинной троянской стабильности. Планета двойной звезды вообще не может иметь ее: пропорция масс компонентов двойной звезды слишком мала для этого. Квазистабильность орбиты Старшего объясняется лишь влиянием массы Сестры. Правда, на шкале человеческой истории эта разница не заметна. Нет, здесь не может быть другой планеты. - Но, возможно, - очень мягко возразил Эвери, - экспедиция покинула Троас в хорошем состоянии и пропала на пути домой. Гамильтон фыркнул. "Ничего не может случиться с кораблем в искривленном пространстве. Нет, внизу, - его глубоко посаженные глаза взглянули на планету, - внизу, на Старшем, что-то произошло с ними. Но почему нет ни следа? "Да Гама" по-прежнему должен был находиться на орбите. А на поверхности были бы видны посадочные шлюпки. Неужели они утонули в океане? - Но почему? - спросил Эвери. - Кто мог сделать это? - Здесь нет и следа разумной жизни, я уже говорил, - устало сказал Лоренцен. - На таком расстоянии наши телескопы разглядели бы все: от города до соломенной хижины. - Может, они не строят хижин, - сказал Эвери. Его лицо было задумчиво. - Замолчите, - приказал Гамильтон. - Вам вообще здесь нечего делать. Это картографическое помещение. Хидеки вздрогнул. "Как там внизу холодно!" - Не совсем, - сказал Фернандес. - Вокруг экватора климат подобен земному в районе, допустим, Норвегии или штата Мэн. И вы можете заметить, что деревья и трава простираются до самых болот у основания ледников. Ледниковые периоды никогда не были такими безжизненными, как считают многие: в плейстоцене Земля была полна животной жизни; именно из-за ухудшения охоты после отступления ледников человечество вынуждено было перейти к земледелию, оседлости и стало цивилизованным. Эти ледники, несомненно, отступают: я отчетливо вижу на фотографиях морены. Когда мы сядем и тщательно изучим обстановку, вы будете поражены, как быстро Старший развивает свои тропические районы. Эта область на экваторе насчитывает, вероятно, несколько сот лет. С точки зрения геологии - ничто. - Он щелкнул пальцами и улыбнулся. - Е с л и мы сядем, - сказал Гамильтон. - Когда вы получите карты всей поверхности, Лоренцен? - Гм... через неделю, возможно. Но разве мы будем так долго ждать? - Будем. Мне нужна общая карта планеты, в масштабе один к миллиону, и достаточно карт отдельных районов экваториальной зоны, где мы приземлимся - допустим, на пять градусов по обе стороны от экватора, - в масштабе один к десяти тысячам. Напечатайте по пятьдесят копий каждой карты. Начальный меридиан проведете через северный магнитный полюс: можете послать робофлайер для определения полюса. Лоренцен про себя тяжело вздохнул. Он будет пользоваться картографической машиной, но все равно работа предстояла невеселая. - Я возьму шлюпку и несколько человек и отправлюсь поближе взглянуть на Сестру, - продолжал Гамильтон. - Не то, чтобы я надеялся там что=то обнаружить, но ... - Внезапно он улыбнулся. - Вы можете называть выдающиеся особенности рельефа там, внизу, как вам понравится, но ради бога не будьте похожи на того чилийского картографа из экспедиции на Эпсилон Эридана III! Его карты стали официальными, использовались больше десяти лет, и только тогда обнаружилось, что на арауканском языке данные им названия звучат как непристойности. Он похлопал астронома по плечу и выплыл из комнаты. "Неплохая шутка, - подумал Лоренцен. - Он лучший психмед, чем Эвери; хотя Эд тоже не увалень. Просто ему не везет." Он решил придерживаться классической номенклатуры Геркулесовой экспедиции. Гора Олимп, гора Ида, большая река внизу - Скамандр - конечно, эти названия не будут последними. Когда придут колонисты, то это будут Старый Бэлди, Конуинджангуа, Новая Нева... Если придут колонисты. _ Давайте... им... давайте несколько организуемся, - громко и неловко сказал он. - Кто из вас что-нибудь знает о картографии? - Я, - неожиданно сказал Эвери. - Я помогу вам, если хотите. - Клянусь космосом, где вы научились этому? - спросил Фернандес. - Это часть моего образования. Прикладная психодинамика включает картографирование личности, так что мы обязаны знать соотношение масштабов и некартезианские координаты. Я не хуже вас справлюсь с картографической машиной. Лоренцен заморгал. Потом кивнул. он был далек от современной науки о человеческом поведении, но несколько раз заглядывал в работы по психологии: там было больше параматематической символики, чем в астрономических трудах. Он уцепился рукой за ступеньку приставной лесенки. Эвери говорил ему, что космическая болезнь имеет причины психологические. Ему поможет, если он займет свой мозг работой. Он посмотрел на холодно сияющий диск планеты. - Насколько точна ваша наука? - спросил он. - Популярные статьи по этому поводу дают неясное представление. - Что ж... - Эвери почесал подбородок. Он висел в воздухе, скрестив ноги, похожий на маленького Будду. - Что ж, мы не требуем точности физических наук, - сказал он наконец. - Можно даже сказать, что мы ее никогда и не достигнем: тут нечто вроде принципа неопределенности, связанного с взаимоотношениями между наблюдателем и наблюдаемой системой. Но достигнуто все же многое. - Например? - спросил Умфандума. - Я знаю о достижениях неврологии, это моя специальность. Но как насчет человека - как человека, а не как биофизический механизм? - Важность и количество знаний зависят от их применения, - сказал Эвери. - Перед третьей мировой войной психологи использовали теорию игр в военных разработках, а позже большие компьютеры сделали возможный расчет с теоретических позиций таких сложных явлений, как бизнес: это, в свою очередь, привело к более глубокому пониманию экономики. Оказалось, что теория коммуникации применима к поведению человека: ведь человек - это животное, управляемое символами. Эта аксиома была использована в теории. Постепенно создали математическую и параматематическую систему, каждый элемент которой соответствует наблюдаемым элементам поведения человека, его возможностям, желаниям и так далее. На основе этой теории разрабатываются теоремы. Конечно, подтверждение этих теорем - по-прежнему трудное дело: не так-то просто поставить чистый эксперимент над живым человеком; но все наши наблюдения подтверждают эти