, когда зверя заметишь. А почему ты думаешь, что это они же? - А они завсегда здесь. И куда они денутся, им тут пастись и пастись. И верно, ведь перед нами огромный склон, покрытый лугами. Зачем и куда переселяться этому табуну? Значит, и в прошлые свои посещения Холодного лагеря я мог бы также видеть этих туров. Они всегда тут! Нам пора, а наша тропа идет прямо в царство Медведей. Не ждать же, пока медвежатам надоест кататься. Кстати, нас, если считать лошадь, пятеро, как и медведей. Саша берет под уздцы навьюченную Машку, и мы начинаем спускаться. Лошадь еще не догадывается о их присутствии, а медведи уже замечают нашу процессию. Первыми бросаются в кусты два взрослых. Потом один из них - вероятно, мать - выбегает и, видимо, пугает на своем языке детишек. Они мячиками последний раз скатываются по снегу и молниеносно ушмыгивают в кусты. Последним поднимается старший, обеспокоенно тычется вправо, влево, а потом, тряхнув всей тушей вбок, тоже скрывается в чаще. Дорога свободна. Перейдя речку по кладке и перегнав Машку вброд, идем тропой, на которой только что бродили медведи. Они, наверное, уже остановились неподалеку и прислушиваются, куда мы двинемся... ДВАЖДЫ ОБЕЗГЛАВЛЕННАЯ Перевал Псеашхо. Теперь уже глазами будущего специалиста и исследователя смотрю я на его рельеф, озадачивший еще Торнау. Помню, как я и сам дважды ошибался, отыскивая перевальную точку. Ведь это не седловина на гребне, а единая поперечная долина, глубоко врезанная во всю ширину хребта... Еще до поступления в университет я вычитал в трудах геоморфолога Рейнгарда, что это перевал долинного типа и что по всей долине, и выше и ниже перевала, тек ледник, впоследствии исчезнувший. А снега, питавшие Прауруштенский ледник, лежали гораздо южнее, в цирке теперешних верховьев речки Бзерпи. Идем и четверть века спустя после экспедиции Рейн-гарда чувствуем себя его учениками. Да, все выглядит именно так, как он говорил. Конечно, вся перевальная долина Псеашхо, весь этот долинный перевал - единый ледниковый т р о г, то есть корытообразная долина, словно запечатлевшая своей формой очертания массы некогда залегавшего в ней льда. Напоминаю спутникам, что, по мнению Рейнгарда, речки Пслух и Бзерпи, когда ледник исчез, в два приема перехватили верховья у Прауруштенской долины. Первым подобрался сюда отвершками оврагов в своих истоках Пслух. Он вгрызся сбоку в борт, а потом и в дно широкого древнеледникового дола и перехватил у верховьев Прауруштена их воду, заставив ее стекать в свое нижележащее, более глубокое и крутосклонное ущелье. Потом аналогичным образом часть вод древнего Пслуха украла своими истоками речка Бзерпи. Мы знали уже из геоморфологии о таких "кражах" воды одной рекой у другой - о так называемых речных перехватах. При этом между двумя реками, обезглавленной и обезглавившей, остается обычно участок широкой древней долины, вообще лишенный водотока,- его называют мертвой долиной. На этот-то участок мертвой долины и переместился главный водораздел Кавказа в результате "ограбления" Прауруштена Пслухом. Раньше этот водораздел проходил по Бзерпинскому хребту. Мысленно я уже рассказывал туристам совсем по-новому о рельефе перевальной долины, видя ее глазами ученого. Как интересно это звучало: "Перевал Псеашхо расположен на дне мертвой долины..." Стоило попасть в знакомые места, и я снова почувствовал себя экскурсоводом: показываю Володе с Наташей суровое луговое озеро в одном из верховьев Уруштена, заинтриговываю отысканием перевальной точки, обещаю вид на оба Псеашхо при взгляде вниз по Пслуху. Однако сам смотрю в долину Пслуха не без смущения. Получается, что Рейнгард не во всем прав. Если бы перехват произошел здесь недавно, уже после оледенения, то в Прауруштенскую долину врезалась бы наподобие оврага чисто эрозионная крутостенная долина Пслуха. Однако уклон к Пслуху имеет не только узкая, прорытая речкой рытвина, но и расширяющаяся над ней, как корыто с округлым дном, древняя долина, на вид тоже древнеледниковая, троговая. Не сложнее ли тут картина? - Что-то у меня получается не по Рейнгарду. Перехват произошел раньше последнего оледенения. - Из чего ты это вывел? - Прауруштенский ледник существовал и после того, как произошел перехват. Смотрите, от него и в сторону Пслуха явно ответвляется язык переметного типа, превращая и ее в небольшой трог! Иначе говоря, Пслух "воровал" у Прауруштена не только воду, но и лед. Чувствую, что не вполне убеждаю друзей. Наверное, это потому, что они еще не видели современных переметных ледников. Не мудрено, что им трудно вообразить, каким был облик исчезнувшего двуязычного ледника. А у меня в памяти Скальный Замок, обнятый переметным ледником, словно песцовым боа, вот и легко вообразить, как разветвлялись былые потоки льда. Подходим к Бзерпи - здесь еще один перехват, и о нем писал Рейнгард. Да, он прав. Бзерпи тоже украла своими истоками верховья Прауруштенской долины, причем, видимо, сделала это позже, чем Пслух. Она присваивала себе уже воды, стремившиеся к Пслуху. Крутизна падения ложа бзерпинских оврагов - явный показатель молодости перехвата. Но подхожу и еще раз удивляюсь: молодые овраги Бзерпи, как и у Пслуха, врезаны в более широкую троговую долину, наклоненную к Бзерпи. Значит, и сюда перекидывал свою "ногу", еще одну переметную ветвь, Прауруштенский ледник! Три, а не два ледяных языка спускались из Бзерпинского цирка в долины, направленные совсем в разные стороны. На сей раз я в своих геоморфологических интересах оказываюсь одиноким. Наташа и Володя уже метров за сто почувствовали, что с обрывов Бзерпи перед ними развернется южная покатость Кавказа (ведь вдоль по Пслуху было видно лишь одно узкое ущелье). Они бегут к обрыву и цепенеют. Знакомая мне панорама - для них нежданная, оглушающая, превосходящая все, что было видено за несколько дней пути по заповеднику... Южный склон Кавказа лежал перед нами, простершийся на десятки километров вплоть до туманной голубизны Черного моря, манящий, волнующий. Здесь открывалась не только даль пространства, но и даль времени. Это было наше предстоящее лето, а может быть, и не одно лето... - Видите крохотные белые пятнышки. Это и есть Красная Поляна! - Как я хочу туда! - вырывается у Наташи. Перешагиваем ручеек Бзерпи и движемся Бзерпинским карнизом к кругозору над Псекохо. Тропа в десятках мест пересечена круто падающими снежниками, залегающими в каждой прорезающей склон лощине. Лошадь пробует копытом снег и мудро отказывается на него ступать. Падать здесь пришлось бы неизмеримо дальше и круче, чем на подъеме к Аспидному перевалу. Вооружаемся топориками и прорубаем в каждом снежнике карнизную тропку. И не только в снежниках. На обтаявших участках тропа местами совершенно оплыла, здесь нужны земляные и даже маленькие скальные работы. Возимся не один час, опять чувствуя, что мы проходим этой тропой первыми в сезоне. Это в конце июня-то! Еще раз оцениваю трудности, с которыми столкнулись русские войска, пробиравшиеся тут на поляну Кбаадэ в двадцатых числах мая, если считать по новому стилю. Невольно вспоминаю слова Торнау об этом карнизе: "Приняв направление на север, наша дорога обходила эту пропасть по тесной тропинке, лепившейся карнизом вдоль отвесной стены. Огромные камни, через которые мы пересаживали лошадей на руках, загораживали нам путь, и без того чрезвычайно трудный по множеству излучин. После неимоверных усилий мы добрались с лошадьми до лесистого гребня, с которого нам следовало опуститься в селение Ачипсоу, лежащее в ущельях Мзымты и впадающей в нее реки Зикуой" *. Через несколько часов мы уже входим в Поляну. С радостью чувствую, что она нравится друзьям. Останавливаемся не на турбазе - ведь мы теперь работники заповедника, и нашей базой будет его Южный отдел. Уютные домики в тенистом экзотическом лесопарке. Сюда я прежде ходил оформлять пропуска в заповедник да консультироваться у ботаников Лесной опытной станции. Теперь мы сами становимся исследователями. Мы пересекли заповедник. Как понятно нам теперь истинное величие этой изумительной заколдованной страны... * Название "Зикуой" слышал в 1871-1882 годах и А. Старк. На многих картах у реки Ачипсе есть синоним, приводимый в скобках: "Пдзико", местами искаженный опечаткой в "Пудзико" и даже просто "Пузико". "Пдзико" и "Зикуой", безусловно, одно и то же. Кто архитектор этой высоты? Кто простынями постелил пласты? Кто их покой нарушил, смяв и вздыбив? Кто плел узор лощин, пазов и вгибов, Избороздивших скаты пирамид? Чьему искусству гимн река гремит? В СТРАНЕ ГОРНЫХ ОЗЕР АЧИШХО ПО-НОВОМУ МАРШРУТ через заповедник для нас был лишь "транзитным" - на этом пути мы еще ничего не исследовали, а только двигались к району своих работ. Но вот и Красная Поляна. Два дня хлопот: закупаем продукты, упаковываем их во вьюки. Саша оказался вполне стихийной личностью и исчез, получив первую зарплату. Наняли на его место давно известного мне двадцатилетнего грека Юру Георгиади. С грустью узнаю, что на турбазе нет больше Энгеля. Его почему-то перевели в Сочи, где дни старика проходили в организационной суете, а знания краснополянского района оставались неиспользованными. Не было на базе и Жени. Почему в штатах туристской системы фигурируют должности "заведующий", "методист", но нет должности "краевед"? Было бы ясно, что краеведы не подлежат переброскам по ведомственным соображениям. Ведь переехав в другое место, краевед лишается своего главного капитала, своего родства с краем, своей связи с ним! На базе новые люди, неуверенно и на ощупь изучающие район. Хорошо еще, что в туркабинете сохранились наши старые кроки... Не удерживаюсь и в первые же вечера выступаю перед туристами с краеведческими лекциями... Хочется как можно больше своих знаний передать новым хозяевам базы. Но турбаза, лекции - это повторение пройденного. А мы приехали исследовать, нам пора начинать. Впервые идем на Ачишхо с вьючной лошадью и с палаткой. Во время привалов "пасемся" на россыпях сладкой черешни, устилающих землю. Ее искрасна-черные ягоды привлекают не только нас. Рядом с тропой черешню пожирают черномазые свиньи - сквозь чавканье слышен хруст разгрызаемых косточек. Жадно рассказываю друзьям обо всем, что знаю, и снова ловлю себя: "экскурсоводского пыла" у меня хватит на все лето, а ведь сейчас важнее заняться собственными наблюдениями, измерениями, записями. Сосновая скала... Как легко