у - это земные явления, наш мир, - а нечто, чего описать словами никогда не сможешь, потому что ты не Лев Толстой, да и неизвестно, что сумел бы Лев Толстой в подобной ситуации. Слов у тебя нет, но ты хочешь понять, знаешь, что, если не поймешь, то сойдешь с ума. И пытаешься нарисовать. Но и рисовать ты не умеешь. И то, что у тебя получается, так же похоже на истинное, как детские рисунок льва на живого царя зверей. Плачешь от бессилия и невозможности с кем-нибудь поделиться и знаешь наверняка: то, что ты видишь, то, что можешь пощупать в такие минуты, все это действительно есть, и все это не менее реально, чем твой мир на Земле. Представь себе это и скажи: что мне делать с этими числовыми последовательностями? - Рома, - сказал Гарнаев, - то, что ей казалось реальным, было игрой сошедшего с катушек мозга. Поняв численные закономерности, мы, возможно, разберемся в... - Ладно, - Р.М. махнул рукой. - Мы говорим о разных вещах. Надя была обыкновенной ведьмой, и с психикой у нее все было в порядке. - Ну конечно... Тебе ведь известно, что такое обыкновенная ведьма! - Господи, ведьмами я занимался в свое время больше, чем физикой. Ты думаешь, что ведьмы - это женщины, которые собираются на Брокене, летают на помеле, ворожат, колдуют, напускают порчу, вызывают дьявола... Что еще? - Согласись, что в народных преданиях... - Народные предания сделали из древних ящериц драконов. А в тридцать седьмом многие - миллионы! - искренне верили, что каждый третий в стране - иностранный шпион. Во время средневековой охоты на ведьм сожгли около десяти миллионов женщин, примерно столько же, сколько народа погибло в сталинских лагерях. И методы следствия, допросов, сами судилища были очень похожими - собственно, один к одному. Это плохо исследованная аналогия, я когда-то написал рассказ, и его, конечно, не опубликовали... - Расскажи, интересно. - После, - Р.М. отмахнулся. - Я это к тому, что ведьмы - самые обычные женщины. Никто из них не летал и не вызывал дьявола. Что до порчи и сглаза... Для этого не нужно быть ведьмой. У многих есть дар внушения, не нужно путать лошадь с мотоциклом. А ворожба и колдовство... Ну, представь, что ты живешь в четырнадцатом веке. И знаешь многое из того, о чем никто не догадывается. Тебя принимают за ненормальную, потому что иногда у тебя случаются, ну, скажем, приступы, когда ты не воспринимаешь окружающий мир. Люди ждут от тебя определенного образа мысли, поведения... Все дальнейшее определяется твоим характером. Если ты независима, если тебе плевать на то, что о тебе говорят, ты стремишься сохранить себя, и тебе изредка это удается. Очень изредка, потому что ты женщина, и значит, эмоциональна, и ты ведьма, значит, эмоциональна предельно. Или даже беспредельно - до взбалмошности. До истерик. До исступления. Если тебя не сломит муж, не бросит любовник, не засадит в психушку опекун, все равно отношение к тебе будет однозначно отрицательным. И какой-нибудь благодетель непременно напишет на тебя донос на Лубянку... то есть, в святую инквизицию, и тебя возьмут, засудят и сожгут. А если ты по складу ума практична, то быстро поймешь, чего от тебя ждут окружающие, и станешь вести себя соответственно. Научишься внешним атрибутам ворожбы, способам прорицания, женская интуиция поможет тебе предугадывать если не многое, то кое-что, достаточное, чтобы тебе верили и называли ведьмой. Впрочем, и в этом случае кто-нибудь увидит тебя летающей на помеле и донесет куда следует. - И на костры они шли, чтобы поддержать репутацию? - На кострах чаще всего сжигали вовсе не ведьм, а невинных женщин. Лес рубят - щепки летят. Знакомая поговорка? А ведь это были женщины. Господи, как ты понять не можешь - женщины! Р.М. замолчал. Не нужно было заводиться, - подумал он. Пусть Евгений сам соображает. Может, додумается. - Спасибо за работу, - сказал он. - Ты молодец, Женя, в этих числах, наверное, что-то есть. Я посмотрю на досуге, хорошо? - Рассказ, который ты написал... - напомнил Евгений. Но Р.М. уже остыл. Вспоминал неохотно - раз уж обещал. Был такой рассказ - один из первых его опусов, вскоре после университета. Стандартная история с использованием машины времени. Герой рассказа - физик. Время действия - середина тридцатых годов. Герой интересуется ведьмами, но поступает иначе, нежели автор рассказа. И это естественно, автор ведь исследовал альтернативные возможности, в том числе и бредовые. Герой решает сконструировать машину времени (всего-навсего!) и отправиться в пятнадцатый век "изучать натуру". Будто в двадцатом ведьмы перевелись. Ну, это на совести автора. Кое-что в теоретическом плане герой успевает сделать прежде, чем за ним приходят. В тридцать седьмом. Следователь ему попадается... Нормальный, наверное, как другие. Но от этого герою не легче, верно? Автор выдал тут все, что помнил по отцовским рассказам. Ясно, что уже на этой стадии рассказ стал "непроходимым". Но автор не мог остановиться. Короче говоря, герой без всякой фантастики отсидел до пятьдесят четвертого. А выйдя, довел-таки до конца дело жизни - построил машину времени. Вот, где фантастика... Ну, ладно. Он постарел, желания изменились, в лагерях было как-то не до ведьм, зато ненависть к некоторым представителям аппарата НКВД, хотя и бывшего... Решает он съездить не в далекий пятнадцатый век, а в более близкий тридцать седьмой год. За сутки до собственного ареста. Подкарауливает следователя, идет за ним и в темном переулке убивает ударом по голове. Это, конечно, глупо, но психика-то уже повреждена... Он намерен вернуться в будущее, с интересом рассуждая теперь о том, что может произойти - ведь воспоминания его нисколько не изменились, хотя следователя в этом мире уже нет... Арестовывают его почти сразу, он не успевает пройти и нескольких кварталов. Судят за умышленное убийство. Настоящий суд с государственным защитником! Конечно, лагерь, но теперь он попадает в "привилегированное общество". Разумеется (рассказ!), он оказывается в том же лагере, и естественно, наблюдает себя со стороны, даже уговаривает уголовников не трогать придурковатого политического. Начинается война, он просится на фронт, воюет в штрафбате, и его благополучно убивают под Брянском. Тут вольность автора, он просто не придумал, что делать дальше. Ну, выйдут они оба из лагеря, и что? Рассказ кончался, показывая неспособность автора, раскрутив сюжет, связать концы с концами... Вскоре после ухода Гарнаева позвонил Родиков. Голос у него был уставшим, и Роману Михайловичу почудился в интонации скрытый упрек: вот, мол, заставил ты меня работать. - Если хотите, - сказал Родиков, - можете зайти ко мне, я буду допоздна. - Есть за чем? - Есть. - Приду, - пообещал Р.М. То ли следователь расколол в этот день особо опасного преступника, то ли получил благодарность начальства - Роману Михайловичу показалось, что на Родикова снизошла благодать. Следователь вышел ему навстречу в проходную, держал под руку, улыбался чему-то, усадил гостя не к столу, а в мягкое, хотя и продавленное, кресло. Сам продолжал ходить по кабинету молча, и лицо его быстро меняло выражение. "Хамелеон", - мелькнуло в голове Романа Михайловича. - Вам что-то удалось? - спросил он. - Удалось, - бросил Родиков, продолжая ходить. - Впрочем, не все. Семнадцать адресов - вот список. Весь вопрос в том, что мне с этим списком делать. - Отдать мне, - простодушно предложил Р.М. - Зачем? Чтобы вы могли пойти или съездить и лично убедиться, что плоды вашей деятельности реально существуют? Не знаю, что вы делали двадцать лет назад, но мне это не нравится. - Давайте не будем ходить вокруг да около, - попросил Р.М. Родиков сел за стол, придвинул к себе раскрытую папку. Насколько мог рассмотреть Р.М., в ней было всего два листа. - Масленникова Ирина Леонидовна, - начал читать Родиков, опуская детали. - Сорок лет... ммэ... вот. Дочь Анастасия, одиннадцати лет, на учете в психиатрическом диспансере... Ммэ... Карпухина Елизавета Максимовна, тридцати девяти... Дочери тринадцать, сыну девять лет. Сын здоров, дочь второй год живет в интернате для... ммэ... вот так. Исмаилова Севда Рамзиевна, сорок два. Детей нет, муж ушел. Ну, тут говорить не о чем. Впрочем, сама она несколько лет назад обращалась к психиатру, но отклонений не нашли. Мнацаканян Людмила Ервандовна, сорок один. Второй брак. Два сына, оба вполне здоровые парни. Некрасова Марианна Лукинична, сорок четыре. Поздний брак, дочь пяти лет. Психически больна, от диспансеризации отказалась... ммэ... ну и так далее. У всех девочек без исключения - а у Касимовой их две - есть психические отклонения. У мальчиков, тоже у всех, с психикой полный порядок. В двух случаях сами женщины лечились от психических расстройств. Девочек и девушек в этом списке всего восемнадцать. И в списке уже нет Нади Яковлевой. Но есть Карина Степанян, которую муж выгнал из дома через неделю после свадьбы, потому что решил, что она шизофреничка. Дочь Аиды Нерсесовны Степанян. Вот так. Вы такого результата ждали, Роман Михайлович? Р.М. молчал. Господи, разве этого он хотел? Аида Степанян - некрасивая, длинноногая, она занималась тестами с удивительным усердием, каждый вопрос отнимал у нее втрое больше времени, чем у остальных, потому что она искала тончайшие нюансы. Что же это такое? Девчонки, обыкновенные девчонки. Красивые, как Лиза Карпухина, смотревшая на всех свысока и ждавшая принца. Некрасивые, как Аида или Ира, но тоже ведь ждавшие чего-то от жизни и помогавшие Роману потому, что это было интересно, романтично, таинственно как-то, и наконец, модно - тесты! Что это? Бред? Наука? Лысенковщина? Заговаривание зубов? Что? Он еще мог сомневаться - с Галкой. Вдруг случайность. Потом - Марианна. Почти уверенность. Но - почти. Вдруг, все же вдруг. Сейчас ни сомневаться, ни надеяться на чудесные совпадения нельзя. Он был прав, вот в чем беда. Он хотел отыскать ведьм, и он отыскал их. Более того: он их почему-то творил сам. И не сразу, а во втором поколении. На детей действовал. Значит - на гены. На гены - словом?? Если это не чушь и мистика, то что же тогда чушь и мистика? В любом случае, что бы это ни было, он виновен. Разбил жизни, потому что не ведал, что творил. И сейчас не ведает, что творил тогда. Цепляется за научные аксиомы, потому что в них спасительный для совести выход - случайность. Невероятная и жуткая, но случайность. И тогда спасены и совесть, и наука. Но все это ерунда. Потому что таких случайностей не бывает. - Ужасно, - сказал Р.М. севшим голосом. - И это не может быть совпадением... - Значит, - резюмировал Родиков, - записка Нади Яковлевой была адресована именно вам. Не потому, что вы фантаст, которого она читала, а потому, что, по ее мнению, вы должны были знать. - Что знать? - Знать, что с ней происходит и почему она больше не может жить. - Если бы я знал это, девочка была бы жива. - Она адресовала рисунки вам. - Сергей Борисович, так мы часами будем ходить вокруг да около. Нужно что-то делать! Пока еще кто-нибудь... - Думаете, до этого может дойти? - Да не знаю я! Нужно предполагать, что может. Понимаете? - Нет. Вы недоговариваете. Я охотник, а вы хотите использовать меня как охотничьего пса. - Ну хорошо, я расскажу. Извините, если будет сумбурно. Как сумею... И рассказ действительно оказался сумбурным. Впрочем, Родиков ни разу не перебил. - Что же это было? - спросил он, когда Р.М. иссяк. - Преступная халатность во время научного опыта? Если уж вы при помощи вербального теста сумели испортить жизнь стольким женщинам, то сейчас можете захотеть дать всему обратный ход - у вас есть методика открытий, с ее помощью вы можете придумать другой тест или что-нибудь в этом роде, и опять начнете экспериментировать, чтобы вышибить клин клином, и кто поручится, что не натворите бед, еще худших? Вы и с работы ушли, чтобы иметь на это больше времени, так я понимаю? - Нет. Мне это и в голову не приходило. Но в ваших словах что-то есть. Я подумаю над вашим предложением. - Да вы что! Я сказал в порядке предостережения, а не наоборот. - А я думаю, что как раз наоборот могло бы получиться. - Роман Михайлович, я вам официально предупреждаю! Ничего такого! С женщинами этими встречаться запрещаю, во всяком случае, без меня. А то еще наговорите, разбередите, психолог из вас никудышный... - Психология здесь не при чем. Дело гораздо серьезнее, чем мы с вами сейчас можем понять. Глупостей я делать не собираюсь, так что беспокоиться вам не о чем. В другие города не поеду - не настолько богат, особенно сейчас. Помогите: нужны истории болезней девочек, если они есть и если их удастся достать. - Пожалуй, открою я на вас уголовное дело, - Родиков вздохнул. - Иначе под каким соусом я буду оформлять запросы? Р.