теоремы. Появилась возможность предсказывать не только поведение отдельного лица, но и целых групп, а также больших общественных явлений - например, экономических циклов, - и предсказывать с большой точностью. - А разве диктаторы не знали все это? - спросил Лоренцен. - У них, несомненно, были квалифицированные мастера пропаганды. Меня больше волнует современное развитие психологии. - Большая часть психология современна, - фыркнул Эвери. - Очень мало из достижений прошлого имеет научную ценность. К примеру, возьмем историю моей родины - Северной Америки. Пропагандисты капитала и труда, создатели рекламы работали на таком примитивном уровне, на основе такой примитивной теории, что часто производили эффект, обратный ожидавшемуся. Они были лишь частью массового психологического аппарата, вызывавшего панику и ведшего к военному вторжению. Комиссары, сменившие их, были ослеплены своей собственной истощающей идеологией, они никогда не осмеливались выйти за пределы ее догм. Самозванные освободители были заинтересованы лишь в том, чтобы самим захватить власть: не их пропаганда привлекла к ним людей, а тирания комиссаров, и вскоре они стали так же непопулярны. Военные руководители времен Перерыва использовали психомилитаристский анализ, это верно, но единственная серьезная работа была выполнена в Бразилии. Позднее, в теократический период, исследования в этой области продвинулись вперед из-за угрозы со стороны империи Монгу; тогда был впервые проведен политикоматематический анализ. Но лишь после победы Венеры, установления временного мира на Земле и изгнания теократов из Америки исследования в этой области двинулись вперед. Затем были окончательно сформулированы положения психодинамики и использованы для окончания МарсоВенерианской войны и объединения Солнечной системы - причем большая часть работы была проделана миролюбивыми профессорами, интересующимися только своей наукой; они по-прежнему выполняют большую часть новых исследований. - Фью! - засмеялся Умфандума. - Незавершенная наука, вы говорите? - спросил Лоренцен. - Я думал... - О, да, работы все еще продолжаются, все время. Но уже достигнуты очень значительные результаты. Контроль экономических циклов, например, наиболее эффективное размещение городов, стабилизация валюты - постепенное продвижение человечества от варварства к первой подлинно зрелой цивилизации - цивилизации, в которой каждый душевно нормален. - Чтото сверкнуло на его полном лице и в бесцветных глазах. - Это тяжелейшая работа, она займет столетия, будет множество неизбежных ошибок, помех, неудач - но тем не менее впервые в истории у нас не только благие намерения, но и реальные средства их осуществления. - Надеюсь, вы правы, - пробормотал Лоренцен. Про себя он продолжил: "Вы можете избрать руководство из психократов, так же как и из инженеров; мне не нравится руководство элиты в любом виде - история человечества знала их немало. Все-таки при всех своих недостатках парламентское правительство остается единственным возможным выходом. Психократы при нем должны быть лишь советниками. Но когда советчики пытаются стать руководителями... "Он вздохнул и оттолкнулся от стены. "Идите сюда, - сказал он. - Начнем работу." Глава 6. Лоренцен знал, что к незнакомой планете нужно приближаться осторожно, но это знание было у него лишь теоретическим Впервые он принимал участие в таком приближении и испытывал легкое головокружение. Когда карты были готовы, приземлились четыре шлюпки с экипажем в сорок человек - остальные оставались на борту "Хадсона" на орбите. Фернандес на пути вниз покрывался потом: именно он выбирал посадочную площадку, и это будет его ошибка, если корабль опустится в болото или в район землетрясений. Но ничего не произшло. Именно в этом и было что-то тревожное - ничего не происходило. Они приземлились в нескольких километрах от Скамандра на широкой зеленой равнине, покрытой группами деревьев; края равнины скрывались в отдалении в голубой дымке. Когда прекратилась работа ракет, наступило молчание; трава, которую они подожгли при посадке, перестала гореть; люди через иллюминаторы напряженно всматривались в залитый солнечным светом мир снаружи. Химики и биологи были очень заняты. Им нужно проделать множество тщательных анализов - воздух, почва, образцы растений, даставленные роботами. Торнтон замерил радиацию и сообщил, что она безопасна. Наружу выставили клетку с макаками-резусами и оставили на неделю. В течение этой недели никто не выходил из шлюпок. Выходившие роботы при возвращении тщательно стерилизовались во входных люках. Остальным членам команды делать было нечего. Лоренцен погрузился в чтении микрокниг, но даже Шекспир, Йенсен и "Песня о людях с Юпитера" казались ему скучными. Остальные бродили без цели, перебрасывались словами друг с другом, зевали, спали и просыпались на слудующий день с затуманенной головой. Открытых стычек в этой шлюпке не было, потому что здесь находился Гамильтон; но капитан часто яростно кричал через телеэкраны на экипажи других шлюпок. Фернандес потерял терпение. Он заявил Гамильтону: "Неужели вы так боитесь заболеть?" - Боюсь, - подтвердил капитан. - Если эволюция на этой планете близка к земной, а похоже, что так оно и есть, здесь, несомненно, найдутся два-три микроба, способные жить в наших организмах. А я хочу вернуться домой на своих ногах. И хочу быть уверенным, что мы не занесем с собой этих микробов через люки. Хидеки и его группа доложили о результатах исследования растений: они очень напоминали земные, хотя росли чаще и стволы их были значительно прочнее. Некоторые их них ядовиты из-за большого содержания тяжелых металлов, но большинство вполне съедобно. Человек мог бы прожить, питаясь только дикой растительностью. Конечно, требовались дальнейшие исследования, чтобы определить, какие растения нужно употреблять для сбалансированной диеты. Большим событием была первая проба пищи с Троаса. Вкус был неописуем. Лоренцен подумал, насколько бессилен земной язык в передаче вкусовых и обонятельных ощущений - но тут был привкус имбиря, и корицы, и чеснока. Он улыбнулся и сказал: "Возможно, душа Эскофье вовсе не в раю; может быть, он получил специальное разрешение летать по Галактике и проверять, что