сле  тщетной попытки Шарпа,
европейцам  впервые  удалось  на  некоторое   время   утвердиться   на
Галапагосах.  Группа английских пиратов - Каули, Дампир, Девис, Уофер,
Рингроуз и Джон Кук - на двенадцать дней остановилась в  бухте  Джемса
(на  острове  Сантьяго),  чтобы  разделить добычу.  В Британском музее
хранятся записки Каули,  где подчеркивается, как трудно было добраться
до архипелага:  "...мы пошли на запад, чтобы попытаться найти острова,
известные под названием Галиполус,  а испанцы подняли нас на смех, они
называли  их  заколдованными  островами и говорили,  что никто,  кроме
капитана Пориальто,  их не видел,  да и то он не  мог  подойти  к  ним
вплотную и бросить якорь - ведь это призраки, а не настоящие острова".
     Любопытно, что в 1684 году пираты оставили на берегу бухты Джемса
не совсем обычную добычу - восемь тонн конфитюра из айвы.  Вице-король
Перу обнаружил пиратское гнездо,  и огромные кувшины были разбиты.  На
плато  до сих пор встречаются черепки толстых формованных на гончарном
круге  "испанских  кувшинов".  Впервые  их  обнаружил  там  английский
капитан Коулнетт в 1798 году.
     Интересно, что и мы видели некоторые из этих черепков. Они торчат
в  застывшем  потоке черной лавы,  край которого затопил большую часть
долины.  Таким образом,  стало точно известно, что на острове Сантьяго
после 1684 года произошло сильное вулканическое извержение.
     В 1700 году  на  архипелаг  прибыла  французская  экспедиция  под
руководством  Бошан-Гуэна.  Она  провела  там  месяц.  В  1789 году на
островах вновь появились испанцы.  Отряд Алонсо де Торреса  прибыл  на
Галапагосы, чтобы исследовать острова и нанести их на карту.
     Таким образом,  нет  никаких  оснований  полагать,  что   черепки
аборигенной  керамики составляли сосуды,  которые попали на Галапагосы
после прихода европейцев в Южную Америку.  Изучая перуанскую керамику,
Эванс  и  Меггере  установили,  что найденный нами материал восходит к
доинкским периодам "Эстеро",  "Ла-Плата" и "Томавал" на материке.  Это
значит,  что  черепки,  по  крайней  мере  с двух стоянок,  датируются
временем культуры приморская тиауанако.
     Черепки 131   аборигенного   сосуда,  найденные  на  Галапагосах,
свидетельствуют о немалой активности людей в этом  районе  задолго  до
появления  здесь  колонизаторов.  Само  собой разумеется,  наше беглое
обследование  не  могло  выявить   всех   стоянок   и   вскрыло   лишь
незначительную  долю материала.  Причем из-за скудости почвенного слоя
на  прибрежных  скалах  значительная  часть  следов  былых  посещении,
конечно, смыта в море.
     Не менее  очевидно,  что  это  были   кратковременные   посещения
островов,  а  не  постоянные  поселения,  от которых остались бы более
мощные слои и более однородная посуда.  Вряд ли здесь могло независимо
от родины развиться гончарство, точно повторяющее материковую керамику
-  от  "Кастильо  гладкая"  и  "Томавал  гладкая"  до  "Тиауанакоидная
полихромная",  "Сан-Николас  фигурная"  и  трех  характерных  образцов
черной керамики чиму,  а именно:  "Кенето лощеная гладкая",  "Сан-Хуан
фигурная" и "Ла-Плата фигурная". Собранный экспедицией материал - типы
керамики,  которые были распространены от района Гуаяс в  Эквадоре  до
отделенной от него на 1000 миль долины Касма, лежащей вблизи побережья
Центрального Перу.
     На основании  всех этих данных можно с уверенностью сказать,  что
европейцы  не  первыми  начали  использовать  острова  Галапагос   как
рыболовную базу.  Этот обычай зародился у аборигенов, по меньшей мере,
во   времена   культуры   приморская   тиауанако   в   археологической
периодизации Перу. (VI)

        ОСТРОВ КОКОС - БАЗА ДОИСПАНСКОГО
                       ИНДЕЙСКОГО СУДОХОДСТВА?

     Остров Кокос,  лежащий  всего  в  300  милях  к   юго-западу   от
Коста-Рики,  первооткрыватели  описали  как  приветливый клочок земли,
правда,  необитаемый,  изобилующий зарослями кокосовой пальмы.  Они  и
дали  название  этому  вулканическому  островку,  опоясанному  крутыми
скалами.  Вторая археологическая экспедиция Хейердала обнаружила,  что
остров зарос дождевым лесом;  от многочисленных пальмовых рощ остались
только одиночные  деревья.  Такое  изменение  растительности  является
отправной   точкой   для   умозаключений,   подводящих  нас  к  новому
свидетельству древнеамериканского судоходства. Этноботанический анализ
приводится здесь на конкретном примере.
     Однодневного пребывания на острове  оказалось  достаточно,  чтобы
сделать   вывод,   что   в   будущем   имеет   смысл   провести  здесь
археологические раскопки.
     В основу  этой  главы  положена  статья  "Заметки о доевропейских
рощах  кокосовой  пальмы  на  острове  Кокос",  вошедшая   в   "Отчеты
Норвежской  археологической  экспедиции  на остров Пасхи и в восточную
часть Тихого океана" (т. II, Стокгольм, 1965).