М. пожал плечами. 9 Шестеро его "девчонок" никуда не уезжали. Всего шестеро. Наиля и адреса не поменяла, жила в том же двухэтажном, с лепниной, особняке, что стоял у въезда в крепость. Всего только раз Роман провожал Наилю домой, и сейчас живо вспомнилась узкая улочка, посреди которой на протянутом между домами тросике качался фонарь, чудом еще не сбитый мальчишками. Фонарь тускло освещал улочку от угла до угла, а дальше наверняка притаились "крепостные" - те, о ком судачили в городе, кто ходил с ножами, курил анашу и вообще занимался беззаконием и развратом. Впрочем, таинственных этих ребят Роман никогда не видел, о чем не очень жалел. Тане Р.М. списка не показал. Впервые за много лет между ним и женой пролегла странная трещина, вроде и неглубокая, ведь и раньше Р.М. не всем подряд делился с Таней, но не в глубине было дело, а в том, что стояли они по обе стороны трещины и смотрели, как она становится глубже, и оба делали вид, что ничего не замечают. Такого прежде не бывало - если случалась размолвка, они выясняли отношения быстро и надежно. Как же иначе? Иначе трудно жить. Сейчас Р.М. затаился в кабинете, перечитывая список, а уж что думала о его женщинах-ведьмах Таня, он не представлял, хотя что она могла подумать? Тамара Мухина (дев. Каневская). Была замужем три года. Дочери восемнадцать. Живет в поселке Разина. Удивила приписка: "Дочь Елена занимается незаконным промыслом, предупреждалась в милиции". И нужно учесть еще, что с четырнадцати лет Лена состоит на учете в психдиспансере. Что значит "незаконный промысел"? Спекулирует? Начну с Тамары, - решил Р.М. Рассказ он почти закончил. С утра читал беловик, перепечатанный Таней, и, в общем, остался если не вполне доволен, то хотя бы удовлетворен. Мир получился. Странный мир, конечно, но ведь именно таким он и хотел этот мир описать. Хотя, возможно, было бы лучше дать больше узнаваемых деталей, чтобы читатель понял: речь идет не о какой-то абстрактной планете, а о нашей Земле, наших отношениях с наукой и природой. Возможно. Но ведь и игра фантазии тоже кое чего стоит в эстетическом плане. А читатель, если не дурак, поймет. Дурак и читать не станет. Ну, все. Теперь начинался период "вылеживания", и Р.М. не знал, сколько он продлится. Может, уже через неделю появится желание достать рукопись, а может, он вовсе к ней не вернется - бывало и такое. Папка исчезла среди бумаг, и Р.М. развернул таблицы. Основная часть методики открытий была сконцентрирована в этих таблицах и строках. Классификация научных противоречий. Система отбора противоречий, ведущих к потенциальному открытию. Система отбора выигрышных ходов. Лет десять назад, когда он конструировал таблицу из отдельных блоков и ничего не получалось, Р.М. думал, что может оказаться неправ, и вовсе не анализ противоречий ведет к открытию, а действительно слепой случай, и разрабатывать нужно не алгоритмический метод, а морфологический - с перебором вариантов на компьютере. Хорошо, что кризис в мыслях тогда миновал, и он как червь продолжал продираться в темноте куда-то, интуитивно чувствуя, что копает в нужном направлении. Откопал. Даже подсознание в этой таблице задействовано, ход 6а. Самый "провисающий" ход, потому что подсознанию не прикажешь, и читатели жалуются, что ход 6а очень расхолаживает, все этапы проходят нормально, а здесь начинается пробуксовка. Но пока без этого хода не обойтись. Пробовал: сразу переходил к шестому "б" - анализу противоречий решения. И выяснялось - не идет. На книжной полке под стеклом стояла фотография диплома на открытие, полученного Борисом Зверевым из Новокузнецка, химиком-органиком. Тот бился над молекулярными связями, в одночасье прочитал книжку о методике открытий и, придя в восторг от неожиданных перспектив, решил, что сможет обойтись без этого пресловутого подсознания, которое за многие годы работы в эксперименте ничего ему не посоветовало. Он и сейчас в своих письмах и на занятиях по методике (стал ведь и преподавателем - открыл курсы у себя в институте!) просто игнорирует ход 6а, потому только, что самому ему удалось, пропустив этот ход, все-таки сделать открытие - обнаружить новый тип молекулярных связей, которые прежде в эксперименте не выявлялись. Р.М. до сих пор не решил, чего больше в выступлениях Зверева - вреда для методики или безобидной бравады. Открытие было все же не очень-то высокого уровня. Сейчас Р.М. застрял именно на ходе 6а и после возвращения из Каменска не продвинулся ни на шаг в проблеме ведьм. Он ждал, прислушиваясь к внутреннему голосу, и все больше убеждался в том, что это "провисающее" место в алгоритме нужно срочно подтягивать. Всегда убеждает то, что испытываешь на себе. Ясны две вещи. Во-первых, информация, получаемая ведьмами, объективна, это не шизофренический бред и не галлюцинации. И второе: нужно четко разграничить методически поиск ведьм, точнее даже - их создание, от исследования сущности ведовства. Если открытие, которое следует ожидать от исследования ведовства, будет иметь физический характер (да, физический, а не психологический - шаг 3д), то открытие способа выявления ведьм с помощью тестов - из области биологии, и подход к проблеме здесь должен быть иным. Итак: что они видят, слышат, ощущают? И еще: почему - во втором поколении? Чтобы ответить на первый вопрос, данных недостаточно, методика подсказывает возврат от шага 2б к шагу 1е: к морфологическому анализу экспериментальных фактов. Значит, без разговора с Тамарой и другими не обойтись, что бы там ни говорил товарищ следователь. Чтобы ответить на второй вопрос, нужно основательно поработать на шаге 2д: ослабление психологической инерции. Он ведь убежден сейчас, что внушением невозможно что-либо изменить в аппарате наследственности, но знает и то, что после его тестирования ведьмы во втором поколении появились! Типичное противоречие "этого нет, но это есть". Конечно, он, физик Петрашевский, профан в генетике, у него есть методика, но будет ли она действовать без знания всех тонкостей работы генетического кода? Шаг 1к. Сам попался в ловушку. Я же знаю, - думал Р.М., - что нельзя отступать от решения задачи только потому, что, как кажется решателю, недостает профессиональных знаний. Методика должна вывести на ответ. Ну хорошо, пошли еще раз. С шага 1з. Да, ко всему прочему исторический опыт тоже против него: Лысенко со своими завиральными идеями. Метод, отвергнутый генетикой и почти забытый, разве что пару лет назад, в год столетия Вавилова, об этом вновь вспомнили, и тон статей был еще более разоблачительным, чем прежде, потому что стало возможно не только опровергать сам так называемый метод, но и показывать истинное лицо его авторов - бездарей и приспособленцев. Но до чего противоречивая вещь - наука, и все, что вокруг нее! И все, что зовется лженаукой, а на самом деле является пока чем-то для науки новым, непривычным и даже вроде бы неприличным. И все, что действительно является лженаукой, и с чем нужно бороться. Приблизительность, верхоглядство, все, что даже и зовется наукой, но на самом деле ею не является и выбывает из науки по прошествии времени и жизней, а то, что полагалось ненаучным вдруг становится частью настоящей науки, и многие думают, что так было всегда. Расфилософствовался, - подумал Р.М. Вернемся к шагу 1в. Пожалуй, именно здесь и произошел первый сбой в анализе. Действительно, он прошел этот шаг быстро, не обратив внимание на подвох: ведь и работа с тестами, и проявление ведовства во втором поколении - это не предсказания открытий, это и есть сами открытия, сделанные совершенно независимо от методики. И речь-то на самом деле идет сейчас не об открытиях, а об интерпретации того, что сделано. И нужен иной подход, вовсе не этот. Значит, вернуться к самому началу. Все - с нуля... Тамара жила неподалеку от станции электрички, на первом этаже старого двухэтажного дома с садиком, где под тремя раскидистыми айлантами стояла врытая в землю скамья. На скамье сидели мрачного вида мужчина лет шестидесяти, весь какой-то скрюченный, и женщины: совсем молодая и старушка. Вошедшего в калитку Романа Михайловича встретили настороженными взглядами и дальше скамьи не пустили. - Вы к ей? - тоненьким голоском спросила старушка. - Садитесь тогда вот за ним. - Простите, - сказал Р.М., - к ней - это к кому? Все трое посмотрели на него как на пришельца с другой планеты. - К Елене Анатольевне, - сказала старушка и отвернулась. Еленой звали дочь Тамары, и нетрудно было догадаться, что имел в виду Родиков, когда писал о противозаконной деятельности Мухиной. Что делала Лена? Впадала в транс при клиентах? Вызывала духов? Предсказывала судьбу? Нужно было поинтересоваться у Родикова прежде, чем идти сюда. Самостоятельности хотел. Скорее всего, разговора не получится. Интересно, сколько они берут за сеанс? Открылась дверь, и во двор вышла пара - девушка лет семнадцати, которую вел под руку пожилой мужчина, вероятно, отец. Оба были сосредоточены, будто вышли из кинозала после окончания душещипательной индийской мелодрамы. Пара быстро прошла к калитке, мужчина гулким басом повторял: - Видишь, как хорошо, а ты думала... Видишь, как хорошо, а ты... Старушка, сидевшая в очереди первой, суетливо засеменила к входной двери. На пороге появилась Тамара - ее Р.М. узнал сразу. За двадцать лет Томка сильно изменилась - погрузнела, фигура потеряла прежнюю гибкость, - но черты лица, во всяком случае, при взгляде издалека, остались прежними. - Поторопитесь, бабуля, - почти не изменился и голос, такой же звонкий, полетный, голос старшей пионервожатой. Она тогда работала в школе, - вспомнил Р.М., - и часто жаловалась на своих подопечных, из-за которых приходится срывать голос и убивать нервные клетки, которые не восстанавливаются. Пропустив старушку в прихожую, Тамара собралась захлопнуть дверь, но взгляд ее остановился на Романе Михайловиче. Он привстал было со скамьи, но заминка была мгновенной, Тамара повернулась спиной, дверь захлопнулась. Девушка, оказавшаяся в очереди первой, тихонько всхлипнула и взглянула на ручные часики. - Сколько времени идет прием? - спросил Р.М., ни к кому конкретно не обращаясь. Девушка подняла на него припухшие глаза и ответила: - Да полчаса так, может, чуть больше... Р.М. задумался. Тамара узнала его, но показала этого. Пожелает ли она узнать его, когда подойдет очередь? Или ему придется играть глупую и нелепую роль пациента? А ведь Тамара наверняка живет лучше, чем он, лучше, чем многие из их прежней компании. Поступилась ли она чем-то существенным в своей душе, своей совести? Вряд ли. Если есть спрос на такого рода деятельность, неизбежно должно быть и предложение. Знахарство, шаманство всякого рода, предсказания по руке, звездам, картам и просто так - это ведь не компьютерные игры, и администраторам наверняка не докажешь, что и здесь спрос определяет предложение. Рынок неделим, он охватывает все, что может получить человек - как материальное, так и духовное. Запрещают, а они конспирируются, платят дань той же милиции (интересно, сколько дает Тамара своему участковому, наверняка ведь дает), повышают цены, компенсируя риск, и все равно желающий получает свое. Черт возьми, а куда действительно пойти этой девушке, которую бросил ее парень после первой же ночи? Впрочем, может, это студентка, которая панически боится экзамена. Или на работе у нее неприятности. Куда ей с ними? В поликлинику - к психотерапевту, замученному текучкой? А ведь возможно, что почти вся психотерапевтическая служба страны сосредоточена в руках таких вот женщин, и мужчин, впрочем, тоже, потому что вовсе не только ведовство здесь нужно, а главное - милосердие. Дверь открылась, и давешняя старушка выпорхнула, легко просеменила по ступенькам и чуть ли не побежала к калитке. Что ей сказали? Глаза сияли, будто бабке действительно явилось откровение свыше. Тамара возникла в дверном проеме, сказала, глядя поверх голов: - Все, товарищи. На сегодня все, извините. Девушка и мужчина безропотно встали и потянулись к калитке. Девушка только всхлипнула напоследок, предчувствуя еще одну бессонную ночь наедине с нерадостными мыслями. Р.