можно съесть." Торнтон нахмурился, а Лоренцен вспыхнул - но как он может извиняться за шутку? Он ничего не сказал, но всякий раз, вспоминая этот инцидент, морщился. Гамильтон разрешил только половине людей есть эту пищу и весь следующий день наблюдал за ними. Снова и снова видны были животные; большинство из них маленькие; стремительными тенями мелькали они по краю выжженного пространства в густой траве; однажды показалось стадо больших четвероногих, похожих на пони: у них было чешуйчатое серо-зеленое тело, длинные волосатые ноги и безухая голова рептилии. Умфандума бранился от нетерпения, что не может ближе взглянуть на них. - Если рептилии развились здесь так далеко, - сказал он, - очень вероятно, что тут вообще нет млекопитающих. - Рептилии в ледниковый период? - скептически спросил Фернандес. - Не такие большие, мой друг. - О, строго говоря, не рептилии, но ближе к этому типу, чем земные млекопитающие. Здесь есть теплые и холодные сезоны, и у них, должно быть, теплая кровь и хорошо развитые сердца; но они определенно не плацентарные. - Это еще одно доказательство отсутствия здесь разумной жизни, - сказал Лоренцен. - Эта планета кажется открытой и ждущей людей. - Да... Ждущей. - Эвери говорил с внезапной горечью. - Ждущей шахт, городов, дорог, ждущей, пока холмы будут сровнены и равнины наполнены людьми. Ждущей наших собак, кошек, свиней, которые уничтожат бесконечное разнообразие местной жизни. Ждущей пыли, шума и толчеи. - Вы не любите человечество, Эд? - спросил Гуммус-луджиль сардонически. - Я думал, что ваша работа запрещает вам это. - Я люблю человечество в соответствующем ему месте ... на Земле, - сказал Эвери. - Ну, ладно. - Он пожал плечами и улыбнулся. - Не обращайте внимания. - У нас достаточно своей работы, - сказал Гамильтон. - Не наше дело беспокоиться о последствиях. - Многие думали так в истории, - ответил психолог. - Солдаты, инквизиторы, ученые, сделавшие атомную бомбу. Ладно... - он отвернулся со вздохом. Лоренцен задумался. Он думал про зеленый шум аляскинских лесов, дикую красоту лунных плесов. Мало осталось в Солнечной системе мест, где человек может быть в одиночестве. Жаль, что и Троас... Через неделю принесли обезьян. Умфандума внимательно осмотрел их, а потом умертвил и вскрыл. Анализы он производил с помощью Хидеки. "Все в норме, - доложил он. - Я обнаружил в их крови несколько типов местных бактерий, но они совершенно безвредны и не взаимодействуют с организмом;по всей вероятности, они не могут размножаться в химических условиях земного тела. У нас от них даже не будет и легкой лихорадки." Гамильтон кивнул седой головой. "Хорошо, - сказал он наконец медленно. - Я считаю, что можно выходить." Он вышел первым. Последовала короткая церемония поднятия флага Солнечного Союза. Лоренцен вместе с остальными стоял с обнаженной головой, ветер развевал его волосы под чужим небом; он думал о том, что на фоне этого огромного одинокого ландшафта вся церемония выглядит святотатством. В течение нескольких дней все были заняты устройством лагеря, люди и роботы работали много и напряженно, почти круглосуточно. Здесь всегда было светло: зеленый и красный свет от компонентов двойного солнца, свет от огромного щита Сестры, нависшей над ними в небе и окруженной ярким блеском звезд. Работа замедлялась из-за частых стычек, хотя было странно, что люди, оказавшиеся надолго изолированными от своей родной планеты, могут продолжать ссориться. Но они продолжали.Сеть непрочных построек возникла вокруг стоявших рядом шлюпок; начал работать главный генератор - появилось электричество; обнаружили источник воды, взяли его в трубу, поставили стерилизатор - и появилась свежая вода; кольцо детекторов, сигналов тревоги и пулеметов окружило лагерь. Были поставлены постройки, служившие спальнями, кают- компанией, лазаретом, лабораториями и машинной мастерской. Металлические полуцилиндрические здания совершенно не соответствовали окружающей местности. После этого Лоренцен почувствовал себя пятым колесом в телеге. Астроному больше нечего было делать. Он установил телескоп, но из-за двух солнц и яркого спутника всегда слишком светло для эффективных наблюдений. В суматохе и спешке лагеря он начал тосковать по дому. Однажды он вместе с несколькими членами экипажа на их единственном вертолете отправился к Скамандру, чтобы поближе ознакомиться с ним и собрать образцы. Река была необычной - медленно движущаяся широкая коричневая полоса; с одного заросшего тростником берега не был виден другой. Рыбы, насекомые и растения не очень интересовали Лоренцена; как дилетант в зоологии, он больше интересовался большими животными: парафилопами, астимаксами и тетраптерусами(так назвали их зоологи). Охотиться было легко: никто из животных, по-видимому, раньше не встречался с людьми, их было легко застрелить, когда они с любопытством приближались к лагерю. У всех оружие висело на поясе, ибо хотя здесь и есть хищники - по ночам слышался их рев, - но в общем опасаться некого. Высоких деревьев не было; низкие кустарники группами усеивали равнину; они были невероятно прочны, топор тупился об их стволы, и лишь плазменный резак мог уничтожить их. Биологи на основе дендрохронологии определили, что возраст кустарников - несколько столетий. Пользы для людей от них никакой; человеку придется ввозить свои саженцы, чтобы получать пригодные для лесоматериала деревья.