понизили - от старшего инженера до простого. Научный стаж - кошке под хвост. Почему я должен заниматься технической работой, когда эти неучи... Ну, ладно. Я еще повоюю, но для этого нужна свобода маневра. Жаловаться нужно повыше. Кругом перестройка, а у наших академических чиновников самый разгар застоя. Сдвиг по фазе. - Твой глупый поступок, - сказал Р.М., - мы еще обсудим. Что-то у тебя в голове перепуталось... Я буду спрашивать, а ты отвечай. Почему взял рисунки и пошел из дома? - Мне позвонили. Женский голос. Я снял трубку. Хотя... Знаешь, тут одна странность. Мама не слышала звонка. Она спит около телефона. Я подхожу, спрашиваю: почему не берешь трубку? А что, звонили? - говорит. В общем, женский голос назвал меня по имени, попросил взять рисунки и срочно ехать в психушку. - Именно в эту? В городе их три. - Не... помню. Сказала - срочно. - Ты прежде бывал в этом районе? - Ни разу. Что это? Внушение? Я сейчас думаю, что и звонка никакого не было. - Погоди. Ты говорил что-то о новом законе природы, о носителях материального единства мира... - Я?! - Не помнишь? Ну хорошо, как ты сам все это... все, с самого начала... объясняешь? Ты ведь думал. - Конечно. Из теории, по-моему, однозначно... Я вторую неделю верчу по алгоритму туда-сюда... Девушки, ведьмы - канал связи с иной цивилизацией. - Господи, - сказал Р.М., - великая идея! Занимался бы лучше своей диссертацией, больше пользы... - Я проверял несколько раз, - рассердился Гарнаев, - каждый шаг алгоритма. - Значит, какой-то шаг дает осечку. Позднее сядем, пройдем вместе от начала до конца, расскажешь. - А что, у тебя другой вывод? - Конечно. - Какой? - Не забывай о презумпции естественности. - Ну... и что? Рассказывать сейчас не хотелось, нужно было бы все же проверить еще раз. Должны быть иные решения, как бывало всегда, нужно опять и опять идти по алгоритму, отыскивать противоречия, отсекать, отсекать... Должно остаться единственное решение. Через пришельцев он тоже прошел - быстро, без остановки, сразу обнаружив противоречие. Осталось единственное... Это плохо. Он думал, что это хорошо, но это плохо на самом деле. Где-то что-то он пропустил. Или недодумал. Хочется верить, что анализ был верен, и это тоже плохо, когда хочется именно верить, значит, недостает чего-то неуловимого в доказательстве. А четкость нужна беспредельная. Потому что это не гипотеза - это люди. Господи - девушки! Можно ли вывести их из этого... А захотят ли они - выйти? Гарнаев понял, что Р.М. не настроен отвечать, и отвернулся к окну. Они уже проехали станцию метро "Шаумян" и приближались к железнодорожному мосту, здесь нужно было выходить, до дома оставалось три квартала, можно и пешком. - Куда направился Родиков? - вслух подумал Р.М. Эта мысль, оказывается, тревожила его все время. Взбешенный Родиков, одураченный Родиков, которого даже ударили (женщина!), заставили делать вовсе не то, что он хотел... Последние метры до дома он бежал, Евгений едва поспевал за ним. Р.М. открыл дверь и замер на пороге, прислушиваясь. В квартире стояла гулкая тишина, слышно было, как в туалете стекает в бачок вода. Затопал Гарнаев, и тишина взорвалась, выбежали Таня с Галкой, жена даже целовать бросилась, видно, перенервничали обе. Но Родикова, судя по всему, в квартире не было. - Сейчас, сейчас, - бормотал Р.М. Он прошел на кухню и остановился на пороге: за столом торжественные, как на официальном приеме, сидели Тамара с Леной. - Девочки, - сказал Р.М. - Что это происходит? Почему вы бросили меня посреди улицы? Леночка... с тобой все в порядке? В кухне возникла невероятная толчея, шесть человек здесь не помещались, и Таня потребовала, чтобы все перешли в столовую. Здесь тоже было тесновато, но расселись, и чай оказался готов, и бутерброды с копченой колбасой. Р.