     Норвежская археологическая  экспедиция  на  остров  Пасхи   и   в
восточную часть Тихого океана высадилась на этом маленьком необитаемом
океаническом острове 25 июля 1956 года,  по пути с Маркизских островов
в Панаму.  Он лежит на 5<sup>o</sup>35' северной широты и 87<sup>o</sup>2' западной долготы,
приблизительно в 450 милях к северо-востоку от островов Галапагос и  в
300  милях  к  юго-западу  от  Коста-Рики;  его  площадь  примерно  45
квадратных километров. Внутренняя, возвышенная часть острова достигает
911  метров;  берег  скалистый,  обрывистый.  Геология  Кокоса описана
англичанином Чаббом.(1)
     Лишь в  северной  части  острова  сплошные  скалы прорезаны двумя
непересыхающими  потоками,  устья  которых  образуют  заливы  Чатем  и
Уэфера. От каждой бухты в глубь острова уходит зажатая кручами долина.
Сильные дожди питают многочисленные водопады.  Они срываются с висячих
долин  или  просто  с  гребней  в  выбитые в береговой кромке водоемы.
Крутые склоны обеих долин, а также внутренние нагорья и гребни поросли
густым,  непроходимым  тропическим  лесом;  зеленые  мхи  и кустарники
покрывают большую часть отвесных береговых скал.  Только  вдоль  долин
можно проникнуть внутрь острова, да и то надо расчищать себе путь.
     Общий характер растительности сильно изменился  с  тех  пор,  как
первые  европейцы,  побывавшие  здесь,  описали остров и дали ему имя.
Кокосовых пальм осталось так мало, что название "остров Кокос" кажется
искусственным,  особенно  при сравнении с другими островами,  лежащими
ближе  к  Панамскому  перешейку  или  в  океане.  Но   раньше   остров
соответствовал  своему названию;  это видно из рассказов открывших его
испанцев английскому капитану Уильяму Дампиру. Он пишет: "Остров Кокос
назван  так  испанцами  потому,  что  там  в изобилии растут кокосовые
пальмы,  и не в одном,  не в двух местах,  а большие рощи... во всяком
случае, так говорят испанцы, и я слышал то же самое от капитана Итона,
побывавшего там впоследствии".(2)
     Одним из  первых,  в  1685  году,  на  острове побывал английский
капитан Лайонел Уэфер(3), именем которого назван залив. Он писал: "Как
только наши люди более или менее отдохнули,  мы пошли на юг и достигли
острова Кокос на 5 градусе 15 минуте северной широты.  Он  так  назван
из-за   кокосовых   орехов,  которых  на  нем  великий  запас.  Остров
небольшой,  но приятный;  середина острова представляет  собой  крутую
гору, а ее окружает плато, обрывающееся в море. Это плато (особенно же
долина,  где мореплаватели сходят на берег) густо  поросло  кокосовыми
пальмами.  Пальмы  здесь  отлично  прижились,  так  как почва тучная и
плодородная.  Очень красиво  они  произрастают  также  вдоль  подножия
возвышенности в центре острова и местами на склонах.
     Но особую приятность сему месту придают многочисленные  источники
чистой  пресной  воды,  собирающейся  на  вершине  в  большом глубоком
водоеме или пруду;  стока в виде ручья или реки  для  этой  воды  нет,
посему  она  во  многих  местах переливается через край и сбегает вниз
множеством красивых струй.  А кое где  скалистый  склон  нависает  над
плато,  и  там  срываются  водопады,  будто льют воду из ведра,  и под
струей остается сухое место,  как под водяным сводом. Все это вместе с
красивым   видом,  с  произрастающими  вблизи  кокосовыми  пальмами  и
освежающей воздух падающей водой делает это место  весьма  чудесным  и
услаждающим одновременно многие чувства.
     Наши люди были премного  довольны  развлечением,  каким  для  них
явилось посещение острова,  они наполнили здесь водой все бочки, ибо в
речушке,  образуемой водопадами,  превосходная чистая вода,  и корабль
стоял  в  море  как раз напротив устья,  где отличная якорная стоянка.
Трудно найти лучшее место для пополнения запасов воды.
     Мы не  экономили  кокосовые  орехи  -  ели,  сколько могли,  пили
кокосовое молоко и доставили на корабль несколько сот штук.  Некоторые
из  числа  команды  сходили  на  берег каждый день.  А однажды,  желая
доставить себе удовольствие,  они сошли на берег и  срубили  множество
кокосовых пальм, собрали с них орехи и набрали около двадцати галлонов
молока.  Потом все сели и стали пить за здоровье  короля,  королевы  и
прочих.  Выпили  изрядное количество,  но никто не захмелел.  И все же
жидкость эта до того охладила и притупила их чувства, что они не могли
ни ходить,  ни стоять. И не могли вернуться на корабль без помощи тех,
кто не принимал участия в увеселении.  Прошло четыре  или  пять  дней,
прежде чем они пришли в себя".
     Присутствие столь обширных  пальмовых  рощ  на  острове  Кокос  в
доевропейское время можно объяснить тем, что их посадили люди, которые
могли прибыть либо из Америки,  либо из Полинезии,  или  же  тем,  что
морские  течения  прибили  к  острову  орехи.  Все  эти  три  гипотезы
рассмотрены исследователями.  Выводы ботаников,  играющие важную  роль
для этнографических реконструкций, в значительной мере основываются на
господствующих  представлениях   о   миграции   человека.   Вопрос   о
происхождении Cocos nucifera окончательно еще не выяснен учеными.
     Задолго до открытия Америки европейцы познакомились  с  кокосовой
пальмой  в  Индии и Индонезии.  Аполлоний Тинийский видел эту пальму в
Индостане в начале нашей  эры;  тогда  ее  считали  типично  индийским
растением.  На Азиатский континент она попала с Малайского архипелага,
очевидно,  незадолго до упомянутого сообщения.  Самые ранние китайские
описания  относятся  к  IX веку;  на Цейлон кокосовая пальма попала на
заре истории.(4)
     Когда Колумб  во время первого плавания в Америку открыл Кубу,  в
его судовом журнале появилась запись о том,  что мореплаватели увидели
берег  с  множеством  очень высоких пальм "и крупным орехом того рода,
который  известен  в  Индии".  А  когда  испанцы  достигли  Панамского
перешейка,  Овьедо записал в 1526 году:  "...как на материке, так и на
островах есть дерево,  именуемое Кокус...".  И он чрезвычайно подробно
описывает кокосовый орех и его применение.(5)
     В XVII веке многие ботаники считали  кокосовую  пальму  азиатским
видом,  однако  в  XIX  веке Марциус (1823-1850 годы) и Гризебах (1872
год) по ботаническим признакам заключили,  что это растение происходит
из Нового Света.
     Французский ботаник де Кандоль  сперва  разделял  их  взгляд,  но
потом, изменив свою точку зрения6, заявил, что происхождение кокосовой
пальмы  остается  неясным.  Ею  аргументы  определили  дальнейший  ход
дискуссии.  Он  показал,  что  чисто  ботанические  признаки говорят в
пользу американского происхождения,  ведь  одиннадцать  представителей
рода  Cocos  -  американские  и  нет  среди  них ни одного азиатского.
Аргументы  де  Кандоля  в  пользу  азиатского  происхождения   всецело
относятся   к  области  этнографии  и  истории:  раннее,  доколумбово,
распространение,  многообразие способов местного применения, множество
форм и названий.
     Он признает, что в самом деле с пассатами предметы из тропической
Америки попадают в тропическую Азию, но: "Обитатели азиатских островов
были куда более отважными мореходами,  чем американские индейцы. Очень
может  быть,  что  лодки  с  азиатских  островов,  на  борту которых в
качестве провианта были кокосовые орехи,  по  воле  шторма  или  из-за
неверного  маневра попали на западное побережье Америки или острова на
пути к Америке.  Обратное в высшей степени невероятно". По его мнению,
кокосовую    пальму    на   остров   Кокос   доставили   полинезийские
мореплаватели.
     Впоследствии аргументация   до   Кандоля  ничем  существенным  не
пополнилась.  Мелкоплодный ископаемый вид Cocos zeylandica, открытый в
позднечетвертичных  отложениях  на  севере  Новой  Зеландии,  не давал
настоящих кокосовых орехов,  в отличие от Cocos nucifera.  Может быть,
это  открытие  важно для каталога видов (в нем по-прежнему преобладают
американские представители),  но оно  никак  не  влияет  на  вопрос  о
миграции человека(7).
     Многие исследователи  присоединились  к  теории  де   Кандоля   о
распространении   кокосового  ореха,  опирающейся  на  этнографические
доводы,  другие не менее настойчиво вслед за  Марциусом  и  Гризебахом
указывают    на   отсутствие   родственных   видов   в   Индонезии   и
континентальной Азии.(8)
     Пожалуй, наиболее  горячо  отстаивал  американское  происхождение
этого рода американский ботаник Кук,  который первым упомянул  в  этой
связи остров Кокос.  Он писал: "Если бы кокосовый орех впервые попал в
руки специалисту,  знакомому со всеми остальными известными  пальмами,
он  без колебаний отнес бы его к флоре Америки,  ибо все близкие роды,
включающие около трехсот видов,  -  американские.  Не  менее  уверенно
специалист приписал бы кокосовый орех к Южной Америке,  потому что все
остальные виды рода Cocos сосредоточены именно там,  причем он  указал
бы на северо-западную часть Южной Америки,  так как здешние дикие виды
Cocos гораздо ближе к кокосовому ореху,  чем виды из бассейна Амазонки
и  из Восточной Бразилии.  Таким образом,  с чисто биологической точки
зрения  правомерно  предположить,  что  жизнеспособные  и  плодоносные
кокосовые   пальмы,  отмеченные  Гумбольдтом  во  внутренних  областях
Венесуэлы и Колумбии, росли поблизости от древней родины этих видов".
     И еще:  "Наиболее  разнообразно  применение  кокосового  ореха на
островах Тихого  океана,  потому  что  скудный  выбор  растений  делал
островитян   все   более   зависимыми   от   кокоса.   Нужда  породила
многообразное применение пальмы,  но сама она,  несомненно, доставлена
из Южной Америки - единственной части света,  где дико произрастают ей
подобные.
     Большое количество  кокосовых  пальм  на острове Кокос во времена
Уэфера (1685 год) и исчезновение их  следует  считать  доказательством
того, что на острове ранее обитали или, во всяком случае, его посещали
аборигенные мореплаватели с ближайшего материка... Пусть на острове не
было   постоянного  населения,  все  равно  обитатели  материка  могли
посадить кокосовые пальмы и следить за  ними,  чтобы  пользоваться  их
плодами  во  время рыболовных экспедиций,  как это принято в некоторых
районах Малайской  области.  Серьезные  нарушения  уклада  в  связи  с
приходом испанцев в область Панамы,  естественно, должны были помешать
таким посещениям.
     Для этнологов  эта  ранее  неизвестная доисторическая колонизация
острова  Кокос  может  стать  еще  одним  свидетельством   мореходного
искусства индейцев тихоокеанского побережья тропической Америки, и они
более положительно  станут  относиться  к  возможности  доисторических
связей  между  берегами  Американского  континента  и островами Тихого
океана".(9)
     Английский ботаник  Хилл  замечает  по  этому  поводу:  "Кук тоже
придает значение присутствию  кокосовой  пальмы  на  острове  Кокос...
Однако предположения,  сделанные Куком,  вряд ли опровергают мнение де
Кандоля о том,  что кокосовую пальму могли привезти на  остров  ранние
полинезийские мореплаватели.  С этого острова или,  что еще вероятнее,
благодаря  высадке  кого-нибудь  из   упомянутых   мореплавателей   на
тихоокеанском побережье Центральной Америки кокосовая пальма попала на
материк и со временем широко распространилась".(10)
     Видный специалист по географии растений Зауэр говорит: "Вероятно,
до прихода европейцев в Новом Свете по-настоящему возделывались только
две  пальмы:  кокосовая  и пехибайе.  Остальные производят впечатление
неизменившихся диких видов...".(11)
     Указав, что   ученые   располагают   "компетентными   и  точными"
рассказами очевидцев о том,  что кокосовая пальма уже росла "в больших
рощах  в  Панаме,  Коста-Рике  и на острове Кокос",  когда туда пришли
испанцы,  он  добавляет:  "Возможно,  такие  рощи   кокосовой   пальмы
достигали на севере побережья Ялиско (Мексика)".  И еще: "Самые первые
известные рощи в Новом Свете стояли отчасти вдоль  побережья,  отчасти
вдали от моря, но тогда, как и теперь, это явно были именно рощи, а не
отдельные пальмы среди девственного леса или кустарника".
     Зауэр не  определяет  своего  отношения  к  различным взглядам на
исконную родину и  доисторическое  распространение  кокосовой  пальмы,
однако  говорит  о предположениях Кука:  "Это исследование по-прежнему
остается наиболее значительным вкладом по данному  вопросу,  хотя  его
выводы   не  получили  полного  признания...  Гипотеза  Кука  в  целом
натолкнулась  на  сопротивление,  прежде   всего   потому,   что   она
предполагает  высокий  уровень  мореходства  древних,  и  потому,  что
кокосовый орех играл менее значительную роль в хозяйстве индейцев, чем
индонезийцев".
     Самым ярым   оппонентом   Кука   по    вопросу    распространения
американских культурных растений в области Тихого океана много лет был
его соотечественник Меррилл.(12) (О подоплеке этого  спора  рассказано
выше.)  Однако  потом  Меррилл  сам  назвал  кокосовую  пальму в числе
растений,  которые с помощью человека пересекли Тихий океан до прихода
европейцев.
     Он писал:  "Приходится  согласиться,   что   время   от   времени
происходили  случайные  контакты  между  народами Полинезии и Америки,
были даже отдельные контакты между американскими индейцами и  жителями
островов  Восточной  Полинезии,  однако никаких "тихоокеанских гонок",
конечно,  не происходило ни в том,  ни в другом направлении".  И  еще:
"...вряд  ли подлежит сомнению,  что полинезийцы ввезли кокосовый орех
на западное побережье Америки между Панамой и Эквадором  незадолго  до
прихода испанцев.
     Мы не знаем окончательно,  откуда происходит вид, не знаем также,
когда   и  как  он  столь  широко  распространился.  Одно  несомненно:
кокосовая пальма прочно утвердилась на влажном тихоокеанском побережье
Панамы и в сопредельной Колумбии до появления испанцев".
     Хотя общего согласия по вопросу о первичном  центре  возделывания
Cocos   nucifera  нет,  это  не  имеет  значения  для  рассматриваемой
проблемы,  так же как тот факт,  что в последнее  время  ботаники  все
больше склонны считать Америку родиной вида. Несмотря на разные мнения
о происхождении кокосовой пальмы и начале ее культивирования, никто не
оспаривает,  что  она  была  широко  распространена  как на материке к
востоку от острова Кокос,  так и на  островах  к  западу  от  него  до
прихода европейцев.
     Никто не сомневался в том,  что кокосовый орех способен перенести
дальние  плавания  в  океане.  Всхожесть  ореха  всецело  определяется
сопротивляемостью его глазков морской  воде  и  гнилостным  бактериям;
примется   ли   он  на  новом  месте,  зависит  от  рельефа,  почвы  и
растительности.  Предположение,  что   эта   полезная   пальма   могла
распространиться  через  широкие  океанские  просторы  лишь  с помощью
человека, подтвердилось.
     Эдмондсон, занимавшийся   в   1941   году  опытами  на  Гавайских
островах,  и я во время экспедиции "Кон-Тики" в 1947  году  независимо
друг от друга убедились, что через несколько месяцев пребывания плодов
в море в результате действия микроорганизмов их  всхожесть  понижается
или  даже  вовсе уничтожается,  даже если на новом месте они попадут в
идеальные условия,  например:  их высадят на  расчищенном  участке,  в
песке,  смешанном  с  землей.  Поэтому самостоятельное распространение
кокосовой   пальмы   через   обширные   водные   пространства   крайне
маловероятно.  Если  кокосовая  пальма попала на остров Кокос прямо из
Полинезии, то только с помощью человека.
     Ближайшая полинезийская  область,  откуда кокосовый орех мог быть
доставлен на остров Кокос, - это Маркизские острова. Логично спросить,
не   упоминается   ли   в   полинезийских  преданиях  о  существовании
какого-нибудь  острова  к   востоку   от   Маркизских   островов.   На
поразительно точной карте, которую сделал для капитана Кука полинезиец
Тупиа с острова Улитеа, восточнее Маркизского архипелага показан некий
остров Уту.
     Кроме того,   маркизцы    рассказали    американскому    капитану
Портеру,(13)  что к востоку от их архипелага есть остров под названием
Утупу.
     Портер пишет:  "До  сих  пор  ни  один из наших мореплавателей не
находил в этом месте острова с таким названием,  но если обратиться  к
карте  Тупиа...  вблизи  того  места,  куда  жители  Нуахивы  (то есть
Нуку-Хивы) помещают Утупу,  есть остров Уту...  Эта карта,  хотя и  не
выполнена  с такой точностью,  какой мы требуем от наших специалистов,
начерчена сэром Джозефом Бенксом по указаниям Тупиа  и  очень  помогла
Куку и другим мореплавателям открыть поименованные на ней острова...
     Что Уту,  или Утупу,  существует,  в этом нет никакого  сомнения:
Тупиа  около пятидесяти лет назад получил от других мореплавателей эту
информацию и на основе ее указал положение острова на своей  карте,  а
положение,  сообщенное  теперь Гаттаневой (с острова Нуку-Хивы),  мало
отличается от сведений Тупиа".
     Но что  особенно  примечательно,  маркпзцы,  по  словам  Портера,
помнили об этом восточном  острове  лишь  то,  что  оттуда  их  предки
привезли кокосовый орех:  "Рассказывают,  что кокосовая пальма,  как я
уже  говорил,  доставлена  с  Утупу,  острова,  который  здешние  люди
помещают где-то с подветренной стороны Ла Магдалены".(14)
     Таким образом,  в устных преданиях мы  не  находим  подтверждения
гипотезы,  по  которой  полинезийские мореплаватели заложили плантации
кокосовой пальмы на острове Кокос.  Напротив,  сообщается,  что первые
орехи были привезены людьми, прибывшими с богатого кокосовыми пальмами
острова на востоке, где лежит Америка.
     Если морская  вода  и  микроорганизмы  загубят  глазки плавающего
кокосового  ореха,  прежде  чем  какое-либо  морское  течение   успеет
доставить  его  из  Полинезии за 4000 миль в район острова Кокос или в
Новый Свет,  то 300 миль,  отделяющие тот же остров  от  американского
материка,  -  вполне  преодолимое расстояние для переноса естественным
путем.  Тем  более  что  ветры  здесь  благоприятные,  не   в   пример
экваториальной   полосе   на  западе  с  ее  штилями  и  переменчивыми
течениями.
     Остается выяснить,   мог   ли   кокосовый   орех,  принесенный  с
американского  материка,  рассчитывать   на   благоприятные   условия,
способствующие  его  естественному  распространению на берегах острова
Кокос.  Целью нашего короткого визита на остров  было  ознакомиться  с
местной топографией и растительностью.  Таких сведений не найдешь ни в
литературе, ни на весьма приблизительных картах.
     Обойдя вокруг  Кокоса,  мы убедились,  что крутые скалы и высокие
отвесные берега,  придающие острову сходство с крепостью, не оставляют
ни  одного  клочка  земли,  где мог бы зацепиться дрейфующий орех,  за
исключением узкого устья рек в  заливах  Чатем  и  Уэфера  в  северной
части.   Экспедиционное   судно   отдало  якорь  у  залива  Чатем;  мы
высаживались на берег и здесь, и в бухте Уэфера.
     После визита  Уэфера  в  1685  году растительность изменилась так
разительно,  что,  не укажи он точные,  исключающие всякую возможность
ошибки,  координаты,  можно было бы подумать,  что он говорит о другом
острове.  Если отряд  Уэфера  нашел  остров  "приятным"  и  без  труда
поднялся  на  плато  вокруг  возвышенности в центре острова,  нам было
совсем нелегко проникнуть в перегороженную густыми  зарослями  долину,
откуда он начинал свою вылазку.
     За один день, который был в нашем распоряжении, нам удалось дойти
только  до  круто  вздымающихся  стен  в  глубине  долины  Уэфера и до
ближайших  скал.  Вспомнились  слова  Чабба(15), сообщающего  в  своем
геологическом  очерке,  что  он  не  смог  достаточно подробно изучить
внутреннюю часть острова и  проверить,  существует  ли  в  самом  деле
описанное  Уэфером  кратерное озеро.  При желании сквозь заросло можно
было проложить тропу в горы,  но такой необходимости не было,  так как
внутренние плато и долина,  где высаживались англичане, "густо поросли
кокосовыми пальмами...".
     Было очевидно,  что  за  два  с  половиной  столетия  густой лес,
наступая на кокосовые рощи,  занял все  прежние  расчистки.  Во  время
вылазки  мы  увидели,  что  в  возвышенных  лесных районах и на далеко
отстоящих друг от друга гребнях выше леса растут  одиночные  кокосовые
пальмы.  Макушки  отдельных  пальм  поднимались и над сплошным пологом
дождевого леса,  растущего в обеих долинах. Только на небольшой ровной
площадке  возле  берега  бухты  Уэфера  стояла группа кокосовых пальм,
которую с натяжкой можно было назвать рощицей. Здесь мы заметили следы
недавней  расчистки,  некоторые  пальмы были срублены;  возможно,  это
память о недолгом пребывании  в  этих  местах  костариканской  колонии
преступников.
     Не будь у нас записанного черным по белому  рассказа  Уэфера  про
обширные  рощи  внутри  острова,  можно  было  бы подумать,  что Cocos
nucifera на острове Кокос - не культурное растение,  а  дикая  пальма,
растущая спонтанно, как составная часть дождевого леса. Но тогда перед
нами оказалось бы единственное место с дикорастущей Cocos nucifora.  и
вопрос о ее происхождении из Нового Света решился бы положительно.
     В таком случае появление группы  пальм  в  заливе  Уэфера  вполне
можно  было  бы объяснить тем,  что морское течение принесло кокосовые
орехи  из  Коста-Рики  или  Панамы.  Затем  кокосовая   пальма   могла
естественным путем распространиться по дну долины при условии,  что не
было   нынешнего   леса,   преграждающего   путь   этим    чрезвычайно
солнцелюбивым растениям.
     С нами вместе на Кокос прибыл плантатор А.  Кинандер  с  островов
Общества,   специалист   по   кокосовым  пальмам.  Он  выразил  полную
уверенность, что молодые ростки зачахли бы в густом подлеске, не успев
пробиться сквозь плотный свод.  Действительно,  нигде, кроме расчистки
возле берега, мы не видели ни проросшего ореха, ни молодой пальмы. Все
одиночные  пальмы,  замеченные  нами,  были уже взрослыми,  их вершины
вздымались высоко к небу, вырвавшись из мертвой хватки дождевого леса.
Густые леса, покрывающие внутреннее нагорье и гребни, отделены от двух
глубоких  теснин  нависшими  скалами;   они   так   плотно   обступают
заканчивающиеся тупиком долины,  что ни один орех не мог бы без помощи
человека из долины попасть на  возвышенное  плато,  на  котором  Уэфер
видел большие рощи, а мы издали разглядели макушки отдельных пальм.
     Если не игнорировать сообщение Уэфера и не считать Cocos nucifera
диким  уроженцем  острова  Кокос,  остается  признать,  что задолго до
прихода европейцев люди  расчистили  обширные  участки  земли  на  дне
долин, на плато и гребнях и разбили на этих участках большие плантации
кокосовой пальмы.
     Кроме кокосовых  пальм,  большинство которых мы могли видеть лишь
издалека,  нам за время короткого визита не попалось никаких признаков
деятельности аборигенов, разве что на берегу залива Чатем. Мы не стали
затевать раскопок.  Подробное исследование  в  устьях  двух  рек  и  в
зарослях  нагорья,  наверно,  вознаградит археологов,  которые захотят
здесь поработать.
     В заливе  Чатем  два узких пляжа разделены высоким мысом.  Крутые
склоны и искусственно  сглаженный  гребень  мыса  покрыты  чрезвычайно
густой  травой,  выше  человеческого  роста,  переплетенной  вьющимися
растениями.  Эта  растительность  резко  отличается   от   окружающего
дождевого  леса.  Здесь ярко выражены следы человеческой деятельности,
но они могли появиться уже после того,  как остров открыли  европейцы.
Лишь  с помощью мачете удавалось нам пробиться сквозь густую,  жесткую
траву на склонах,  где то и дело встречались небольшие выемно-насыпные
площадки.  Назначение их неясно.  Может быть, на этих площадках стояли
скромные жилища?  Поросшая травой  искусственная  терраса  на  гребне,
около  шестидесяти метров в ширину и вдвое больше в длину,  несомненно
потребовала  большого  труда.   Западной   границей   террасы   служит
вертикальная  четырехметровая  выемка в каменно-земляном грунте;  весь
снятый грунт пошел на расширение поля.  С севера в  террасу  врезается
глубокий и широкий овраг, похожий на искусственный ров.
     Тут и там попадались совсем свежие расчистки;  сараи из рифленого
железа  и  другие  следы обитания человека рассказывали о деятельности
недавних посетителей острова, возможно кладоискателей.
     Мы знали,  что  здесь  некоторое время размещалась костариканская
колония преступников.  Может быть, она и находилась на большой террасе
на мысу? Иначе невозможно объяснить существование этого искусственного
сооружения,   если   исключить   деятельность    аборигенов.    Однако
впоследствии  выяснилось,  что колония с 1878 по 1881 год находилась в
заливе Чатем, а не в бухте Уэфера.
     Профессор Анастасио Альфаро,  посетивший это место,  писал в 1898
году:  "В день нашей высадки в заливе Чатем,  14 марта,  мы  с  братом
Рафаэлем  сопровождали сеньора Питье до бухты Уэфера,  где стояли дома
колонии... На тропе, по которой мы шли, часто попадались следы свиней,
ранее  содержавшихся  в  двух  свинарниках в бухте Уэфера...  Особенно
много следов было на пастбищах,  а также на плантациях кофе  и  кешью,
возле того места,  где некогда стояло главное здание колонии, а теперь
осталось лишь несколько гнилых бревен да листы ржавого железа".(16)
     По имеющимся  данным(17), никто  не занимался ни земледелием,  ни
строительством в районе бухты Чатем,  а так как  колония  преступников
размещалась  в  заливе  Уэфера,  у  нас,  казалось  бы,  нет оснований
относить большие работы по разбивке террасы  на  мысу  к  историческим
временам.  Если  не принимать во внимание колонию и случайные короткие
визиты кладоискателей, остров Кокос был необитаем - об этом пишут все,
кто там побывал в исторические времена.
     На берегах бухт Чатем и Уэфера,  а также на  расчистках  в  устье
обеих  рек  было множество старых и свежих разведочных шурфов - работа
кладоискателей.  Уплатив   правительству   Коста-Рики   пошлину,   эти
авантюристы  получали разрешение искать предполагаемые сокровища.  Они
были единственными регулярными  посетителями  острова,  который  из-за
непроходимых зарослей и неприступных берегов не привлекает ни дельцов,
ни туристов. На немногочисленных ровных участках в районе причалов вся
земля  перекопана,  кое-где  применялась взрывчатка.  Одичавшие свиньи
усугубили хаос,  роясь в мягкой земле и переворачивая камни. Поэтому о
первоначальном виде этих мест судить невозможно.
     В бухте  Уэфера,  метрах  в  пятидесяти   от   песчаного   пляжа,
параллельно  подножию  скал  есть  два  коротких  ряда  врытых в землю
каменных глыб.  Вся почва вокруг них так перепахана,  что  определить,
для чего они предназначались, нельзя.
     Чтобы надежно вычислить возраст искусственных сооружений в бухтах
Чатем  и  Уэфера,  требовалось  больше  времени,  чем  мы располагали.
Поэтому  наши  догадки  о  том,  что  человек   жил   на   острове   в
доисторические  времена,  основаны  только  на  следах  расчисток  для
посадки кокосовых пальм.
     В заключение скажем,  что древние земледельцы,  очевидно, считали
положение острова Кокос  достаточно  важным,  если  ценой  неимоверных
усилий  расчистили  в девственном лесу участки для пальм.  Трудно себе
представить,  что могло побудить полинезийцев проделать такую огромную
работу  на  острове,  лежащем  более  чем в четырех тысячах миль от их
области, разве что они вели интенсивную торговлю с Панамской областью,
но на это пока нет никаких указаний.  Столь же трудно понять, для чего
американским индейцам понадобилось сводить  большие  площади  леса  на
уединенном  острове  далеко  от  побережья:  ведь кокосовый орех играл
незначительную роль в их питании,  да и в лесах  на  материке  хватало
земли для расчисток.
     Мне кажется,  что разведение кокосовых  пальм  на  острове  Кокос
имело  смысл лишь в случае,  если остров был либо густо населен,  либо
занимал удобное положение для мореплавателей,  которые проходили через
этот  район и нуждались в пополнении провианта.  По собственному опыту
могу  заверить,  что  для  первобытного  мореплавателя   нет   лучшего
провианта, чем свежие, чуть недозревшие кокосовые орехи. Они не боятся
соленых брызг,  нетребовательны к хранению и в течение  многих  недель
могут служить моряку жидкой и твердой пищей.
     Наш коллега,   американский   археолог   Фердон   наблюдал,   как
приморские  жители,  которые из северной части провинции Эсмеральдас в
Эквадоре еще в 1943 году  ходили  на  долбленках  типа  "имбавура"  до
Тумако  и  Буэнавентуры  в Колумбии,  использовали неочищенные зеленые
кокосовые  орехи  в  качестве  источника  "воды".(18)  Зеленые   орехи
полностью  удовлетворяли  потребность  в  питье  также тех эквадорских
плотогонов,  которые в 1947 году доставили нас с  Ватсингером  и  наши
бальсовые бревна для плота "Кон-Тики" вниз по реке в Гуаякиль.
     В последние годы археологи все  более  склоняются  к  мысли,  что
быстро   накапливающиеся   свидетельства  культурных  контактов  между
Гватемалой,  с одной стороны,  Эквадором и Северным Перу -  с  другой,
возможно, следует объяснять древними торговыми связями через море.(19)
Такое  предположение  подтверждается  и   тем,   что   на   побережье,
разделяющем  эти  области,  нигде не найдено сходного археологического
материала.
     Достаточно одного взгляда на карту,  чтобы убедиться,  что остров
Кокос  лежит  на  пути  из  Эквадора  в   Гватемалу.   Археологические
материалы,(20)  найденные  на Галапагосе,  и свидетельство о том,  что
жители Северо-Запада Южной Америки издавна ходили на парусных  плотах,
управляемых  гуарами,  тоже  дают  серьезное  основание  рассматривать
остров Кокос как идеальную промежуточную гавань в открытом море  между
областями   высокоразвитых   культур,   сложившихся   по  обе  стороны
непроходимых панамских лесов.(21)  На  нем  доиспанские  мореплаватели
могли отдохнуть и запастись водой и кокосовыми орехами.
     Влажный климат,  густой дождевой лес и быстрое накопление  гумуса
типичны  для  острова  Кокос  и  резко отличают его от засушливых,  со
скудными почвами островов Галапагос. Будущие археологические работы на
Кокосе,   очевидно,  потребуют  немалых  затрат.  Наиболее  вероятными
местами археологических находок нам кажутся устья  рек  и  возвышенные
плато, некогда занятые рощами кокосовых пальм.