М. раздумывал, а Тамара стояла в дверях, глядя на какую-то тучку. Унижаться Р.М. не хотел, направился к выходу. - Ну Рома, ты-то куда? - услышал он. Обернулся. Тамара смотрела теперь на него, пристально смотрела, изучающе, в точности как в тот вечер, когда он объявил ей, что никакая она не ведьма и не будет ею, потому что на половину вопросов ответила так, что хоть караул кричи и тотчас назначай руководить атеистическим кружком. - Заходи, Рома, - сказала Тамара и посторонилась. - Здравствуй, Тома, - сказал Р.М. запоздало и поднялся по ступенькам. Неожиданно Тамара потянулась и чмокнула его в щеку. - Мог бы и раньше объявиться, - сказала она, пропуская гостя в темную прихожую, - в одном городе живем. Минуту спустя Р.М. сидел в огромном кресле под торшером и оглядывался вокруг. Квартира была похожа на музей современной мебели в стиле "ретро". Все было массивно, безвкусно даже на непросвещенный взгляд Романа Михайловича, и главное - просто нелепо в комнате, где, по идее, и обедали, и спали, потому что, судя по всему, вторая комната, куда Р.М. не был допущен, предназначалась для приема страждущих. Оттуда доносились тихие голоса - Тамара разговаривала с дочерью. Поневоле Р.М. сравнивал эту квартиру с уютными, какими-то воздушными комнатками Галки. И поневоле же пришла к голову банальная мысль о несходстве судеб, и о том, что характер человека можно прочитать по обстановке в его квартире. На пороге возникла Тамара - успела переодеться! - и юное существо почти без признаков своего пола, небольшое, лет пятнадцати на вид (а ведь Лене исполнилось восемнадцать), в джинсах, обтягивающих и без того узкие бедра. Существо смотрело на Романа Михайловича недовольно, ему не дали отдохнуть, оно устало и хотело спать. - Это Ленка, - сказала Тамара. - Знакомиться не желает, но посидит, послушает. - А как же... - начал Р.М. - Эх, - Тамара нервно махнула рукой, - я тут за всех, и за мужика, и за эту прорицательницу. Лена поморщилась и села в кресло напротив Романа Михайловича. Взгляды их встретились, и Р.М. понял, что говорить с этой девушкой не нужно. Они поняли друг друга мгновенно, сцепились взглядами, мыслями, сознанием и всем, что там еще в глубине, и Лена знала уже, зачем пришел этот старый мамин знакомый, о котором мама успела только сказать, что он ученый человек и когда-то творил любопытные и странные вещи. И Р.М. понял, что к бизнесу Тамары дочь не имеет отношения, она статистка, просто о ней слышали, а слухи как лавина, и ничего с ними не поделаешь, мама хочет жить как все, Лена, когда ходят клиенты, сидит и смотрит, иногда вставляет слово, когда поймет вдруг, что за человек перед нею, и клиент сразу теряется, иногда пугается даже и начинает смотреть затравленно, и готов уже принять все, что скажет мама, а говорить она умеет - и говорить, и заговаривать, она умная и тоже понимает людей, но не так, как Лена, нет, не так, она видит внешнее, а Лена - не всегда, впрочем, - смотрит вглубь, и иногда ей становится страшно, иногда смешно, и она смеется, никого не стесняясь, а клиенты начинают суетиться, будто догадываются, что именно открыла в них эта девчонка, а мама потом сердится, потому что нельзя смеяться во время сеанса, неприлично и возбуждает ненужные подозрения... - Вы, наверно, учитесь? - спросил Р.М. - На заочном в университете, - сразу откликнулась Тамара. - На биологическом. Пару месяцев работала в институте, склянки мыла для справки, потом бросила. Лена молчала, Роману Михайловичу показалось, что слова матери ее забавляли. Он прекрасно понимал, что никакой телепатии тут нет, чертовщиной и не пахнет. А чем же? Он догадывался и искал слова, чтобы спросить у Лены прямо. Тамара мешала. Она ровно ничего не понимала. Она накрывала на стол, появились фужеры, бутылка "Чинара", тарелочки, на середину был выставлен початый уже торт. Продолжая рассказывать о своем житье-бытье (замужем была недолго, не сошлись характерами, просто он оказался дрянью, а потом с Леночкой было столько сложностей, что не до мужиков, да и кому они, то есть вы, нужны), Тамара вышла на кухню, и тогда Лена, все время не сводившая взгляда с Романа Михайловича, сказала тихо: - Вы принесли их, да? Пожалуйста, покажите... - Что... принес? - Р.М. рефлекторно коснулся стоявшего рядом с ним на полу портфеля, где лежала папка с Надиными рисунками. - Я не знаю, - сказала Лена, чуть помедлив, - но вы принесли. Р.М. кивнул. Пожалуй, она действительно должна видеть. Раскрыв портфель, Р.М. достал папку и положил девушке на колени. Тамара внесла чашки с чаем, когда Лена рассматривала первый лист, полностью уйдя в свои размышления. Рисунок она держала, по мнению Романа Михайловича, вверх тормашками, во всяком случае, он привык разглядывать эти линии и пятна под иным углом. - Что это? - полюбопытствовала Тамара, заглянув в папку через плечо дочери. - Так... - неопределенно отозвался Р.М. - Мысли кое-какие. Хотел вот узнать, что думает Лена. - А зачем ей думать? - засмеялась Тамара. - У нас думаю я. Ленка наивная - сил нет. Приходится обо всем думать самой. Похоже было на то. Из слов Тамары никак не следовало, что ее дочь обладает какими-то необычными способностями. Нормальная девушка, стеснительная, хрупкая, какое она, действительно, имеет отношение к попыткам Тамары по-своему заработать на кусок хлеба с маслом? Р.М. следил за Леной - девушка медленно перекладывала листы, одни переворачивала, другие ставила боком, переставляла местами, возвращалась к уже просмотренным рисункам, была предельно сосредоточена, движения ее становились все более замедленными, взгляд - неподвижным. Наконец девушка застыла, будто река, неожиданно скованная льдом. Тамара провела ладонью перед глазами дочери и вздохнула. - Господи, - сказала она, тяжело опустившись на стул и сразу постарев на десяток лет, - просила же ее - не при людях. - Что? - тихо спросил Р.М. Тамара не ответила. Она устроилась рядом с Леной на краешке кресла, обняла дочь, прижав ее голову к своему плечу. Глаза Лены закрылись, но тело было напряжено, губы едва заметно шевелились. Где она была сейчас? Почему меняла рисунки местами? Почему переворачивала? Р.М. уже знал ответы. Думал, что знал. Лена протянула вперед руку. Движение было резким, стремительным и сильным. Перед ней была какая-то преграда, которую она хотела сдвинуть. Рука с видимым усилием толкала воздух, капельки пота выступили на висках, усилие было не показным, настоящим, и Р.М. удивился силе - не Лены, а Тамары, которая обнимала дочь, не показывая, чего стоит ей эта небрежная поза. Преграда не поддавалась, и Лена уступила. Руки упали на колени, едва не сбросив папку с рисунками на пол. Р.М. услышал тихий всхлип, и все кончилось. Лена открыла глаза, расслабилась, поправила прическу, будто только что вошла в комнату с улицы, где дул ветер. Тамара встала и продолжила нарезать торт, будто ничего не произошло, просто выпали из памяти несколько мгновений, испарились, и вспоминать было не о чем. - Мамочка, - сказала Лена, - если бы я могла рисовать... - Что, доченька? - спросила Тамара. Она взглянула на рисунки, и впечатления они не произвели. - Господи, мазня какая. Нарисовать такое всякий сможет. Абстракционизм. Лена прикрыла рисунки ладонями, отгораживая от глупых и несправедливых рассуждений. Спорить не стала, Р.М. понимал, что в этом доме с Тамарой не спорят. - Что ты ей принес, Рома? - требовательно спросила Тамара. - Что это за рисунки? Чьи? - Это - оттуда, - тихо сказала Лена. - Оттуда - откуда? - Оттуда, где я только что была, - спокойно сказала Лена. - Леночка, - сказала Тамара, - принеси, пожалуйста, еще две тарелочки. На кухне, в верхнем шкафчике. Лена послушно вышла. - Ты зачем пришел? - спросила Тамара неожиданно жестко. - Ты знаешь, что у Ленки пятый год эти припадки, когда она... ну, ты видел. Рисунки ее возбудили мгновенно. Значит, ты знал, что делал. Зачем? - А ты - зачем? Я тебе объясню, почему - рисунки. Но ты, Тома, ты же на ней деньги зарабатываешь. На дочери. Что ты делаешь, Тома? - Ничего, Рома, и не лезь мне в душу. Люди слышали о Ленке, а я знаю людей, ясно? И никогда, слышишь, я не довожу ее до такого состояния. Я запретила ей это делать. Вообще запретила, понимаешь ты? Она просто сидит, закрыв глаза - во время приема - и думает себе о лекциях, мальчиках или не знаю о чем. А я работаю. Люди смотрят на нее и верят тому, что слышали от других, а не тому, что видят своими глазами. Я так живу, понял? А ей запрещаю, потому что она после этого ненормальная становится. Вспоминает что-то, воображает... Не хочу, понял ты? Эти рисунки... Она даже не спросила меня, ушла сразу, как отключилась. Опять твои дурацкие штучки с тестами? Разве можно так? Ты же знал, что будет, не мог не знать. Ну, что молчишь? Совесть есть у тебя? Лена возилась на кухне, звенела посудой, кажется, что-то уронила. Она специально не идет, - подумал Р.М., - поняла, что мать хочет говорить со мной. И сказать мне нечего. Сам только что понял, в чем тут дело. Сказать о Наде? Господи, как все перепуталось... - Тома, - сказал он, - эти рисунки не тест, я давно тестами не занимаюсь. Это девушка одна рисовала. Галкина дочь, помнишь Галку Лукьянову? - Галку? Ну, помню. Допустим. И что же? - Ничего, Тома. - Что - ничего? Галкина дочь - у нее тоже эта болезнь? - Это не болезнь, Тома, - устало сказал Р.М. - Конечно. Может, тебе эпикриз показать, а? Я Ленку в свое время по всем светилам возила. - Это не болезнь, - упрямо повторил Р.М., понимая, что говорит сам с собой. - Тогда и Эйнштейна можно считать больным. Если что не как у всех, сразу - на костер, на эшафот, в больницу, пальцами показывать, сеансы черной магии и телепатии... Здорова твоя Леночка, и ты сама это знаешь, иначе - что же ты с ней делаешь? Сеансы эти, люди, весь этот балаган? Я не понимаю тебя, Тома. - И нужно тебе меня понимать. Я тебя не звала, Рома. Все у нас устоялось, все путем. И дом, и все остальное. Не нужно только, чтобы равновесие нарушалось. Понял? Равновесие. Это по-твоему, по-физически. Не мешай, Рома. Каждый живет, как может. Думаешь, я на этом много зарабатываю? Я ведь не Джуна, клиентура у меня местная, и не каждый день. И еще участковому плати, и фининспектору. Что остается? Зарплата младшего научного сотрудника. Леночка вошла, улыбнулась виновато: - Мам, я блюдце разбила. Голубое, из сервиза. - Ничего, - рассеянно сказала Тамара, - Роман Михайлович вот уходить собрался. Ты еще зайдешь к нам, Рома? - Непременно, - заверил Р.М. и потянулся к папке, но Лена быстро накрыла ее обеими ладонями, взгляд ее был по-детски просительным, будто речь шла об игрушке, с которой трудно расстаться. - Роман Михайлович, - сказала она, - вы можете оставить это на день или два? Хочется посмотреть внимательно. Можно? Я потом вам сама привезу, хорошо? - Лена, - мягко сказала Тамара. - Мама, пожалуйста. Мне очень нужно их посмотреть. - Да на что, господи, они тебе сдались? - Там... Нет, я потом... Вы оставите? - Ну хорошо, - неуверенно, не глядя на Тамару, согласился Р.М. Оставлять папку не хотелось, мало ли что может устроить Тамара. Но он знал, что оставит, потому что Лена, в отличие от всех, понимала смысл изображенного. Она знала, что изображено. Может, и она хотела бы нарисовать нечто подобное, но не могла, не умела. Может, сама Лена что-то объяснит матери в его отсутствие. Возможно, - хотя на это надежда невелика, - удастся увидеться с Леной без бдительного присмотра Тамары. Есть о чем поговорить. Тамара проводила Романа Михайловича до двери. - Напрасно ты это сделал, - сказала она. - Лена нервничает, я чувствую. Для нее в этих рисунках что-то есть. И ты знаешь - что. Завтра я их тебе сама верну. Позвоню и передам. Запиши свой телефон вот здесь, в книжке... И не приходи больше, Рома. Сеансы магии тебе не нужны, а в гости не зову. - Звонила Галина, - сообщила Таня, едва он переступил порог. - Она приехала и хочет придти. - Что ты ей сказала? - Тебя ведь не было, - уклончиво ответила Таня. - Она позвонит вечером. Р.