М. только сейчас ощутил голод и начал есть, запивая чаем и растягивая удовольствие. Он смотрел на Лену и постепенно понимал, что она - вовсе не та девушка, которую он впервые увидел вчера и которая показалась ему забитой и задвинутой на последний план ее энергичной матерью. Лена сидела, спокойно положив на стол руки, глядела на Романа Михайловича, чуть наклонив голову, едва приметно улыбаясь, хотела что-то сказать, он чувствовал это. Он спросил ее сам - глазами. - Все в порядке, - сказала Лена. - А что... - он хотел спросил о Родикове, о том, что произошло в те минуты, когда он рассматривал свой слайд-фильм. - Этот ваш следователь, - тихо сказала Лена, - спит у себя в кабинете. И ничего не помнит... - Лена, - сказал Р.М., - я не должен был этого делать? Тогда, двадцать лет назад... Ему не нужно было спрашивать у Лены, малодушие - вот, как это называется. Спросил, не подумав. - Не знаю, - сказала Лена, помедлив. - Иногда бывает тяжело... потом. А иногда это - счастье. И больше ничего не нужно. И... Никогда не понять, как это будет в следующий раз. - Я думал, что это всегда одинаково, - удивился Р.М., - и Надины рисунки - катализатор. - Рисунки, да... Только Надя сумела... Теперь всем легче... то есть, будет легче... мы так думаем... - Мы? - Ну, наша семерка. - А таких, как вы... - Не знаю. То есть, если по группам - ни одной. А если поодиночке - много. А сколько... Не знаю. Иногда чувствуешь как отдаленное... - Так мы будем долго ходить вокруг да около, - вздохнул Р.М. - Может, я буду спрашивать, а ты - отвечать? - Хорошо, - согласилась Лена. - Я спрошу первым, ладно? - неожиданно сказал Гарнаев. Методист, - подумал Р.М. Пока мы нащупываем подходы друг к другу, он что-то ковырял в уме, застрял на очередном противоречии и хочет избавиться от него прямым вопросом. Только бы не сморозил глупость, после которой Лена замкнется. Нет, не должен, он совсем не по той линии идет, пусть спрашивает, хоть какая-то разрядка. - Лена, - Гарнаев подался вперед, едва не перегнулся через стол, - будет ли коммунизм? Господи, придумал же... Ненужный вопрос, бессмысленный и вредный. Реакция Лены поразила Романа Михайловича. Девушка нисколько не удивилась, будто ждала именно такого вопроса, но и отвечать не торопилась, то ли собиралась с мыслями, то искала нужные слова, хотя сказать нужно было только "да" или "нет". - Нет, - сказала она. - Почему? - растерялся Гарнаев. Лена не ответила, чай ее остывал, и она начала пить, отхлебывая из чашки большими глотками. - Лена, - сказал Р.М., - давай пройдем в кабинет. Ненадолго... Он отгородил себя от всех. Лена тихо встала и пошла к двери, Тамара проводила дочь взглядом, сказала: - Рома, нельзя ли потом? - Мы быстро. Отдохните пока, хорошо? В кабинете на Романа Михайловича неожиданно обрушилась усталость, он повалился на диванчик, привычная обстановка расслабляла. - Откуда ты знаешь, что коммунизма не будет? - спросил он. Лена присела рядом, сложив ладони на коленях, как девушка с картины Рембрандта. - Через несколько лет... три или четыре... все развалится. Советский Союз. И... там плохо. Люди какие-то... злые. Помню город. Похож на Москву. И какие-то улицы перегороженные. Как в кино, когда про революцию. Но это двадцать первый век. Я не знаю, почему думаю, что двадцать первый... - Это все? - Другие девочки тоже видели... не это, конечно. - А почему ты решила, что это будущее? - Ну... Я не решила. Это чувствуешь. Когда в будущем, когда в прошлом, когда в наше время. Совсем разные ощущения. Когда в будущем - зеленое такое, а когда прошлое - скорее бордовое... - Зеленое ощущение? - с сомнением сказал Р.