было заливаться перед туристами: "Величественный утес. С его сухостью мирятся только сосны". Но теперь нам мало того, что это "величественный утес". Как будущие геоморфологи, мы обязаны понять его происхождение: воздвигнут ли он какими-то подземными силами, или, напротив, уцелел от разрушения при размыве еще более крупного хребта? Простые однобоко асимметричные гряды-куэсты кончились еще на севере у Даховской. Толщи, которыми напластованы краснополянские недра,- перемяты, сплющены в сложнейшие складки, а уклоны и простирания* пластов изменяются на каждом шагу. Обнаженность недр ничтожная, всюду густой лес, кустарник, почвенный покров на плаще щебнистого мелкозема. Подчас трудно опознать даже то, что уже до нас изучено видным кавказским геологом Робинсоном. * Так называются линии, определяющие ориентировку наклонных пластов по отношению к сторонам горизонта. На множестве краснополянских троп под ногами хрустит черная пластинчатая щебенка. Это те самые сланцы, которые у устья Ачипсе разрабатываются как кровельные. Сланцы слежались из глин, плохо пропускают воду - значит, большая часть дождевых вод стекает по сланцевым склонам, не просачиваясь в недра. К тому же сланцы, как они ни тверды, слабее противостоят размыву, чем мраморы Псеашхо или граниты Кардывача. Не потому ли именно к полосе сланцев приурочены наиболее широкие долины низовьев Ачипсе, верховьев Мзымты, Аватхары? И не потому ли здесь чаще встречаются пологие склоны и смягченные плавные формы рельефа? На геологической карте у Робинсона среди юрских сланцев на Ачишхо показаны полосы с отличительной штриховкой. Это толща древних вулканических напластований, несколько более молодого, чем сланцы, возраста. Порфириты, туфы - следы давно минувшей вулканической деятельности. Самих вулканов давно нет, от них не осталось и следа. А извергнутые ими толщи, погребенные осадками более поздних морей и вместе с ними смятые в складки, уцелели, были подняты, вскрыты размывом. Порфириты упорнее, чем сланцы, сопротивляются размыву. Не их ли стойкости обязан своим существованием и этот уцелевший утес Сосновой скалы? А каждый из больших зубцов Ачишхо? Не выкроены ли они из пачек пластов той же туфогенной и порфиритовой серии? И каждая седловина между зубцами только потому оказалась ниже своих стойких соседей, что она сложена податливыми черными сланцами, защемленными в складках меж порфиритов. Чтобы суметь ответить на эти вопросы, надо побывать на каждой седловине и на каждой вершине, отколоть геологические образцы, сопоставить условия залегания и стойкость пластов, построить профили рельефа с разрезами недр... Сумеем ли, хватит ли у нас сил и знаний? Долина Бешенки... Рейнгард думал, что ее выпахал ледник, и считал ее подобной Псеашхинскому т р о г у. Приходится брать на веру. Возможно, что в рыхлых галечных толщах, выстилающих долину Бешенки, где-нибудь и залегает отложенная ледником морена. Но средств вести бурение у нас нет. К тому же Рейнгард был тут в период строительства Романовска, и улицы тогда изобиловали рытвинами, карьерами, выемками для фундаментов зданий, то есть, если говорить языком геолога, обнажениями горных пород. А теперь всюду зеленеют сады, площадки выровнены и обнажений почти нет. В обрезе плато, обращенном к Мзымте, видны типичные речные наносы из окатанных кругляков и мешанина из щебня, гальки и мелкозема. Такую толщу нет оснований считать мореной - ее вполне могли отложить и грязекаменные потоки после любого крепкого ливня! Да и верхний конец долины здесь не похож на древнеледниковый амфитеатр. Вот разве полянка с камнем напоминает уцелевший кусок дна древнего цирка? Новые свидания со старыми друзьями. Но как по-иному смотрю я теперь на субальпийские поляны и на лес "с лебедиными шеями". Опознаю проявления то одних, то других рельефообразующих процессов, навешиваю, словно ярлыки, ученые термины на то, что раньше меня лишь восхищало. Наша палатка поставлена у метеостанции, среди белого кипения цветущих рододендронов. Совсем недавно для меня было редким чудом провести ночь в горах. А теперь нам предстоят только высокогорные ночи, нашими становятся все закаты и восходы, все симфонии звездного неба. Настоящие жители гор, длительно обитающие на высях по долгу своей работы, насколько богаче и счастливее мы теперь будем, чем любые туристы! Но радость совсем не единственное чувство, испытываемое нами. Все сильнее ощущаем и неуверенность в своих силах и просто тревогу. С чего начинать? Мне пока ясно одно: надо провести глазомерную съемку всего пригребневого района Ачишхо. Озерные площадки у метеостанции созданы и сглажены древними ледниками. Бугры между озерцами - вероятно, морена или бараньи лбы... А крутые склоны, обрубающие каждую площадку со стороны Ачипсе и Бешенки? Здесь действуют какие-то новые, более поздние, современные силы, обрезающие древний ледниковый рельеф, так что от него остались лишь эти скромные пригребневые площадки. Перед нами были явные следы сочетания двух рельефообразующих процессов, формы двух возрастов. Многочисленные озера создавали своеобразный, отличный от всех виденных нами ландшафт. Должны же мы что-то написать в своем отчете об этом пригребневом озерном ландшафте Ачишхо? Существующие карты были слишком мелки, чтобы по ним можно было хотя бы пересчитать ачишхинские озерца. Сказано - сделано, и мы уже за работой, с планшетами для глазомерной съемки. Их легко ориентировать по сторонам света - к каждому фанерному планшетику мы еще в Москве напрочно прикрепили по компасу. На кнопках держатся листочки миллиметровки. Часть озер обмеряли рулетками. С озерцами дальних полян насчитали восемнадцать бассейнов в разных стадиях заболачивания. Мои компаньоны работали с самозабвенным усердием. Володя был вполне удовлетворен самой сутью работы - точно измерять, добросовестно записывать было его страстью. А Наташа еще не задумывалась над конечной целью измерений и только радовалась, что съемка ведется, словно в полете,-на гребне высокого хребта, над глубокими долинами, над дальними далями. Быть может, для студенческой курсовой работы было достаточно "насытить ученостью" и уже добытый материал? Но ведь это была бы лишь инвентаризация фактов. А мы должны отобразить на карте выявленные нами различия в происхождении разных форм поверхности. Вероятно, именно потому, что не первый раз вижу этот рельеф и успел раньше немало подумать о нем, я оказываюсь беспокойнее обоих коллег и допекаю их вопросами. - Съемка съемкой, озер могло оказаться и восемнадцать и сто восемнадцать, а вот как они возникли, мне все-таки не ясно. - Так ты же сам говорил, что считаешь их ледниковыми цирками? - Да, на днища цирков их впадинки очень похожи. И там, где озера подпружены моренными валиками, сомнений нет: и чаши и подпруды созданы древними ледниками. - А разве есть где-нибудь иной случай? - Напоминаю об озерце ? 13 у тропы. Ведь его со всех сторон окружают коренные склоны. - Ну и что же? - А то, что, значит, была какая-то причина, переуглубившая озерную ванну, врывшая ее в коренной скальный фундамент гребня. На округлом гребне этой части Ачишхо могли лежать лишь ничтожные малоподвижные фирны. Где им было выпахивать и переуглублять скалы? Еще раз отправляемся к озеру ? 13, внимательно изучаем прилегающие к нему склоны. И вдруг находим, или пока еще нам кажется, что находим,- путь к разгадке. К озерцу примыкает расщелина, открытая в сторону подкравшихся сюда верховьев большой лощины. Борты озерной ванночки образованы стоящими почти на ребре пластами. Дождевые воды, скапливаясь меж бортами, нащупали себе подземный выход по трещине в сторону внешнего склона хребта, к этой самой расщелине. Не произошел ли по трещине "подкоп" подземных вод под гребневое плато? Как похоже, что такой подмыв (суффозия) оказался виновником первичного проседания озерной ванночки между скальными ребрами гребня. А древний ледник только обработал, огладил эту гребневую просадку... Маленькая находка, маленькая догадка. Она еще далеко не все объясняет. Но мы чувствуем, что с ее помощью начинаем верно и последовательно мыслить, сознательно искать первопричины явлений. ...Вечер в палатке при трепетном свете свечек. Полулежа камеральничаем (так называется обработка накопленных за день записей, вычерчивание схем по полученным цифрам, упаковка и систематизация образцов). Беру желтый карандаш и начинаю закрашивать все пологие древнеледниковые озерные котловины гребня Ачишхо. Потом берусь за коричневый - крашу им все склоны, не несущие отпечатков ледникового воздействия, а красным "врезаю" молодые рытвины горных ручьев. Карта становится красивой, пестрой, как цыганский платок, и... невыразительной. Рельеф на ней получил объяснение, но утратил свои геометрические черты - все заслонила пестрая мозаика... А как быть, если одна форма наложилась на другую, один - последующий - процесс на другой - предыдущий? Вот склон долины Ачипсе. Долину в целом прорыла река, но эту часть склона давно уже обрабатывает плоскостной смыв - плащеобразный склоновый сток дождевых струй. В какой же цвет закрасить такой скат на карте? И каким знаком выразить ванночки пригребневых ачишхинских озерец, прежде всего ту, тринадцатую? Сначала мы думали, что ее создал ледник, и уже закрасили ее в желтый цвет. А теперь приходилось заботиться о том, как совместить на одной и той же площади и желтый цвет ледниковой шлифовки и фиолетовый цвет суффозионного подкопа... Давать фиолетовые штрихи по желтому фону или желтые по фиолетовому? Карта только тогда может быть хороша, когда у ее составителей имеется четкая система условных знаков, то, что картографы кратко называют легендой (в этом значении слово "легенда" имеет вполне прозаический смысл и не заключает в себе ничего сказочного). Но и легенда только тогда удачна, если в ее основе лежит стройная классификация изображаемого материала. Наверно, университетские преподаватели нам уже внушали эту мысль, но без проверки на практике она проскочила мимо нашего внимания. Теперь такая легенда начинала вырисовываться в голове, и это происходило именно в результате столкновения с первыми же трудностями, в самом ходе попыток картирования. Так вот в чем был смысл борзовского тезиса о "плаче на борозде"! За один вечер, лежа в палатке на животе, такого дела не сделать. Будем доучиваться на ходу, потратим на составление легенды, если будет нужно, даже несколько