М. прошел в кабинет. Не нравилось ему все это, что-то он сделал не так. Он привык не доверять интуиции, она часто подводила, особенно после того, как были сформулированы шаги алгоритма открытий, и он приучил себя едва ли не все жизненные ситуации прогонять по шагам алгоритма, как солдат сквозь строй. Каждая мысль получала свою долю тумаков, и либо выживала, либо падала в изнеможении. Он вспомнил, какие у Лены были глаза. В прошлом веке за один такой взгляд мужчины стрелялись или бросались в пучину, или совершали еще что-нибудь еще, столь же бессмысленное и никому не нужное. А на самом деле... На самом деле это был взгляд женщины, вернувшейся из другого мира. Он не звал - он пытался рассказать и не мог. У всех ведьм во все времена одна беда - они ничего не могут рассказать. Ведь почти всегда это - обычные женщины, часто даже с ослабленным умственным развитием (Надя, Наденька, какое редкое исключение!), Лена тоже вряд ли блещет умом, то, что она видит, слышит, осязает, для нее потрясение, которое описать невозможно, потому что нет ни слов таких, даже приблизительных, ни красок. Может, поэтому Надины рисунки стали для Лены откровением. Она их узнала. Р.М. понял, откуда у него это смутное беспокойство. Не нужно было оставлять рисунки. Впрочем, что может случиться? Разве что Лена еще раз побывает _т_а_м_, она умеет управлять своей силой, об этом ясно сказала Тамара. Может быть, завтра все же удастся расспросить девушку. Постараться встретиться без опеки Тамары. Телефон зазвонил, когда Р.М. с Таней, поужинав, сидели на кухне и пили чай. Женский голос в трубке Р.М. слышал впервые и, естественно, не узнал. Голос срывался на крик, и слова, которые доносились, трудно было разобрать. Чего хотела женщина, Р.М. не понял и положил трубку. Телефон зазвонил. Голос был тот же, но звучал теперь потише. - Это Тамара. Ты не узнал, конечно, - и опять в крик: - Что ты сделал с Леной? Зачем? Я их порву сейчас же! Ее увозят, ты понимаешь?! - Что порвешь? Кого увозят? - Р.М. спрашивал, чтобы сбить у Тамары агрессивность, он сразу понял, что произошло, едва Тамара назвала себя. Слушая, он мысленно прикидывал путь и оценивал время на дорогу. В трубке замолчали, голоса доносились издалека, Тамара говорила с кем-то. - Слушай меня, Рома, - сказала она наконец. - Мы уезжаем. Едем в психиатрическую клинику номер два. Это в нашем районе, Лена там на учете. Выезжай туда немедленно. Я буду ждать в приемном отделении. Трубку положили. - Что случилось? - немедленно спросила Таня. - Это Тома... - И говорит с тобой таким тоном? Я отсюда слышу. Что происходит, Рома? - Извини, Таня, я должен ехать. - Куда?! Десятый час! Ты соображаешь? - Таня, прекрати, пожалуйста. Я сам виноват. Не нужно было оставлять рисунки. Но ведь в первый раз все обошлось. Иначе я бы не оставил. - Я с тобой, - решительно сказала Таня. Спорить Р.М. не стал. Такси удалось поймать не сразу, но зато по тихим улицам мчались быстро. Таня молчала, сумрачное напряжение мужа передалось и ей. В темноте Р.М. нащупал ее руку и сжал, и Таня сразу придвинулась к нему. Машина подпрыгивала, на частых поворотах они валились друг на друга, и Р.М. не понимал, где они находятся, то ли еще на Завокзальной, то уже проехали поселок Монтина. - Вам к приемному или главному? - подал голос водитель. - К приемному, - буркнул Р.М., и почти тотчас машина остановилась под неярким фонарем, освещавшим полуоткрытую коричневую дверь, к которой вели с узкого тротуара три выщербленных ступени. В приемном отделении было пусто. Письменный стол, три узких топчана у стен, зарешеченное окно на улицу - и пустота. В глубине комнаты оказалась еще одна дверь, и они вошли в коридор, казавшийся длинным настолько, что дальний его конец терялся будто в тумане. У двери в коридоре стоял стул, на котором сидел детина в грязном халате. Увидев вошедших, детина, не пошевелившись, коротко спросил: - Куда? - Здесь должна быть Тамара Мухина, - объяснил Р.М. - Недавно привезли ее дочь, Лену, восемнадцати лет. - Ждите в предбаннике, - сказал санитар, - ничего я не знаю. Р.М. и Таня опять оказались перед закрытой дверью и присели на топчан. - Сумасшедший дом, - буркнул Р.М. - Объясни, наконец, Рома, - попросила Таня. - Почему? Ну, показал ты рисунки. Ну, посмотрела она. И что? Где бывало, чтобы от этого с ума сходили? - А, черт, - Р.М. пнул ногой соседний топчан. - Все тут рехнулись, все, кроме Лены. Она просто узнала то, что было нарисовано. Для нее рисунки - самый настоящий реализм. Она бывала там. Это ее мир. Ее, и Нади, и других. И неизвестно, какой из миров их больше привлекает. Это ведь не состояние души, это - реальность. Для мозга, для сознания, для всех органов чувств, даже для осязания. - Господи, как это ужасно, - сказала Таня. - Ужасно? - Рома, они же девушки. Они все романтичны, хотят чего-то, принца, счастья, но все равно они - земные. Вымышленные миры - для мужчин. Понимаешь? А тут... Как же они, бедные, мучаются... Р.М. промолчал. Он не был согласен, но сейчас это не имело значения. Ждать становилось невыносимо, Таня продолжала что-то говорить, но Р.М. не слушал. Он встал и начал ходить по комнате. Внутренняя дверь распахнулась неожиданно, и в приемный покой ворвалась Тамара, следом появился мужчина средних лет в белом халате далеко не первой свежести. Похоже было, что он недавно в этом халате спал. - Рома! - воскликнула Тамара, не замечая Таню. - Скажи им! Может, тебя послушают? Они не пускают меня к Лене! Говорят, что... Не нужно было везти ее сюда! Я дура, господи, знала ведь... Мужчина - врач? - слушал сбивчивую речь Тамары молча, достал из кармана халата пачку "Кента", выбил сигарету, покосился на Романа Михайловича и закурил. Потом сел за стол и сказал резко: - Хватит паниковать! Я объяснил вам? Объяснил. А вы кто? Вы и вы. - Друзья, - сказал Р.М. - И я не понимаю, почему девушку не отпускают домой. Госпитализация, насколько мне известно, дело добровольное. А мать против. - Девушка больна, - врач заговорил монотонно, будто гипнотизировал. - Первичный диагноз был: маниакально-депрессивный синдром. Сегодня бригада скорой отметила состояние бреда. Вызвали спецбригаду, все по правилам. Девушку успокоили, сейчас она спит. Я объяснил это вам, мамаша? Объяснил. Как мы ее сейчас отпустим? Никак. Вот проснется, мы ее обследуем, и нужно будет лечить. Понимаете? Лечить нужно. Он махнул рукой и, достав из ящика стола несколько бланков, принялся быстро писать. Он был сосредоточен. Он делал дело. Тамара плакала. Она не видела уже ни врача, ни Романа Михайловича, плакала, как девочка, размазывая по щекам слезы. - Таня, - попросил Р.М., и Таня, которая тихо сидела, прислонившись к стене, поднялась, обняла Тамару, повела к тахте, усадила и что-то зашептала ей на ухо, отчего Тамара примолкла, слушала внимательно, то и дело всхлипывая. - Рома, - сказала Таня несколько минут спустя, - ты бы поймал такси. Все равно до утра здесь не высидеть... Тамара поедет к нам. Она ужасно боится этих больниц. Я тебе потом объясню. Она могла и не объяснять. Тамара уже имела дело с психиатрами - Лена состояла здесь на учете. Может, именно это общение и навело ее когда-то на мысль использовать дочь для бизнеса. И она знала, чем это грозит. Р.М. вышел на улицу. Кругом было темно, лишь окна светились, и оттого улица была похожа на морское дно, над которым неподвижно висели плоские глубоководные фосфоресцирующие рыбы странных прямоугольных форм. Ему даже показалось, что и воздух стал вязким, упругим, как вода, и дышать было трудно. Машин поблизости не было - место для психиатрической лечебницы выбрали достаточно уединенное. Он свернул за угол, здесь горели, хотя и редко, аргоновые светильники, и уже не было ощущения заброшенности, да и машины то и дело проносились мимо - все почему-то грузовики. Он махнул рукой первой же легковушке, это оказался частный "Жигуль", хозяин которого откровенно зевал и на просьбу Романа Михайловича только клюнул носом. Минуту спустя женщины сидели на заднем сидении, и машина резво мчалась по ночному шоссе. Подъехали к развилке: прямая дорога вела в город, а направо сворачивало шоссе к рабочему поселку. - Пожалуйста, направо, - попросил Р.М. Водитель кинул на него удивленный взгляд - договаривались, вроде, в город, - но свернул и почти сразу машина въехала в узкую улицу почти без освещения. - Заедем к Тамаре, - не оборачиваясь, пояснил Р.М. - Заберем папку с рисунками. Он знал, что подумала Таня: нашел время беспокоиться о рисунках, но объяснять ничего не стал. Тамара молчала. Не проехать бы, - забеспокоился Р.М., и тут же увидел слева знакомый палисадник. Тамара действовала как лунатик, выполняя указания Романа Михайловича. Папка обнаружилась почему-то на кухне, несколько листов валялись на полу. Р.М. даже под плиту заглянул. Когда они мчались по ночным улицам - теперь уже домой, - он прижимал папку к груди и думал, что больше никогда не выпустит из рук, а Тамара сзади все время что-то шептала, она прихватила с серванта какую-то безделушку, наверное, любимую Леной, и теперь, будто помешанная, разговаривала с ней. В квартире надрывался телефон. Р.М. поднял трубку, уверенный, что звонит Галка. - Приезжай сейчас же, - сказал он. - Ничего, что поздно. Бери такси. - Что-нибудь случилось? - едва слышно спросила Галка. - Приезжай, - Р.М. положил трубку и сразу поднял опять, набрал номер Родикова. Голос следователя был заспанным, проблемы службы и преступности его по ночам, видимо, не волновали. - Я собираюсь нарушить ваши инструкции, - заговорил Р.М. - Прямо сейчас, ночью, потому что случиться может всякое, и времени нет. Хотелось бы, чтобы вы присутствовали. - Какие инструкции? - не понял Родиков. - А... Ну, это, знаете, ваше дело, в конце концов... А что случилось? - Лену Мухину увезли в сумасшедший дом сегодня вечером. - Незаконно? - У нее был приступ. Но... - Послушайте меня, Роман Михайлович, и ложитесь спать. Утром позвоните мне на работу, я буду с восьми. Попробую разобраться. - Сергей Борисович, может случиться... - Что, господи, может случиться? Ложитесь спать. С каждой фразой голос Родикова становился все более раздраженным. Р.М. услышал короткие гудки. Хотелось выругаться и что-нибудь разбить. Он стоял у телефона и думал. Алгоритм пройден, и решение ясно. Даже вся девятая ступень с проверочными вопросами. Ясно все, абсолютно все, даже этот лысенковский финт с генетикой. Проверочный шаг дает предсказание - совершенно недвусмысленное. Может быть, он ошибается? Может быть. Но чтобы это узнать наверняка, нужно действовать. Действовать быстро, потому что из алгоритма следует - Леной дело не ограничится. Почему он думает, что эта ночь - решающая? Почему ночь, а не завтрашний день, когда Лена проснется и сможет что-то сделать сама? Об этом методика не говорит ничего. Это - вне ее. И все же он уверен - что-то случится. Не методика утверждает это. Что? Воспоминания. Какие?.. Не торопиться. Вспомнить. Иначе невозможно действовать. Только думать. Думать - мое ремесло. Хотел опереться на Родикова, тот умеет действовать, но предпочитает спать. Где искать остальных? Они все связаны друг с другом - непременно, это следует из последних шагов алгоритма! - и если невозможно воздействовать сразу на всю цепь, то нужно ведь с чего-то начинать. Сначала вспомнить... Постучали в дверь - пришла Галка. Р.М. вышел в прихожую, Галка едва заметно улыбнулась ему - у них были свои тайны. Таня уже постелила Тамаре на диване, и Галка, войдя в комнату, неожиданно опустилась перед Тамарой на колени, что-то мгновенно поняв женским чутьем, и Таня подошла ближе, три женщины о чем-то тихо говорили, Р.