М. - Это как же - зеленое? - Ну... Я не могу объяснить. Мне кажется - зеленое. Бывают разные оттенки, может, оттого, какое будущее - близкое, далекое... - Ты кому-нибудь рассказывала об этом? - Девочкам. И мне кажется... Вчера, когда меня привезли в больницу, ужасно болела голова, кажется, я кричала. Мне сделали укол, что-то спрашивали, и на меня вдруг напал говорунчик. Кажется, я все им выложила. Ну все-все. Потом уснула, спать хотелось смертельно, но мне казалось, я и во сне что-то рассказываю. Так что у них там, наверно, все записано... - Состояние бреда, - пробормотал Р.М. - Вот, что у них, скорее всего, записано. А сейчас ты их чувствуешь - девочек? - Да... Наргиз. А она - Рену. А Рена - Олю. По цепочке. - И утром там было... ну, когда они тебя выручали? - Конечно. Ой, знаете, Роман Михайлович, я проснулась, а он смотрит. - Кто? - Врач. В палате темно, а он смотрит. Потом берет за руку и говорит: "Пойдемте, Елена, вас ждут". Кавалер. А я уже знаю, кто ждет. Говорю "пошли", а встать не могу, ноги подкашиваются. Он мне руку подает, идем по коридору, а у всех, кто навстречу попадается, лица тупые-тупые. Внизу меня девочки подхватили, ну умора, все в нарядах, как в театр явились, я одна, как дурочка, в сером халате. Мама бросилась как сумасшедшая. Мы ведь еще домой заезжали - переодеться. Нас следователь вез. Это я все помню. А потом... будто упало что-то с грохотом. И покатилось. А дальше не помню. Иногда проблески какие-то, цепочка не совсем разорвалась, и я видела... Наргиз вбегает домой, а навстречу пахан ее с хулиганским видом, и сделать уже ничего невозможно, все кончилось. И Олю видела, с ней проще, ее дома обожают, господи, как кинулись целовать, и не в первый раз ведь, она всегда из дома убегает, когда накатывает... - А что врачи, следователь? - осторожно спросил Р.М. - Ну, это как-то само собой сделалось. Еще раньше, когда была цепочка. Не знаю... Видела только, что следователь так и захрапел на стуле, едва до кабинета добрался. Может, даже на пол свалился, почему нет? А врачи... Не знаю, что врачи. Наверно, ничего. Вспомнят еще про меня. Про девочек - нет, а про меня вспомнят. Я ведь на учете. - И ничего нельзя сделать? - всполошился Р.М. - Они же за тобой явятся. Побег и все такое. Лена побледнела. - Господи, я не подумала. - Останешься здесь, - решил Р.М. - И мама сейчас домой не поедет. Разберемся. Если нужно будет опять собрать цепочку, сможешь? - Конечно, есть ведь рисунки. - Почему рисунки, Лена? Что в них? - Вы же знаете - ключ. Туда. Обычно приходится воображать себе, это трудно, а Наденька сумела нарисовать. Какая она талантливая! Никто так не умеет рисовать с натуры. - С натуры? - Конечно! И Надя там - она нас всегда встречает. - Кто? Где? - Р.М. почувствовал, что теряет логику разговора, хотя, и это он чувствовал тоже, логика именно сейчас и появилась в хаосе информации. Пятый шаг алгоритма, опять приходится возвращаться назад. Но теперь-то действительно все. Сходится. И дальнейшие шаги, вплоть до заключительного. В дверь постучали. Р.М. крикнул "да!", и в кабинет заглянул Гарнаев. - Если я тебе не нужен... - сказал он неуверенно. - Нужен, Женя, пока нужен. Мы сейчас выйдем. Я хочу кое-что объяснить. Тебе тоже, пока ты окончательно не уверовал в свою версию с инопланетянами. Пойдем, Леночка, чаю выпьем. Или кофе? 11 Минуту спустя все сидели вокруг стола, как на спиритическом сеансе, когда нет больше сил, а призрак являться не желает. Тамара выглядела постаревшей, ей можно было дать все пятьдесят, ничего общего со вчерашней, уверенной в себе, особой. Галка сидела, подперев голову кулачком, взгляд ее был грустным и заранее готовым принять любое слово, сказанное Романом Михайловичем. Гарнаев покачивался на стуле и мысленно просчитывал шаги алгоритма, искал, где мог ошибиться. Рядом с Романом Михайловичем сидела Таня, готовая в любой момент вскочить и побежать на кухню, едва послышится клокотание закипевшего чайника. - Я попробую кое-что объяснить, - раздумчиво начал Р.