        ОСТРОВ ПАСХИ

     Даже те читатели,  которые помнят "Аку-Аку" - лучшее введение для
неспециалиста в последующие главы,  вряд ли откажутся  расширить  свое
представление   об  острове  Пасхи,  главном  объекте  археологических
исследований  экспедиции  1955-1956  годов.  Здесь  за   основу   взят
написанный  Хейердалом  географический и исторический обзор,  вошедший
под заголовком "Очерк острова Пасхи" в первый том  отчетов  Норвежской
археологической  экспедиции.  Мы не воспроизводим здесь полностью этот
очерк, так как он слишком пространен.

     Остров Пасхи лежит в 2300 милях от  побережья  Перу  и  Северного
Чили  и  в  1200  милях  от  ближайшего форпоста Восточной Полинезии -
острова  Питкерн.  Образовался  он   в   результате   ряда   подводных
вулканических   извержений.   Кратеры,   лавовые   ноля   и  множество
извергнутых  обломков   на   поверхности   острова   говорят   о   его
геологическом  прошлом.  Однако  процесс горообразования на острове (в
отличие от островов Галапагос) закончился задолго до  появления  здесь
человека.  Некоторые из многочисленных пещер, о которых столько пишут,
возникли в связи с выделением вулканических газов.
     Маленький, всего  22X11  километров,  остров  напоминает  в плане
треугольник.  Берег  во  многих  местах  крутой  и  обрывистый;  вдоль
береговой   стены  лишь  кое-где  можно  увидеть  крохотные  островки.
Коралловых  рифов  нет.  Климат  субтропический  (координаты  острова:
109<sup>o</sup>25'  западной  долготы и 27<sup>o</sup>8' южной широты);  осадков достаточно.
Несмотря на это,  флора и фауна  чрезвычайно  бедны,  что  объяснялось
раньше  огромными  расстояниями,  отделяющими  остров от материка и от
архипелагов Полинезии.  Особенно бросается в глаза  полное  отсутствие
деревьев,   однако  как  раз  в  связи  с  этой  особенностью  острова
экспедиция пришла к неожиданному выводу.
     Некоторые растения  и  животные,  в  основном те,  которые играют
важную роль в хозяйстве,  были привезены сюда. Об этом было рассказано
в "Аку-Аку", а ниже этот рассказ будет дополнен.
     На острове,  где животный и  растительный  мир  скуден,  поражает
изобилие  каменных  свидетелей  прошлого.  В разных местах встречаются
каменные  фундаменты;  уже  первые  европейцы,  исследовавшие  остров,
описали  жилища,  сделанные  целиком  из  камня.  Однако самое сильное
впечатление   производят   мегалитические   скульптуры,   изображающие
человека. На зарисовках ранних исследователей мы видим, что скульптуры
стояли на платформах,  внутри которых помещались погребальные  камеры.
Головы каменных исполинов венчались цилиндрами из красного камня.  Как
высекали  и  перемещали  идолов,   было   установлено   исследованиями
Хейердала  в  1956  году.  Вооруженные  лишь  техникой каменного века,
аборигены делали удивительные вещи.