Но список съедобных растений и животных быстро рос. Человек мог оказаться здесь голым и одиноким, и если он знал, как высекать огонь из камня, то прожил бы вполне комфортабельно. Но что же тогда произошло с людьми с "Да Гама"? В исчезновении нельзя было обвинить природу Троаса; она не была враждебной; во многих районах Земли человек был бы в меньшей безопасности, чем здесь. Теперь, в летний сезон, дни теплые, а дожди умеренно прохладные; конечно, зимой здесь будет снег, но при наличии огня и теплой одежды погибнуть от холода нельзя. Низкое содержание двуокиси углерода в воздухе означало некоторое изменение условий дыхания, но к нему легко привыкнуть, оно почти не ощущалось. Освещение странное - иногда зеленоватое, иногда красноватое, иногда смесь этих двух цветов, с многочисленными оттенками и с двойными тенями, отбрасываемыми двумя солнцами - но оно не было неприятным и конечно же не могло служить причиной сумасшествия. Здесь были ядовитые растения, у нескольких человек появилась неприятная сыпь, когда они попробовали одно из них, но даже самый тупой человек быстро научился бы избегать их. Местность тихая и спокойная, слышен лишь свист ветра, шелест дождя, иногда гром, иногда отдаленные крики животных и шуршание крыльев в небе - но все это было облегчением после лязга и грохота цивилизации. Что ж... Лоренцен бродил со своими инструментами, измеряя период обращения планеты и главнейших небесных тел. Остальное время он пытался помогать другим, разговаривал со свободными от дежурства учеными, играл в различные игры или просто сидел и читал. Не его вина - это безделье, но он все же чувствовал себя виноватым. Может, посоветоваться с Эвери? Прошло двенадцать тридцатишестичасовых дней Троаса. И тогда появились чужаки. Глава 7 Телескоп покачивался, передвигаемый часовым механизмом. В поле его зрения внезапно появились какие-то фигуры. Сработало фотореле, и контур обратной связи направил телескоп на приближающиеся объекты. Когда они подошли поближе, вступил в действие сигнал тревоги - сирена заревела в спокойном воздухе. Фридрих фон Остен спрыгнул с койки, на которой дремал. "Liber Gott!" Он схватил ружье, высвободил большой пистолет и выбежал из постройки. Другие люди высовывали головы, оторвавшись от своей работы, и торопились занять свои посты у огневых точек. Фон Остен добежал до командного пункта и, балансируя на краю траншеи, поднес к глазам полевой бинокль. Их было... да... восемь, они неторопливо шли к лагерю. Они еще слишком далеко, чтобы рассмотреть подробности, но солнце отражалось в мералле. Он взял микрофон интеркома и хрипло сказал: "Всем занять свои защитные позиции. Капитан Гамильтон здесь?" - Я слушаю. Я на корме шлюпки N1. Они похожи на... разумных ... не так ли? - Ja. Думаю, похожи. - Отлично. Оставайтесь на месте и держите их на прицеле, но стреляйте, только когда я скажу. Это приказ. Что бы ни случилось, стрелять только по моему приказу. - Даже если они начнут стрелять в нас? - Да. Сирена взревела по-новому. Сигнальные устройства! Общая тревога! Лоренцен бросился к отведенному для него месту. Лагерь был охвачен смятением, слышались крики, топот ног, пыль кружилась в воздухе и оседала на стволах оружия. Вертолет взлетел в воздух, чтобы охватить происходящее с птичьего полете. "Или с полета тетраптерусов? - подумал Лоренцен. - Здесь нет птиц. Это не наш мир." Он вошел в убежище. Здесь столпилась дюжина человек, неопытных в военном деле и собранных здесь главным образом для того, чтобы не мешали. Круглое красное лицо Эвери оказалось перед ним; лучи Лагранжа I, проходя через окно, делали его нечеловеческим. "Туземцы?" - спросил он. - Да... похоже. - Лоренцен прикусил губу. - Их с полдюжины, идут пешком. Какого дьявола мы испугались? Из затененного угла выплыло длинное лицо Торнтона. "Нам нельзя допускать неосторожности, - сказал он, - давать им шансы. Мы не знаем, какими силами располагают эти ... существа. Поэтому "будьте мудры как змеи..." - ... и кротки, как голуби", - закончил Эвери. - Но таковы ли мы? - Он покачал головой. - Человек все еще ребенок. И наша реакция... детская. Страх перед неизвестным. Со всей энергией, которой мы владеем, мы боимся. Это неправильно. - "Да Гама", - сухо напомнил Торнтон, - не вернулся. - Не думаю... туземцы, не знающие даже городов, не могут быть... ответственны, - сказал Эвери. - Но кто-то ответствен, - возразил Лоренцен. Ему стало холодно. - У них может быть оружие - например, бактериологическое... - Это детский страх, еще раз говорю вам, - голос Эвери дрожал. - Мы все когда-нибудь умрем. Надо встретить их открыто и ... - И поговорить с ними, так? - улыбнулся Торнтон. - Как ваш лагранжианский, Эвери? Наступило молчание. Снаружи шум тоже затих, лагерь ждал. Лоренцен взглянул на свой хронометр. Он отсчитывал минуты: одну, две, три... время ужасно замедлилось. В кабине было жарко, жарко и пыльно. Он чувствовал, как пот струйками стекает по телу. Так прошел час. Затем послышался условный сигнал сирены: "Все в порядке... выходите... но сохраняйте осторожность." Лоренцен выскочил из убежища. Он оказался рядом с тем местом, где стояли чужаки. Полукруг людей с ружьями в руках ждал приближающихся чужаков. Впереди всех, выпрямившись, неподвижно стоял Гамильтон и смотрел на чужих лишенным выражения взглядом. Они тоже смотрели на него, и прочесть выражение их лиц тоже было невозможно. Лоренцен окинул их взглядом и принялся изучать детали. Он видел раньше фильмы о внеземных существах, и эти были не такими чуждыми, как многие из обнаруженных ранее - но все же какое потрясение - видеть их непосредственно перед собой. Он впервые по-настоящему осознал, что человек не уникален, что он не является чем-то особым в бесконечном разнообразии живых существ. Чужаки стояли на задних конечностях - ногах, передние казались непропорционально маленькими. Тяжелый, как у кенгуру, хвост уравновешивал тело и служил, вероятно, мощным оружием ближнего боя. Руки тонкие, гуманоидные, на руках четыре пальца, один из них противопоставлен остальным; каждый палец имеет лишний сустав и заканчивается острым синим ногтем. Головы круглые, уши с кисточками, плоские черные носы, заостренные подбородки, усы над широкими ртами с черными губами и длинные золотистые глаза. Они казались млекопитающими - тело их покрыто ровной серой шерстью, приобретавшей более темный цвет и образовывавшей маску вокруг глаз. Пол, вероятно, мужской, хотя Лоренцен не был в этом уверен: они одеты. На них свободные блузы и мешковатые брюки, по-видимому, сотканные из растительного волокна. На ногах что-то типа мокасинов. На всех кожаные пояса, поддерживающие разнообразные сумки, нож или топор и что-то похожее на рог с порохом, на спинах небольшие ранцы, в руках предметы с длинными стволами - похожие на гладкоствольные ружья, заряжающиеся с дула. В первый момент все они были не отличимы друг от друга;затем Лоренцен заставил себя находить индивидуальные отличия и обнаружил, что они различаются, как люди. Один из них заговорил - какое-то гортанное мяуканье. Когда рот