М. - Как Эркюль Пуаро, - вставил Евгений. - Собрал, значит, всех участников, недостает только представителя Скотланд-Ярда, Пинкертона твоего... Р.М. не принял шутки. - Пуаро ставил точку, - сказал он, - а у нас все впереди. И боюсь, что ничего хорошего. Это ведь вечная проблема, была она и будет, пока есть люди, пока есть женщины. Пока есть Вселенная, наконец. Странно, при чем тут Вселенная, да? Она где-то, а мы тут. Ну, понимаете, Вселенная - это и то, что в нас. Это - мир, все, что было, есть и будет. Говорят, что Вселенная многомерна, пишут о десятке измерений, и все это лишь математические абстракции, ничего они не дают ни душе, ни сердцу. Фантасты пишут о подпространствах, параллельных мирах, отдельных от нашего, летают туда на звездолетах или еще каких-то машинах... Там свои законы, здесь свои. И все забывают, что мир един. Параллельные миры - назовем их пока так, хотя название это нелепо, - не могут быть изолированы друг от друга, не могут развиваться друг без друга, потому что Вселенная едина. В каждом из миров свои законы природы? Да, но почему именно такие? Потому только, что в иных мирах другие законы, и именно такие, какие есть. Все связано. Если у нас здесь действие равно противодействию, то только потому, что в каком-то ином мире есть, скажем, закон трансформации заряда в массу, а где-то в третьем сила (если там есть силы) зависит от вращения (если оно там существует), а в четвертом... Это я все к примеру, потому что мы ничего - ни-че-го - не знаем, что там есть на самом деле. Мы - я имею в виду науку. Пойдем дальше. В нашей Вселенной появляется разум. Тоже, кстати, потому, что в иной Вселенной появилось или, наоборот, исчезло нечто... А может, там рождается нечто, потому что здесь возникает разум. Где следствие, где причина? Может ли наш разум познать свой мир, понять его? Мы ведь явление не одной нашей Вселенной, но всей совокупности миров, о которых и вовсе не подозреваем. Мы все живем не только здесь, на планете Земля, но в бесконечном многомерном мире, нам не нужно устанавливать там с кем-то контакты, ведь это то же самое, что установить контакт с собой. Если мир многомерен, а мы в нем живем, значит, и мы многомерны тоже... Знаете, алгоритм долго не срабатывал, мне тоже все мерещились пришельцы или, когда я дошел до параллельных миров, то - их механическое сложение, ну, существуют вроде бы разные разности сами по себе... Это их единство, неразделимость, цельность, наша собственная многомерность - понять было трудно. Для вас эти миры - склад кубиков... Нет отдельных кубиков, понимаете? Впрочем, это все не так важно. То есть, важно для науки, для тех, кто будет исследовать связи и взаимные закономерности. Для тех, кто поймет, что в нашей Вселенной не разобраться, если не разбираться во всех Вселенных сразу... А для нас важно иное: все разумное, что есть в каком бы то ни было измерении, связано друг с другом, не может существовать друг без друга. Разум, на самом деле, - симбиоз. Пока не возникает этот симбиоз, нет и разума. Нигде - ни в нашей Вселенной, ни в какой иной. Только - вместе. И когда рождается симбиоз, идет непрерывный обмен информацией, совершенно неосознаваемый, это даже не инстинкты, это глубже, но каждый из нас - ты, Галя, и Тамара тоже, и Евгений, и все - связан со всем, что есть разумного в тех, параллельных, мирах, фу, это название мне очень не нравится, оно в зубах навязло, оно мешает правильно понимать, но другого я не придумал, не до того было, мне это название не мешает, а вы не обращайте внимания... Я назвал эту связь третьей сигнальной системой. Первая сигнальная - наши чувства, ощущения, то, чем мы осознаем этот мир. Вторая сигнальная - речь, то, чем мы связаны с себе подобными. И третья - то, что