М. не слышал и не слушал, потому что он вспомнил. Это было в книге о магии, потрепанной и давно одетой в чужой переплет. Книгу он читал очень давно, будучи в командировке в Москве. Где-то должны сохраниться выписки. Он быстро прошел к себе, выдвинул нижний ящик стола, где хранились старые тетради с выписками. Которая? Эта? Нет, слишком древняя. Кажется, эта. Да, вот оно. "И приказал кардинал сынам Господа учинить священный Суд над ведьмою. В тот же вечер Анну-Луизу привели к отцам церкви, которые спросили ее: "Признаешься ли в сношениях с дьяволом?" Анна-Луиза не видела своих судей, взгляд ее был обращен вглубь себя, она видела адское пламя, терзающее ее плоть, губы ее бормотали нечто на языке, который никто не понимал - это был язык Сатаны. Потом она закричала: "Асмодей! Возьми нас всех к себе!" И упала замертво к ногам судей. Судьи сочли случившееся ясным и достаточным признаком вины и постановили труп ведьмы публично сжечь в полдень на ратушной площади. Однако в ту же ночь случилось иное чудо, повергшее в ужас горожан. В тот момент, когда Анна-Луиза пала замертво, в разных концах города шесть женщин сошли с ума. Жена трактирщика Якоба, мать двоих детей, вдруг вскочила из-за стола, выбежала на улицу с криком "Час пробил! Вижу пламя! Горячо! Город горит! Спасайте детей!" Она рвалась сквозь невидимые никому преграды, будто силы Господни преградили ей дорогу. Женщину пытались привести в чувство, но безуспешно. Она билась головой в пустоту и пала мертвой к ногам мужа. Подоспевший цирюльник объявил смерть от ударов тупым предметом - и верно, голова ведьмы была вся в синяках и кровоподтеках. Повергнутые в ужас соседи сожгли жилище трактирщика, а заодно и трактир, откуда едва успели спастись постояльцы. В то же время, по свидетельству очевидцев, нечто подобное произошло еще на пяти улицах города. Пять женщин умерли с криками "Пожар! Спасайте детей!" Странное это происшествие описано в записках мэра города, достопочтенного Лориха Маазеля. Записки эти спасены были из огня два года спустя, когда жарким летним вечером взметнулось над домами пламя и слизнуло сотни строений, погубило множество людей. Больше всего досталось детям, которых собрала супруга мэра Марта Маазель на благотворительный вечер. Ни один из них не спасся. И вспомнили тогда странную смерть женщин два года назад, и удивительное пророчество, которое так страшно сбылось. И люди, напуганные пожаром, решили, что то была порча, напущенная на город ведьмами в отместку за гибель Анны-Луизы. И вера в это укрепилась, потому что все дома, где жили когда-то ведьмы, были пощажены огнем - мрачными островами стояли они среди пепелища. И люди довершили содеянное дьяволом, и сожгли эти дома вместе с теми, кто в них жил. Так в одночасье умерли восемьдесят семь слуг дьявола, среди коих были дети." Р.М. оторопело смотрел на его же рукой написанный текст. Не может быть, чтобы ситуация повторилась. Не может быть. Во всяком случае, пожар здесь не при чем. Что-то другое. Но если так, то уже поздно. И это, вероятно, так, потому что аналогичный вывод следует из шага 9в - одного из последних в алгоритме, где рассматриваются экспериментальные возможности проверки научного предсказания. Что же теперь делать? Р.М. положил перед собой список. Ближе всех живет Наиля Касимова, минут двадцать на автобусе. Впрочем, какие сейчас автобусы? Замужем. Две дочери. Еще проблема. Для начала нужно хотя бы выяснить, все ли у них в порядке. Может быть, его страхи - лишь перестраховка мышления, сбой в алгоритме? Р.М. выглянул в гостиную. Тамара лежала на диване, свернувшись калачиком и закрыв глаза. Таня с Галкой сидели у стола, выключив верхний свет, тихо разговаривали, у обеих женщин над головами светился неясный нимб - странная игра лучей от включенного торшера. Обе выглядели спокойными - Таня еще просто не понимала до конца, а Галка уже отплакала свое. Р.М. позвонил в справочную. Долго не отвечали, а потом едва слышный женский голос назвал номер, и Р.М., боясь ошибиться и подумав "только бы все было нормально", набрал шесть цифр. Трубку не брали. Первый час ночи. Выключили телефон? Спят без задних ног? Или... Набрав еще раз и послушав долгие гудки, Р.М. положил трубку. - Рома, - позвала Таня. - Я вот думаю - куда положить Галочку. Может, тебе постелить в кабинете на раскладушке, а Гале - со мной? В конце концов, может это, действительно, единственный выход - дождаться утра? Он подумал, что все равно не уснет, но ведь и сделать сейчас ничего не сможет, не врываться же среди ночи к ничего не понимающим людям! А если что-то случилось?.. Вот так он и будет ворочаться, думать: а если так? А если - нет? Пока Таня раскладывала постели, Галка подошла к нему. - Рома, - сказала она, - эта девушка, Лена, я ведь ее знаю. Не хотела говорить Тамаре... Я не воспринимала Наденькины рассказы всерьез... - Какие рассказы? - Р.М. заставил себя сосредоточиться. - Наденька... Она иногда говорила, что у нее есть подруга по имени Лена. Они бывают вместе. Я не помню деталей... Лена - такая стройная шатенка с длинными ресницами... Я думала, что это игра воображения. В школе у нее никакой Лены не было. - Я понял, Галя, - сказал Р.М. - А другие? Надя говорила о ком-нибудь еще? - Да... Я всегда пропускала это мимо ушей. То есть, думала, что Наденька играет... Это они, да? Они что - телепаты? - Телепаты? - удивился Р.М. - Нет, Галя. Подошла Таня, обняла Галку, сказала: - Рома, иди спать. Утром разберетесь. - Сейчас, Таня, одну минуту... Идем, Галя. Они прошли в кабинет, Р.М. взял в руки список. - Я буду называть имена, - сказал он, - а ты вспоминай, были ли такие среди Надиных подруг. - Что это? - с испугом спросила Галка. - Погоди... Касимовы Рена и Наргиз. - Наргиз... Конечно. Надя часто называла троих - Лену, Наргиз и еще Олю. - Олю Карпухину? - уточнил Р.М. - Не знаю. Я не знаю фамилий. - А Света и Карина? - Не помню. Кажется, были и они... Не помню, Рома. Это ведь было несколько лет назад, я думала, что все - игра воображения, понимаешь... Как-то удивилась даже: почему она придумала нерусское имя... Рома, что это? - Я все объясню, Галочка. Утром. Нужно выспаться. - Думаешь, я смогу заснуть? Что-то опять происходит, да? Почему ты не хочешь сказать? - Это дочери тех, кто тогда приходил к нам, ну, в нашу компанию. Их матери... ну... я их всех спрашивал... - Как меня... - Как тебя. У многих из них потом родились дочери. - Как у меня, - повторила Галка. - Как у тебя. - Рена, Наргиз, Света и... кто еще? - Прочитать? - Не надо. Все они... - Все. То есть, я думаю, что все. - А... мальчики? Были ведь у них и мальчики. - Были. С мальчиками - ничего. - Почему?! - Долго объяснять, Галя. - Но ты знаешь... - Да. Галка неожиданно успокоилась, или Роману Михайловичу это только показалось. Она долго молчала, глядя за окно во тьму улицы. Р.М. раздвинул шторы, он любил, чтобы его будили яркие утренние лучи или хотя бы дождливый рассвет. Таня заглянула в кабинет, удивилась - Р.М. и Галка молча стояли у окна и смотрели в ночь, - обняла Галку и повела спать. Р.М. разделся и лег на продавленную сетку раскладушки, часы показывали половину первого, сон не шел, Р.М. чувствовал себя хорошо и мерзко. Возможно, в нормальном человеке эти два ощущения физически не могли совместиться, но Р.М. нормальным себя не считал. Ощущение было таким, будто его подвесили высоко над землей на тонких нитях, нити растягивались, и он рвался из них, чтобы хотя бы даже и упасть, разбить голову, только не висеть так, но нити не пускали, он чувствовал под собой пустоту и не мог понять - спит уже и видит бредовый сон или это вполне реальное ощущение? Потом он все-таки проснулся - или, наоборот, уснул? - потому что ощущение нереальности исчезло, а осталось четкое понимание всего, что происходит, он мог бы прямо сейчас прочитать лекцию с анализом как событийной, так и теоретической части, и понимал прекрасно, что сделал именно открытие. И знал даже во сне - или все-таки наяву? - что всю жизнь, сколько ее ни осталось, предстоит ему мучиться от сознания собственной бездарности и недомыслия, неспособности предвидеть последствия. И в то же время - параллельно этому потоку не мыслей даже, а ощущений, и в полном противоречии с ними, - в мозгу формировался план последующих действий. А если бы я тогда провел не десятки тестов, а один-два? - неожиданно подумал он. Ничто не изменилось бы в мире, я и сейчас считал бы ошибкой юношеское мое увлечение. Р.М. подумал об отрывке из средневековой хроники, - наверно, там сильно преувеличены масштабы события. Десяток ведьм в одном провинциальном городке - слишком маловероятно. А сколько нужно, чтобы была достигнута необходимая концентрация? Три? Пять? И что же тогда творилось на Брокене, если вообще сборища на Брокене - не полная выдумка? Если нет - тогда... Конечно. Спонтанное влечение к объединению, усиливаются способности всех, и мир предстает всем, а не каждой, и что же они тогда видят, бедные? За стеной послышались голоса, шел седьмой час, никому в этой квартире не спалось. Когда Р.М., умывшись, появился на кухне, женщины пили кофе, в ярком уже утреннем свете казались совершенно чужими друг другу, и было очевидно - никто из них не знает, с чего начать день, что делать. - Мы с Томой, - сказал Р.М., - едем в больницу. Таня, пожалуйста, поухаживай пока за Галей. Галя, там, в кабинете, есть бумага и ручка. Пока нас не будет, вспомни и запиши все - все, понимаешь? - что рассказывала тебе Надя о своих несуществующих подругах. О чем она с ними разговаривала, где бывала... - Рома... - слабо запротестовала Галка. - Я знаю... Ну, надо это. Обязательно. - Слушай его, Галина, - неожиданно вмешалась Тамара. - Он знает, что говорит. Поехали, Рома. Только бы ничего не случилось, - думал по дороге Р.М. В приемном сидел за столом все тот же заспанный врач, а перед ним на кушетке сидел, раскачиваясь вперед-назад, здоровенный мужик и преданно смотрел врачу в глаза, пытаясь что-то прочесть в них о своей судьбе. На соседней кушетке сидели и курили два санитара. Мужик не казался им опасным, они лениво перебрасывались фразами, поглядывая на пациента без интереса. Р.М. присел на край ближайшего к двери топчана, Тамара осталась стоять. Врач перестал сверлить взглядом новичка, сказал "можете", и санитары, притушив сигареты в пепельнице на столе, подхватили мужчину под руки и повели к внутренней двери. Врач перевел взгляд на Тамару, и Р.М. мысленно перекрестился. - Спит, - сказал врач. - Рано пришли. Вечером, после пяти. Будет обход, может быть, консилиум, а после пяти все станет ясно. - Господи, - сказала Тамара, - до пяти я не выдержу. И так все ясно. Я хочу забрать Леночку. Если нужно, напишу любую расписку. - После пяти, - повторил врач и потянулся. - Ничего с ней тут не случится. Обследуем и выпишем, если здорова. Тамара, побледнев, прислонилась к стене, проглотила таблетку, которую протянул ей врач, и медленно запила водой. - Как вас зовут? - спросил Р.М. - Жаловаться хотите? - усмехнулся врач. - Почему жаловаться? Если я разговариваю с человеком, то хотел бы знать, как к нему обращаться. Меня зовут Роман Михайлович Петрашевский. Врач впервые посмотрел на него внимательно. Р.М. не знал, чем отличается профессиональный взгляд психиатра от непрофессионального взгляда психа - врач смотрел внимательно, взгляд был усталым, вот и все. - Юрий Рустамович, - сказал врач. - Уверяю вас, Роман Михайлович, все сделано правильно. - Я не сомневаюсь, - быстро вставил Р.М. - Сомневаетесь, - вздохнул врач. - Каждый второй думает, что в нашем заведении больных не больше трети. Остальные попали по ошибке или злому умыслу. Ну, женщина успокоится и будет ждать вечера или попытается поймать главного после обхода. С мужчинами сложнее... - А что с мужчинами? - спросил Р.М., потому что врач неожиданно замолчал и погрузился в чтение бумаг. - Они сразу пускаются в обобщения. Запущенность психиатрической службы, злоупотребления и все такое. Ну, есть. И я не уверен - может, и я злоупотребил. А что делать? Отпустить девушку домой? Так она ведь спит, а мать в истерике. Значит, невозможно. А потом будет обход, и что скажет главный, я не знаю. У него свои взгляды. Совершенно нормальных психически людей, как известно, вовсе нет. Вот так. И если уж получилось, попала девушка сюда, то лучше подержать, полечить, тем более, что она все равно у нас на учете. Успокоится, все лучше, чем... - У вас успокоишься, - буркнул Р.