дней внизу. И мы отправляемся в Поляну. Володя спускается туда с лошадью, а мы с Наташей идем вкруговую по уже знакомой мне гребневой тропе. От озера Хмелевского забегаем на осыпь - хотелось удивить спутницу и этим кругозором. Вернувшись к озеру, пошли по самому водоразделу, полого спускающемуся к устью Ачипсе. Опять она передо мною, когда-то так разочаровавшая меня однообразием лесная тропа, заброшенная и едва находимая по давно заплывшим "солнышкам" на зарубках. Но сейчас я смотрю и на этот путь новыми глазами. Озадачивает непостижимая выровненность ступеней, которые срезают гребень хребта. По-новому воспринимается и красота - что я, слеп что ли был, когда шел здесь в первый раз? Или секрет в том, что сейчас со мною идет Наташа? Именно она говорит мне, как хорош этот буковый лес, купающийся в бездонном воздухе круч, встающий из-под обоих склонов и закрывающий дали. Нет, таких далей не закроешь, они все равно чувствуются, ощущение полета не исчезает на всем протяжении тропы. Хребет спускается так полого, что, если бы чуть выровнять тропу на нескольких уступах, можно было бы съезжать по ней на велосипеде. Недаром именно здесь инженер Константинов когда-то проектировал построить шоссе к вершинам Ачишхо *. Мы давно уже ниже уровня последних цирков, ниже границы, до которой распространялись древние оледенения. А пологие гребневые площадки, хоть и заросшие лесом, и тут распластываются перед нами, под ступенью ступень. Что же, их выравнивали не ледники? И это не участки "арен" древних цирков, какими мы считали гребневые площадки у метеостанции? В какой же цвет закрасить их на нашей карте? Неужели это остатки каких-то древних обширных плоских днищ широких долин или даже целых равнин, лишь впоследствии прорезанных лабиринтом ущелий? Первая несмелая догадка, больше сомнение, чем утверждение. Но все же и это еще один шаг к раскрытию тайн истории рельефа. Загадки одна другой увлекательное. СВИДАНИЕ С АИБГОЙ Трехдневное ненастье задержало нас внизу, в Поляне, но именно это и помогло нам разработать систему условных знаков для картирования. Отправляемся на Аибгу проверить на практике нашу систему. Вот она, моя любимая Аибга с ее замечательными цирками и пирамидальными пиками - карлингами! Как же было не воспользоваться новым поводом для свидания с нею! Поднимаемся окружной вьючной тропой, но от Первых балаганов выходим на гребень и с него ухитряемся даже свою навьюченную Машку спустить по головокружительной карнизной тропе в Первый цирк. На месте старого балагана у тропки к ручью среди благоухающих лилий ставим свою палатку, и кажется, что она, белея, летит, словно парус, над необъятным простором, навстречу громадам Ассары и Чугуша. * Вначале царский охотничий дворец намечалось соорудить не внизу, у Красной Поляны, а па площадке теперешней ачишхинской метеостанции. А над нами Первый пик, тот самый, на котором мерзли Адамчик с Эммочкой и куда нам пришлось подниматься к ним на выручку среди ночи. Какое наслаждение жить в этом вознесенном, парящем мире! И как хорошо просыпаться прямо на высоте 2000 метров: не нужно тратить сил на подъем с пятисотметрового уровня Поляны - все пики, все цирки Аибги рядом. А побывать во всех цирках - давняя, многолетняя моя мечта! Из одного амфитеатра в другой ведут торные тропы через седловинки на отрогах главного гребня. Из Первого цирка во Второй через Эстонский отрог, из Второго в Третий через перевал у Черной Пирамиды. В каждом цирке - свой мир величия, загадок, неожиданных радостей. То находишь диковинную косо струящуюся по скале ажурную диагональ водопада... То обращают на себя внимание камни с зеленым налетом медной ржавчины - признаками оруденения... На седловине под Черной Пирамидой отшлифованные до лоска бараньи лбы с штрихами-бороздками; их процарапали валуны, вмерзшие в исподнюю поверхность былого ледникового языка... Языка? Причем же здесь язык? Ведь мы на перевале. Вспоминаю ледниковое "боа" на седле у Скального Замка. Мы уже знаем из геоморфологии, что такие ледники называются переметными: значит, мы видим следы древнего переметного ледника, спускавшего свои "ноги" в оба цирка сразу. А Черная Пирамида тоже служила как бы передней лукой этого ледникового седла! Если острова обособляются размывом между двумя рукавами реки, то геоморфологи называют их останцами обтекания. Перед нами бывший остров, обнятый в прошлом двумя потоками льда. Разве не правильно будет назвать Черную Пирамиду останцом ледникового обтекания? Здесь это памятник давно прекратившегося процесса, а Скальный Замок на Псеашхо, обнятый ныне существующим ледником, это останец современного ледникового обтекания. Придется и такую форму предусмотреть среди условных знаков к нашим картам. Как щедро начинают нарастать впечатления! Давно ли подъем на каждый пик Аибги в отдельности и даже поиск спуска в ее Первый цирк были для меня событиями? А сегодня мы за один день побывали сразу в трех цирках, да по пути поднялись и на Черную Пирамиду, такую крутую со стороны Красной Поляны. Поднимались, конечно, с юга, откуда она выглядит округлой луговой шишкой. Еще один номер в моей коллекции краснополянских бельведеров (естественно, что с Пирамиды отлично видна Поляна). Через перевальчик на Рудничном отроге под Третьим пиком видна тропка. Выходим на перевал в расчете, что увидим следующий цирк. Но вместо Четвертого цирка перед нами открывается... бассейн Псоу! Мы вышли не на отрог между цирками, а на излом главного водораздела самой Аибги! Сегодня нам надо побывать на всех пиках, взять геологические образцы с каждой вершины. Нужно попытаться, как и на Ачишхо, сказать, какие особенности стойкости горных пород помогли именно этим участкам хребта уцелеть от разрушения в виде вершин... Кстати, пики Аибги, в отличие от Ачишхо, сложены известняком, которому свойственно давать в рельефе крутые стенки. Не потому ли здесь так отвесны, так грозны стены цирков? Мы на Третьем пике. Над отвесами прилепились необвалившиеся снежные козырьки. Они окаймляют более ровные части гребня почти непрерывным белым бордюрчиком. Вблизи видно, что это нависшие над обрывами снежные глыбы в десяток метров ширины и невесть какой высоты... Нашими ли шагами, а может быть, и голосами потревожена часть снежного навеса. Мы слышим легкий хруст и видим, как в полусотне метров от пика участок козырька отламывается и рушится вниз. Издали ничего страшного. Будто просыпали муку из пакета. Но почему же вдруг снизу послышался такой грохот? Крохотные на вид комки снега (в действительности глыбы по нескольку десятков кубометров) подскакивали, как мячики, некоторые разбивались в белую пыль и сыпались после этого песочком - а грохот нарастал, раскатистый, как от артиллерийской стрельбы. Мы видели падение лавины! Пусть маленькой, запоздалой летней лавины. Но даже она своим громом показала нам, насколько дикие и устрашающие силы освобождаются при этом... Как далеко все еще скачут пылящие белые мячики... Какими же грандиозными бывают зимние и весенние обвалы! - Ведь они уже на нашей тропке! - восклицает Наташа. Да, час назад мы шли как раз по тому месту, откуда сейчас доносится канонада и где белая мука, просыпанная сверху, перекрывает видную нам с пика зеленую лужайку и бегущую по ней тропку. Хорошо, что обвал случился часом позже! Прошли гребнем через все пики - видели пройденные цирки сверху. Планшет съемки покрыли значками по своей собственной легенде и остались довольны - кажется, она себя оправдывает. Лошадь в Поляну отправляем с проводником Челаковым прежним путем через хребет. А сами спускаемся по водопадной тропе. На каждом уступе откалываем образцы. Вот диабазы, именно на них ручей "спотыкается", не в силах пропилить неподатливый порог, и спрыгивает вниз, образуя вертикальную струю Аибгинского водопада. ПО АИШХАМ* Теперь перед нами не было транзитных порожних прогонов, подобных пути через заповедник. Где бы мы ни шли, любой отрезок маршрута отныне интересовал нас, как объект геоморфологического исследования. Когда-то мне хотелось сделать кольцевыми все туристские маршруты. Тем более грешно было бы ходить взад и вперед по одной и той же дороге теперь, занимаясь изучением рельефа. Значит, кольцевым будет у нас и наиболее далекий маршрут на Кардывач. Мы вольны выбрать для своих походов такие трассы, какие туристам и не снились. Пойдем к Кардывачу не низом, вдоль Мзымты, а поверху - по Аишхам. Знакомый путь по Мзымте только до Пслуха, Впрочем, теперь и он удивляет неожиданной новизной. Прежде я ходил здесь, не замечая, например, речных террас - остатков древних днищ, вытянувшихся на некоторой высоте вдоль русел рек. А теперь мы без труда различали террасы, построенные Мзымтой в процессе врезания своего русла. Более того, оказывалось, что почти любое ровное место в долинах - не что иное, как уцелевшая площадка какой-нибудь из террас. *Так называется длинная и на вид пологая цепь луговых вершин Главного хребта, протянувшаяся от Псеашхо к Кардывачу километров на тридцать. Множественное число "Аишхи" мы своевольно применяли потому, что отдельные вершины этой цепи у пастухов пронумерованы: Первый, Второй, Третий Аишха. На карте этих названий не было, а пик Третий Аишха назывался совсем забытым теперь именем Лоюб-Цухе. Пслухская караулка заповедника. Развилка путей на Псеашхо (через Коготь на хребте Бзерпи) и к перевалу Первый Аишха. Идем отсюда вверх по бурливому Пихтовому Пслуху, мимо шипучего водопада, зигзагами по большому лавинному прочесу в лесу... Выходим на луга Второго Аишха и поднимаемся на второстепенный перевальчик через Грушевый отрог этого хребта. Перед нами вся долина верхнего течения Мзымты, гигантский желоб между горными валами Аишха и Агепста-Аибгинского хребта. Серо-сиреневые тучи над зеркально гладкими скалами пирамид Турьих гор - там, как грохот обвалов, перекатываются раскаты грома. А на дне долины среди иссиня-черной зелени пихт словно светло-зеленое озеро: это луга Энгельмановой поляны. К ним ведет круто спускающаяся горная тропа. Невольно сопоставляю впечатление от этой картины с тем гнетущим чувством, которое вызвал у меня утомительный поход к Энгельмановой поляне по нижней тропе через Грушевый же хребет. Правда, тогда был дождь и вечно ненастные спутники - Гоша с Сюзей. Наверное, в хорошую погоду да с веселыми людьми и тот путь неплох. Но все равно эти два маршрута несравнимы. На нижнем нет такого