объединяет нас, разумных, живущих во всех мыслимых и немыслимых измерениях мира. Человек не может жить без первой сигнальной системы - он будет слеп, глух, не будет осязать, обонять, останется камнем. И без второй сигнальной он тоже не проживет - без общения с себе подобными. И, конечно, без третьей - хотя общение это и проходит вне сознания. Таковы уж законы природы. Муравей, наверно, тоже совершенно не понимает, что сам по себе он - ничто. Но каждая система, особенно столь сложно организованная, неизбежно дает сбои. Рвутся какие-то тонкие нити или, наоборот, что-то соединяется воедино. И редко, очень редко, наше знание об иных измерениях мира всплывает в подсознание, еще реже - выше, в область сознательного. Так уж устроен мозг человека, что если это случается, то практически всегда - у женщин. У женщин с их эмоциональным разумом, с их способностью принять, не понимая, с их умением чувствовать глубину мира. И тогда рождается ведьма. Женщина, которая сознает то, что никому больше не дано осознать в себе. Всплывает знание, не переработанное разумом, оно первично, как мировой шум, возникает то, что зовется ведовством, связью с дьяволом. Мы глумимся над всем этим, не понимаем, откуда что идет, и почему противоречит известным физическим законам. Ничего ничему не противоречит - просто явления эти описываются общими для всех измерений законами природы. А наши - лишь частные случаи, приближения к узким физическим условиям той Вселенной, где живем мы, люди. Законы эйнштейновской динамики вовсе не отменяют известных законов Ньютона, просто люди ушли вперед - от частного знания к более общему. К общим же законам единого мира мы и близко не подступились. Собственно, только сейчас, может быть, поймем, что эти единые законы вообще есть... Вот, к примеру, один из последних шагов алгоритма: среди измерений, в которых мы существуем, не сознавая того, может быть - нет, наверняка есть, теперь я уверен в этом - такое, где понятие времени как свойства материи отсутствует, его нет, и это измерение способно стать - нет, не способно, а действительно становится - мостиком между нашим прошлым и будущим... И уж совсем редко, может, раз в тысячу лет, рождается женщина, способная не только ощущать в себе нечто такое, способная не только быть ведьмой, но и описать надежно и верно, нарисовать словами или красками. Во всем ведь есть посредственности, таланты и гении. Наденька - так уж получилось - родилась гениальной. И - не выдержала. Вот так... А во всем виноват я. Со своей интуицией, которая сработала, когда понять еще ничего было нельзя... Да и сейчас... - Любопытно, - один Гарнаев чувствовал себя вполне комфортно, ему рассказали гипотезу, он искал возражения. - Как я понимаю, эта способность не только воспринимать подсознательно, но и понимать информацию оттуда - передается по наследству? - Видимо, - сказал Р.М., спорить и доказывать что-либо у него не осталось сил. - Ну-ну... - сказал Евгений. - А как это ты действовал своими тестами на генетический аппарат? Создал некий тетраграмматон, слово, способное, будучи произнесенным, изменить мир? Для каббалистики это нормально. Для Трофима Денисовича Лысенко - тоже. И почему этот механизм сработал не сразу, а только во втором поколении? Р.М. молчал. Ну, откуда ему знать. Конечно, словом ген не заговоришь. Но словом можно заговорить сознание, мозг, подкорку даже. Словом - гипноз! - можно изменить физическое состояние организма. И тогда уж организм сам, если он и без того потенциально на это настроен, ведь есть в нем уже работающие гены, осуществляет симбиоз... Тогда организм, возможно, вырабатывает необходимые ферменты, а уж ферменты влияют на ген. Может, потому и проявились тесты во втором поколении, что воздействие это медленное, проходят годы, прежде чем генетическая программа включается полностью. Именно полностью: ведь эти девушки - самые сильные медиумы, может быть, за сто или больше лет... Ничего этого Р.