его открылся, можно было разглядеть длинные синие собачьи зубы, но, как и у человека, зубы не специализированы для одного типа пищи. Гамильтон обернулся. "Они не похожи на военный отряд, - сказал он. Его голос и низкое гудение ветра были единственными звуками, нарушившими тишину. - Эвери, вы лингвист. Можете понять что-нибудь в их речи?" - Нет ... еще... - лицо психолога было покрыто потом, голос дрожал. Лоренцен удивился, почему это он так возбужден. - Они произносят отдельные слова. - Черт возьми, - сказал Гуммус-луджиль. - Даже этого я не слышу. Они все для меня звучат одинаково. Заговорил другой чужак. Напрягаясь, Лоренцен уловил паузы между фонемными группами. Он изучал в колледже курс сравнительной лингвистики, но сейчас мало что помнил из него. - Они действуют, как... Не знаю как, - сказал Гамильтон. - Но ясно, что мы для них не великие боги,спустившиеся с неба. - Этого нельзя было и ожидать, - Эвери покачал головой. - Если они так развились, что владеют ручным пороховым оружием, их общество должно быть достаточно сложно устроенным. Их мушкеты лучше, чем те, что были у европейцев во времена Ньютона. - Но откуда они взялись? - воскликнул Фернандес. - Здесь нет городов, нет дорог, нет даже деревень. Я сомневаюсь, есть ли на всей планете хоть один дом! Гамильтон пожал плечами. "Надеюсь выяснить это. - Голос его стал резким. - Эвери, вы изучаете их язык. Фон Остен возглавляет охрану лагеря, распределите своих людей, чтобы за каждым из этих созданий внутри лагеря следил один из наших. Но никаких грубых действий, пока они не сделают что-нибудь явно подозрительное. Не удерживать их, если они захотят уйти. Остальные занимаются своими делами, но сохраняют готовность. Никто не выходит за пределы лагеря, не предупредив меня." "Это разумно, - подумал Гамильтон. - Незнакомцы не выглядят враждебными, но кто может быть уверен?" Медленно толпа разбрелась. Чужаки послушно последовали за Эвери. Лоренцен услышал, как Фернандес пробормотал: "И все-таки туземцы! И достаточно высокоразвитые." - Да, - это голос Гуммус-луджиля. - Похоже, что из колонизации ничего не выйдет. И это будет смертельным ударом по стремлению людей к звездам. Лоренцен заторопился вслед за Эвери. "Могу ли я помочь вам, Эд? - спросил он. - Вы знаете, я свободен." - Вы не лингвист, Джон, - ответил психолог. - Боюсь, что вы только помешаете. Несмотря на довольно прямой отказ, Лоренцен настаивал: "Вы нуждаетесь в помощи. Кто-то должен делать записи и..." Эвери задумался. "Ладно, - сказал он наконец. - Надо начинать." Глава 8. Чужакам отвели одну из спален, и они с готовностью согласились; людей оттуда разместили по другим спальням. Туземцам показали лагерь и шлюпки, но невозможно было понять, что они думают об этом. Люди заметили, что, когда туземцы спали, один из них всегда караулил. Они не смешивались с людьми и использовали свою посуду для приготовления туземной пищи. Они уже несколько дней не выходили из лагеря и напряженно работали с Эвери и Лоренценом. По-видимому, они называли себя рорванами - так примерно человеческое горло произносило это слово. У них были и индивидуальные имена: Силиш, Янвуссаран, Аласву. Указывая на предметы и демонстрируя действия, люди начали составлять элементарный словарь и перечень фонем: язык гибкий, в нем свыше пятидесяти фонем. Большую роль играет интонация, но по своим записям и наблюдениям Эвери решил, что этот язык не аналогичен китайскому. "Я уверен, что слова в нем изменяются, - заявил он, - но не могу уловить сути их грамматики. Возможно, разная интонация связана с изменением слов, но ..." - он вздохнул. _ Но почему бы не научить их английскому или испанскому? - спросил Лоренцен. - Не хочу занимать их такой трудной работой. Возможно, это группа странников, случайно натолкнувшихся на нас; в любой момент они могут решить уйти. Не забудьте, они могут быть кем угодно: от официальных послов до бродяг или бандитов, или чем-нибудь еще, для чего в земном языке нет слов. Мы ничего не знаем ни о структуре их общества, ни о них лично. - Проведя рукой по своим редким волосам, он взглянул на записи. - Черт возьми, для меня их язык по-прежнему не имеет смысла. - Разрешите мне просмотреть ваши записи, - попросил Лоренцен. - Я немного разбираюсь в лингвинистическом анализе. - Не сейчас, Джон. Хочу еще перечитать их. Я приготовлю для вас копию. На следующий день Лоренцена попросили отправиться на вертолете с экспедицией по сбору образцов. У него не было поводов для отказа, поэтому изучение языка пришлось отложить. Когда он вернулся, Эвери с кривой усмешкой протянул ему пачку листков. - Держите, - сказал он. - Вчера, когда вас не было, я получил еще много информации, но она привела меня к еще большему затруднению.Большая часть ее противоречит тому, что, как мне казалось, я знаю. Лоренцен провел над копией записей много часов и в конце концов вынужден был признать свое поражение. Названия для большинства самых важных предметов варьировали без всяких видимых причин. Например, Сестре соответствовали слова Орту, Оманий, Валакеш, Арбву-джангиз, Зулей и свистящий шум, неизвестный ни в одном из земных языков; к тому же казалось, что в других предложениях все эти слова приобретают совсем другое значение. Это не было проявлением синонимии. Каким-то неясным образом слово зависело от всего контекста. К тому же в разговоре не удавалось идентифицировать отдельные предложения. Лоренцен с разочарованием должен был отказаться от далнейших поисков. Эвери продолжал упрямо работать, засиживаясь допозна, чтобы обдумать полученные за день материалы. Но он единственный не считал эту работу напрасной. - Какого дьявола мы сидим здесь? - спрашивал Гуммус-луджиль. - Тут есть туземцы. Они настолько цивилизованы, что колонзация невозможна. Почему бы нам не отправиться домой, выпить как следует и забыть об этом грязном месте? - Нам, видимо, следует завершить исследования, - мягко сказал Лоренцен. Гуммус-луджиль вытащил большую старую трубку и принялся раскуривать ее. Его тонкое лицо исказилось насмешкой. "Исследуйте мой зад! Вы знаете так же хорошо, как и я, что наша экспедиция имеет практическую цель. Нам лучше потратить время на поиски другой подходящей планеты." Лоренцен вздохнул. "Не