кругозора, когда можно видеть весь фронт горных колоссов - от Аибги до Агепсты. И хотя верхний маршрут связан с лишним подъемом и спуском, и поход по нему удлиняется на день, ясно, что водить туристов к Кардывачу надо только этим путем. Аишха очень похож на Аибгу. Такой же, если смотреть с юга, однообразный луговой хребтина с пологими вырезами седловин и почти не кульминирующими пиками. Монотонный крутой склон изборожден как бы стремительно струящимися лощинами. Лишь нижние пятьсот-шестьсот метров над Мзымтой одеты пихтовым лесом. Весь южный склон исчерчен коровьими тропками и выглядит поэтому, как и у Аибги, горкой-моделью для изучения топографических горизонталей. Да и стержневая вьючная тропа так же бежит вдоль всего Аишха по высотам 2200-2300 метров, и так же нанизаны на нее Группочки пастушеских балаганов. Один из таких балаганов делаем своей базой. Утром поднимаемся на Главный хребет. Перед нами "порученный" нам горный мир. Любую его деталь, поэтичную или прозаическую, мы одинаково обязаны заметить и истолковать. Когда-то я ощутил переход от единичных впечатлений туриста к более широким восприятиям краеведа, к профессиональным интересам туристского работника... Теперь передо мною следующий скачок: я не только коллекционирую красоты, я объясняю, смотрю на них холодным аналитическим взглядом. Вот перед глазами скальная громада - вершина северного склона, так напрямик когда-то и названная неизобретательным топографом: Скалистая. Раньше, кажется, ахнул бы, онемел бы от восторга, впервые увидав ее кручи. А теперь - не кощунствуем ли мы с Володей и Наташей, если уже через минуту спорим друг с другом о количестве и высоте цирков на ее страшных склонах? Впрочем, нет, все равно мы не холодные аналитики. Мы только быстрее схватываем картину в целом, а значит, полнее постигаем и ее величие. У наших ног обрываются кручи заповедных северных склонов. Они тоже, как у Аибги, изрезаны крутостенными цирками, и к днищу каждого из них гребень обрывается отвесами. В цирках несколько скромных горных озерец. Нам неоткуда было взглянуть на кручи Аишха с севера, но, видя цирки, легко воображалось, каким нагромождением пирамид выглядел оттуда этот кажущийся с юга монотонным хребет. За Мзымтой еще могущественнее возносится оскаленная Агепста, а на севере, за вовсе неведомой мне долиной Безымянки, высится не менее внушительный лесисто-луговой хребет, значащийся в заповеднике под ненанесенным на карты названием "хребет Герцена" *. Поперечные долины, изрезавшие склоны обоих хребтов, поражали чеканной ясностью своих древнеледниковых очертаний. Корыта-т р о г и - как с чертежей в учебниках. * Это неожиданное название не случайно. Оно было дано хребту студентами-практикантами Ленинградского педагогического института имени Герцена. В кресловидных цирках хребта Герцена сняли таинственные, не значившиеся на карте озера. Но сейчас наша цель не эти недосягаемые громады, а уже достигнутые нами зубцы Аишха. Топографическая карта была здесь вполне точна, исправлений не требовала. Теперь мы уже не превращаем карту в цыганский платок, не закрашиваем выявляемые контуры сплошь одним цветом, а наносим цветную штриховку. Изображение рельефа штрихами - хребтов в виде елочек, а холмов лучистыми звездочками - было делом давно известным. Наше новшество состояло в том, что мы делали штрихи разноцветными. Склоны, обработанные ледником, изображали розовыми штрихами, а прорезанные речным размывом - синими. Получившийся рисунок нас невольно обрадовал. Склон не только не исчез, как исчезал раньше, при сплошной закраске фона, но, напротив, выявился во всей своей сложности: крутые части выразились более жирными штрихами, а обрывы зубчиками. "Научная" раскраска не стирала рельеф, он сам начинал сиять разными красками, соответственно разным путям своего происхождения. На Ачишхо нас затрудняли формы со сложной историей: закраска фона не допускала наложения одной краски на другую. Штрихи позволили решить и эту задачу: в "елочках" можно было, чередуя, сочетать "хвоинки" разного цвета. Радостное чувство верно найденного приема, метода. Теперь мы вооружены и уверены, что справимся с работой. С увлечением обходим цирк за цирком - они ложатся на топокарту ажурным цветным рисунком. Весь северный склон начинает "зиять" красными зубчатыми подковами - так выглядят на нашей карте окружающие каждый цирк отвесы, созданные морозным выветриванием у края исчезнувших ледников. Подножия этих стенок, прикрытые плащами осыпей, возникли в результате перемещения и отложения щебня, упавшего сверху. Здесь и наши цветные штрихи становятся прерывистыми, на подвижных частях осыпи распадаются на черточки, а на нижних, успокоившихся частях осыпных шлейфов,- превращаются в точечный пунктир. Веера из точек изображают скопление обломков, а каждая точка в отдельности свидетельствует об окончании пути обломка. На такой карте рельеф сам рассказывает свою историю. Первый, Второй, Третий Аишха - все они высились пирамидами на Главном Кавказском хребте. Чем ближе к Кардывачу, тем круче становились их скаты Склон Третьего Аишха был настолько крут, что на нем исчезала магистральная тропа, негде было ютиться балаганам. Именно здесь начинался переход к кручам Кардывачского горного узла. Но счет Аишхам еще не был закончен. Пастухи, не стесненные геоморфологической логикой, нарекли Четвертым Аишха не следующую к востоку вершину главного водораздела (не Западный Лоюб), а параллельный ему отрог, отделенный от главного продольными же верховьями Сумасшедшей речки. Только здесь нам и можно было пройти к Кардывачу с лошадью. Крутизна склонов особенно подчеркивалась ручьем, который мчался вниз с удивительной прямолинейностью, почти не меняя чуть ли не тридцатиградусного уклона струи по всей длине падения. Это был как бы единый водопад с всклокоченной водой, неудержимо рушащейся и почему-то не вырывшей тут никакой долины. Вечная вспененность всего потока послужила основанием и для названия: пастухи называют ручей Содовым за сходство с сильно газированной шипучей водой. Даже странно, что этот ручей лишь впадает в Сумасшедшую речку, а не сам носит такое название. Пересекли Сумасшедшую речку. В своем продольном течении, то есть там, где она струится параллельно Мзымте, это вовсе не сумасшедший поток. Теперь пас отделяет от Мзымты лишь округло оглаженный вал Четвертого Аишха. Легко находятся какие-то тропы, быстро поднимающие нас на луговые просторы этого вала. Мы и не подозревали, что встретим здесь так много стад и пастушеских балаганов. Казалось, мы уже налюбовались Агепстой с противолежащих вершин Аишха. Что мог сулить нам второстепенный луговой хребтишка, прижавшийся к подножию Главного хребта? Однако Агепста с Четвертого Аишха выглядела еще великолепнее. Словно этот хребтик специально воздвигли здесь, чтобы смотреть с него на чудовищные бастионы Агепсты, на пышно-голубой "мех" ее Ледников... С наслаждением картируем райские луговины. Потом берем на спуск. Вдоль всего нижнего поперечного участка Сумасшедшей речки нашлась неплохая тропа. Тут-то речка стала оправдывать свое название, ибо крутизна падения ее русла уже лишь немного уступала Содовому ручью. Еще раз задумываемся над возможными причинами этой крутизны. Да, и ручей и речка текут среди пород той же стойкости, что и соседние реки. Почему же они не успели вырыть себе такие же мощные долины, не выположили по всей длине свои русла? Быть может, им приходилось преодолевать встречное поднятие недр? И если это так - значит, здесь проходит зона повышенной подвижности земной коры или даже зона разлома. На наших картах тут пришлось рисовать только жирные штрихи и зубцы. При этом одной синей краски, показывающей речной размыв, оказалось мало. Надо было закрасить и фон всего так явственно поднимающегося участка. В голову пришло еще одно предположение: возможно, что и крутизна склонов Третьего и самое существование Четвертого Аишха связаны с недавними интенсивными поднятиями, с торошением рельефа именно этого района. На карте В. Н. Робинсона в этом месте показан надвиг древних структур Главного хребта на более молодые структуры южного склона Кавказа. Этот разлом прослежен геологами в недрах. Но мы видим, что с ним совпадает увеличение крутизны и в современном рельефе. Значит, древний рубец подвержен тут и молодым унаследованным подвижкам?.. Сумасшедшая речка! Поневоле станешь скакать как сумасшедшая, если прорезаемое тобою дно долины поднимается навстречу быстрее, чем успевает врезаться русло. Аишхи пройдены. И не только пройдены: закартированы, промерены, исстуканы геологическими молотками. Больше того: Аишхи пережиты нами. Ведь это наше боевое крещение. Мы прошли по этим горам, и теперь у нас в руках планшеты, заполненные результатами сплошной съемки. Пусть кто-либо пройдет по нашим следам и проверит нашу работу. Мы готовы спорить, отстаивать, готовы выслушать критические замечания - это будет завершением проверки наших способностей, наших знаний. Спасибо, Аишхи! ВЕРХНИЙ КАРДЫВАЧ Кардывач. Пусть в середине лета на его горах и нет такого, как в сентябре, алмазного убранства, он, как и прежде, чарует. Но теперь я не столько любуюсь его красотой, сколько анатомирую мысленно рельеф этой озерной котловины. Холмы, с которых впервые открывается озеро,- морена, нагромождение валунов, вытаявших из ледника. Когда-то тут кончался язык ледяной реки. Но сейчас озеро уже далеко отступило от моренной запруды: его оттеснил своими наносами Лагерный ручей, весело бегущий в Кардывач со склонов Кутехеку. Он ухитряется впадать в озеро совсем рядом с вытекающей из него Мзымтой... Моренная запруда - группа красных точек на карте. Выносы ручья - скопление синих точек. На Кардываче больше нет домика-лагеря - говорят, что его свалило лавиной. У нас своя палатка, мы проживем и под пихтами, но туристам придется худо. Задумываюсь о гипрокуровских проектах, о своей рекомендации строить здесь турбазу. Конечно, мы и сейчас видим на склонах Кутехеку высокоствольные пихты у самого берега озера - показатели того, что лавин тут давно не было. Но какая же сила смела домик? Воздушная волна от соседней лавины? Исследования начинаем с Верхней Мзымты. Она перед нами, пропущенная на картах долина, крутой дугой изогнутая вверх по течению влево. Километра через два находим мелководную лужу, подпруженную щебневыми осыпями с круч Лоюба. Не о ней ли упоминал