М. говорить не стал. Не нужно было это сейчас. - Вот так, девочки, - сказал он. - Как жить теперь будем? - Как? - сказала Тамара. - Завтра участковый явится, вынь ему сотню. А тебя послушать, Рома... Высокие материи, хоть сейчас в академию: вот, я могу с иными мирами связываться, пустите работать телевизором. И оклад сто пятьдесят в месяц. Если вообще разговаривать захотят. Ведь это все шарлатанство, обман народа. - Рома, - сказала Галка, - я слышала, что... ну, что Наденька... там, где-то, и что... Он понял. Несколько слов, сказанные Леной. Глупость. Стоп, - подумал он. Не ты ли говорил о возможности обратного выхода в наш четырехмерный мир сквозь другие, где нет понятия времени? Говорил. Тогда иди до конца. Можно вперед, можно назад. В то время, когда Наденька была жива, когда она была в цепочке, когда девушки чувствовали друг друга, и это можно вернуть, и возвращать постоянно... Господи, хорошо, что у самой Галки нет такой способности. Иначе... Это было бы как наркотик. - Не знаю, Галя, - сказал он. - Думаешь, я уже все знаю? - Нет, - вздохнула Галка, - и ничего не можешь. Ему стало холодно - он действительно ничего не мог. - Девочки, - сказал Р.М. бодрым голосом, - если меня Родиков не прижмет и не посадит, мы с вами справимся. Только вместе, хорошо? Таня испуганно вскинулась, мысль о том, что Родиков, обиженный и, в сущности, одураченный, может устроить какую-нибудь пакость, ей в голову не приходила. Возможно, это была действительно глупая мысль, но ведь была, никуда не денешься, все время точила, Родиков просто для спасения собственной репутации мог на что-то решиться. Р.М. посмотрел на Лену - что скажет она? Лена молчала, смотрела усталым, ничего не выражавшим, взглядом. Р.М. встал и пошел в кабинет, потому что в мыслях сам собой рождался рассказ, редко бывало, чтобы рассказ появился как наваждение, от которого можно избавиться, только перенеся на бумагу. Он понимал, что - не время, что ждут от него совсем другого. Думал, что запишет сюжет и сразу вернется. И ему действительно показалось, что вернулся он быстро, с легкостью, странной для его медлительного ума, исписав пять страниц. На самом деле прошли два часа, и в комнате были только Таня с Евгением. Гарнаев что-то сосредоточенно писал за обеденным столом, а Таня расставляла в серванте посуду - бессмысленное занятие, к которому она прибегала всякий раз, когда решительно не знала, чем заняться. - А где... - начал Р.М. Гарнаев пробормотал что-то неопределенное, Таня сказала: - Я всегда знала, что мессии из тебя не получится. Девочки смотрят тебе в рот и ждут откровения господня, а ты скрываешься как отшельник и молишься в пустыне своему богу. - Тамара решила увезти Лену к бабке в Ростов, - сказал Гарнаев, не поднимая головы. - От греха подальше. - Это Лена захотела, - поправила Таня. - Лена захотела, Тамара решила, - Гарнаев точно уловил расстановку сил в отношениях между матерью и дочерью. - А Галка пошла к родственникам. У нее с обменом сложности. Таня говорила осуждающим тоном, будто от Романа Михайловича зависело, удастся ли Галке поменять квартиру. - Ну вот, - сказал Гарнаев, - я тут накатал свои соображения, оставлю, хорошо? Поеду я. Засиделся... Кстати, все рисунки у Лены. - А мне-то что делать? - спросил Р.