(pic 7)

     В более поздние времена европейцы  увидели,  что  статуи  все  до
единой  были  свергнуты с платформ - аху.  Это произошло во время войн
между  местными  племенами.  Очевидно,  в  ходе  междоусобиц  наиболее
богатые  районы  острова  переходили из рук в руки.  Последняя большая
битва произошла в промежутке между двумя посещениями европейцев. Затем
наступила  тяжелая пора - набегя европейцев и работорговля;  население
Пасхи  было  почти  полностью  истреблено.   Думая   обо   всех   этих
подтвержденных исследованиями столкновениях между племенами,  невольно
спрашиваешь себя,  как люди находили время и силы,  чтобы  воздвигнуть
столько огромных изваяний?
     Сами пасхальцы  рассказывают,  что  ваянием  их   предки   начали
заниматься еще в мирную пору,  когда они работали на другой народ. Они
подробно описывают этот народ.  Подтверждение того,  что  на  острове,
лежащем:  сравнительно близко к Южной Америке,  некогда обитала сильно
отличавшаяся от полинезийцев этническая группа,  было очень важно  для
обоснования теории Хейердала.
     Правда, видный французский этнолог Метро в свое время назвал  все
эти   рассказы   вымыслом.  Дескать,  островитяне  пытались  объяснить
явления,  которые в пору упадка казались им непонятными. Метро считал,
что полинезийцы пришли на безлесный остров.  Уйти отсюда они не могли,
так как на острове не было материала для  мореходных  судов,  И  тогда
люди приложили неслыханные усилия, чтобы как-то скрасить жизнь на этом
голом клочке  земли:  вытесывали  статуи  по  образцам,  известным  на
некоторых  других островах Восточной Полинезии,  тешили свое тщеславие
войнами.  Даже  возникновение  письменности,  единственной   во   всей
Полинезии,  Метро втиснул в рамки своего толкования. Его гипотеза была
принята не только потому,  что она вроде бы  соответствовала  наличным
фактам,  но  и в силу тенденций,  присущих определенным этнологическим
школам.  Современные исследователи нередко склонны объяснять  развитие
культуры   средой   (весьма   растяжимое  понятие),  мало  считаясь  с
исторической подоплекой,  которую особенно  трудно  установить,  когда
речь идет о первобытных народах.
     Искусственно построенная гипотеза рассыпалась,  словно  карточный
домик,   когда   начались  раскопки.  Их  проводили  квалифицированные
археологи, вошедшие в состав экспедиции Хейердала: Э. Н. Фердон (тогда
сотрудник    музея   в   Нью-Мексико,   ныне   заместитель   директора
Государственного  музея  в  Аризоне,  США),  У.   Меллой   (профессор,
руководитель  кафедры этнологии Уайомингского университета,  США),  А.
Шельсволд (тогда  заведующий  археологическим  отделом  Ставангерского
музея,   ныне   главный   археолог   собрания   древностей  Ослокского
университета,  Норвегия),  К. С. Смит (профессор, руководитель кафедры
этнологии Канзасского университета, США), а также археологи Г. Фигероа
и Э. Санчес, сотрудники университета Сантьяго (Чили).
     Археологи норвежской   экспедиции  показали,  сколь  несовершенна
картина,  нарисованная  Метро,  который   ограничил   действительность
искусственным горизонтом.
     На острове было древнее население  с  совершенно  неполинезийской
культурой.  Постепенно  в связи с новыми волнами переселенцев возникло
сходство между культурами Пасхи  и  других  островов.  Мало-помалу  за
более  чем  тысячелетний период появляются те элементы,  которые Метро
считал полинезийской основой.  В  последний  период  развития  всецело
преобладают полинезийские элементы. Их значение возросло в пору, когда
происходила миграция населения под влиянием европейцев  (большую  роль
тут  сыграли  миссионеры).  Загадка  острова Пасхи была решена,  и это
решение хорошо согласуется с гипотезой, разработанной Хейердалом.

        СТАТУИ ОСТРОВА ПАСХИ - ПРОБЛЕМА И ИТОГИ

     Из публикаций Хейердала, посвященных острову Пасхи, мы включили в
сборник  статью  о  статуях.  Статуи  на  Пасхе  не только символ,  их
появление и дальнейшая  судьба  отражают  смену  различных  этнических
слоев.  Кто  укажет истоки вдохновения ваятелей,  у того в руках будет
ключ от загадки острова.
     Эта статья   по   сравнению   с   "Аку-Аку"   пополнилась  новыми
впечатлениями Хейердала.  Кроме того,  в статье он дал  обзор  истории
исследования   острова  и  указал  на  тесную  связь  этой  истории  с
трагическими событиями, уничтожившими последнюю островную культуру.
     В основу  главы  лег  доклад,  прочитанный  в  Шведском  обществе
антропологии и географии в Стокгольме 24 апреля 1962 года.  Доклад был
напечатан в журнале "Имер", Э 2, стр. 108-124, 1962.