инженер Сергеев как об озере в верховьях Мзымты выше Кардывача? Под навалами щебня речка совсем исчезает, и говорливое журчание ее струй доносится из-под камней. Все грознее, все неизмеримее встает слева от нас Лоюб. Этот пик, обративший к Кардывачу однообразные луговые склоны, оказался со стороны Верхней Мзымты одним гигантским утесом. Его стены, почти отвесные, взметываются вверх не меньше, чем на километр. Такого величия мне еще не приходилось видеть. Кажется, вот-вот, и верховья долины сомкнутся. Но нет, со стен замыкающего их амфитеатра струятся каскадами ручьи, возникшие где-то выше. Значит, стены - лишь уступы гигантской лестницы. Это такая же лестница Цирков в верховьях древнеледниковой долины, как и у старой нашей знакомой - Ачипсе. Только истоки Верхней Мзымты лежат почти на километр выше. Следовательно, и ледник здесь мог существовать дольше, чем на Ачипсе, потому и следы его тут свежее. Действительно, закраина каждого уступа, бровка любой ступени лестницы оглажена, отшлифована и блестит, словно покрыта лаком. Как метко окрещены в науке эти полого округлые и гладкие каменные холмы - бараньи лбы. А вот и курчавые скалы - это тоже меткий научный термин,- скалы на бортах долины, словно вылизанные ледником. Местами на бараньих лбах видны глубокие царапины: Когда я читал в книгах о том, что лед способен процарапывать на камне шрамы, в это не верилось. Как же так? Лед надрезает камень? Теперь легко понять, что скалы исчертил не самый лед, а вмерзшие в его подошвенную сторону каменья. Ледник драл ими дно долины, точно варварская швабра. Обхожу огромный валун и, вздрогнув, останавливаюсь. Передо мной на траве разостлана... медвежья шкура. Быстро отступаю за угол валуна и делаю спутникам знаки рукой: не шуметь, пригнуться! Торопливо и поэтому невпопад рву застежки на футляре фотоаппарата, выдвигаю объектив, а друзья, не понимая, в чем дело, стремятся вперед и почти выталкивают меня за угол. "Шкура" к этому времени услыхала наши шаги и встала на задние лапы. Внушительная медведица ошалело оглядела нас, преотвратно рявкнула, словно выругалась, брезгливо тряхнула головой и броском метнулась вверх по склону на всех четырех, комично охая. Тут только мы увидели, что рядом с нею подпрыгивает мячиком небольшой медвежонок. Все это произошло молниеносно. Мы защелкали аппаратами, когда и мама и детеныш были уже далекими светло-бурыми пятнышками. Оказалось, что охота с фотоаппаратом нелегкое дело и требует большой сноровки. Я смотрел вслед медведям и завидовал крепости их сердец: такой галоп по тридцатиградусной круче! Впереди еще один уступ с водопадными струйками, а за ним, точнее над ним, чувствуется следующий, вышележащий цирк с особенно просторным днищем. Все признаки! говорят, что склон уходит ниже видного нам края уступа, что за этой кромкой не площадка, а впадина, и даже самый воздух над ней - не знаю чем (цветом? светом? дымкой?) - шепчет нам: тут скрыта какая-то тайна. Я уже владел ключом к этой тайне, потом расскажу, каким, и уверенно сказал: - Наташа, сейчас мы найдем озеро! Вот увидишь. Поднимаемся в обход уступа, приближаемся к бараньим лбам, замыкающим чашу, и с первого же лба видим у своих ног глубокое кобальтово-синее озеро. Прямо в воду спускаются крутые курчавые скалы. В ней плавают обломки недотаявших льдин. Зеленовато-белые с поверхности, под водой они становятся лазурно-малахитовыми, непостижимой ясности и силы цвета. Дивное диво, не учтенное, не предусмотренное... Конечно, инженер Сергеев упоминал именно об этом озере. Но почему же у него не нашлось ни одного теплого слова о его красоте? Теперь мы расскажем об этом Верхнем Кардываче на турбазе, и тогда в горах появится новый туристский маршрут. Надо будет только предупреждать гостей, чтобы не принимали за Верхний Кардывач лужу на Верхней Мзымте. Не назвать ли ее ради этого "Средним Кардывачом"? Нет, это кощунство. Пусть остается просто лужей. КРУПНЫЕ ЗЕМЛЯНЫЕ РАБОТЫ Решаем, что Володя вместе с примкнувшей к нам группой студентов-зоологов еще раз пойдет по Верхней Мзымте и замерит все повороты этой долины до Верхнего Кардывача своей буссолью. А мы с Наташей попытаемся подняться от нижнего озера прямо на вершину Южного Лоюба - наблюдатели нас заверили, что забирались туда для учета туров. Склон Лоюба отсюда крутоват, но весь луговой, зеленый, лишь изредка перемежающийся со скалистыми выступами; внешне - вроде подъема без троп по луговому склону к пикам Аибги. Но мы-то видели Лоюб с Верхней Мзымты и помним грандиозность его восточных стен, отвесных на километр в высоту. Даже снизу было страшно смотреть на свирепые вторичные пички-жандармы и зияющие расселины. А каким огромным все это покажется, когда мы доберемся туда, наверх? Насколько головокружительнее будут кручи, непреодолимее трещины... Крутой подъем ярко цветущими лугами. Такой крутой, что моментами задумываешься, можно ли лезть дальше? Да, это посложнее Аибги. А насколько красивее! Ведь под нами на дне воздушного бассейна все время виден стынущий, совсем не похожий на водоем Кардывач - пластина из матовой бирюзы. А горы, горы! Во весь рост воздвигаются, оказываются еще более грозными, неприступными громады Цындышхи, огромными и сложными вырисовываются цирки массива Кардывач, тезки озера. Даже Кутехеку, эта сутулая, зеленая горка - и та вырастает и заставляет относиться к ее луговой вершине с уважением. Сколько на ней цирков, сколько лощин! Пока поднимались по траве, кое-как помогали стебли. Когда же мы оказались выше 2500 метров и начали видеть через Кутехеку громоздящиеся за его гребнем горы Бзыбского бассейна, трава поредела. Все больше осыпей и бесплодных каменистых уступов. На одном из них уцелел удивительно узкий обелиск - скала метров в двадцать высотой при сечении призмы два-три метра... Наверное, раньше - найди мы такого "монаха" поближе к Поляне - я был бы в восторге, записал бы его в минимум экскурсионных объектов, стал бы водить к нему туристов. А теперь сколько их, подобных чудес? У вершины появляются лоскуты тумана. Он сгущается и уже накрывает нас. Не собьемся ли с пути? Казалось бы, выше вершины не попадешь, и пока можно идти вверх - иди. Но ведь вершина Лоюба раздвоена, как клюв,- значит, есть риск попасть на более низкий правый зубец, на жандарм? Будем держаться левее желоба, который в своих верховьях, наверное, и отделяет вершину от жандарма. Впереди слышен дробный шум: разбуженный кем-то камнепад. Вглядываюсь в чуть поредевшие облака - туры! Они скачут над нами. Пришлось съежиться, когда мимо проскакало несколько каменюк. Молодцы туры! Так их, так их, незваных пришельцев, камнями их! Впрочем, пока камни летели, было не очень смешно. Какая под нами крутизна и глубина! Достаточно немного пасть духом, растеряться - и на той же самой круче задрожишь, встанешь на четвереньки, потеряешь человеческий облик - и тогда один шаг до гибели. То и Дело помогаем себе руками - подтягиваемся на очередные скальные уступы. Смещается облачный занавес, и мы наравне с собою видим правую вершину лоюбского клюва, дикий кинжал. Там продолжают скакать и грохотать камнями спугнутые туры. Между нами и этим зубцом зияет дикая расселина. Хорошо, что мы вовремя уклонились от правого жандарма. Теперь лишь немногие десятки метров отделяют нас от вершины. Туман в честь нашего прибытия уходит с пика. За ближайшим уступчиком раздается резкий свист. На нас смотрит ошеломленный тур, круторогий красавец, стоящий на страже целого табуна. Он еще раз издает сильный и краткий свист, вроде "тю", и при этом недовольно бьет копытом. И сразу становится слышен камнепад - это поскакало еще одно стадо туров. Они мчатся наверх на самый пик и исчезают за гребнем. Куда же они там прыгают? Лезем за ускакавшим от нас красавцем. Туры и не думают уходить далеко. За первым же уступом они остановились и с любопытством наблюдают, откуда мы появимся. Мы на вершине и, не веря своим глазам, видим, что и над страшными безднами по ничтожным карнизикам туры легко скачут галопом, буквально, на наш взгляд, чудом удерживаясь от падения... Теперь можно и осмотреться. Наша первая высота 3000 метров. Под ногами километровая бездна - чудовищный оскал Лоюба к Верхней Мзымте. Пока нет тумана, скорее за съемку. Засекаем и наносим на планшет направления на основные вершины. Нам ясно, что Южный Лоюб высится на отроге Главного хребта, а что главный водораздел бежит по легко проходимым гребням Западного и Северного Лоюбов. Но и отсюда он идет не прямо к Цындышхе, а в обход огромного, утаенного, совсем невидного снизу цирка, скорее даже короткого трога с группой матовых озерец. И лишь от Цындышхи гребень поворачивает к пику Кардывач. Да, мы установили крупную неточность карт, гораздо более значительную, чем та, которую подметили инженер Сергеев и Евгения Морозова! Уже одного этого было достаточно, чтобы оправдать нашу работу. По нашему сигналу сюда придет партия топографов, вооруженная точными приборами, пользующаяся данными аэрофотосъемки. Конечно, нам сейчас не по силам точное исправление этой карты. Но можем ли мы вообще пройти мимо и не зафиксировать ничего? Ведь нам, хотя бы в приблизительной форме, нужно показать не только истинный рельеф этого места, но и попытаться расшифровать его происхождение. Значит, мы вынуждены провести здесь глазомерное исправление карты, создать, хотя бы грубую, схему, наметить каркас главных направлений в путанице кряжей Кардывачского горного узла. Делаем засечки. Наносим на карту пики, пока приблизительно,- мы ведь еще не знаем расстояний до них. Но уже и сейчас ясно, что эту часть Главного Кавказского хребта следует переместить на карте на несколько километров к северу и востоку. - Наташа, а ведь это можно назвать крупными земляными работами! - Скорее, скальными. Съемка закончена, с пика взяты геологические образцы. Спускаясь по гребню, видим, где приютился под Южным Лоюбом Верхний Кардывач. На его берегу стоит Володя с зоологами. Катимся прямо к озеру по пологому снежнику, разбрызгивая снег веерами. Сверяем результаты своей и Володиной съемок. Н е-вязки минимальные. На чертеж уже неплохо ложатся и Южный Лоюб, и Верхний Кардывач, и вся Верхняя Мзымта. СИНЕОКОЕ Среди гранитных грозных гор В стране лазоревых озер Живит еще одно. Нежданно взгляд его сыскал: Как в чаше каменной, средь скал Таилося оно. И надо же мне было спрашивать наблюдателя, откуда и куда мог вести загадочный след, который мы видели с Леной и Всеволодом на снегах Верхней Мзымты. Я не учел, что весь район Кардывача был подведомствен его кордону. Слова о том, что туристы видят в заповеднике следы безнаказанных браконьеров, звучали как прямой укор допускающему это хранителю. Он отвечал нам явно нехотя, смущенно и уклончиво. Маленький пожилой человечек своим видом совсем не убеждал, что он может быть действенным защитником заповедных рубежей от нарушителей. Рассказываю, как след подводил к озеру у мыска... - Так там же тропа! - Как тропа? Покажите. - Известное дело, прямая тропа на Абхазию... - А почему же туристы ходят через Ахукдарские болота? - А это уж я не знаю.