М. с неожиданно прорвавшейся тоской. - Я все заварил. Если что-нибудь случится с девочками или Галкой... Идти к Родикову? Не поймет, не захочет. Никто не захочет. - Вот-вот, - отозвался Гарнаев. - Я все время об этом думаю. Приходит мужик и говорит, что разобрался в том, что такое есть Вселенная. И несет ахинею. Типичный чайник, хоть и автор какой-то там методики. А что ведьмы, эти симбионты-связники? Девушки и женщины с явными психическими отклонениями. В одну палату. А дядю в другую. Палат сейчас много освободилось, после того, как диссиденты выздоровели. - Что ты сам себя травишь? - сказала Таня, когда за Гарнаевым закрылась дверь. - Знаешь ведь, что действовать - не в твоем характере. После сегодняшней ночи ты год будешь в себя приходить. Занимайся своими теориями. Все уладится. - Само собой? Таня посмотрела ему в глаза, и он понял, что она знает его и понимает, может быть, значительно лучше, чем он знает и понимает себя сам. Таня тоже была ведьмой, тоже могла читать в душах, и никакие другие миры, и третья сигнальная система были ни при чем. Ему захотелось опуститься перед женой на колени и покаяться во всем, что он сделал плохого в жизни. Ради идеи! Ради науки об открытиях, как он ее понимал. Проводил опыты, не думая о том, что это может вызвать последствия бог знает в каком колене. Проповедовал свою методику, но никогда не поступался ради нее благополучием. Бессмысленно вкалывал в институте, потому что иначе пришлось бы жить впроголодь. Терзал собственные рукописи, потому что редакторы считали, что вот в этом абзаце есть ненужные аллюзии, а в этом... И он переделывал, чтобы напечатали. Господи, а как он испугался, когда объявился Родиков! И всегда - всегда! - что-то придумав, что-то написав, ждал, когда кто-нибудь, прочитав, загорится идеей и положит голову на алтарь - вместо него. Сначала Кузьминов из Оренбурга, который, проработав книжку об открытиях, вот уже восемь лет живет как Диоген, но зато основал-таки в городе единственную в стране школу, учит, и люди едут к нему, а не к Петрашевскому. Ему только пишут, и он не всем отвечает. А Рузмайкин из Ставрополя? Он, а не Р.М., ездил в Госкомитет по делам изобретений и открытий доказывать, что теория существует, и что для перестройки она совершенно необходима. - Рома, - тихо сказала Таня. - Это на всю жизнь, да? - Что? - Р.М. очнулся. - А... Да, конечно. - А если кто-то не хочет? Что тогда? Таня посмотрела ему в глаза. Он искал во взгляде жены упрека, но разглядел лишь обычную кротость и рассердился. - Ничего, - буркнул он. - От себя не уйдешь. - Да, - сказала Таня, - это верно. Р.М. подумал, что сейчас вспылит, и начал считать до десяти, а пока считал, ноги его двигались, и он оказался у телефона. Снял трубку и набрал номер Родикова. Почувствовал, что ладонь стала влажной. - А, это вы, - хмуро сказал следователь. - Послушайте, Роман Михайлович, оставьте девушек в покое. Это приказ. Не знаю, что вам мерещится по научной линии, но дайте людям жить. - С ними все в порядке? - Да, все вернулись, если вас именно это интересует. - Все? - настойчиво повторил Р.М. - Все, - отрезал Родиков и замолчал. Молчание длилось долго, Роману Михайловичу показалось, что Родиков положил трубку на стол и занялся своим делом. - До свидания, - сказал он в пустоту. - Увидимся, - отозвалась пустота с хорошо слышимой угрозой. Или послышалось? Действительно ли Родиков ничего не помнит? Напомнят. Те же врачи в больнице. Коллеги. И что тогда? Р.М. отогнал эти мысли и сел за стол. Вроде бы конструкция понятна. И внутренне непротиворечива. Ну и что? Что с этим делать? Статью в "Знание-сила"? Или в "Вестник психологии"? Ни там, ни там не возьмут. Он бы и сам не взял на месте редактора. Разве что с грифом "фантастика". Нет, и тогда не взял бы. Не такая фантастика сейчас нужна. После всего, что наслышались о тридцать седьмом и сорок девятом, о Рашидове и Адылове, Брежневе и Черненко, после откровений о самих себе, после знания, от которого волосы порой встают дыбом, после всего этого - вдруг о ведьмах, о том, что женщина - мать, работница! - оказывается, связана с потусторонними мирами. Так и будут говорить - потусторонними. Механика известна, традиции враз не сломаешь. Ученые враз определят открытие в группу парапсихологических феноменов и, посмеиваясь, запишут свихнувшегося на своей методике Петрашевского в одну компанию с Мессингом, Кашпировским и Чумаком. А экстрасенсы набросятся сразу, примут в свой клан с удовольствием, не понимая сути и не признавая того, что речь идет о материальном единстве многомерного мира, и вовсе не о каких-то внефизических законах передачи информации... Никого не убедить. И нельзя сейчас никого убеждать. Разве жизнь и гибель Наденьки - не доказательство? Нельзя, не время. Что же делать? Все яснее Р.М. понимал, что делать нельзя ничего. Если он хочет, чтобы девушки жили спокойно. Он подумал, что вывод этот слишком уж соответствует его личным качествам, его характеру. Может, именно характер, а не логика, диктует вывод, и на самом деле действовать совершенно необходимо? Р.М. встал, ходил по комнате, натыкаясь на стол, стулья. Ну что? Решил? Что? Молчать? Говорить? Подошел к окну, выходящему в переулок. На противоположной стороне был молочный магазин, и здесь с утра выстраивалась очередь. Одни женщины: старые, молодые, средних лет, они вели себя почти одинаково, дальние в очереди стояли молча, тянули головы, чтобы увидеть, долго ли стоять, или тихо беседовали, передние суетились, отгоняя нахалок, старавшихся проникнуть без очереди, вынимали из сумок пустые бутылки, шумели, пересчитывая сдачу. Это была жизнь - суета, толкотня, не до тончайших движений души, не до того, чтобы прислушиваться к себе, и, услышав нечто, не слышимое никем, понять и передать другим. Неужели в каждой из них есть это - в толстой бабе, что размахивает кефирной бутылкой перед носом продавца, и которой ничего сейчас в жизни не нужно, кроме пяти копеек сдачи, и в той девочке, что стоит в сторонке и пересчитывает в уме - сколько чего и почем. И если каждой из них просто намекнуть... Господи, одна обложит нецензурно, другая рассмеется, покрутив пальцем у виска, третья решит, что мужчина хочет поволочиться... Модель мира. Модель нашего мира. И в другом нам не жить. А коммунизма не будет - не создан человек для коммунизма. Р.М. услышал позади себя движение, обернулся. Таня подошла, тоже поглядела на очередь, сказала: - Звонила Галя. Говорит: могут пока прописать к дяде, она ведь жила там раньше. Чего-то она не договаривала - видно было по глазам. - Что значит "могут"? - механически переспросил Р.М. - Ну, Рома... Поговори с Родиковым. У него наверняка есть связи... Вот оно что... Тоже естественно. В конце концов, ему отвечать. Почему-то он вспомнил свой старый рассказ о тридцать седьмом годе и мысленно обозначил развитие сюжета: нет, в лагере они не встретятся, это банально. Каждый проживет жизнь и будет сам отвечать за все, что сделает. Глупо убивать собственного следователя. Даже если осужден безвинно. Потому что наверняка есть в жизни, в мыслях, в душе нечто, от чего хочешь избавиться, за что должен судить себя. Сам. Твой следователь все равно придет за тобой. - Хорошо, - сказал Р.М., вздохнув, - я позвоню Родикову. Если он прежде не... Таня на мгновение прижалась лбом к его плечу. - Рома, - сказала она, - хорошо, что у нас нет детей. - Почему? - не понял Р.М. - Тебя я ведь не допекал своими вопросами... - Все равно хорошо, - сказала Таня в ответ на какие-то свои мысли. К дому подъехала желтая милицейская машина и остановилась у подъезда. Р.М. отошел от окна, сел за стол и, обхватив голову руками, уставился на почти исписанную страницу. Дальше... Единство Вселенной в нас самих... Так, дальше... Мы не понимаем собственного назначения. Выспренне. К черту. Дальше... Надя, что ты сделала? И неужели ты все еще где-то есть? Прочь страницу. Не так резко - порвал край. Другой лист. Думать... Думать и решать.