     Трудно найти  другое  место  на  земле,  где  между  географией и
этнологией было бы такое парадоксальное соотношение,  как  на  острове
Пасхи.  На этом засушливом и бесплодном клочке земли, самом уединенном
во всем Тихом океане, больше замечательных археологических памятников,
чем на любом из более крупных, плодородных и легкодоступных островов и
архипелагов, лежащих западнее. Конечно, естественно, что Тихий океан в
силу  своих географических особенностей - множество обитаемых островов
разбросано на площади, занимающей более половины всего земного шара, -
ставит  перед этнологами больше проблем,  чем любой другой из океанов.
Но как-то неожиданно,  даже несуразно,  что именно остров Пасхи, самый
обособленный   и   труднодоступный  из  десятков  тысяч  тихоокеанских
островов,   привлек    всеобщее    внимание    обилием    своеобразных
археологических  памятников.  Пожалуй,  столь же поразительно,  что на
острове,  занимающем  в  географическом  и  археологическом  отношении
совершенно особое положение, не проводили археологических исследований
вплоть до приезда туда экспедиции, о которой здесь пойдет речь.
     Первым из  европейцев  поселился  на  острове  Пасхи  в 1864 году
французский миссионер Эжен Эйро;  ему и его  коллегам  по  конгрегации
"Святое  сердце Иисуса и Марии" удалось перевернуть последнюю страницу
изначальной истории острова.  Закончился  последний,  трагический  акт
одной  из  самых удивительных драм,  какие когда-либо разыгрывались на
одиноком океаническом островке.
     Никому из  посторонних не довелось увидеть первых актов.  Зрители
прибыли на остров Пасхи,  когда в разгаре было уже последнее действие.
Только  археология  и  другие науки,  изучающие прошлое,  могут помочь
восстановить главные черты поры расцвета  и  величия  острова.  Раньше
этого  не  знали,  но  теперь  мы можем утверждать,  что шли последние
картины печального эпилога,  когда первый  европеец  появился  в  поле
зрения  островитян,  на  несколько часов сошел на берег и был в Старом
Свете объявлен  открывателем  острова.  Это  был  голландский  адмирал
Роггевен.  Под вечер дня пасхи в 1722 году он приблизился к неведомому
острову.
     Утром следующего дня, когда солнце выглянуло из-за горизонта, три
корабля подошли ближе,  и моряки увидели островитян - людей  с  разным
цветом  кожи.  Они  сидели  на корточках перед кострами,  разведенными
вдоль вереницы  исполинских  статуй,  и,  склонив  голову,  молитвенно
поднимали и опускали руки.  Как только солнце взошло, они упали ниц на
землю,  головой  на  восток,  а  костры  перед  каменными   великанами
продолжали  гореть.  Уже  тогда статуи были настолько старыми,  их так
источило дождями и ветром,  что Роггевен смог отломить кусок от  одной
из  них;  он  заключил,  что  истуканы  вылеплены  из  глины  и земли,
замешанных с камнями. Голландцы провели на острове всего один день.
     Прошло почти пятьдесят лет,  прежде чем испанец Фелипе Гонсалес и
его спутники вновь открыли остров.  (Это было в 1770 году. Вице-король
Перу послал два корабля с приказом разыскать и аннексировать остров, о
котором в Перу говорили, что он лежит примерно в 600 милях от материка
на широте Копьапо и может оказаться тем самым островом,  который видел
Роггевен.) Испанцы не ограничились поверхностным осмотром статуй: один
из  них  так хватил киркой по статуе,  что искры полетели.  Скульптуры
казались им изваянными из очень твердого и плотного камня.  По записям
испанцев,  головы  десятиметровых  истуканов  были  увенчаны  большими
цилиндрами из камня другой породы.  На цилиндрах  лежали  человеческие
кости,  из чего был сделан вывод:  статуи были не только идолами, но и
местом кремации покойников.
     И голландцы,  и  испанцы  записали,  что  на острове Пасхи нет ни
леса,  ни канатов в достаточном количестве,  чтобы  воздвигнуть  столь
огромные статуи.  Роггевен, как уже говорилось, считал, что скульптуры
вылеплены  из  глины,  но  испанцы  опровергли  его  мнение.  От   них
удивленный  мир  впервые  услышал о многочисленных каменных великанах,
высящихся на голом,  безлесном острове с  примитивным  населением,  за
тысячи  километров  от  ближайшей  суши.  Два с половиной века загадка
острова Пасхи прочно владела умами людей.
     Через четыре года после испанцев на остров приплыл капитан Кук, а
за ним - французы во главе с  Лаперузом.  Все  ранние  путешественники
подчеркивали,  что статуи очень древние,  а примитивные люди,  которых
застали европейцы,  никак  не  могли  быть  причастны  к  ваянию  этих
монументов.  Кук  заметил,  что многие статуи повалены и лежат рядом с
разрушенными каменными постаментами,  напоминающими алтарь. Он обратил
внимание  и  на  то,  что  пасхальцы  ничуть  не  заботятся  о починке
разрушенного.
     У Кука  был переводчик - полинезиец.  Он с трудом понимал местную
речь,  но,  во всяком  случае,  разобрал,  что  многочисленные  статуи
изображают  умерших  королей  и вождей.  Никто,  кроме голландцев,  не
видел,  чтобы пасхальцы молились перед  идолами,  но  и  англичане,  и
французы  находили  около  статуй  скелеты  и  поэтому  описали их как
древние могильники.
     Чем бы ни были скульптуры для тогдашнего населения Пасхи,  жители
острова продолжали свергать их с пьедесталов.
     В 1804  году  на  остров  Пасхи высаживался русский мореплаватель
Лисянский.  Он записал,  что в бухте Кука по-прежнему стояли на  своих
каменных  платформах  четыре статуи,  в Винапу - семь.  Двенадцать лет
спустя,  в 1816 году, на остров прибыла еще одна русская экспедиция во
главе с Коцебу.  Он установил, что в бухте Кука все изваяния повалены,
а из семи статуй в Винапу остались стоять только две.
     Последнее сообщение  о  стоящих  статуях  мы находим в записях дю
Пти-Туара,  который в 1838 году  видел  севернее  залива  Кука  девять
истуканов  на  каменных  платформах.  Позднее  были  свергнуты  и  эти
исполины,  и когда в 1864 году первый европеец Эжен Эйро поселился  на
острове Пасхи,  на многочисленных платформах не было ни одной статуи -
все были повалены,  причем многие при падении раскололись,  а огромные
каменные цилиндры с их голов скатились вниз по склонам, словно паровые
катки. Пасхальцам не удалось повалить только наполовину врытые в землю
изваяния,  обнаруженные  отрядом  Кука у подножия древней мастерской в
кратере Рано Рараку.
     Эйро и  миссионеры,  его  коллеги,  первыми из чужеземцев освоили
язык пасхальцев.  Они пытались расспрашивать жителей,  чтобы  получить
ответ на загадку острова Пасхи.  Островитяне могли лишь сообщить,  что
давным-давно все статуи стояли в одном  месте,  но  затем  по  велению
бога-творца  Макемаке  они сами разошлись по многочисленным платформам
аху в разных концах острова.
     Через семь  лет  миссионеров  заставили  уйти с Пасхи.  Вскоре на
остров явился таитянский овцевод  Салмон,  а  затем  еще  и  чилийский
метеоролог   Мартинес.  Они  жили  в  тесном  общении  с  пасхальцами;
благодаря им до нас дошли чрезвычайно интересные предания.
     Согласно первым    записанным   преданиям,   предками   нынешнего
населения острова были "короткоухие".  Они пришли на  Пасху  со  своим
вождем Туу-ко-иху с острова,  расположенного далеко на западе, то есть
в Полинезии.  Прибыв,  они обнаружили,  что новая земля  уже  заселена
другим народом, "длинноухими", которые во главе с ее первооткрывателем
Хоту Матуа прибыли с противоположной стороны,  с  востока.  Шестьдесят
дней плыли они из огромной страны,  лежащей там, где восходит солнце и
где так жарко,  что  временами  палящие  солнечные  лучи  сжигают  всю
растительность.   "Длинноухие",   прибывшие   первыми,   сразу  начали
воздвигать  моаи  -  статуи.   Двести   лет   "короткоухие"   помогали
"длинноухим"   строить  аху  и  высекать  изваяния.  Но  затем  мирное
сосуществование  сменилось  кровавой   распрей,   во   время   которой
"короткоухие" истребили почти всех "длинноухих" - загнали их в длинный
оборонительный ров,  в котором был разожжен огромный костер.  Оставили
только  одного  "длинноухого".  После  этого продолжались междоусобицы
среди "короткоухих".  Все истуканы были повалены с помощью  канатов  и
клиньев, о чем тоже говорится в преданиях. (VII)
     Археологическое исследование острова началось в 1914 году,  когда
англичанка  Кэтрин  Скоресби  Раутледж  приплыла сюда на частной яхте.
Правда,  миссис Раутледж не захватила с собой опытных  археологов.  Ее
собственные научные записки,  к сожалению,  утрачены. Но ее популярная
книга о путешествии изобилует ценнейшими научными  наблюдениями  и  до
последнего  времени  оставалась  главным  источником общих сведений об
археологии острова Пасхи.
     Двадцать лет   спустя,   в   1934   году,   на   остров   прибыла
франко-бельгийская экспедиция. К несчастью, француз археолог скончался
в  пути,  и  Анри Лавашери,  его бельгийский коллега,  должен был один
исследовать все пасхальские памятники прошлого.  Он занялся  изучением
неизвестных  ранее  наскальных изображений,  а француз этнолог Альфред
Метро провел не менее важное исследование в своей области.  Однако эта
экспедиция,  как  и экспедиция Раутледж,  не проводила систематических
раскопок.  Все  считали,  что  на  безлесном  острове  не  могло  быть
перегноя, который скрывал бы неведомые следы прошлого.
     Раутледж полагала,  что до полинезийцев на острове  Пасхи  обитал
неизвестный,    уже    вымерший    народ,   возможно,   меланезийского
происхождения.  Однако Метро решительно утверждал, что этот уединенный
клочок  земли был необитаемым,  пока в XII-XIII веках сюда не приплыли
полинезийцы.  Он выдвинул теорию, ставшую затем общепринятой, согласно
которой пасхальцы воздвигали огромные статуи из камня,  так как попали
на  голый  остров,  где  не  было  материала  для  резьбы  по  дереву,
распространенной на лесистых островах собственно Полинезии. Теория эта
выглядела достаточно убедительной,  и археологи больше не приезжали на
Пасху,   считая,   что  там  нет  смысла  проводить  стратиграфические
раскопки.
     Был ли  остров  Пасхи,  как уверяли этнологи,  в самом деле таким
безлесным,  когда его впервые освоили люди?  Мы надеялись,  что сможем
ответить  на  этот вопрос,  и привезли с собой новейшее снаряжение для
взятия проб пыльцы.
     Теперь я    с   удовольствием   могу   сообщить   о   результатах
палинологического исследования кратерных озер в потухших вулканах Рано
Рараку   и   Рано   Као   на   острове   Пасхи.   Был  собран  богатый
палеоботанический материал,  над изучением его затем работал профессор
Улуф   Селлинг   из  Государственного  музея  естественной  истории  в
Стокгольме.  Удалось установить,  что естественная  среда,  в  которую
попали  первопоселенцы,  была  непохожа на известную нам по описаниям,
сделанным во время открытия острова европейцами в  1722  году.  Теперь
остров беден растительностью, а раньше здесь была более богатая флора,
росли деревья. Между деревьями произрастали кустарники разных видов. В
целом  растительность  до  какой-то степени,  должно быть,  напоминала
первичную низинную флору,  скажем,  на подветренной стороне  Гавайских
или Маркизских островов.
     До того как в кратере Рано Рараку начали трудиться  ваятели,  его
голые  ныне  склоны,  очевидно,  были покрыты пальмами вида,  которого
теперь нет на острове.  Донные отложения  кратерного  озера  буквально
насыщены  пыльцой  этой  пальмы.  Одно из самых неожиданных открытий -
пыльца кустарника,  родственного  хвойным  (Ephedra).  Этот  кустарник
раньше  вообще  не находили на тихоокеанских островах;  зато он сродни
кустарнику одного южноамериканского вида,  если не идентичен ему. Улуф
Селлинг обнаружил пыльцу такого же вида на Маркизских островах.
     Взятые нами на острове Пасхи восьмиметровые  колонки  с  пыльцой,
которая  поддается  вполне четкому определению,  позволяют проследить,
как постепенно  исчезала  первичная  растительность.  Вокруг  открытых
древних  кратерных  озер  еще  росли  деревья,  когда здесь неожиданно
появился американский пресноводный Polygonum amphibium.  Вероятно, его
как   лекарственное   растение  привезли  с  побережья  Южной  Америки
первопоселенцы.  С той поры в отложениях появляются зольные частицы  и
быстро  оскудевает первичная растительность.  Зольные частицы - скорее
всего  след  лесных  пожаров.  Виновниками   пожаров,   видимо,   были
первопоселенцы.  Население  росло,  людям нужна была земля для жилищ и
огородов, а потом, возможно, началось и намеренное уничтожение леса во
время  войн.  Это  опустошение было довольно основательным,  во всяком
случае в верхних слоях следы первичной растительности исчезают;  голым
островом постепенно завладели травы и папоротники.
     Такая перемена декораций на острове Пасхи интересна не только для
ботаников.  Выходит, мы неверно представляли себе природу острова в ту
пору,  когда  первоначальная  островная  культура  была  в   расцвете.
Приплывшие с первой волной переселенцев каменщики,  которые вытесывали
и применяли для строительства огромные глыбы базальта,  попали  не  на
безлесный  остров,  на котором можно в любом направлении перетаскивать
огромные  монолиты.  Им  пришлось  сперва  валить  деревья,  расчищать
участки,  чтобы проложить путь к каменоломням, и освобождать место для
жилищ  и  монументов.  Это  открытие  опровергает  старую  гипотезу  о
пасхальцах,  будто бы потому врубившихся в склон горы,  что на острове
не было возможности  заниматься  резьбой  по  дереву.  Среда  обитания
первых пасхальцев в основном была такой же,  как на других островах; и
тем сильнее бросается в глаза своеобразие культуры, которую, как будет
показано ниже, привезли с собой эти люди.
     Еще одно утверждение внесло путаницу в вопрос о  статуях  острова
Пасхи.  В  основе его лежало неверное толкование одного из наблюдений,
сделанных экспедицией Раутледж.  Кэтрин Раутледж  велела  очистить  от
песка  и  гравия  основания  некоторых идолов,  частично погребенных у
подножия каменоломни Рано Рараку.  В своей книге она написала,  что  у
одной   из   этих   статуй   было   заостренное   основание.  Раутледж
предполагала, что эту скульптуру нарочно сделали так, чтобы врыть ее в
землю,  а не ставить на аху. Метро решил, что все шестьдесят изваяний,
поставленных у подножия вулкана,  заостряются книзу.  Даже не проверив
это сообщение, он в своем труде об этнологии острова Пасхи заявил, что
на острове  есть  изваяния  двух  в  корне  различных  видов:  статуи,
заостренные внизу,  стоящие у подножия кратера Рано Рараку, и статуи с
плоским основанием, некогда венчавшие многочисленные аху.
     Сэр Питер Бак, крупнейший авторитет по культуре Полинезии, сам не
бывавший на Пасхе,  усугубил путаницу,  сделав вывод, что Метро считал
остроконечными,  то есть предназначенными для установки в земле, также
те 170 незаконченных статуй, которые лежали на карнизах каменоломни. В
итоге одна (дефектная) статуя превратилась в публикациях в 230.
     В "Мореплавателях солнечного восхода" - самой распространенной из
всех  книг,  посвященных  Полинезии,  Питер  Бак  писал:  "Изваяния  с
заостренными  основаниями  не   предназначались   для   установки   на
ритуальных  каменных  платформах,  их  вкапывали  в  землю  в качестве
нетленных украшений и знаков,  обозначающих дороги и границы  округов.
Так   как   у  всех  изваяний,  оставшихся  в  каменоломне,  основания
заостренные,  можно  предположить,  что  заказы  для   платформ   были
полностью выполнены и пасхальцы приступили к украшению дорог...".
     Не стоило   большого   труда   установить,   что   ни   одна   из
многочисленных статуй,  оставшихся  в  каменоломнях  Рано  Рараку,  не
заострялась  книзу,  хотя  Шельсволд,  руководивший  этими раскопками,
нашел около пятидесяти статуй,  которые еще совсем не были описаны. Мы
приступили к раскопкам частично врытых в землю истуканов и обнаружили,
что у них,  если не считать одного дефектного экземпляра, тоже плоское
широкое  основание  и  тонкие  пальцы длинных рук встречаются в нижней
части живота. Все эти скульптуры предназначались для установки на аху.
     Наши исследования показали,  что все известные пасхальскис статуи
(примерно 600) однородны и отличаются только  по  степени  готовности.
Весь  процесс ваяния можно разбить на четыре стадии.  На первой стадии
спина изваяния была еще соединена с коренной  породой,  шла  обработка
передней части и боков, производилась даже полировка, и только глазниц
недоставало.  На второй стадии фигуру отделяли от породы и  ставили  в
отвалах  у подножия вулкана,  чтобы закончить обработку спины и высечь
на ней символические  изображения;  на  крутом  склоне  нетрудно  было
поставить  изваяние  на вымощенную необработанным камнем площадку.  На
третьей стадии все еще безглазые статуи снова укладывали  на  землю  и
перетаскивали  по  дорогам,  расходящимся  от  вулкана.  И  только  на
четвертой стадии,  когда идол уже был установлен  на  своей  аху,  ему
делали глаза,  а на голову помещали большой цилиндр из красного камня.
Этот цилиндр пасхальцы называли пукао, то есть узел или пучок волос.
     Наше открытие  сразу  упростило  проблему.  Ни  о каком украшении
дорог или ландшафта речи не было.  Ваятели высекали лишь похожих  друг
на друга истуканов и красные цилиндры для установки в ряд на аху вдоль
всего побережья. Однако оставалось еще немало загадок.
     Пока Шельсволд   вел   работы  около  Рано  Рараку,  американские
археологи  профессора  Меллой  и  Смит  приступили  к  систематическим
исследованиям  и раскопкам разрушенных аху,  на которых некогда стояли
изваяния.  Они обнаружили,  что под верхними слоями кладки  скрывались
более  древние  сооружения,  которые  частью были перестроены,  частью
расширены  и  укреплены.  Первичные  сооружения   не   могли   служить
постаментами  для  тяжелых  статуй,  в  них  нашел  воплощение  другой
архитектурный стиль, другая каменотесная техника.
     Данные стратиграфических  раскопок  всюду и все ясное показывали,
что доисторический период развития острова Пасхи можно подразделить на
три отчетливо различимых периода: ранний, средний и поздний.
     В раннем периоде не делали изваяний для аху. Культовые сооружения
представляли собой возвышения,  напоминающие алтарь;  они были сложены
из очень больших,  тщательно обтесанных  и  пригнанных  друг  к  другу
камней  разной  формы;  фасад  смотрел  на  море,  а с противоположной
стороны  простиралась  вырытая  в  земле   культовая   площадка.   Все
возвышения   были  точно  ориентированы  по  солнцу;  вероятно,  здесь
работали  искуснейшие  каменотесы,  которые  хорошо  изучили  годичное
движение  солнца и подчиняли ему религиозную архитектуру.  На площадке
устанавливали разного рода небольшие скульптуры.
     Только в  средний  культурный  период  на каменные платформы были
водружены известные нам гигантские изваяния. Первичные сооружения были
отчасти  разрушены  и  переделаны,  их  надстроили,  и возникли хорошо
известные неориентированные аху. На них спиной к морю и лицом к старой
культовой площадке шеренгами выстроились каменные великаны.
     Начало позднего периода  характеризуется  внезапным  прекращением
работ  в каменоломнях Рано Рараку.  Кончилась и транспортировка статуй
по дорогам. Одно за другим изваяния свергли с аху; представители более
примитивной  культуры,  искусные резчики по дереву,  не умевшие делать
мегалитических скульптур и  не  владевшие  техникой  каменной  кладки,
хоронили  покойников  под  беспорядочно  наваленными  грудами камня на
развалинах  аху  или  в   больших   коллективных   склепах,   небрежно
сооруженных  под  брюхом  или  лицом  поверженных  исполинов.  На всем
острове поздний период был порой резкого упадка,  войн и разрушений. В
слоях  этого периода лежат тысячи обсидиановых наконечников для копий;
до этой поры оружия на острове либо  вовсе  не  было,  либо  оно  было
редкостью.

(pic 8)
     История одной аху (аху Э 2 в Винапу),  по материалам  раскопок  в
1955-1956 годах.
     1 - аху до начала раскопок (разрез), 2 - в конце раннего периода,
реконструкция,  3  -  в конце среднего периода,  реконструкция,  4 - в
конце позднего периода. Появляются погребальные камеры, четкие контуры
смазываются.