- Наблюдатель ведет нас берегом озера и, не доходя до мыска с ручьем (теперь мы понимаем, что и сам мысок возник как дельтовый вынос ручья), показывает уходящую вправо вверх в кусты потайную тропу. Я дважды не разглядел ее в прошлом, не заметил и сегодня. Нет, еще не всемогущие мы следопыты. Всматриваюсь в примятую траву, вижу едва вдавившиеся в грунт отпечатки. - Э, да здесь и сегодня кто-то ходил. - А я и ходил. Там пастухи с Абхазии балуют, на эту сторону заходят. Я гонять ходил. - Ну и ЧТО? - Ну что - и прогнал. В тропке можно было сомневаться лишь первые десять метров. Вскоре она превратилась в торную лесную тропу. Мы хорошо читали на ней и давние и свежие следы - тут были конский и козий помет, в одном месте валялась папиросная коробка, не успевшая размокнуть. Кто-то здесь ходит и ходит частенько. Тропа вывела к самому ручью и побежала вверх, сопровождаемая его веселым журчанием. Лес сменился криволесьем и субальпийскими луговинами. За одним из кустов стадо коз и молодой паренек. Коша у него нет, спит под буркой; из которой легко, всего на двух палках, делается подобие палатки. - Ты откуда? - Из Абхазии (называет колхоз). - Почему же пасешь в заповеднике? - Не знаю, какой заповедник? - Как не знаешь? А разве вчера не тебе охрана говорила, что нельзя здесь пасти коз? - Говорила. - Ну, а почему же ты не ушел? - Трава больно хорошая!.. Внушениям юноша поддается плохо. Проходим выше. Пути ветвятся, магистральный теряется, большая часть троп уходит правее, к главным вершинам Кутехеку. Поднимаемся на низшую седловину на гребне Мзымтинско-Бзыбского водораздела и убеждаемся, что через нее в Аватхару нет никакой тропы. Теперь идем левее, к пику Кардывач. Самые турьи места, а нет ни зверей, ни их следов. Видимо, с незаповедной абхазской стороны пастухи пошаливают, и зверь выбит или распуган. Верховья ручья, впадающего в озеро Кардывач у мыска, тоже ступенчаты - еще одна лестница цирков с водопадами на уступах между ними. Впереди ступень глубоко вдавшегося в гору цирка и... снова уже знакомое нам предчувствие. Опять все - и очертания склонов, слишком круто и низко скрывающихся в кармане цирка, и бараньи лбы, и какой-то туманец над впадиной - все говорит: сейчас мы увидим еще одно озеро... На карте его нет. Что ж, это нас не удивляет. Предсказатели озер, мы найдем его и нанесем. Поднимаемся по светлому гранитному щебню. И вот они видны нам, напоенные дивной силой синевы, два глаза, два кобальтово-синих ока! Сбегаем к ним ближе и видим, что это не два, а одно озеро с двумя расширениями и узким соединяющим их проливом. Цифра "8", написанная линией отвесно скального берега и налитая чернильно-синей водой среди гранитных лбищ... Здесь тоже плавают глыбы льда, синеющие далеко в глубине. Сколько же еще таких сокровищ прячут наши горы? Сколько подобных "малых открытий" приготовлено нам природой? Таинственная, изнутри льющаяся синева высокогорных озер не могла не рождать поэтических образов и догадок. На Карпатах подобные озера называют Морскими Очами. Существуют даже легенды о подземной связи озер с морем: морская синева будто бы простерла сюда через неведомые туннели свои зоркие, смотрящие в небо глаза... Наташа бросает в воду косточку от чернослива, и в воде загорается драгоценный камешек, долго спускающийся на дно. Глубина здесь, наверное, десяток метров, но в прозрачно-синей воде видна каждая трещинка скального ложа. Один из зоологов раздевается и лихо фотографируется в позе ныряльщика, собирающегося прыгнуть в ледяные синие воды. Но осуществить то, что изобразил, не решается - нам и одетым не жарко. Как назовем это озеро, нами найденное, ни на каких картах не значащееся! Под гипнозом первых впечатлений предлагаю название: Синеокое. Наташа согласна, зоологи тоже. И даже прозаичный Володя, не раз охлаждавший наши восторги, на этот раз заявляет: - Ничего не скажешь. Действительно Синеокое. Забегу несколько вперед. Наши описания Синеокого получили права гражданства. Сотни туристов поднимались и будут подниматься к нему. В сотнях экземплярах перечерчиваются кроки и приметы подхода к озеру. Название привилось, стало его неотъемлемой принадлежностью. Получила имя и речка, берущая начало в Синеоком и впадающая в Кардывач: ее стали называть Синеозерной. Мы на сотни метров выше Синеокого. Вот и справа, уже на Бзыбской стороне, в самом истоке Аватхары заваленный снегом цирк... Но в середине снег протаял и... - Наташа, опять озеро! Сколько же здесь озер? Словно ожерельем из сапфиров украшены окружающие хребты. По поводу Синеокого у меня еще было сомнение. Не его ли видели спутники Евгении Морозовой, писавшие о Кутехеку, что выше в горах есть "еще одно озеро"? Значит, возможно, что Синеокое не совсем наше. А этот безвестный лазурный глазок в верховьях Аватхары - ведь он тоже отсутствует на картах, не упоминается в научных статьях, и он совсем ничей, известный одним местным охотникам, он сам удивлен, что мы его разыскали. Подъем по гребню выше Удивленного озера оказался совсем не легким. Были моменты, когда начинали бояться друг за друга. Пик Кардывач покорен. Высота около 3100 метров. Перед нами бассейн давно манившей нас большой реки Цахвоа *, долина которой украшена в субальпийской зоне крупным (обширнее Кардывача) озером. Мы надеялись, что с пика Кардывач откроется и озеро Цахвоа **. Но нет, всю панораму севера загораживал мрачный пик, обнятый крупным переметным ледником. Такого пика и ледника тоже нет на карте - значит, * Приток Малой Лабы. На новых картах его стали называть Дамхурс. и это наше маленькое открытие. По своему положению пик явно аналогичен Скальному Замку Псеашхо и Черной Пирамиде: ледником он оседлан как современный останец ледникового обтекания. Теперь мы спускаемся к седловине между Кардывачом и Цындышхой. Из-за мрачного пика-останца, обнятого переметным ледником, показывается все более обширный участок днища долины Цахвоа и на этом днище появляется, кусок синевы - совершенно новый, невиданный. Купоросный, как из аптеки, пронзительно синий цвет. Большое, в два Кардывача, озеро - новый предмет нашей жадности, жажды, желаний. Но сегодня Цахвоа нам не под силу. Возвращаемся новой дорогой. Трог водопадного притока Верхней Мзымты оказывается ступенчатым, но вполне пригоден для спуска. У наших палаток озабоченный наблюдатель. Он говорит, что ходил в обход по Верхней Мзымте и что там все благополучно. Голос какой-то странный, словно он нам рапортует. ТАЙНА ДОЛИНЫ ЮХИ Под гребнем, в выси вознесенные, По изголовиям долин Амфитеатры котловин Резцом изваяны бессонным. С Южного Лоюба мы хорошо просмотрели Западный и Северный Лоюб и убедились в легкой доступности связывающего их пологого гребня. Однако наблюдатель смущенно и упрямо повторил: - Нет, там не пройдете. Вероятно, он не понимает нас и считает, что мы хотим на Цындышху, бастионы которой, может быть, и действительно неприступны. Пройдя по уже наизусть знакомой Верхней Мзымте, от Верхнего Кардывача берем вправо и легко поднимаемся на гребень Северного Лоюба. Новые бездны северных цирков, в них - непоказанные на карте ледники. Вниз с гребня от нас убегает пяток серн. Они иногда останавливаются и смотрят на нас, а потом в знак неодобрения длинно, сипло свистят и продолжают скачку по крутым осыпям. С правой вершины Северного Лоюба нам открывается глубокая и крутосклонная долина, уходящая далеко вниз, в таинственный лесистый мир среднего течения Цахвоа. Это Юха - безвестный лугово-скальный желоб, безукоризненный по форме трог, а над ним черный игловидный пик Смидовича - высшая точка заповедника. Несколько шагов по гребню, и из-за поворота долины становится видно, что на ее дне покоятся одно под другим еще два больших озера, опять отсутствующие на карте. Юхские озера! Они радуют нас и живописностью - ступени зеркальной лестницы - и неизведанностью. Ведь каждая такая находка повышает полезность, результативность нашей работы. Невольно представляю себе, каким событием, каким чудом было бы для меня не то, чтобы открыть, а хоть только увидеть два таких озера всего пять лет назад, в год моей первой мечты о Кардываче и Рице. Да что там пять лет назад! Всего месяц назад мы обмеряли рулеткой и картировали восемнадцать болотистых лужиц на Ачишхо, и даже этот скромный хребет казался нам "страной горных озер"... А теперь на нас словно обрушивается красота и новизна, мы становимся обладателями сокровищ, каких не видит никто, и мы уже не успеваем усваивать, впитывать в себя новые находки. Ачишхинские лужицы? Дешевые стекляшки. А здесь - истинные сапфиры, лазурь, бирюза,- что есть еще драгоценного голубых и синих тонов? Но и хранитель целой коллекции драгоценных камней пресыщается: уже с меньшей остротой ощущаем и ценим прелесть вновь встречающихся самоцветов. Движемся по гребню ближе к Цындышхе. Взгляд обострен: чутко всматриваемся в мельчайшие штрихи рельефа и по-охотничьи зорко во все живое. То один, то другой из нас замечает на далеких склонах серн, туров. Возникает соревнование - кто первый и кто больше усмотрит. Под ногами трехсотметровые обрывы к лугам верхней части трога Юхи... Крупные камни - серые, буроватые... И вдруг - инородное коричневое пятнышко. Зверь! Бесспорно зверь. Но какой? Поочередно смотрим в бинокль и не можем понять. Олень? Нет, не похож. Тур? Серна? Не тот цвет... А пятнышко маленькое, далекое. Долина Юхи уже угостила нас такими неожиданностями, что, кажется, мы не удивились бы, обнаружив в ней и вовсе неизвестного миру зверя. Наше удивление усилилось, когда через полсотни метров из-за соседнего бараньего лба появился второй, еще более крупный зверь... И опять явно не олень и не тур... Вдруг в этой долине окажутся уцелевшими вымершие в