знаю, найдем ли мы ее. Финансировать эту экспедицию стало достаточно трудно. У парламента всегда найдется достаточно дел, на которые стоит потратить общественные фонды, не предаваясь несбыточным мечтам. Придется рассчитывать только на пожертвования тех, кто хотел бы улететь с Земли на другую планету." - А вы хотели бы? - спросил турок. - О... Да. Вероятно, да. Но я никогда не думал покидать Солнечную систему навсегда. - С внезапным озарением он добавил: - А для вас это многое значит, Кемаль? Инженер кивнул: "Да, я уже в том возрасте,когда хочется осесть на месте где-нибудь и создать семью. Но что может человек делать в Системе? Работать на кого-нибудь другого всю жизнь. Я хочу сам себе быть хозяином. Я думал... К черту! - Он замолчал и пустым взглядом посмотрел на равнину. - Остается еще надежда, - сказал Лоренцен. - Возможно, эти туземцы живут под землей или где-нибудь еще. Может быть, они не станут возражать, если мы колонизируем поверхность. В этом случае они даже выиграют - торговля и тому подобное. - Возможно. - Огонек сверкнул в глазах Гуммус-луджиля. Но потом они вновь погасли. Он сжал волосатую руку в кулак. - Но что-то произошло с первой эскпедицией! Подозреваю, что туземцы убили их и уничтожили следы... - Сомневаюсь, - сказал Лоренцен, хотя в глубине души ощутил поднимающийся страх. - Как они смогли добраться до кораля на орбите? Как мог персонал быть настолько неосторожным, чтобы допустить это? Нет, я по-прежнему думаю, что с ними что-то случилось в космосе. Случайный метеор или... - Подобные вещи больше не случаются с космическими кораблями. - Могут случиться, если произойдет несколько маловероятных совпадений. Или, послушайте, вы говорили, что была попытка саботажа на "Хадсоне"? - Да, подождите, вы имеете в виду... - Я ничего не имею в виду, Кемаль,но дома есть группы, настроенные против самой идеи колонизации. Секта рессуррекционистов считает, что это не соответствует воле господа. Все фанатики, все эти монархисты, коллективисты, евгеницисты понимают, что их крайне незначительные шансы захватить власть совсем исчезнут, если люди двинутся из Системы. Там есть группа Хилтона с ее псевдонаучными идеями о внеземных болезнях, вторжениях или мутациях колонистов во что-то отличное от людей и враждебное им, вы понимаете? - Бомба, спрятанная в "Да-Гама", - Гуммус-луджиль потер подбородок. - Это было бы не слишком трудно сделать: их корабль не строился с самого начала, как наш... Конечно, трудно себе представить, как можно было проникнуть к нашему конвертору. Все наши рабочие, до последнего электрика, были тщательно проверены правительством. Но могло быть, могло быть. - В этом случае... - В Лоренцене нарастало возбуждение. - В этом случае нам нечего бояться. - Зато этим ублюдкам нужно бояться меня! - Рука турка потянулась к ружью. Прошел еще один день. Встало сине-зеленое солнце, рассеялся туман, выпала роса и с металлическим блеском легла на травы. Через шесть часов встало красное солнце, и начался день. Плыли тонкие красные и зеленые облака. Двойные тени повторяли их цвета. Растительность мерцала множеством оттенков, когда ее шевелил ветер. Первый солнечный закат был не столь эффектным, так как Лагранж-II все еще был высоко в небе, но конец дня был жутким. Парадоксально: становилось прохладно, даже холодно, когда светило только меньшее солнце, но его красный диск казался устьем огромной печи. Второй солнечный закат, как обычно, был великолепным взрывом малинового, оранжевого и золотого. Затем наступила ночь со сверкающим великолепием звезд. Взошла Сестра. Один край ее диска был красным, другой - сине-зеленым, а центр был затенен и слабо освещался лишь отраженным светом Троаса. На горизонте Сестра казалась невероятно огромной, заполняя полнеба; взойдя, она по-прежнему оставалась такой большой, что человек, привыкший к Луне, не мог избавиться от ощущения, что она падает на него. Ее свет был похож на серебряное сверкание инея. Ночь была длинной, тихой и чужой человеку. Ночь захватила Лоренцена. Он бродил в холодной тишине, думая о чем-то, и чувствовал, как изменяется небо и земля вокруг него. Возможно, в конце концов ему захочется вернуться сюда. Новая планета будет широко открыта для любого человека: он сможет создать свою собственную обсерваторию на космической станции, постараться проверить свои собственные идеи, глядя на свою землю и понимая, что она принадлежит его детям. Но туземцы - настроение его вновь упало. Прошел еще день и еще один . Лоренцен сидел на своем обычном месте с книгой в руках, когда услышал, что его зовут. Он поднял голову: лагерный громкоговоритель голосом Гамильтона произнес: "...явиться в помещение капитана." Он встал, недоумевая, и отправился в штаб. Гамильтон сидел за столом в одном из строений. Рядом с ним стоял Эвери, он выглядел взволнованно. Торнтон, Фернандес, Гуммус-луджиль и ван Остен тоже были здесь. Все ждали. - Все здесь, - спокойно сказал капитан. - Докладывайте, мистер Эвери. Психолог прочистил горло. "Я немного продвинулся вперед в рорванском языке. - Он говорил так тихо, что трудно было расслышать его слова. - Не очень много: по-прежнему не представляю себе их грамматику, а также не могу выделить элементарные языковые единицы. Но мы уже можем говорить о простых вещах. Сегодня они сказали, что хотят уйти домой. Я не совсем уверен в причине этого, однако думаю, что они хотят рассказать о своих открытиях." - Все уйдут? - спросил Торнтон. - Да. Я предложил отвезти их домой по воздуху, но они отказались. Почему - не знаю. Я уверен, что они поняли меня. Я показал им вертолет и пояснил жестами. Но, возможно, они не доверяют нам. Они настаивают на том, чтобы идти пешком. - Где их дом? - спросил Лоренцен. - Где-то на западе, в горах. Это все, что я смог выяснить. На расстоянии четырех недель пути. - Ну? - спросил ван Остен. - Что же нам делать? - Рорванцы, - медленно сказал Эвери, - очень не хотели, чтобы мы следили за ними с воздуха. Не знаю почему - возможно, какое-то табу, но вероятнее, они боятся, что мы будем бросать им на головы бомбы. Вспомните, что мы так же плохо знаем их, как и они нас. Если мы попытаемся следить за ними, я думаю, они спрячутся в горах и мы никогда не сумеем возобновить