     Архитекторы и  ваятели  среднего  периода  сосредоточили все свои
силы и внимание на установке огромных статуй из туфа каменоломен  Рано
Рараку;  в отличие от них,  пасхальцы в ранний период гораздо искуснее
обтесывали и подгоняли огромные базальтовые глыбы  для  алтареподобных
культовых сооружений.
     Таким образом,  было установлено чередование разнородных  культур
на острове Пасхи.  И пришла пора в корне пересмотреть прежние гипотезы
о  последовательности  развития  местной  культуры.  Правда,  Раутледж
предполагала,  что  пасхальские  аху  прежде выглядели иначе и позднее
были перестроены,  но Метро и Лавашери отвергли ее догадку и  заявили,
что культура острова Пасхи однородна,  в ней нет различных слоев.  Все
отмечали поразительное сходство самых больших и наиболее сохранившихся
фасадов пасхальских аху с подобными сооружениями в Андской области, но
полагали, что на Пасхе лучшие стены появились позже, в период расцвета
независимого местного каменотесного искусства полинезийцев, которые не
владели этой техникой,  когда прибыли  сюда,  но,  живя  на  безлесном
острове,  сумели достигнуть такого же совершенства, как лучшие мастера
каменной кладки в Южной Америке.
     И вот  все  поменялось  местами.  Оказалось,  что первопоселенцы,
расчистив участки в лесу,  сразу начали  сооружать  совершенные  стены
такого  же типа,  какой известен в Перу и в прилегающих частях Андской
области.  Во второй,  средний период люди не владели этим  искусством,
они   ограничивались   ваянием   огромных   статуй.  В  третий  период
пасхальской истории всякая эволюция каменного дела  прекратилась,  все
то, что создали две предыдущие культуры, разрушается и гибнет.
     Итак, все оказалось  иначе.  Теперь  уже  нельзя  было  исключать
возможность  влияния  характерной каменотесной культуры Южной Америки.
Ведь во всей тихоокеанской  области  больше  негде  было  освоить  эту
совершенно  особую  технику  обработки  камня,  которой владели первые
пришельцы.
     Разнородность пасхальской   культуры   отразилась  не  только  на
культовых сооружениях и  могильниках,  но  и  на  жилищах  аборигенов.
Фердон,  ознакомившись  с  памятниками,  предположил,  что  на острове
сохранились остатки жилищ различного  типа.  До  сих  пор  этнологи  и
археологи  считали,  что на Пасхе,  помимо пещер,  был только один вид
жилья: продолговатые камышовые хижины, напоминающие перевернутую вверх
дном лодку. Жерди, служившие каркасом для камышовой и травяной кровли,
втыкались в отверстия в каменном фундаменте, который очертаниями также
напоминал лодку.
     Наши археологи начали с  того,  что  раскопали  целый  ряд  таких
фундаментов.    Оказалось,   что   все   они   были   сооружены   либо
непосредственно перед появлением здесь европейцев,  либо вскоре  после
этого  события,  то  есть  в поздний период.  Затем Фердон и Шельсволд
принялись изучать кольцевые каменные ограды,  которых очень  много  на
острове. Прежде этнографы и археологи верили рассказам местных жителей
о том,  что на безлесном острове эти стены защищали от  ветра  огороды
предков, сажавших махуте.
     Ботаник Скоттсберг,  посетивший  остров  Пасхи   в   1917   году,
подтвердил, что стенами огораживали плантации; об этом свидетельствует
и иллюстрация  в  его  статье  о  флоре  острова  Пасхи.  Позже  Метро
воспроизвел  эту  иллюстрацию  в своем труде об этнологии Пасхи.  Наши
раскопки показали,  что стены начали использовать для защиты  огородов
не  сразу,  а  лишь  в  третий  период.  Первоначально это были крытые
камышом круглые жилища.  В земляных полах мы нашли множество изделий и
отбросов  -  следы  длительного проживания людей.  Очаг помещался либо
посреди пола,  либо возле стены снаружи. Одна из найденных Шельсволдом
печей,   по-видимому,   поспешно   брошенная   хозяевами,  была  полна
обугленных остатков печеного сахарного тростника и бататов.
     Радиоуглеродный анализ  показал,  что этот совсем неполинезийский
тип жилья распространился на  острове  в  средний  культурный  период,
когда  вытесывались исполинские статуи;  некоторые дома стояли еще и в
третий период рядом  с  лодковидными  жилищами  из  жердей  и  соломы.
Фердон,  хорошо знающий археологию Южной Америки,  указал, что круглые
дома, неизвестные в остальной Полинезии, были характерны для той части
Андской области, которая лежит ближе всего к острову Пасхи.
     Во время раскопок на равнине у Винапу мы обнаружили третий,  тоже
своеобразный  вид  жилья  -  дом  с массивной крышей из каменных плит,
засыпанных землей.  Последующее поколение пасхальцев использовало этот
дом как склеп для захоронения обезглавленного человека.  Целое селение
из таких же каменных домов  размещалось  на  вершине  самого  высокого
вулкана  острова  Пасхи.  Еще первые миссионеры установили,  что здесь
находился важнейший  культовый  центр  -  Оронго.  Ежегодно  во  время
весеннего  равноденствия  в  Оронго  собирались  все  жители острова и
наблюдали за традиционными соревнованиями,  участники которых плыли на
маленьких камышовых лодках на птичьи островки поблизости, чтобы добыть
первое в году яйцо. Победитель получал священный титул птицечеловека.
     И Раутледж,  и  Метро уделили немало внимания этому своеобразному
ежегодному ритуалу,  который сохранился до исторических времен. Однако
каменные  дома  в  Оронго все исследователи считали сугубо пасхальской
культовой деревней;  ведь на Тихом океане больше нигде не  было  таких
жилищ-склепов.  Раскопками в Оронго руководил Фердон,  который и здесь
нашел признаки чередования культур.  Необычные сооружения  на  вершине
вулкана,  сохранившиеся в качестве ритуальных объектов,  на самом деле
были перестроены из жилищ раннего периода. Фердон заключил, что и этот
тип  сооружений,  неизвестный  в  других  частях  Полинезии,  связан с
древним Перу и прилегающими частями Андской области.
     Все выступы    скал   в   Оронго   сплошь   покрыты   высеченными
изображениями птицечеловека - этой  типичной  для  Пасхи  человеческой
фигуры с птичьей головой и длинным изогнутым клювом. Один птицечеловек
держит  в  своих   объятиях   солнце.   Раскапывая   низкие,   нередко
обвалившиеся   культовые   сооружения,   Фердон   открыл  много  ранее
неизвестных  росписей  на  стенах   и   потолке.   Среди   изображений
преобладали  камышовые  лодки,  двухлопастные  весла и характерный для
американских древних культур мотив "плачущий глаз" (круглые глаза,  из
которых  струятся  слезы  в  виде  капель  или вертикальных черточек -
символ дождя,  посылаемого богом-творцом). Ничего подобного не найдено
в других частях Полинезии.
     По стратиграфическим  материалам,  поселок  на   вершине   самого
высокого  пасхальского  вулкана  на  протяжении  всех  трех культурных
периодов с небольшими перерывами  был  культовым  центром  острова.  В
нижнем   слое   Фердон   нашел   солнечную   обсерваторию  с  метками,
определяющими положение восходящего солнца  во  время  декабрьского  и
июньского солнцестояний и равноденствий. Тут были солнечные символы, в
том числе петроглифы,  и небольшая  статуя,  тип  которой  неизвестен.
Ничего  похожего на эту обсерваторию ранее не находили в Полинезии.  И
снова, чтобы найти параллель, мы должны обратиться к Андской области.
     В средний  период солнечная обсерватория,  кладка которой искусно
выполнена   из   обтесанных   камней,   была   перекрыта   святилищем,
напоминающим аху.  Рядом выросли каменные домики поселка. И внезапно в
совершенно развитой форме  появился  культ  птицечеловека.  Сперва  он
сочетался  с предшествовавшим ему солнцепоклонничеством,  потом совсем
его вытеснил.  В начале среднего периода в самом просторном и, видимо,
главном   каменном   строении   культового   центра  Оронго  появилась
сравнительно небольшая,  изумительно  выполненная  статуя  из  темного
базальта  (она  известна  историкам  под  названием  Хоа-хака-мана-па,
хранится теперь в Британском музее). В ранний период она, по-видимому,
воплощала  бога  Солнца;  на  спине  идола были высечены символические
изображения солнца и радуги.  А затем поверх старинных  символов  были
нанесены  изображения птицечеловека и весла;  Раутледж первая написала
об этом, не делая попыток объяснить такое чередование.
     Статуя из  Оронго  отличается  от всех известных изваяний острова
Пасхи тем,  что она вытесана не из серо-желтого туфа,  а  из  твердого
черного базальта;  значит,  ее делали не в каменоломнях Рано Рараку. У
статуи выпуклое основание.  Как мы увидим дальше,  она, вероятно, была
прототипом всех скульптур, установленных во второй период на аху.
     На равнине тоже стали находить  статуи  не  встречавшихся  раньше
видов.  Одни из этих ранних изваяний были намеренно разбиты, а обломки
пошли на  сооружение  круглых  домов  среднего  периода.  Другие  были
целиком  использованы как блоки для постаментов,  на которых воздвигли
великанов среднего  периода.  Среди  ранних,  подвергшихся  надруганию
статуй  были  статуи,  вытесанные  из черного базальта,  из красного и
серо-желтого туфа каменоломен Рано Рараку. И все они не были похожи на
обычные пасхальские изваяния.
     Открытые экспедицией статуи,  характерные  для  раннего  периода,
можно  отнести  к  четырем  разным  видам,  три  из которых были ранее
неизвестны в тихоокеанской области.  К первому виду относится плоская,
прямоугольная   каменная   голова  без  туловища,  схожая  с  головой,
найденной в храме  Солнца  в  Оронго;  ко  второму  -  колонноподобная
условная фигура в полный рост,  с прямоугольным сечением,  углы слегка
закруглены;  к  третьему  -  очень  реалистическая  коленопреклоненная
фигура с острой бородкой,  сидящая на пятках, руки положены на колени,
взгляд обращен в небо. Все эти три вида скульптур, не встречавшиеся на
других   островах,   принадлежат   к  типам,  которые  Беннет  считает
характерными для доинкского культового центра Тиауанако в Андах.  Зато
четвертый  вид  статуй  - традиционный:  срезанный у бедер бюст,  руки
соединяются внизу живота.  Это явно местный тип,  очень близкий к типу
исполинов, характерных для среднего периода Пасхи.
     Полное, до мелочей,  сходство коленопреклоненной  статуи  раннего
периода  острова  Пасхи,  найденной  Шельсволдом в отвалах каменоломни
Рано Рараку, с коленопреклоненными скульптурами Тиауанако, отнесенными
Беннетом к раннему предклассическому периоду этого важного культурного
центра,  настолько очевидно,  что Шельсволд делает вывод: "Вряд ли это
можно  объяснить  случайностью,  скорее  всего  речь  идет  о  близком
родстве,  указывающем на связь между  этими  двумя  образцами  древней
каменной скульптуры в Андах и на острове Пасхи".
     Четвертый вид статуй раннего  периода  острова  Пасхи  -  прямой,
усеченный внизу торс - не имеет явных параллелей ни в Полинезии,  ни в
Южной Америке.  Очевидно, это местная разновидность статуй, получивших
распространение  в конце раннего периода.  Примитивные прототипы этого
бюста высекались из красного  туфа  и  черного  базальта,  а  конечный
классический   вариант  был  в  ранний  период  представлен  небольшой
базальтовой скульптурой из каменного дома  в  Оронго.  Все  "серийные"
изваяния  следующего,  среднего  периода  Пасхи  повторяют  статую  из
Оронго.  Их отличают только значительно большие размеры, материал (туф
Рано Рараку вместо твердого базальта) и плоское основание, позволяющее
установить идола на аху.
     По этим  различным  типам статуй можно отчетливо представить себе
эволюцию пасхальских монументов с аху. До сих пор были известны только
похожие  друг  на друга исполины среднего периода,  а у них нет ничего
общего  ни  со  статуями  островов  на  западе,   ни   с   изваяниями,
встречающимися  на континенте на востоке.  В этом одна из причин того,
что  их  присутствие  на  уединенном  острове  Пасхи  казалось   столь
загадочным.  Теперь  выяснилось,  что в раннюю пору,  о которой прежде
никто не подозревал,  первые пасхальцы  экспериментировали  с  разными
горными породами и различными типами антропоморфных статуй (из них три
были хорошо известны в главном культурном центре на ближайшем материке
на  востоке).  К  концу  раннего  периода  развился  четвертый,  чисто
пасхальский тип.  Он был принят в качестве обязательного  образца  для
сотен   каменных   исполинов,  воздвигнутых  на  перестроенных  аху  в
следующий культурный период острова Пасхи.
     Почему? Чтобы  объяснить  эту  эволюцию  и,  как  это  показывает
археология,  сменивший ее странный застой,  приходится  обратиться  за
помощью  к  этнологам.  Нет  никаких  оснований  сомневаться  в устной
информации,  которую получили Кук, Лаперуз и другие путешественники от
пасхальцев  в поздний период,  когда многие статуи еще стояли на своих
аху.  Изваяния  были  не  идолами  в  собственном  смысле   слова,   а
памятниками,  воздвигнутыми  на  местах  погребения королей,  вождей и
других могущественных лиц.
     Каждая статуя   была   изваяна  в  честь  определенного  умершего
человека.  Многие старики  даже  после  племенных  распрей  в  третьем
периоде,  когда  изваяния  были  повалены на землю,  еще помнили имена
некоторых арики - вождей,  чьи образы были воплощены в памятниках. При
раскопках  мы  выявили,  что  в  конце  среднего  и на всем протяжении
позднего периода склепы и другие виды погребения были всецело  связаны
с аху.  В ориентированных по солнцу алтареподобных сооружениях раннего
периода, которые не украшались статуями, не хоронили. Но перед фасадом
ориентированных   по   солнцу   стен,   более   искусно   сложенных  и
обработанных,  мы нашли следы коллективной кремации. Это открытие тоже
было   совсем   неожиданным:   до  сих  пор  было  неизвестно,  что  в
погребальный ритуал на острове Пасхи некогда входила кремация.
     И опять  возникает  естественный  вопрос:  почему  могущественные
вожди в средний период на Пасхе  предпочитали,  чтобы  на  их  могилах
стояли стереотипные копии небольшой статуи из Оронго?  Может быть, эта
статуя играла какую-то особую роль? На последний вопрос можно ответить
утвердительно.   Эта   единственная  статуя,  основание  которой  было
выпуклым,  установлена на полу внутри помещения;  из всех изваяний  на
острове  одна  она  не  подверглась  надруганию  во  время  всех  трех
культурных  периодов:  ее  не  пытались  ни  повалить,  ни  повредить.
Наконец,   это   единственный   монумент,   которому  поклонялось  все
население,  независимо  от  родовой  или   племенной   принадлежности.
Остальные статуи вместе с аху принадлежали отдельным родам, поэтому во
время кровавых распрей позднего периода все они оказалась  свергнутыми
и разбитыми - это был своеобразный акт мести.
     Глубокие шрамы  свидетельствуют  о  попытках   обезглавить   даже
некоторые незаконченные статуи,  врытые в землю под каменоломнями Рано
Рараку,  потому что их не удалось повалить.  А идол в каменном доме  в
Оронго   простоял  неприкосновенным  в  течение  среднего  и  позднего
периодов.  С ним вплоть до прибытия  миссионеров  во  второй  половине
прошлого  столетия  были  связаны  культ  плодородия и важные ритуалы,
общие для всех враждующих племен острова. При раскопках мы нашли очень
много  древесного  угля  -  следы  ритуальных  костров  перед входом в
большой центральный каменный дом, в котором стояла базальтовая статуя.
     Судя по всему, изваяние в доме на вершине самого высокого вулкана
в   ранний   период   было    связано    с    ритуалами    пасхальских
солнцепоклонников.  На  спине  изваяния  были  высечены  символические
изображения солнца и радуги.  В средний период статую внесли  в  новое
каменное  здание  и  на  спине  ее  появились  отличающие  этот период
символические изображения птицечеловека. Воплощая бога-творца или бога
плодородия,  этот идол сохранял свою центральную позицию в пасхальских
культах;  ему поклонялись  во  время  ежегодных  празднеств  весеннего