М. - Не скажите, вы же там не были... - А позвонить отсюда можно? - спросил Р.М. - Телефон только внутренний. У входа снаружи есть автомат. Р.М. порылся в кошельке, нашел несколько двушек и десятикопеечных монет (двушек могло не хватить), Тамару оставлять одну не хотелось, но она казалась спокойной, сидела, прислонившись к стене и закрыв глаза. Р.М. вышел на улицу. Телефон под пластмассовым козырьком с обломанным, будто обкусанным, краем, висел на стене у входа. Сначала Р.М. позвонил домой - там ничего не произошло. Дома у Родикова никто не отвечал, и Р.М. позвонил на службу. Голос у следователя был недовольным, может, Родиков вел допрос (так рано?) или обдумывал план облавы (почему он?), а тут фантаст с идиотской просьбой, ну просто беда. - Роман Михайлович, - Родиков едва сдерживался, чтобы не вспылить. - Я понимаю, вам это кажется важным и серьезным. Ну, посмотрите со стороны... Есть какие-то совпадения, да. Но все остальное, извините, мистика. Да и не могу я сделать то, что вы просите. Не в моей это компетенции. Я ведь не милиция. Р.М. повесил трубку, достал из внутреннего кармана пиджака злосчастный список. Наиля Касимова, ей он безуспешно звонил ночью. На этот раз трубку сняли мгновенно. Чей-то мужской голос выдохнул: - Да... Говорите, ну! - Мне... - Р.М. помедлил. - Мне нужна Наиля, если можно. - Нету, - отрезал голос. - Что значит - нету? - не удержался Р.М. - Послушайте, вы из милиции, да? - Нет, я... знакомый. - Знакомый? Нет у нее таких знакомых. Короткие гудки. Не давая себе времени на раздумья, Р.М. набрал ноль-девять и спросил номер телефона Лианы Комберг. Пока ему везло - телефоны были у всех, могло ведь случиться и иначе. Не подходили долго, он уже собирался повесить трубку, когда услышал голос странного тембра, не поймешь - мужской или женский. Р.М. попросил Аллу - так звали дочь Лианы. - Аллу? Да ну ее... С вечера дома нет. С вечера, представляете? Девушка, называется. Шляться они все могут, а вот... А вы кто? Р.М. повесил трубку. Остались трое. У Изотовых телефона не оказалось - везение кончилось. У Рады Катерли трубку не брали. У Минасовых к телефону подошел мужчина. - Назовите, пожалуйста, себя, - потребовал он. - Моя фамилия Петрашевский. Я старый знакомый вашей жены, хотел бы с ней поговорить. - У меня нет жены, - отрезал мужчина. - Простите... Я думал, что говорю с мужем Дины. Тогда ее дочь... - У Дины нет мужа, - сообщил мужчина. - А дочь ее сука. Кого еще позвать? - Они дома? - продолжал настаивать Р.М., надеясь, что хотя бы здесь услышит, наконец, хоть что-то вразумительное. - Нет. - А когда я смогу... - Я и сам хотел бы знать, - сказал мужчина и бросил трубку. Все. Никого из них дома нет. Их позвали на Брокен, и они пошли, потому что не могли иначе. Куда? Где их Брокен? Здесь? Хорошо, если здесь. Сейчас Лена - центр всего. Правда, она спит. Точно ли - спит? Слышат ли они друг друга во сне? Это ведь не телепатия. Законы явления еще совершенно непонятны. И есть ли какие-то особые законы? Вот сверхзадача, как утверждает методика, и к этой сверхзадаче он еще и не подступился. Что делать? Брокенские ведьмы после шабаша возвращались в свои дома. Возвращались ли? Все легенды, и сейчас не до того, чтобы отделять зерна от плевел. Ну, выразился - зерна от плевел. Рехнулся - сам с собой заговорил стилем романов. Сейчас нужно думать коротко и четко. Главное - совершенно успокоиться. Все должно решиться в ближайшие минуты. Именно минуты, время часов кончилось. 10 Р.М. вернулся в приемное отделение и встретил раздраженный взгляд врача. Надоели мы ему с Тамарой, - подумал Р.М. А где она, однако? Врач был один. - Где... - начал Р.М. - Там, - врач махнул рукой в сторону внутренней двери. - Она главного поймала. Поговорит и выйдет. Посидите. Сидеть не хотелось. Р.М. встал у зарешеченного окна. - Скажите, Юрий Рустамович... Такие вот молодые девушки, как Лена, часто к вам сюда... Эта тема вполне устраивала врача, она показалась ему нейтральной. Он подумал, даже перелистал бумаги на столе. - Да как вам сказать... Чаще, чем хотелось бы, конечно. То есть, случается. Психозы. Нервы сейчас у всех... А шизофрения реже. Значительно. - В последнее время было много случаев? Я хочу сказать, отчего с Леной вдруг так... - Странный вы вопрос задаете, - врач пожал плечами. - Это же не грипп. Сейчас, кстати, вообще хорошо. Ваша девочка - первая за полтора месяца. Больше стариков возят и алкоголиков. Он что-то говорил еще о трудностях профессии, но Р.М. перестал слушать, он узнал, что хотел. Из внутренней двери вышла Тамара, не глядя ни на кого, пошла к выходу. Р.М. двинулся следом. - Что? - спросил он. - Один нормальный человек в этом бардаке, - буркнула Тамара. - Сказал, что посмотрит Леночку, как только она проснется. И сразу выпишет. - Без "если"? - Какие "если"? Он так и сказал: раз здорова, выпишем немедленно. Господи, - подумал Р.М. - почему даже самые умные и предприимчивые женщины верят всему, что хотят услышать? - Тома, - сказал он, - бывало ли раньше, чтобы Лена, не предупредив, куда-то уходила? На несколько часов. Или на день. - Рома, отвези меня домой, - сказала Тамара. - Нужно обед приготовить. И обратно за Леночкой. - Тома, я спросил... - Рома, ну что ты все о пустяках каких-то... Бывало, пропадала часа на четыре. Года два назад - на целый день, утром ушла в школу, а к вечеру ее все нет. Оказывается, сидела у моря, тоска на нее, видишь ли, напала. Ну, я ей показала тоску. - Это она сама сказала - у моря? - Конечно. Р.М. не хотел уезжать. Ожидать нужно было здесь. Они должны появиться. И тогда придется что-то делать, потому что именно здесь им появляться ни к чему. Может, действительно - отвезти Тамару и вернуться, на такси это займет полчаса. За прошедшие сутки он уже потратил на такси... ну, ладно, еще об этом думать. Если ночь прошла тихо (но где они блуждают, никого ведь не было дома!), то, возможно, полчаса ничего не изменят? В машине Тамара закрыла глаза, но, конечно, не спала, просто не хотела разговаривать. Р.М. подумал, что при всей своей житейской искушенности Тамара так и не догадывается, какая за всем случившимся стоит давняя история, и какую роль эта история сыграла в судьбе Лены. - На твоем месте, Рома, - неожиданно сказала Тамара, не открывая глаз, - я бы повесилась. У Романа Михайловича в груди взорвалась бомба, рой осколков стремительно проник в сердце, и в груди стало пусто, сердце упало в эту пустоту и забилось. Сказать он ничего не мог, понял, что Тамара все прекрасно знает, сама додумалась или Галка сказала. Умом искушенной прорицательницы она вмиг выразила все, что думает, и о чем думал сам Р.М., даже отдаленно не желая себе признаваться. Тамаре действительно не нужна была Лена, чтобы вершить суд над клиентами, она сама была пифией, ведьмой. Может, в этом единственном случае закон второго поколения дал сбой? Или Тамара лишь очень тонкий психолог? Скорее всего. И что же он, Роман Петрашевский, будет делать после того, как все сегодня кончится, прояснится, и неизбежно придется обратить мысль извне внутрь себя и отвечать перед собой за поступки, в которых не был виновен, но которые совершил? Четкость. Одно слово Тамары - и ничего не осталось, кроме смятения. Он почувствовал руку на своем локте и весь сжался. - Рома, - сказала Тамара, - я сама не своя, не обращай внимания. Просто я подумала, что никуда они Леночку не отпустят. А я без нее не могу. И ты здесь не при чем. Хорошо, что машина в это время остановилась - приехали. Р.М. отдал шоферу последнюю трешку и остался стоять на пустом тротуаре - Тамара уже была в палисаднике. Здесь, по небольшому пространству, отделявшему дом от проезжей части улицы, бродили, не глядя друг на друга, несколько девушек. Лет им было по семнадцать-двадцать. Одна, одетая почему-то в теплую, не по сезону, шубку, была совсем юная - лет пятнадцати на вид. Р.М. заметил, что на одном и том же месте, в полуметре от заборчика, каждая из них останавливалась, протягивала вперед руки и начинала что-то нащупывать в воздухе, будто здесь располагалась невидимая стена. Ощупывая преграду, девушки приближались друг к другу, пока их пальцы не соприкоснулись. Сразу изменились выражения лиц: девушки улыбнулись, напряжение исчезло, они обнялись и стояли так, и о чем-то быстро заговорили, и странным был этот разговор, будто беседа пятиклашек, придумавших тарабарский язык и говорящих на нем, чтобы учителя не выведали их наивных секретов. Удивило Романа Михайловича поведение Тамары. Она тихо присела на скамейку и внимательно слушала, будто понимала, даже кивала головой время от времени и шевелила губами. Ведьмы на Брокене, - подумал Р.М., - судя по легендам, были активнее в своих оргиях. Может потому, что их было больше? Или легенды, как обычно, преувеличивают? Что случится, если он заговорит с кем-нибудь, возьмет за руку? Их нужно увести в дом. На улице люди. Девушки уже начали привлекать внимание. Р.М. приблизился к ним и едва не упал от сильного толчка в бок. - Ты что? - прошипела ему на ухо Тамара. - Не трогай! - Нужно увести их... - Не нужно, - сказала Тамара. - Они не поймут. - С Леной тоже так бывало? Тамара кивнула: - Можно, конечно, потянуть волоком, но они будут сопротивляться. - Почему - тут? - раздумчиво сказал Р.М. - Я думал, они соберутся около больницы. - Ты знал, что... И знаешь? - Тамара вцепилась в его рукав. - Ужасно, - сказал Р.М., - что они девушки, и напуганы, и ничего не понимают, и не могут толком запомнить. И не для них все это. Но так уж получилось... Природа, она не соображает в этике или морали... Девушки, видимо, что-то услышали. Они повернулись к Роману Михайловичу, но смотрели не на него, а выше, но выше было только небо, совершенно ясное, без единого облачка. Девушки продолжали следить за движением чего-то невидимого, и сами медленно передвигались к заборчику, отделявшему палисадник от улицы. Самая младшая первой натолкнулась на забор и упала, а на нее повалились остальные, и все это происходило в молчании. Р.М. и Тамара бросились к ним, но рядом неожиданно оказался старичок в шляпе, шляпа падала, он поднимал ее и только мешал своей суетой. Девушки не сопротивлялись, они просто не понимали, что нужно встать. Старичок охал и ахал, Тамара что-то сказала, и он отошел. Девушки поднимались, улыбаясь друг другу, и осматривались по сторонам. Они вернулись. - Приема сегодня не будет, - сказала Тамара старичку. Р.М. понял, что это один из будущих клиентов пришел занять с утра очередь. - А когда? - виновато спросил старичок, готовый униженно просить, чтобы его приняли именно сегодня и без очереди. Тамара не ответила, обняла за плечи двух девушек, оказавшихся ближе к ней, и повела их к дому, остальные тихо пошли следом, не обращая внимания ни на Романа Михайловича, ни на старичка, который так и остался стоять у скамейки, провожая взглядом необычную процессию. В квартире все было как вчера, Тамара провела девушек в гостиную, усадила на диване и в креслах, Роману Михайловичу места не осталось, и он встал у двери. Казалось, только теперь сами девушки впервые рассмотрели друг друга. Так, давно знакомые по переписке люди рассматривают черты лица, которые часто себе представляли и которые на самом деле оказались иными. Тамара тоже чувствовала себя неловко и, чтобы оттянуть начало разговора, принялась возиться на кухне, ставя на плиту чайник и что-то спешно доставая из холодильника. - Девушки, - сказал Р.М., - что вам сказала Лена? Все взгляды обратились к нему. Девушки рассматривали его так же пристально и молча, как до этого глядели друг на друга. - Лена? - наконец прервала молчание самая старшая из них, девушка с тонкими восточными чертами лица, мохнатыми черными бровями и густыми, спадающими на плечи, волосами. Р.М. подумал, что это, скорее всего, Наргиз Касимова. - Лена? Надя, хотите вы сказать... - Надя? - у Романа Михайловича стало сухо во рту. - Нет, я хотел... Надя ведь... Девушки переглянулись, Наргиз грустно улыбнулась, ей очень шла улыбка, именно такая, грустная, как ноябрьский дождь, остальные серьезно смотрели на Романа Михайловича, даже самая младшая, похожая на Наргиз - ее сестра Рена, сбросившая шубку прямо на пол и оставшаяся в школьном платьице без передника. - Надя, - повторила Наргиз. - А Лена ничего не успела сказать, ее усыпили. Она только позвала, мы пошли, и тут... - Как позвала? - спросил Р.