с ними контакта. Однако, - он наклонился вперед, - мне кажется, у них нет возражений, если мы будем сопровождать их пешком. - Сопровождать прямо в ловушку? - ван Остен покачал головой так, что светлые волосы взлетели в воздух. - Не кажитесь большим ослом, чем вы есть, - сказал Гуммус-луджиль. - Они не могут не понять, что остальная часть нашего отряда отомстит им. - Неужели? - фон Остен вспыхнул и ударил себя в грудь для убедительности. - Но как остальные узнают, где мы? - По радио, конечно, - нетерпеливо сказал Гамильтон. - Вы возьмете с собой портативный приемо-передатчик... - Но если туземцы узнают, что у нас есть радио? - Хорошее соображение, - согласился капитан. - Похоже, что они никогда не слышали об этом явлении. И мне кажется, им никто не говорил о нем... Он постучал пальцами по столу. "Мистер Эвери хочет отправиться с ними, и я согласен, что мы должны послать несколько человек. Возможно, это наш единственный шанс установить контакт с местным правительством, чем бы оно ни было. Надо ближе познакомиться с их технологией и всем остальным. В конце концов они, возможно, не будут возражать против колонизации. Мы этого не знаем, и наша обязанность - узнать. Вы, джентльмены, сейчас в лагере не нужны, ваша основная работа выполнена, и поэтому логически вы должны составить отряд контакта. Вы будете поддерживать постоянную связь с лагерем по радио и, конечно, на всем пути производить наблюдения. Вас могут подстерегать болезни, ядовитые змеи или что-нибудь еще. Но в целом, я думаю, особых опасностей не будет. Дело это чисто добровольное, и никакого позора не будет, если кто-нибудь из вас откажется. Итак, все ли отправятся в путь? Лоренцен не был уверен, что он этого хочет. Он вынужден был признаться себе, что боится слегка и скорее хотел бы остаться в лагере. Но, черт возьми, все остальные согласились. "Конечно", - сказал и он. Позднее ему пришло в голову, что все остальные боялись оказаться единственным испугавшимся. Забавное существо человек. Глава 9 Первые три или четыре дня были мучительными. Затем мускулы привыкли, и они стали проходить ежедневно по сорок километров без особого напряжения. Путешествие оказалось однообразным, до самого горизонта расстилались прерии. Дождь их не останавливал, люди двигались в своих водонепроницаемых костюмах, а рорванцы, казалось, и не замечали его. Встречалось много широких рек, но все они были мелкими, их переходили вброд и они давали возможность наполнить фляги. Длинноствольные ружья туземцев на расстоянии в один-два километра убивали изобильную дичь, а в те дни, когда не попадались животные, вокруг было достаточно диких растений, стебли, листья и корни которых были вполне питательны. Гуммус-луджиль, несший приемо-передатчик, ежевечерне связывался с лагерем - передача шла на Морзе, чтобы туземцы не поняли, что такое радио. Гамильтон установил в вершинах большого треугольника три робостанции, которые пеленговали их передачи, и таким образом всегда знал, где находится отряд. Его собственные сообщения не содержали ничего особенного, только дальнейшее уточнение того, что они уже знали. Рорванцы в пути использовали компасы и карты - конечно, отличавшиеся от земных, но понять их назначение можно было. Карты начерчены от руки, хотя это не означало, что туземцы не знают печати; линии на картах тонкие, как будто проведенные китайской тушью. Карты исполнены в Меркаторовой проекции с характерной решеткой линий, начальный меридиан проходил через южный магнитный полюс. Похоже, что туземцы знали истинную форму своей планеты. Лоренцен постепенно научился различать индивидуальные особенности туземцев. Аласву говорил быстро, был порывист и разговорчив; Силиш - медлителен и тяжеловесен; Янвуссаран имел вспыльчивый характер; Джугац казался наиболее интеллегентным, он проводил много часов с Эвери. Лоренцен старался принимать участие в уроках языка, но без особого успеха; они уже вышли за пределы элементарных сведений, хотя Эвери утверждал, что говорить по-прежнему очень трудно. _ Вы должны научить меня тому, что знаете, Эд, - просил астроном. - Представьте себе, что с вами что-нибудь случится... что будем делать мы все? - Вы передадите сигнал, прилетит вертолет и заберет вас, - ответил Эвери. - Но, черт возьми, мне интересно! - Ладно, ладно. Я составлю для вас словарь, но убежден - он вам не очень поможет. Действительно, не помогло. Что с того, что вы знаете, как назвать траву, дерево, звезду, ходить,бежать, стрелять. Что делать дальше с этими словами? Эвери просиживал вечера у костра, говоря и говоря с Джугацом; красно-коричневый свет озарял его лицо и отражался в нечеловеческих глазах туземца, их голоса поднимались и опускались в мяуканье, громыхании и свисте, руки двигались, жестикулируя, - и все это не имело для Лоренцена никакого смысла. Фернандес взял с собой свою гитару и по вечерам наигрывал на ней песни. Аласву изготовил небольшую четырехструнную арфу с резонирующими стенками, производящим дрожащий эффект, и присоединился к Фернандесу. Вместе они производили комическое впечатление: Аласву, наигрывающий "Кукарачу", или Фернандес, пытающий подражать рорванским мелодиям. У Гуммус-луджиля были с собой шахматы, через некоторое время Силиш уловил суть игры, и они начали устраивать состязания. Это было мирное, дружеское путешествие. Но Лоренцена угнетала тщетность их действий. Иногда он жалел, что оказывался на борту "Хадсона", хотел вернуться назад на Луну, заниматься своими инструментами и фотографическим пластинками - конечно, они открыли новую расу, новую цивилизацию, но какое дело до всего этого человеку? - Нам не нужны ксенологические наблюдения, - говорил он Торнтону. - Нам нужна планета. Марсианин поднял брови. "Вы действительно думали, что эмиграция может разрешить проблему населения? - спросил он. - Таким путем нельзя переселить больше нескольких миллионов человек. Допустим, сто миллионов за пятьдесят лет, если организовать челночные перевозки - и не забудьте, что на все это потребуются деньги. Новорожденные быстрее заполнят вакуум." - Я знаю, - сказал Лоренцен. - Слышал обо всем этом раньше. Я имел в виду другое - кое-что психологическое. Простое знание, что здесь передний фронт, что здесь, прижавшись