равноденствия.  Если другие статуи,  установленные в средний период на
родовых аху, воплощали образы отдельных людей, то оронгская скульптура
продолжала оставаться общим божеством, почитаемым всеми пасхальцами. А
поскольку короли на острове Пасхи,  как и во всей Полинезии, и в Перу,
считали себя прямыми потомками высшего божества,  понятно,  что каждый
хотел, чтобы его изображение как можно больше походило на божественный
образец,  известный всему населению.  Единственное отклонение, которое
допускалось  -  это  увеличение  размеров  статуи,  так   как   каждый
стремился, чтобы его статуя была самой крупной - символом могущества и
богатства.
     Так выяснилось место известных пасхальских великанов в хронологии
сложной истории Пасхи. Все они относятся к среднему периоду; развились
эти статуи тут же,  на острове,  из более древних и меньших по размеру
монументов раннего периода;  их перестали вытесывать,  когда  кончился
средний период,  и наконец без всякого почтения свергли с погребальных
аху  в  поздний  период  истории  острова,  продолжавшийся  вплоть  до
исторических времен.
     Естественно, возникает вопрос:  можно ли хотя  бы  приблизительно
датировать  три  разнородные  культурные  эпохи  острова Пасхи?  Чтобы
выяснить это, археологи, не жалея сил, разыскивали связанные с разными
периодами строительства органические остатки, по которым можно было бы
сделать радиоуглеродный  анализ.  Прежние  попытки  датировать  первое
заселение острова делались на основании генеалогии местных королей, по
сообщениям островитян.  При этом  наиболее  древний  "ряд  королей"  -
пятьдесят  семь  поколений  -  был  отвергнут в пользу более короткого
ряда,  насчитывающего двадцать - тридцать имен.  Ведь все считали, что
остров  Пасхи  первоначально  был открыт пришельцами из Азии и заселен
последним среди тихоокеанских островов,  так как расположен  он  ближе
всего к Южной Америке.
     Раутледж предполагала,  что на остров Пасхи  прибыли  два  потока
иммигрантов   разного   происхождения,   причем  полинезийцы  приплыли
примерно в 1400 году.  Кнохе тоже считал, что на остров в разное время
прибыли  два  различных  народа,  первый  -  между  XI  и XIII веками.
Лавашери и Метро считали культуру острова Пасхи молодой и  однородной,
открытие острова относили к XII - XIII векам. Энглерт допускал местное
слияние двух культур,  но  полагал,  что  ни  одна  из  них  не  могла
появиться на острове ранее 1575 года.
     Наши раскопки показали, что уже в 380 году (плюс - минус сто лет)
на  острове  было  многочисленное  население,  занятое  строительством
крупного оборонительного сооружения.  Эта дата на тысячу лет опережала
все  предполагавшиеся  до  тех  пор;  вообще  ни  на одном из островов
Полинезии еще не было получено столь древней  даты.  (VIII)  Тщательно
отобрав на острове Пасхи древесный уголь и костные останки,  мы смогли
получить семнадцать радиоуглеродных датировок.  Из них  две  (наиболее
интересные)  -  из  легендарного  рва,  отделяющего  полуостров Поике.
Островитяне давно рассказывали европейцам,  что в этом месте произошла
решающая битва между их предками и "длинноухими".  И "длинноухие" были
сожжены  в  их  собственном  оборонительном  рву  длиной  более   двух
километров.
     И геологи,  и археологи считали  ров  естественной  геологической
формацией. Метро и Лавашери полагали, что пасхальцы придумали легенды,
пытаясь объяснить природное явление.  Современные этнологи и археологи
назвали  предание  о  "длинноухих"  и "короткоухих" сплошным вымыслом.
Однако первый же шурф показал,  что ров  полон  древесного  угля,  что
здесь примерно в 1676 году (плюс-минус сто лет) пылал огромный костер.
Это поразительно совпадало с датой (1680 год), которую патер Себастиан
Энглерт  еще раньше определил,  исходя из утверждения островитян,  что
битва у Поике произошла двенадцать поколений тому назад.
     Раскопки Смита  помогли  установить,  что  оборонительный ров был
вырыт не наскоро;  к 1680 году,  то есть к тому времени, когда усобицы
завершились  массовым  аутодафе,  он  уже  представлял  собой  древнее
сооружение,  частично занесенное песком и пылью. На дне его Смит нашел
осколки  обсидиана.  Природная  складка  была расширена до 12 метров и
углублена до 4-5 метров;  общая длина рва около 2 километров.  Вынутый
со  дна  грунт пошел на строительство оборонительного вала вдоль одной
стороны;  при  этом  щебенкой  было  засыпано  кострище,  по  остаткам
которого   удалось   определить,  что  укреплять  окаймленный  скалами
полуостров начали уже около 380 года.  Возможно,  обитатели острова не
ладили между собой,  а может быть,  они боялись набегов из страны,  из
которой прибыли, - рассказы о преследующем враге занимают важное место
в древнейших пасхальских преданиях.
     Расположенные ниже каменоломен Рано Рараку  гребешки  и  холмики,
поросшие травой, прежде считались природными образованиями. На вершине
одного  холма  стоял  фундамент   священного   жилища   для   ежегодно
избираемого птицечеловека. Раутледж и Метро связывали этот фундамент с
древнейшими ритуалами пасхальцев.  Раскопки Шельсволда  показали,  что
гребешки  и  холмы  -  не  природные образования,  а отвалы грунта.  С
каменоломен  на  склоне  сюда  носили  обломочный  материал,  разбитые
рубила,  золу.  Анализ пепла из костров,  некогда горевших на отвалах,
позволил датировать ту часть среднего периода,  когда  в  каменоломнях
Рано Рараку еще шла работа. Тут и выяснилось, что жилище птицечеловека
- позднее сооружение;  оно было выстроено на отвалах среднего периода,
когда перестали вытесывать статуи.
     По данным  радиоуглеродного  анализа  археологи  смогли  наметить
хронологию  трех культурных эпох острова Пасхи.  Ранний период начался
до 380  года  и  закончился  примерно  в  1100  году,  средний  период
продолжался  примерно с 1100 до 1680 года,  поздний период,  начавшись
приблизительно в 1680 году,  длился до  1868  года,  когда  миссионеры
ввели на острове христианство.
     Чтобы получить  основу  для  хронологических   и   типологических
сопоставлений,  наша  экспедиция после острова Пасхи посетила Питкерн,
Раиваваэ,  а также два острова  Маркизского  архипелага  -  Хива-Оа  и
Нуку-Хива.  Во  всей Полинезии только на этих четырех островах,  кроме
Пасхи, найдены монументальные статуи.
     На Питкерне и Раиваваэ находили небольшие скульптуры сравнительно
позднего происхождения,  однако никто не пытался утверждать,  что  они
были  источником вдохновения древних ваятелей острова Пасхи.  Но Бак и
другие считали примитивными предшественниками совершенных  пасхальских
статуй   неуклюжие   гротескные   фигуры  примерно  в  рост  человека,
установленные в двух святилищах Маркизских островов, которые лежат так
же  далеко к северо-западу от Пасхи,  как Перу на востоке.  Шельсволду
посчастливилось найти  древесный  уголь  в  двух  слоях  под  каменной
платформой, служащей опорой статуям острова Хива-Оа, а Меллой и Фердон
взяли древесный уголь из-под постаментов изваяний  острова  Нуку-Хива.
Ученые узнали, что статуи Маркизских островов были установлены в XIII,
XIV и XV веках,  то есть в разгар среднего  периода  культуры  острова
Пасха.  Значит, маркизские скульптуры никак не могли вдохновить первых
пасхальских скульпторов;  ведь,  как мы видели,  ваяние  развилось  на
Пасхе  уже  в  ранний  период,  за  тысячу лет до появления маркизских
статуй.  Ни стилистически,  ни хронологически эти статуи XIII-XV веков
не  могли  повлиять  даже на тех пасхальцев,  которые в средний период
наладили массовое  производство  истуканов  для  аху:  средний  период
начался около 1100 года.  Зато возможность влияния Пасхи на маркизское
ваяние хронологически не исключена. (IX)
     Как известно, один из потомков Оророины (единственного уцелевшего
после пожара во рву Поике "длинноухого") показал нашей экспедиции, как
двенадцать   поколений  тому  назад  грубо  заостренными  рубилами  из
твердого андезита островитяне высекали на склонах кратера Рано  Рараку
огромные   статуи,  как  несколько  сот  человек  могли  перетаскивать
изваяния по равнине,  как  двенадцать  островитян,  располагая  только
канатами, бревнами и камнями, могли за восемнадцать дней установить на
аху исполина весом примерно 20 тонн.
     Что же в итоге нам известно о загадке острова Пасхи?
     Некогда, до 380 года,  то есть более полутора тысяч лет назад, на
острове  Пасхи высадились первые поселенцы.  Они нашли цветущую землю,
на которой росно множество разных  деревьев  и  кустарников,  а  также
пальмы. Люди принялись расчищать участки для жилищ, каменных святилищ,
каменоломен, где высекались статуи. Хотя на острове не было недостатка
в лесе, эти люди, в отличие от полинезийцев, не строили свои жилища из
жердей и соломы.  Они делали круглые дома из камня,  лодковидные -  из
плит,  которые  выкладывали  ложным сводом.  Часто на кровлю шел камыш
тотора - растение,  корневища которого,  несомненно,  были привезены с
какого-то  орошаемого  участка на засушливом побережье Южной Америки и
высажены в пресноводные кратерные озера вместе с Polygonum amphibium -
другим   американским  растением.  И  хотя  леса  было  вдоволь,  свои
необычные суда поселенцы вязали из камыша тотора; такие же суда ходили
по  водным  путям  Тиауанако и вдоль тихоокеанского побережья древнего
Перу.  Чтобы добраться до туфа,  скрытого  под  почвенным  слоем,  они
рубили  пальмы,  рощи которых покрывали тогда склоны потухшего вулкана
Рано Рараку.  Из этого туфа,  а также из туфов  и  базальта  в  других
каменоломнях они рубилами американского типа искусно высекали огромные
блоки самой различной формы,  обрабатывали их и складывали так,  что в
шов между камнями не проходило даже лезвие ножа.
     Техника каменной кладки,  которой они владели,  была неизвестна в
других  частях  Полинезии,  зато она характерна для древнего Перу,  от
долины  Куско  до  Тиауанако.  Очевидно,   эти   первопоселенцы   были
солнцепоклонниками:  ведь  их мощные культовые сооружения представляли
собой  алтареподобные  мегалитические  платформы,  ориентированные  по
солнцу.  И  недаром  на  самой  высокой  вершине  Пасхи  они соорудили
солнечную обсерваторию и святилище.  В отличие от полинезийцев, жители
острова Пасхи не занимались резьбой по дереву,  они высекали статуи из
твердого базальта и разных туфов, потом устанавливали их в святилищах.
Среди этих статуй мы видим скульптуры своеобразного типа, неизвестного
на  островах  Тихого  океана,  зато  характерного  для   динамического
культурного  центра  Тиауанако.  Оборонительное сооружение отделило от
острова полуостров Поике;  возможно,  переселенцы опасались,  что в их
уединенное убежище вторгнутся те, кто преследовал их еще на родине.
     Нам неизвестно,  что  произошло  с  людьми,  положившими   начало
культуре раннего периода. Как в Винапу, так и в Оронго археологи нашли
признаки  временной  заброшенности  святилищ.  Не  исключено,  что  на
какое-то  время  между  ранним  и  средним периодами остров вообще был
оставлен  жителями.  Во  всяком  случае,  люди,   пришедшие   позднее,
враждебно  относились  к своим предшественникам.  Они разрушали старые
святилища и перекладывали каменные блоки,  не  считаясь  с  искусством
обработки  и  кладки,  не  думая  об  ориентации  по солнцу.  Каменные
истуканы тоже были  разбиты,  а  обломки  пошли  на  сооружение  новых
архитектурных объектов - аху.
     Несмотря на враждебность к предшественникам и  явное  различие  в
религиозных   представлениях,   новая   культура  была  так  близка  к
предыдущей,  что мы вправе искать ее корни  в  той  же  географической
области.  Возможно, что поселенцы, положившие начало среднему периоду,
знали, где лежит остров Пасхи. Прибыв сюда приблизительно в 1100 году,
они  ввели  культ  птицечеловека.  С  культом  птицечеловека был тесно
связан культ умерших.  Большие статуи,  изображающие  предков,  заняли
главное  место  в  архитектуре  и повседневных занятиях островитян,  а
различные погребения стали культовыми центрами тех или иных  родов.  В
течение  примерно  шестисот  лет  на обезлесенных склонах кратера Рано
Рараку (ранее растущие на склонах пальмы давно обратились в развеянный
ветром  пепел)  было  высечено  более шестисот огромных изваяний.  Для
поддержания престижа постепенно стали воздвигать  все  более  и  более
внушительные памятники. Внешние враги не угрожали уединенному острову,
и заботой островитян стало перещеголять друг друга в  создании  статуй
для  своего  рода.  К  концу  среднего периода весь остров был опоясан
платформами - аху  -  с  каменными  великанами,  обращенными  лицом  к
святилищу,  спиной  к  морю.  В конце этого же периода вместо кремации
перед аху,  очевидно,  стали совершать коллективные погребения  внутри
самих аху или на них. Этот обычай стал преобладающим в поздний период.
     Когда производство статуй достигло кульминации  (перед  внезапным
концом  среднего  периода),  пасхальские  мастера уже умели воздвигать
монолитные статуи высотой  до  12  метров,  что  соответствует  высоте
четырехэтажного   дома.   Самая   большая   статуя,  установленная  на
постаменте  вдали  от  каменоломни,  весила  больше  80  тонн.  Высота
истукана  оказалась  10 метров,  да еще на голове его покоился красный
каменный цилиндр,  весивший 12 тонн - столько же, сколько два взрослых
слона.  В  каменоломне уже шла работа над двадцатиметровой статуей (то
есть равной по высоте семиэтажному дому),  но около 1680 года внезапно
произошла катастрофа.  Работы в каменоломнях, на дорогах и на аху были
прекращены  и  больше  никогда  не  возобновлялись.  Впервые  началось
производство  наконечников для копий из обсидиана,  которыми изобилуют
все последующие  культурные  слои.  Статуи  были  низвергнуты  с  аху,
сожжены камышовые хижины, разрушены опорные степы.
     Победителем оказался  полинезиец,  который  не  привык   высекать
статуи и строить из камня. Он строил дома из жердей и соломы и собирал
на берегу плавник,  чтобы, как это принято во всей Полинезия, вырезать
деревянные фигуры.  На острове Пасхи важнейшим традиционным деревянным
изделием,  которое и поныне изготовляется  в  сотнях  экземпляров  для
продажи,  становится причудливая фигура изможденного человека с острой
бородкой,  орлиным носом и длинными,  свисающими до плеч мочками ушей.
По словам пасхальцев, так выглядели люди, которых их предки застали на
острове и сожгли во рву Поике.
     Полинезийцы, приплывшие  на Пасху,  не привезли с собой ни пестов
для  приготовления  пои,  ни  колотушек  для  тапы  -  двух  важнейших
предметов   домашнего   обихода,   характеризующих   общеполинезийскую
культуру.  До сих пор  не  найдено  материальных  следов,  позволяющих
определить,  когда  именно прибыли полинезийцы.  Похоже,  что это были
смиренные пришельцы, послушно принявшие неполинезийскую веру и обычаи.
Еще  нельзя  сказать точно,  с какого острова они приплыли сюда.  В их
преданиях,  записанных в прошлом веке,  утверждается,  что они прибыли
карау-карау,  то есть за двести лет до восстания,  которое закончилось
битвой на Поике.  Это хорошо согласуется с предположениями, сделанными
Раутледж  и  другими  на  основе  более  короткой  из двух пасхальских
генеалогий  (в  ней  перечислено  22  поколения,  а  про  Хоту   Матуа
говорится, что он пришел с востока 57 поколений назад).
     Многое говорит за то, что полинезийцы не но своей воле прибыли на
уединенный  остров  помогать "длинноухим" островитянам;  возможно,  их
захватили в плен и привезли пасхальцы среднего периода, если, конечно,
они посещали Маркизские острова примерно в XIV веке.
     Так или иначе,  новые пришельцы жили одни  среди  руин  на  голом
острове  Пасхи  (сохранив  в своей среде небольшой инородный элемент).
Когда Роггевен поднял занавес  перед  европейским  зрителем,  основное
действие давно кончилось и исполнители главных ролей покинули сцену.