М., краем глаза заметив вошедшую в комнату Тамару. - Обыкновенно, - пожала плечами Наргиз. - Я спать собиралась, а Надя сказала, что с Леной плохо... Р.М. смотрел на Наргиз, пытаясь отыскать в ее словах если не логику, которой не было, то хотя бы намек на здравый смысл. - Девочки, - Р.М. поднял руки вверх, - ну давайте по порядку! Ведь Наргиз Касимова, верно? А это ваша сестра Рена? - А это Оля, - продолжила Наргиз, - и Света, и Алла, и Карина. А вы - Роман Михайлович Петрашевский. - Откуда вы... Девушки переглянулись, как заговорщицы, - так ему показалось, - и промолчали. Тамара все еще стояла у двери на кухню, что-то сопоставляя в уме. - Наденька умерла, Наргиз, - сказала она, - а Леночка в больнице. И вы это знаете. И вы могли бы туда... Если бы сейчас кто-то вздумал вызвать скорую... Когда вы все там... - Тетя Тамара, можно чаю? - попросила Рена. - Так пить хочется. Тамара вздохнула и вышла, в сердцах загремев чем-то на кухне. Р.М. чувствовал себя полным идиотом, потому что новая информация ни в какие схемы не укладывалась, противоречила материализму и принять ее было нельзя. Мудрили девушки, сочиняли. Зачем? - Надины рисунки у вас с собой? - спросила Наргиз. - Вы... ненавидите меня? - неожиданно для самого себя спросил Р.М. Почему спросил именно это? Подумалось на мгновение, что они все знают - не только о себе, не только о подругах, не только об этом мире, какой он сейчас, но и том, каким мир был и каким будет, какими были и будут все другие миры, растущие и умирающие в том, что мы зовем Вселенной, и тогда как же, зная это, они сохранили разум, ну, если не разум в жестком мужском понимании, то разумную интуицию, сознание истины и правоты, свойственные женщинам? Мелькнуло в сознании и сорвалось с языка - ведь тогда они должны знать, какую именно роль он сыграл в их судьбе. Реакция была неожиданной. Девушки бросились к нему, Наргиз ударилась об угол стола, зашипела от боли, но не остановилась, подбежала, чмокнула его в щеку. За ней - остальные. Они обнимали его, и он пьянел от запаха духов и прикосновений губ. Он был в центре ведьминого веселья, будто Фауст на том же Брокене. Сколько это продолжалось? Секунды. Потом он сидел за столом и пил чай, приходя в себя, девушки смотрели на него и тоже тянули крепкий темный напиток, который чаем назвать можно было с натяжкой - заварить толком Тамара не успела, получилась бурда, Тамара сновала из комнаты на кухню, приносила и уносила подносы, видела ли она эту вспышку необъяснимой симпатии, поняла ли? - А что же Надины рисунки? - спросила Наргиз. - Вы не ответили. - И вы, - огрызнулся Р.М. - От меня вам таиться нечего. - Вы наш папа, - Рена улыбнулась. Остальные рассмеялись. - Ну ладно, - остановила веселье Наргиз. - Веселиться и объяснять про нашу жизнь будем потом. Сейчас нужно Лену спасать. А Роман Михайлович рисунков не отдает. Потому что они у него дома. Отпустим папу за рисунками? Девушки закивали. - Мы бы все поехали с вами, - объяснила Наргиз, - но это глупо. Там к вам заявится следователь и будет беситься. - Откуда вы это... - Р.М. оторопел. - Разве информация, которую вы... Она что, и о будущем? Рена смешно надула щеки и сделала значительное выражение лица, для нее это была игра, почему-то для нее одной, она как-то удивительно легко все воспринимала, возможно, сказывался характер. - У-у... - сказала Рена. - Я ясновидящая. - Очень иногда, - сказала Наргиз. В речи ее изредка возникали неправильности, будто ей не так уж часто приходилось говорить по-русски. - Сейчас некогда говорить. Пожалуйста - рисунки. Девушки смотрели на него, Тамара держала в руке чашку с чаем, и тоненькая струйка стекала по платью. Р.М. отобрал у нее чашку, и Тамара очнулась. Сказала: - Я побуду с ними, не бойся. Все равно от тебя толку... Р.М. потоптался на месте, соображая, не совершает ли очередную ошибку, мало ли что здесь может произойти. Как он сам неоднократно писал в своих рассказах, в такой ситуации нужен иной герой, рефлексии должны остаться в подсознании, а у него они на поверхности, и похож он на ту сороконожку, которая вместо того, чтобы идти, раздумывала, какую ногу переставить первой. И потому шла с той ноги, на которую показывал пробегавший мимо жук. Р.М. думал об этом, когда почти бежал к автобусной остановке, втискивался в переполненный салон - начался час пик - и трясся на одной ноге, прижатый к чьему-то жесткому портфелю. Как они все-таки находят друг друга? Видят ли они друг друга - там? Знали ли они друг друга раньше - здесь? И как ввести в схему ясновидение, о котором они тоже, вроде бы, имеют представление, и понять это пока невозможно - весь ход рассуждений нужно начинать сначала, с шага 1б, - а проверить нельзя и подавно, потому что не привык Р.М. просто так верить. Словам девчонок - подавно. Но следователь? Откуда они узнали о Родикове? Может - Тамара? Нет, с чего бы, у нее и времени не было. Р.М. подумал, что оставляет в стороне еще одну фразу, потому что большего бреда и придумать нельзя, и это рушит всю его относительно стройную картину, которую он кое-как нарисовал, пользуясь своими пунктами, шагами и подшагами. Надя. Слова Наргиз. Скорее всего, она просто перепутала. Не скорее всего, а наверняка. Господи, - подумал Р.М., - до чего я дошел за эту ночь, если вполне серьезно думаю, верить или нет в потусторонний мир. От остановки он тоже почти бежал, собственный дом почему-то казался ему огромной стокамерной тюрьмой, где должны произойти события, в которых ему не хотелось участвовать. Таня с Галкой сидели на кухне и разговаривали. - Родиков не появлялся? - спросил Р.М. - Нет, - сказала Таня, а Галка не знала никакого Родикова, ее интересовала только Лена. - Спит, - успокоил Р.М. - Завтракать не буду, некогда. Все расскажу потом. Взяв с письменного стола папку, он поспешил к выходу (идти со мной не нужно, вернусь скоро, возможно, не один, вы соорудите пока что-нибудь вкусное человек на шесть-восемь). Он скатился с лестницы и столкнулся с Родиковым, который только что вошел в подъезд. Следователь выглядел вовсе не сердитым, скорее - скучным. - Поднимемся, Роман Михайлович, - предложил он. - Куда вы торопитесь? Все, что вы могли сделать, вы уже сделали. - А в чем дело? - воинственно спросил Р.М., не успев сбиться с темпа. - Я же просил вас, - Родиков еще больше поскучнел, - не лезть не в свое дело. Просил не ходить по адресам. А вы не поленились и обошли всех. Зачем? Что за глупости вы вбили девчонкам в головы? Их с вечера ищут. Родители в истерике. По городу уже идут слухи, что появилась банда насильников, и что за хутором нашли первый труп. Вы знаете, что такое слухи? Черт возьми, несколько лет назад я бы сунул вас в капэзэ и устроил промывку мозгов. Слов вы не понимаете. Слушая Родикова, Р.М. неожиданно успокоился. Все нормально - ситуация доведена-таки до абсурда, как и положено по теории. Противоречия выявлены, и решение очевидно. Не для следователя, однако. А что, ведь Родикову могут, наверно, и уволить за служебный проступок? Впрочем, совершил ли он на самом деле проступок, не сгущает ли краски? - Так вы и поступали раньше? В камеру и на допросы? Они стояли в темном парадном, Родиков хотел дать выход гневу, но, пожалуй, не здесь. - Надеюсь, - сухо сказал он, - вы знаете, где сейчас девушки и скажете... - Знаю, - сказал Р.М. - Я вам уже говорил, что со вчерашнего вечера Лену Мухину держат в психбольнице, и что все случившееся - следствие именно этого, а вовсе не моей гипотетической активности. Надеюсь, что с вашей помощью нам с Тамарой - это ее мать - удастся хотя бы увидеть Лену. - Роман Михайлович, не ставьте условий. Где девушки? Родители с ума сходят. - Не все, - буркнул Р.М., вспоминая свои телефонные злоключения. На автобусе трястись не пришлось. Родиков прикатил на "Жигулях", принадлежавших, видимо, кому-то из коллег, а может, это была служебная машина - в номерах Р.М. не разбирался. Он втиснулся на заднее сидение и назвал адрес. - Вы же сказали, что она в больнице, - удивился Родиков. - Зачем нам... - Там остальные. - Сколько и кто? Р.М. рассказал. Опускал кое-какие детали, которые могли бы показаться Родикову выдуманными. Следователь был мрачен, смотрел только на дорогу. - Вы понимаете, Роман Михайлович, - сказал он, - все, что вы говорите, в протокол не впишешь. Не поймут. Скажут - вводит в заблуждение. А факты такие. Гражданин Петрашевский дает следователю прокуратуры список лиц женского пола и просит найти адреса. Следователь использует свое служебное положение и адреса находит. Передает список гражданину Петрашевскому и просит последнего не вступать в контакты ни с кем из означенных лиц без его, следователя, ведома и разрешения. Петрашевский просьбу игнорирует, и шесть лиц женского пола в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет исчезают. В милицию поступают заявления родителей. Поскольку о сговоре следователя и писателя никто не знает, розыск по каждому делу ведется в течение ночи раздельно. И лишь на утреннем отчете в горотделе исчезновения связывают вместе, полагая, что и причина может быть одной, хотя это и не доказано. Следователь узнает о происшедшем от коллег, которым поручено вести дело совместно с органами внутренних дел. Следователь понимает, что без писателя не обошлось и отправляется к нему, поскольку теперь все зависит для них обоих от того, как быстро девушки будут найдены... Вам ясна картина, Роман Михайлович? Вы вообще, когда что-то делаете, думаете о том, как это отразится на других? На девушках тех же, на следователе знакомом... - Сергей Борисович, - сказал Р.М., - можно, мы моральные аспекты обсудим потом? Что вы собираетесь делать сейчас? - Развезу девушек по домам. - Видите ли, скорее всего, они не поедут. Сначала нужно вызволить Лену. И... еще им почему-то нужны Надины рисунки. Вот сюда, приехали. Хорошо, что они приехали именно в тот момент, когда Р.М. упомянул о рисунках. Родикову пришлось тормозить, и пока он занимался парковкой, Р.М. успел выскочить из машины. Он уже звонил в дверь, когда Родиков нагнал его. Дверь распахнулась мгновенно. На пороге стояла Тамара, но в каком виде! На платье огромное коричневое пятно, будто его обмакнули в суп. Волосы встрепаны, на щеке большая царапина. - Скорее, - не сказала, а вскрикнула Тамара, - скорее, папку. - Ну нет, - Родиков выступил вперед и протянул руку. - Папку мне, и сначала пусть объяснят, для чего она нужна. Тамара попыталась взять протянутую ей Романом Михайловичем папку, но Родиков перехватил ее. - Пошли в комнату, - предложил он. - Где девушки? Вопрос был справедлив. За столом сидела только Наргиз, положив подбородок на сцепленные ладони, и смотрела на вошедших пристально, взглядом равнодушным и ничего не выражавшим. Но Родиков неожиданно споткнулся, движения его замедлились, он осторожно опустился в кресло, положив папку на колени. Р.М. встал у двери, Тамара прижалась к нему, ее бил озноб. - Где... - начал было Р.М. - Тихо, - шепнула Тамара. И он замолчал, потому что в это время Родиков раскрыл папку и высыпал рисунки на стол перед Наргиз. Он медленно перекладывал рисунки, и Р.М. догадывался, какой из них нужен Наргиз. Скорее всего, тот, что вчера выделила и Лена, рисунок, означавший нечто вполне определенное для всех девушек, некий ключ, будто к двери в незнакомую страну, к той зеленой двери, которую Р.М. и сам безуспешно искал всю жизнь. Вот он, рисунок. Кажется, он. Взгляд Наргиз задержался на секунду, пальцы Родикова продолжали перебирать листы. Не он? Или на Наргиз действует совсем иной ритм и цвет? Уже совсем мало осталось листов, несколько штук. Движения Родикова замедлились еще больше, прямо сонное царство какое-то. Последний лист. Все. Наргиз подняла глаза - взгляд был растерянным, она смотрела на Романа Михайловича и спрашивала о чем-то, будто именно он должен был объяснить неудачу. А Родиков, между тем, притянул папку к себе, собрал листы, завязал тесемки, сказал: - Черт знает... Ну ладно, поехали, девушка. Как ваше имя, а? Наргиз метнулась в угол комнаты, где между сервантом и стеной мог втиснуться человек. Родиков направился к ней, но в движениях его чувствовалась опаска, он понимал, что ни смотреть на Наргиз, ни слушать ее голос не должен, иначе опять может впасть в странное состояние, беспомощное и противное, когда все понимаешь и ничего не можешь сделать. Р.