спиной к стене, человек может начать свой путь сначала, что любой человек из народа здесь будет сам себе хозяин - в этом огромное отличие от Солнечной системы. Это освобождает от тяжелого социального угнетения - изменяет полностью взаимоотношения людей. - Я удивлен. Не забудьте, что самые жестокие войны в истории последовали после открытия Америки и вторично после заселения планет Солнечной системы. - Но теперь будет не так. Человечество устало от войн. Оно нуждается в чем-то новом, более значительном. - Оно нуждается в боге, - сказал Торнотон с пуританской страстностью. - Последние два столетия показали, как бог наказывает забывших его людей. Они не спасутся, улетев к звездам. Лоренцен покраснел. - Не понимаю, почему вы всегда смущаетесь, когда я говорю о религии, - сказал Торнтон. - Я хотел бы обсудить это на разумной основе, как остальные темы. - Мы никогда не придем к согласию, - пробормотал Лоренцен. - Напрасная трата времени. - Вы хотите сказать, что не будете слушать. Что ж, - Торнтон пожал плечами, - я не очень верю в эту колонизацию, но любопытно было бы посмотреть, что из этого выйдет. - Я думаю... я думаю, что бы ни случилось, ваш марсианский дом будет избавлен от последствий, - проговорил Лоренцен. - Нет. Не обязательно. Господь может и нас наказать. Но мы выживем. Мы живучий народ. Лоренцен вынужден был признать его правду. Соглашаетесь вы с сектантами или нет, невозможно отрицать, что они боролись за свою мечту, как герои. Они колонизовали огромную бесплодную изношенную планету и заставили ее расцвести; их поющие псалмы батальоны сокрушили империю Монгку и победили Венеру. Верующие - как бы их ни называли: христиане, сионисты, коммунисты или представители любой другой веры, потрясавшей историю, - верующие обладали особым ценным качеством. Но разумный человек не мог понять их веры. Если он понимал ее, то уже не был разумным. Он посмотрел на мешковатые фигуры рорванцев. Какие мечты скрываются в этих нечеловеческих черепах? За что они смогли бы раболепствовать и убивать, обманывать и умирать? За свою планету? Глава 10 Мигель Фернандес родился в Латинской Америке, в области, известной под названием Уругвай. Семья его была древней и богатой, и он был одним из тех немногих, кто никогда не голодал. У него были книги, музыка, театры, лодки, лошади; он играл в поло за свой континент в мировых первенствах и переплыл на яхте Атлантику. Он проделал большую стратографическую работу на Луне и Венере, смеялся со множеством друзей, любил многих женщин и ушел к звездам с песней. Он умер на Троасе. Это произошло с жестокой быстротой. Через две недели открытые прерии кончились, начался медленный подъем к тусклым голубым очертаниям гор, возвышавшимся на горизонте. Это была земля высоких грубых трав, больших групп деревьев, холдных рек с быстрым течением; всегда дул ветер, а в небе видно было множество летающих животных. Продвижение вперед замедлилось, так как рорванцы кружили, отыскивая пологие склоны, но тем не менее в день проходили около тридцати километров. Эвери сказал, что спрашивал, сколько им еще придется идти, но не понял ответа. Отряд растянулся цепочкой среди разбросанных валунов. Вокруг все было полно жизнью: тетраптеры размахивали всеми своими четырьмя крыльями, маленькие зверьки убегали в испуге, останавливались и смотрели на путешественников немигающими глазами . Лоренцен шел впереди рядом с Аласву; пытаясь пополнить свой рорванский словарь, он указывал на разные предметы. Увидев маленькое разноцветное животное на скале - что-то вроде большой ящерицы, указал на него. - Воланзу - сказал рорванец. Благодаря практике Лоренцен научился различать отдельные фонемы; раньше все они звучали для него одинаково. - Нет, - астроному казалось странным, что Эвери все еще не знал слов "да" и "нет"; может быть, язык рорванцев не обозначал эти понятия. Однако "нет" он сказал по-английски. - Я знаю это слово, оно означает "камень". А я имею в виду эту ящерицу. - Он подошел ближе к животному и указал на него. Оно выгнуло спину и засвистело на него. Двойное солнце ярко отражалось в его переливчатой чешуе. Аласву колебался. "Шанарран", - сказал он наконец, вглядевшись получше. Лоренцен занес это слово в блокнот и пошел дальше. Через минуту он услышал крик Фернандеса. Он обернулся. Геолог упал, ящерица вцепилась ему в ногу. "Что за черт!"... Он побежал обратно, вскарабкался на скалу и успел увидеть, как Торнтон схватил ящерицу за тело, бросил ее на землю и раздавил ей голову сапогом. Все столпились вокруг Фернандеса. Он смотрел на них полными боли глазами. "Hace frio..." [холодно (исп.)] - Торнтон разрезал штанину, и они увидели следы укуса и пурпурный цвет вокруг него. - Яд, быстро аптечку первой помощи! - выкрикнул марсианин. - Вот... - Эвери мягко отстранил Торнтона и склонился над Фернандесом. Как психолог он был знаком и с медициной. Нож его сверкнул, разрезав тело. Фернандес дышал с трудом. "Я не могу дышать... Madre de Dios [Божья матерь (исп.)]... я не могу дышать." Эвери хотел прижаться ртом к ране, но выпрямился. "Нет смысла высасывать, уже добралось до груди." Голос его был тусклым. Рорванцы беспомощно толпились вокруг, глядя так, будто хотели что-нибудь сделать, но не знали что. Глаза Фернандеса закатились, он перестал дышать. - Ему парализовало органы дыхания - искусственное дыхание... - Гуммус-луджиль взял руку уругвайца в свои огромные лапы. - Нет, - Эвери держал его пульс. - Бесполезно. Сердце остановилось. Лоренцен стоял очень тихо. Он никогда раньше не видел умирающих. В этой картине не было ничего величественного. Фернандес лежал, нелепо свернувшись, лицо его посинело, маленькая струйка слюны все еще стекала из уголка рта. Ветер прорвался между людьми и взъерошил его волосы. Смерть - непривлекательное зрелище. - Вызываю лагерь. - Гуммус-луджиль схватился за рацию. - Ради бога, вызываю лагерь. У них есть средства оживления. - Не для этого яда, - сказал Эвери. - Пахнет, как синильная кислота. А скорость!.. Боже, она у него во всей крови. Они долго стояли молча. Гуммус-луджиль вызвал Гамильтона и доложил о случившемся. Капитан застонал. "Бедный маленький дьявол! Нет, бесполезно, нет смысла везти его в лагерь. - Ответ пришел по ра