        ПОЛИНЕЗИЙСКИЕ И НЕПОЛИНЕЗИЙСКИЕ
                      ЭЛЕМЕНТЫ НА ОСТРОВЕ ПАСХИ

     Теперь, когда  археологическое  исследование  выявило  на   Пасхе
несколько   культурных   и  этнических  слоев,  можно  напомнить,  что
представители  других   наук   (например,   физической   антропологии,
лингвистики  и  этнографии,  причем  каждый  по  ряду  пунктов)  давно
указывали на неполинезийские компоненты в культуре острова.
     Правда, к  этому  долго не прислушивались,  так как умозрительное
построение,  предложенное Метро взамен истории, взяло верх над здравым
смыслом.   Господствовало  мнение,  будто  некая  полинезийская  ветвь
развилась здесь в уединении и достигла беспримерных  высот.  Очень  уж
увлекательной  казалась  картина неистового творческого порыва,  когда
художники старались превзойти самих себя.
     Но теперь  это  построение  развеялось и собранный материал снова
можно рассматривать объективно.  В основе  этой  главы  лежит  доклад,
прочитанный     Хейердалом     на    VII    Международном    конгрессе
антропологических и этнографических наук,  состоявшемся в 1964 году  в
Москве.

     Раскопки на острове Пасхи,  предпринятые по инициативе Норвежской
археологической экспедиции в 1955-1956 годах и продолженные У. Меллоем
и   Г.   Фигероа   (университет  Сантьяго),  показали,  что  на  Пасхе
происходила   смена   культур.   Памятники   народа,   религиозные   и
архитектурные   представления   которого   в   корне   отличались   от
представлений людей,  живших  в  поздний  период,  относятся  к  поре,
опередившей на тысячу лет эпоху, с которой до сих пор связывали первое
заселение  острова.(1)  Эти  открытия  вынуждают   заново  рассмотреть
исторически известную пасхальскую культуру,  чтобы выяснить,  нет ли в
ней элементов каких-то иных доисторических  традиций.  Тот  факт,  что
ныне на острове живет полинезийский народ,  говорящий на полинезийском
наречии,  приобретает новый  смысл,  если  учесть,  что  в  культурном
наследии    пасхальцев    есть   много   черт,   отличающих   его   от
общеполинезийского наследия.
     Кстати, мысль  о  том,  что  на  уединенном острове Пасхи слилось
несколько культур, возникла задолго до упомянутых раскопок. Голландцы,
открывшие остров в 1722 году,  а затем испанцы,  вновь открывшие его в
1770 году,  описывают представителей многочисленных этнических  групп,
которые  жили на острове.(2)  Когда  же  Кук в 1774 году - всего через
четыре года после испанцев -  высадился  на  Пасхе,  он  нашел  сильно
поредевшее   и   истощенное   войной   население  явно  полинезийского
происхождения.  Кук проводит четкую грань между этими островитянами  и
монолитными  статуями  Пасхи;  он  считает,  что  изваяния - памятники
какой-то давней эпохи.(3)
     Первые европейцы, поселившиеся на острове, услышали от пасхальцев
рассказ о двух волнах  миграции:  одна  пришла  с  востока,  вторая  с
запада.  При этом островитяне упорно твердили,  что после многолетнего
периода мирного сосуществования с другим  островным  народом  наступил
период,  когда  их предки почти совсем истребили этот другой островной
народ,   представлявший  иную  культуру.(4)  Томсон(5),  который   при
посредничестве Салмона беседовал с пасхальцами,  тоже предполагал, что
острова достигла не одна волна переселенцев.
     В. Кнохе(6),  руководивший  чилийским  научным  отрядом,  обратил
внимание  на  сложный  состав  элементов  пасхальской   культуры,   он
заключил,  что культурному слою,  характерному для преобладающего ныне
населения,  предшествовал  неполинезийский  слой.  Он  отверг   взгляд
английского   специалиста   по  Андской  области Клемента Маркхема(7),
предполагавшего связь с Тиауанако.  Кнохе заявил, что южноамериканские
плоты    не   могли   пересечь   океанские   просторы,   он   допускал
дополинезийскую волну переселенцев из далекой Меланезии.
     Английский антрополог  Бальфур8  утверждал,  что  культура  Пасхи
неоднородна,  что была по  меньшей  мере  одна  дополинезийская  волна
переселенцев,  вероятно, из Меланезии.  А. Хеддон(9) предполагал,  что
этого уединенного островка достигли три волны переселенцев -  одна  из
Австралии,  вторая  из  Меланезии  и  последняя  из Полинезии.  Хеддон
опирался  на  исследование  черепов   европейскими   и   американскими
антропологами  Фольцом,  Хеми,  Джойсом,  Пикрофтом и Кейсом.  Все эти
видные ученые находили у пасхальцев неполинезийские черты.
     Первое систематическое   исследование   памятников   на  острове,
правда,  без раскопок, провела Кэтрин Раутледж(10). Ее научные  записи
были  утрачены,  но  в популярной книге она высказывает мнение,  что в
основе  пасхальской  культуры  явно  есть   какой-то   неполинезийский
элемент.  Она  заключает:  "Очевидно,  что  здесь перед нами смешанная
раса...".
     Американский антрополог Г. Шапиро(11) снова рассмотрел проблему с
позиций физической антропологии и установил,  что мнения ученых в этой
области  сильно  расходятся.  Сам  он заключил:  "Кто связывает остров
Пасхи с населением Меланезии или Австралии...  вступает в противоречие
с  известными фактами". Метро(12)  счел  это  отрицание меланезийского
фактора вполне обоснованным.  В своей монографии об этнологии  острова
Пасхи  он  пишет  о  том,  что исследование археологических памятников
убедило его в единстве культуры острова Пасхи.
     Его коллега    Лавашери(13),    единственный    квалифицированный
археолог,  посетивший Пасхи до  1955  года,  подчеркнул,  однако,  что
работа  экспедиции  свелась к общим наблюдениям и зарисовкам наземного
материала.   Стратиграфическими   раскопками   члены   экспедиции   не
занимались,  ибо  господствовало представление,  что почвенный слой на
острове не менялся, поэтому памятники разных периодов надо искать не в
земле, а на ее поверхности. Лавашери осторожно заключил: "По-видимому,
полинезийцы  нашли  остров  Пасхи  необитаемым   и   лишенным   следов
каких-либо   построек;   впрочем,   у   нас  нет  доказательств  этого
утверждения".
     В 1941  году  я  вернулся  к  свидетельствам,  говорящим в пользу
комплексного характера пасхальской культуры,  но вместо меланезийского
субстрата  предложил субстрат из соседней Андской области.(14) Позднее
патер Энглерт(15) пересмотрел результаты археологического исследования
наземных  памятников и оспорил выводы Метро и Лавашери.  Он вернулся к
предположениям Кэтрин Раутледж и  других  исследователей  о  том,  что
полинезийскому  этническому  и культурному слою предшествовал какой-то
другой  слой.  Старую  гипотезу  об   иммиграции   из   Меланезии   он
видоизменил,  указав  на  важные  совпадения  в  элементах  культуры с
древним Перу.
     В области  лингвистики  было,  пожалуй,  меньше  оснований искать
чужеродный   субстрат.   Однако    Энглерт(16),  наиболее    тщательно
исследовавший  современный  пасхальский  язык,  заключает,  исходя  из
преданий,  что ранняя инородная этническая группа говорила  на  другом
языке.  Наличие  синонимов  в  современном  рапануйском  наречии может
объясняться тем, что одновременно существовало дна языка.
     Первый словарь,  в  который  вошло  девяносто  четыре пасхальских
выражения,  был составлен в 1770 году участником испанской  экспедиции
Агуэрой.(17)   В  словаре  много   характерных   слов   полинезийского
происхождения, но содержатся и явно неполинезийские слова. К последним
относятся,  в частности, числительные от одного до десяти. Привожу эти
числительные (в скобках - полинезийские  числительные  на  современном
рапануйском наречии):  кояна (этахи),  корепа (эруа), когохуи (этору),
кироки (эха),  маяна (эрима),  феуто  (эоно),  фегеа  (эхиту),  мороки
(эвару), виховири (эива), керомата (ангахуру).
     Росс(18) и  Метро(19),  чтобы  объяснить,  откуда  взялись   эти,
казалось бы,  не имеющие никаких корней на Пасхе слова,  предположили,
что Агуэра неверно истолковал их смысл.  Но даже  если  это  так,  они
остаются  чужеродным  элементом  в  полинезийском языке:  ведь другого
толкования мы все равно не находим.
     Как показывает Энглерт(20), примерно с 1772 по 1774 год, как раз
перед прибытием Кука,  на острове, очевидно, шла разрушительная война.
Плантации были опустошены; осталась горстка измученных войной, живущих
в крайней нужде  полинезийцев.  Только  они  встречали  разочарованных
англичан,   которые   не   смогли  здесь  запастись  даже  достаточным
количеством провианта.
     Кук и  его  спутники  вполне  понимали,  насколько отличаются эти
несколько сот уцелевших пасхальцев  от  многочисленного  процветающего
населения,    описанного    предыдущими    исследователями.    Он    и
естествоиспытатель Г.  Форстер сразу определили полинезийский элемент.
По  их  описанию,  уцелевшие  островитяне  -