остальном заповеднике зубры? Но это и не зубр - силуэт легче и тоньше. Еще через несколько шагов по гребню - и не верим глазам. За очередным отрожком нам открывается... белое движущееся по лугам пятно и перемещающийся черный столбик. Пятно - стадо коз, а столбик - пастух. За следующим холмом различаем выбитую среди лугов скотом площадку и дымящиеся хибары пастушеских балаганов! И такое творится в необитаемой части заповедника! Что это? Нелегальный поселок браконьеров? Или, хуже того, тайное бандитское гнездо?.. Эге, нам надо двигаться скрытно. Наши силуэты на гребне никакой радости этому народу не принесут, кто бы гут ни был. Невольно вспоминаю рассказ одного зоолога, изучавшего далекие восточные районы заповедника, о том, как он столкнулся на маршруте, кажется, тоже неподалеку отсюда - в верховьях Цахвоа, с подобным нелегальным табором пастухов. Его удивило, что они хвастались нарезным оружием новейших образцов... Зоолог сумел тогда создать впечатление у этих "хозяев", что следом за ним движется целый отряд заповедной охраны, и, пока они прятали оружие, улизнул от них, радуясь что остался цел. Может быть, и мы видим такое же логово?.. Идем уже не по гребню, а лепимся по склону, обращенному к Верхней Мзымте. Лишь изредка, как военные разведчики, выглядываем через гребень в долину Юхи... Мы все ближе к загадочным животным. Наконец Володя заявляет, опуская бинокль: - Я рассмотрел, что это за звери. Маленький - ишак, большой - лошадь. Не будь мы взволнованы остротой ситуации, мы расхохотались бы над своими предположениями о неизвестном звере. Ореол романтичности, возникший было над долиной Юхи, развеялся, хотя и сменился тревожным дымком романтики совсем иного рода - скорее детективной... За поворотом гребня узкая седловина, ее пересекает заметная и торная тропа. Не могли же не пробить тропу люди, пригоняющие на Юху целые стада. Но где она выходит к Верхней Мзымте? Далеко внизу по тропе кто-то быстро спускается вниз в сторону Кардывача. Бинокль! - Не наш ли это наблюдатель? Обходим удлиненный цирк Утаенных озер, убеждаемся в малой доступности утесов Цындышхи и пика Смидовича. С нескольких мест гребня заглядываем в верховья соседних с Юхой притоков Цахвоа. Видим на северных склонах Цындышхи ненанесенный на карты ледник и еще один цирк с несколькими, на этот раз суровыми и хмурыми озерами. Все они хороши, каждое по-своему, но когда их так много... Не заменятся ли в конце концов наши восторги холодным подсчетом, инвентаризацией сокровищ под мертвыми научными ярлыками? Моментами становится даже грустно: зачем нам в таких неусвояемых дозах эта красота? Можно с удовольствием съесть две, три, пять конфет. Но даже сладкоежка перестанет испытывать удовольствие на тридцатой. Неужели и мы, пресытившись, отнесемся к новым находкам так же равнодушно, как работники кондитерских фабрик к своей карамели? Из цирка Утаенных озер спускаемся на браконьерскую тропу. Она испещрена следами - человеческими, конскими, ишачьими, козьими. Так вот куда вел загадочный след по Верхней Мзымте, который меня так удивил еще три года назад!.. У подножия склона тропа потерялась в высокой траве и скользнула в русло ручья. Неплохой прием маскировки. В русле следы не сохраняются. Именно поэтому выход тропы к пересыхающей луже на Верхней Мзымте (к "Среднему" Кардывачу) оказался так незаметен. Не виден в траве издали и подъем ее по склону. А еще выше она устремляется в цирк Утаенных озер, в цирк, о существовании которого, глядя снизу, вообще нельзя догадаться - так глубоко он врезан в "карман" между Северным Лоюбом и Цындышхой. Хитро же замаскировали свое логово загадочные жители долины Юхи! На спуске Наташа отстала метров на сто, беря образцы горных пород для коллекции, и догнала нас, напуганная. За нами, прячась за камнями, шел какой-то юноша, видимо, лазутчик из нелегального табора. Нас заметили! Спускаемся к Кардывачу. У Георгиади узнаем, что наблюдатель заповедника пришел с гор, рассказал, как видел нас на хребте (что же он, следил что ли за нами?), и поспешно, едва перекусив, ушел в Поляну... Все это наводило на странные мысли. Вечером и ночью я не раз выходил из палатки, прислушивался - не навестят ли нас нежданные гости, пожелав свести счеты с обнаружившими их людьми. Но, видимо, как раз то, что мы никуда не ушли, и развеяло их подозрения. А наутро наш табор снялся и пошел не по направлению к Красной Поляне, а вверх по недавно показанной нам тропе на Кутехеку. Это вполне доказывало миролюбивость наших намерений. О ЛУЧШЕМ ИЗ ОЗЕР Красой ни с одним из озер не равно В неведомый мир голубое окно. Тропа от мыска вдоль Синеозерной речки. По-прежнему пасет здесь своих коз пастушонок с буркой. Вероятно, это аванпост юхских жителей. Держим путь не к низшей седловине гребня, а правее - на привольные пригребневые холмы, занятые лугами и порослями рододендронов. Именно сюда, ближе к вершине Кутехеку, устремляется большинство троп. Для идущих по ним прямиком на Аватхару Синеокое озеро останется далеко влево. Гребень поднимается к вершине полого, низкие бугры чередуются с мягко вогнутыми седловинами. Вдоль каждой выемки белеет козырек из недотаявшего снега. Выходим на четвертую по счету седловинку со снежным козырьком (если первой считать наинизшую) и видим, что отсюда в разъявшуюся под нами долину Аватхары идет вполне сносный спуск. Как она близка и доступна! Конечно, именно здесь, а не через болота Ахукдарского перевала нужно ходить с Кардывача на Аватхару. Впрочем... Я не рассказал еще об одной своей находке, сделанной в этом районе годом раньше - об Ацетукских озерах. А ведь они тоже претендовали на замену ахукдарского варианта пути к Аватхаре. Ацетука - пирамидальная скалистая вершина на юго-восточной оконечности Аибга-Агепстинского хребта. Какие-то части ее видны с Рицы, но я не понимал, какие. Внушительный по высоте пик (около 2600 метров) очень проигрывал при взгляде со стороны Мзымты рядом со своей соседкой - громадой Агепсты, превышающей три километра. С Ацетуки берет начало Азмыч, левый исток Мзымты. На одной из болотистых полян его долины сочится "нарзан", который еще в 1897 году изучал Залесский и назвал Ацетукским источником. У самой вершины Ацетуки было показано и, конечно, дразнило меня еще одно озеро, поменьше Кардывача, с несколько комичным на русский слух названием - Мзи. Из этого озера вытекала речка Мзимна. В сущности, это был правый исток Аватхары, направленный как раз навстречу главному ее истоку. "Мзи", "Мзимна"... И в этих именах слышится перекличка с Мзымтой, с древними медозюями и мизимианами... Легко было решить, что к озеру Мзи должен существовать выход со стороны Азмыча. Намеки на такую возможность я вычитал и из статей Морозовой и Рейнгарда. Кстати, по этим статьям получалось, что на Ацетуке встречаются еще и другие, не нанесенные на карту озера. Ацетуку я посетил, уже став студентом-географом, но еще в туристском порядке, в 1936 году. Помню, как поразил нас своими совсем гладкими плитами скальный амфитеатр верховьев Азмыча. Над одной из балконных ниш вздымались особенно отвесные коричневые скалы, ровные, как стоймя поставленные стены. К дну цирка из большого снежника ниспадал водопад. А дно это удивительно глубоко западало за бровку порога нижних водопадов - они выливались из потайного цирка. Подножия отвесов явно уходили куда-то ниже уровня краев чаши. Я уже знал из геоморфологии о существовании озер в цирках. Именно здесь я впервые почувствовал, что могу "предсказать" озеро... Ведь и тут сам воздух, напоенный покоем и словно освещенный снизу таинственным сиянием, говорил: в чаше прячется чудо. Совсем рядом гребень, разделяющий бассейны Мзымты и Бзыби. Сразу за седловинкой на этом гребне (за ней потом укоренится имя Ацетукский перевал) лежит зовущее нас озеро Мзи. ...Но что нам озеро, значащееся па картах, когда прямо перед нами в истоках Азмыча таится нечто ускользнувшее от глаз топографов, совсем неведомое, особенное. Каскады из загадочного цирка спускаются к озеровидным лужицам. Именно отсюда поднимается левее тропа к перевалу. Возле лужиц коши. Пастухи на наш вопрос, где здесь озеро, машут руками, кто куда: - Там. И там. И там тоже. Много озер. По их словам получается, что чуть ли не в каждом истоке Азмыча спрятано по озеру. Вот так карта с единственным на Ацетуке озером Мзи! Взбираемся на перевал. С седловины никакого озера Мзи не видно, поэтому легче поддаться соблазну и уклониться от перевальной тропы вправо по криволесью, через днища мелких смежных цирков, лавируя между гладкими бараньими лбами. Сейчас перейдем еще одно лбище... Обойдем кусты... И вот награда за догадку, за предчувствие: с одной ил перемычек между цирками видно непостижимой голубизны озеро. Мы застыли у молочно-голубых вод, словно загипнотизированные. Как могло оставаться в безвестности это сокровище, эта чаша матовых вод, матовых при всей их дивной прозрачности? У художников синие и зеленые тона именуются холодными и противопоставляются красным, оранжевым, как теплым. Но ацетукская синева была такой мягкой, насыщенной, бархатной, что ее хотелось назвать теплой, забывая про ледяной холод этой воды. Да разве это вода? Это неведомый напиток, лазурное вино. Такая влага могла бы оказаться целебной, чудотворной... Берега опускались к его глади крутыми, почти отвесными лбами. Древнеледниковый цирк, в котором таился водоем, был особенно глубоко врезан, словно проникал в сокровенные недра горы. Задний фас цирка вставал отвесно-ступенчатыми склонами. Лиловато-коричневые пласты слагали склоны Ацетуки внушительными крутонаклонными плитами, косыми гладкими зеркалами по нескольку сот метров каждое. Неправдоподобная декорация! Это было год назад. Я еще не мог предполагать тогда, что это озеро окажется первым в целой веренице счастливых находок. Были сделаны лишь немедленные "организационные выводы" - внесены уточнения в кроки маршрута Кардывач - Рица, и несколько групп туристов в то же лето получили рекомендации идти с Кардывача на Аватхару дальним вариантом - через Ацетукские озера. Тогда же мы посетили и Мзи, оно было очень мило, по-своему живописно, окружено скалами и осыпями, но все это было настолько более невзрачно по сравнению с озером в истоке Азмыча! От первых посетителей Ацетуки вскоре пришли восторженные отзывы, и с этого же года к озеру устремился целый поток благодарных туристов... И вот теперь, уходя