М. топтался на месте, не представляя, как поступить в этой ситуации. Вперед вышла Тамара, и Р.М. услышал удар, Родиков повалился вперед и упал бы на девушку, если бы Тамара не перехватила обмякшее тело, но удержать не смогла, и оба они повалились на пол между столом и сервантом. Родиков бессмысленно шарил вокруг руками, и нужно было немедленно что-то решать, Р.М. понимал, что выбора у него нет, и нужно удерживать Родикова, пока Тамара и Наргиз не уйдут, им нужно в больницу. Как удерживать? За руки? Связать? Чушь какая-то. Когда нужно было не думать, а действовать, решать не аналитически, а интуитивно, он сам казался себе полным идиотом. - Да помоги ты, - задавленно сказала Тамара. Он все же сообразил, что для начала нужно положить Родикова на диван. Едва приподняв тяжелое тело, он ощутил крепкие пальцы, вцепившиеся в запястье. Родиков уже стоял на ногах, прижимая их обоих - Тамару и Романа Михайловича - в себе, будто два громоздких рулона, и вырваться Р.М. не мог, каждое движение вызывало почему-то резкую боль в руке. - Вы что? - прошипел Родиков. - Рехнулись оба? Тамара тихо застонала, и Р.М. обнаружил, что уже не стоит, а полулежит на диване, а Родиков возвышается над ним и потирает виски. Наргиз в комнате не было. - Прямо цирк, - сказал следователь. - Что дальше? Девчонка убежала и папку взяла. Вы этого хотели, да? - Уходите, - сказала Тамара, - это моя квартира. - Куда они сбежали? - спросил Родиков, морщась. - Да поймите вы, наконец, что их все равно найдут в течение двух-трех часов. А что потом будет с вами, Роман Михайлович? - Она не нашла нужного рисунка, - пробормотал Р.М. Ну, конечно. Три листа у Евгения, он хотел еще поработать с ними на компьютере. Нужно позвонить, и если только Евгений не в обсерватории, пусть немедленно берет рисунки и едет... куда? Сюда ни к чему. Скорее всего, в больницу. Р.М. потянулся к телефону, Родиков накрыл его ладонь своей, спросил: - Куда и зачем? - Нужно, Сергей Борисович, - устало сказал Р.М. - Не мешайте мне, пожалуйста. - Все-таки - кому? - Другу. Если я правильно понимаю, здесь только его не хватает для полного счастья. Он набрал номер, после нескольких гудков трубку, наконец, сняли, голос был женским - мать или сестра. - Нет его. Только что ушел. Схватился и ушел. - Ему звонил кто-нибудь? - Нет, никто. Сидел, завтракал, вдруг вскочил и... - Куда - не сказал? - А он когда-нибудь говорил? - Извините... - Что, еще один пропавший? - осведомился Родиков. - Поехали в больницу, - сказал Р.М. - По дороге попробую что-нибудь объяснить. Только не считайте меня идиотом. - Постараюсь, - сухо отозвался Родиков. Тамара села сзади, Р.М. - рядом со следователем. - Знал бы я, к чему это приведет, - сказал Родиков, выруливая на магистраль, - ни за что не связался бы с вами и с этим делом Нади Яковлевой. Ведьмы, господи, послушал бы кто... - Они совершенно нормальные девушки, - сказал Р.М. - Совершенно нормальные. Только... - Ага, есть "только". - У них развита третья сигнальная система. От рождения. - Совершенно нормальные девушки, - буркнул Родиков, - только у каждой по три руки... - Сергей Борисович, почему вы сегодня так? - сказал Р.М. Родиков хмыкнул и потрогал правой рукой скулу, на которой набухал синяк. - Ну, ведь вы сами... То есть, я хочу сказать, что ничего, почти ничего от нас сейчас не зависит. Только мешать им не нужно. Только. Прошу вас. И все обойдется. - Вы это скажете Гамидову, который ищет насильников, похитивших девушек. Р.М. замолчал. Бесполезно. Как жители двух миров. Невозможно понять друг друга. Ни понять, ни объяснить. Никто из нас не приучен к необычному. В жизни просто не может быть ничего этакого. А ведь то, что происходит, - вполне естественно и нормально. Именно естественно. Потому что продолжается это тысячи лет, сколько существует человечество. Потому что без этой штуки, которую он назвал третьей сигнальной системой, видимо, невозможна жизнь, невозможен этот мир, без этого мир был бы другим, и однако, это самое нормальное и естественное всегда выглядело и выглядит чем-то странным, непонятным, потусторонним. Наверно, первобытные люди к своим ведьмам относились все-таки иначе, чем эти современники, готовые в лучшем случае использовать девушек для обогащения (собственную дочь!), а в худшем - ославить как сумасшедших. По улице, на которой располагалась больница, целеустремленно двигался от автобусной остановки - почти бежал - Гарнаев. По сторонам не смотрел, наталкивался на прохожих. - Остановите! - воскликнул Р.М. Он выскочил, едва машина притормозила, схватил Евгения за рукав, тот, не оглядываясь, рванулся, и Роману Михайловичу пришлось забежать вперед. - Черт! - сказал Гарнаев. - Это ты! Я правильно топаю, да? - Правильно. Садись в машину. Рисунки с тобой? - Конечно! А мы успеем? - Куда мы, однако, должны успеть? - буркнул Родиков, когда Евгений втиснулся на заднее сидение, рядом с Тамарой. Гарнаев посмотрел на следователя, как на пустое место, и сказал весомо и точно, как не смог бы сформулировать и Р.М.: - Материальное единство и познаваемость мира. Вот туда. Это закон природы. И мы с вами - носители этого закона. - Господи, - сказал Родиков. Светло-зеленый, с темными потеками, длинный корпус больницы показался в середине квартала, и сердце Романа Михайловича сразу ухнуло куда-то, хотя в глубине души он и ожидал чего-то подобного. Девушки стояли у закрытой двери, а на пороге перед ними возвышались два дюжих молодца. Девушки, впрочем, разглядывали не санитаров, а окна второго этажа. - Все здесь! - выдохнул Родиков: видимо, успел пересчитать. Взвизгнув тормозами, машина остановилась, и санитары с любопытством воззрились на вновь прибывших. Родиков бросился к двери и потребовал телефон. Гарнаев выскочил следом, и перед ним неожиданно встала Наргиз. Р.М. успел лишь удивиться, как девушке удалось появиться здесь раньше них. Все, что произошло потом, Р.М. вспоминал, будто отдельные кадры слайд-фильма. Даже пленка почему-то оказалась экспонированной по-разному. Одни кадры он помнил очень отчетливо. Другие - будто в дымке, лишь общий план. Третьи - совсем блеклые, он с трудом вспоминал потом, что, собственно, на них было изображено. И ощущение такое же, будто смотришь фильм: что-то происходит, а ты не в силах ничего изменить. Слайд первый (красочный, четкий). Наргиз рассматривает рисунки, остальные девушки следят за лидером (конечно, Наргиз у них сейчас лидер, все, что она сделает, отзовется эхом, поступком). Родиков скрывается в проеме двери, видна лишь его нога, а санитаров уже нет. Слайд второй (смазанный, вне фокуса, будто разноцветные пятна). Девушки в быстром движении, нет системы, не танец, нечто бессмысленное. И еще - пятно рисунка на бумаге. В чьей-то руке? Нет, нет... Где же? Впечатление: вот он, рисунок, и нет его. Третий слайд вовсе серый, с коричневыми потеками, будто после плохого проявления. Несколько окон, а в них что? Пятно без формы и цвета - вода, воздух? Р.М. почувствовал, что движется куда-то - хочет рассмотреть ближе? Картинка застыла, странно - почему он идет, а все остальное неподвижно? А следующий кадр был жутко передержан, до невозможности что-то увидеть в густой черноте: белесые штрихи, отдельные пятна света, будто в темном лесу, лишь солнечные блики с трудом пробиваются сквозь густую крону беспородных деревьев. Есть тут люди? Слайд-фильм кончился. Р.М. обнаружил, что сидит на кромке тротуара рядом с Гарнаевым. Солнце поднялось высоко и слепило глаза. Р.М. попробовал встать, ожидал слабости, но ничего такого не было, будто его на какое-то время выключили, повернув нужную рукоятку, а потом включили опять. Оказывается, они сидели у входа в больницу, но перед дверью теперь никого не было - ни девушек, ни Родикова с санитарами, ни Тамары. Прохожие шли быстро, бросая любопытные взгляды. - Где все? - спросил Р.М. - Разошлись, - осторожно сказал Гарнаев. - Во всяком случае... Лену с матерью повез этот твой следователь. Не знаю куда. Это был гипноз? Главный ведь сам девушку привел и передал матери. Спала на ходу, еле в машину усадили. А остальные разошлись. Да, кстати, где рисунки? - Вот так вот, - сказал Р.М. - Теперь мы им и не нужны. - Никогда не видел, - сказал Евгений, - как это получается у телепатов. - Каких телепатов? - удивился Р.М. - И ты туда же? - Ну... - Пойдем. Ты уверен, что здесь, в больнице, никого нет... из наших? Гарнаев покачал головой. Они пошли прочь, и обоим казалось, что оставляют здесь некую границу между прошлым и будущим, и что не раз им еще захочется придти сюда, не для того, конечно, чтобы войти внутрь, а чтобы постоять на тротуаре и ощутить, как касается щек, лба, ноздрей жар невидимых костров и запах сухого дерева, обращающегося в пепел. Они почему-то не стали ждать автобуса и пошли в сторону города пешком. В памяти сами собой возникали слова, они рождались будто бы в нем самом и сейчас, хотя Р.М. читал их очень давно, записал когда-то, а потом забыл прочно, без надежды вспомнить. - Послушай, - сказал он. - "И к полуночи все ведьмы собрались около церкви. Люди обходили их стороной, осеняли крестным знамением в надежде, что нечистая сила сгинет, но в этот полуночный час, когда все смрадное выходит из подземелий, победить нечисть было трудно. Ведьмы начали свой хоровод, взявшись за руки, и был он странен, как все дьявольское. В полночь раскрылись церковные двери, и на погост вышел отец Иероним, глаза его горели, дьявол вселился в него. Он вел за руку Агнессу, ведьму, которую днем раньше препроводили для суда божьего и людского. Агнесса вырвала свою руку из руки пастыря и вступила в круг. Долго смотрели со страхом жители близлежащих кварталов на оргию, и никто не смел приблизиться, не смел разорвать бесовский хоровод. Лишь когда крикнули первые петухи, ведьмы ушли. Прихожане увидели отца Иеронима, лежащего на камнях с лицом, обращенным к небу. Тогда отправились люди к домам бешеных блудниц, но не застали никого. Пусты были дворы - ни ведьм, ни детей их, ни стариков. Все сгинуло от утренней зари, будто и не было..." - Наизусть помнишь? - с уважением спросил Гарнаев. - Есть и еще, - вздохнул Р.М. - А что? Похоже? Они миновали последнюю улицу поселка Разина, дальше открывалась прелестная панорама: вплотную к шоссе подступали мазутные лужи, в которых уныло стояли заброшенные буровые станки без вышек. Запах был тяжелым, машины прорывались сквозь этот участок дороги на большой скорости, а идти здесь пешком было поступком, достаточно безрассудным для каждого, у кого еще не атрофировалось обоняние. За пустырем начинались заводы: переплетения серебристых труб, пальцы газгольдеров, шары нефтехранилищ. Из трех высоких труб вырывались столбы пламени, будто вечный огонь у памятника неизвестному конструктору. Р.М. оглянулся, ближайшую остановку они прошли, следующая наверняка по ту сторону мазутного заповедника. Они повернули назад, и в это время к остановке подкатил автобус. - Черт, - сказал Гарнаев, вышел на проезжую часть и замахал руками, будто рядом с ним лежал умирающий. Автобус притормозил. Салон был полупустым - час пик кончился. - Сколько мы там торчали? - пробормотал Р.М. - Я вышел из дома в четверть восьмого, - сказал Евгений, - а сейчас половина десятого. - Таня с Галкой с ума сходят, - резюмировал Р.М. - И еще Родиков. Хотел бы я знать, что он сейчас делает. Гарнаев промолчал - Родикова он сегодня увидел впервые и не знал, на что тот способен. - Кстати, - сказал он, когда автобус миновал мазутный пустырь, и воздух в салоне немного очистился, - возьми меня к себе в помощники, я ушел из обсерватории. - Бедлам, - буркнул Р.М. - Ты-то зачем? Ты ничего не умеешь, кроме наблюдений и расчетов. - Невозможно больше. Меня очередной раз