с Кардывача вместе с Наташей и Володей, мог ли я не завести их к озерам Ацетуки? Нам, только что "развязавшим" Кардывачский узел, конечно, хотелось также справиться и с Ацетукским. Правда, Ацетука лежала уже вне заповедника. Но ведь часть ее цирков питала своими снежниками истоки исследуемой нами Мзымты. Следовательно, знакомство с ними, хотя бы и с выходом за пределы заповедника, было не только нашим правом, но и обязанностью. „МОСТ" ЧЕРЕЗ ЖЕЛОБ Для чего же мы поднялись от Кардывача на Кутехеку? Нам пришла в голову мысль: разведать новый путь от Кардывача к Ацетуке, не низом, через болотистые поляны Азмыча, а поверху, по гребню Ахукдарской перемычки... В годы своей туристской работы я вряд ли додумался бы до такого варианта. А сейчас геоморфология помогала и выбору нового туристского маршрута. В чем тут был секрет? Чтобы оценить новизну и прелесть этого варианта, надо представить себе, какова она внешне, Ахукдарская перемычка, и где она находится. Взгляд на карту поможет это сделать. Перед нами могучий вал вершин Главного хребта. Вытянут он в общем с северо-запада к юго-востоку. В районе Кардывачского узла пики особенно сложно нагромождены и скучены - видимо, тут район наиболее резкого и недавнего "торошения" недр. От Главного хребта отходят отроги. Если представлять себе эту схему примитивно, по-школьному, можно подумать, что поперечные отроги так и тянутся вплоть до берега Черного моря. Но в действительности они гораздо короче и кончаются тут же, у долины Мзымты, на всем ее течении выше Красной Поляны. А рядом, за долиной протягивается совсем не поперечный, а, напротив, продольный передовой хребет, строго параллельный Главному. Хребет этот - Ацетука - Агепста - Аибга. Долина Мзымты легла здесь между Главным и Передовым хребтами Кавказа огромным продольным желобом. Если смотреть с Ахукдарского перевала, желоб виден на десятки километров. Лишь ниже Сланцевого рудника Мзымта покидает этот дол, сворачивает левее и у Красной Поляны, в порогах у Греческого мостика, прорезает ущельем зону Передового хребта (потому там и возникло ущелье с порогами). Но взгляд вдоль желоба позволяет понять, что с уходом Мзымты из продольной долины в поперечную дол не кончается. Текущая навстречу Мзымте старая наша знакомая речка Ачипсе врезала низовья своей долины в сущности в тот же желоб, которым отделила массивы Главного хребта - Чугуш и Ассару - от передового массива Ачишхо (кстати, значит, и Ачишхо - это кусок Передового хребта, отрезанный Мзымтой от Аибги). А если проследить этот желоб вверх по Мзымте и далее на юго-восток? Уже при взгляде с Кутехеку нам видно, что на юго-восточном продолжении того же самого желоба расположена широкая, тоже продольная долина Аватхары. А от Кардывачского узла к Ацетуке поперек желоба протянулся недоразрушенный хребтик, его еще не размыли ручьи, стремящиеся к Мзымте и Аватхаре. Возможно, этот Ахукдарский хребтик уцелел и потому, что вместе с резким поднятием Кардывачского узла именно здесь сильнее приподнято было и дно желоба. Гребень у хребтика размытый, склоны некрутые: как и все днище продольного Мзымтинско-Аватхарского желоба, перемычка сложена легко разрушающимися сланцами (а над Кардывачом высятся стойкие граниты, и на Ацетуке с Агепстой - не менее прочные породы, обязанные своим образованием допотопно древним вулканам: туфогенные песчаники, порфириты). Это-то все и надо было знать, чтобы оценить возможность перехода с Кардывача к Ацетуке по гребню Ахукдарской перемычки. Кстати, по водоразделам как раз таких умеренно высоких хребтов обычно проходят достаточно торные тропы. Путь по перемычке, словно по поперечному мосту через исполинский продольный желоб! Надо ли говорить, какие панорамы, какие дали он обещает открыть но обе стороны? Выйдя на гребень Кутехеку, сворачиваем по нему направо. На водоразделе действительно нашлась тропа, обходящая небольшие повышения гребня косогорами. Не везде она сохранна, местами через осыпавшиеся карнизы трудно проводить лошадь. Через час торжествуем: мы пересекаем скучную перевальную ахукдарскую тропу поперек, ибо идем вдоль по гребню. Насколько же ярче, красочнее, интересней этот верхний путь на Аватхару, чем стандартный ахукдарский! Там шесть километров обратного хода по Мзымте. Там болота Карантинной поляны и более чем скромная награда - лишь одна кругозорная точка: самый перевал. Стоило ли подниматься, чтобы сразу спускаться? А путь через Кутехеку! Ни болот, ни обратного хода по пройденной тропе. Путь по гребню с далекими видами и к Аватхаре и к Мзымте. Особенно эффектна отсюда Агепста с ее большим, словно пухлым ледником. Ахукдарский хребтик - как и Четвертый Аишха - чудесный бельэтаж для желающих любоваться Агепстой. К Аватхаре с перевала не спускаемся. Обходим горизонтальными косогорными тропами еще одно повышение гребня - светло-зеленый округлый холм Ахук-Дара, похожий на каравай, и легко выходим к Ацетукскому перевалу. АЦЕТУКСКОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ В глазницах чаш утаены, Глядят глазки голубизны. Не скрою, я не без тревоги подводил спутников к Ацетукскому озеру. Мы только что видели ледяную синеву Верхнего Кардывача, открытую и ясную лазурь Юхских озер, резкую синь Синеокого, купоросную синьку Цахвоа, бирюзу Удивленного, зеленоватые очи Утаенных и Северных озер Цындышхи. Не померкнет ли по сравнению с этими со кровищами мое Ацетукское, моя первая любовь? Выходим к озеру - и все сомнения исчезают. Властная, покоряющая голубизна молочно-матовых вод сияет по-прежнему и заставляет забыть о всех соперниках. Да, каждое озеро знает свою синеву, имеет свои неповторимые оттенки. Но сколько я их ни сопоставлял, и теперь, и потом, когда повидал еще десятки высокогорных озер,- это, под Ацетукой, гордо удерживало первенство. При первом приходе сюда казалось счастьем пробыть на его берегу полчаса. С чем же сравнить возможность встать лагерем, поселиться у этих вод, наблюдать их во все часы суток. Наша крылатая палатка с белым мотыльком-пологом уже отражается в озере, приобретая в водном зеркале оттенок нежной голубизны. Изучив статьи Евгении Морозовой и Рейнгарда, я знал, что озеро в истоках Азмыча не было нашим открытием: оба исследователя видели его в 1911-1913 годах. Но. и Рейнгард писал о двух озерах в верховьях Азмыча, а ведь был еще Альбов, ходивший к Ацетуке со стороны Тихой речки,- он писал даже о пяти озерах. Это перекликалось и со словами пастухов. Надо будет обшарить и смежные цирки. Для съемки крутобокой чаши с озером остается Володя, а мы с Наташей отправляемся в соседние цирки, сначала через Ацетукский перевал к уже знакомому мне озеру Мзи. Теперь, картируя весь цирк, мы изучаем его подробно. Луговые и каменистые скаты цирка здесь спокойнее и положе - почти нет отвесных обрывов, окунутых в воду. Только верхние стены Ацетуки окружают цирк величественной короной зубцов. Не водопадом со скалистого уступа, как Азмыч, а скромным пологим ручейком вытекает из озера тихая Мзимна, так что в его воды без труда проникает форель. Озерную гладь то и дело тревожат всплески играющих рыбок. Попади мы в мир цирка, занятого Мзи, после долгого пути по лесистым хребтам и долинам, не побывай мы до этого на обоих Кардывачах и на соседнем сказочном озере - как бы мы были счастливы увидеть милое зеленое Мзи на фоне суровых утесов Ацетуки! Но куда уйдешь от убийственной силы сравнений, от ощущения скудости, ограниченности, которое оставляет Мзи при невольном воспоминании о его дивном соседе? Да, здесь природа была посредственным художником, там - талантом, если не гением. Да и что таить? Мзи уже было показано на картах, его видели, измеряли... А сколько заманчивого в ненанесенной на карту красе Ацетукского озера! Вернувшись в бассейн Азмыча, предпринимаем от своего лагеря маршрут в противоположном направлении - в цирк его левого истока, по следам убежавших от нас серн. С перевальчика через первый же отрог видим еще один лазурный водоем со странным хоботообразным заливом, а по берегу его ходят серны. Еще одно озеро, которого нет на карте. Значит, о нем и писал Рейнгард! Озеро чудесного небесного цвета. Но что теперь может пленить нас больше, чем то, Ацетукское? Ацетукское... А правильно ли его так называть? Ведь Мзи - это тоже Ацетукское озеро - его цирк врезан в стены той же Ацетуки. Вернее поэтому говорить об Ацетукских озерах. В районе Теберды есть популярные у туристов Бадукские озера. А у нас будут Ацетукские, и мы сумеем сделать их такими же популярными! А как различать их по названиям? Прямо хоть номеруй. Нет, это слишком по-канцелярски, к тому же есть уже Мзи - имя собственное. А что, если назвать соседние озера именами первоисследователей? Рейнгард видел оба ненанесенных на карту озера. Вот второе и назовем озером Рейнгарда. Это крупный кавказовед... А потом здесь побывала Евгения Морозова, первоисследователь Кардывача и обеих Риц. Она ли не достойна быть увековеченной в названии лучшего горного озера? Именно это, красивейшее из Ацетукских, будет называться озером Евгении Морозовой! Обходим цирк Рейнгарда, провожая снова убегающий от нас табунок серн, и переваливаем вслед за ним в следующий цирк. Мы уже не удивляемся и как должное принимаем, что и в нем сияет голубое око. Все ясно, это одно из озер, упомянутых ботаником Альбовым. В его память теперь будет звучать название: озеро Альбова. ПОБЕДА И ПОРАЖЕНИЕ Еще один цирк выправлен на карте. Влево идет занятый снежником кулуар, по которому, как кажется, можно взойти на вершину Ацетуки. Это было бы важно, чтобы распутать загадку Рицы, все еще так смещенной на картах. Значит - наверх! У скал Ацетуки свой облик. Это плиты туфогенных песчаников по нескольку метров мощностью. Круто поставленные, они образуют на склонах обнаженные плоскости, гигантские цельнокаменные чешуи, ровно наклоненные на протяжении многих сотен метров. К вершине выходят обрезы этих пластов - было даже странно при выходе на гребень свободно зашагать по таким пологим торцам, словно по асфальтовому тротуару. Что нам откроется с края гребневой площадки? Мы не раз уже наслаждались панорамами Абхазии - они раскрывались нам и с Аибги, и с Ахукдарской перемычки, и с пика Кардывач. Но с Ацетуки открылось такое, что заставило вздрогнуть от недоумения! Здесь было не только то, что ожидалось,- и горно-лесные глуби и многошинные дали с несколькими барьерами чеканно ясных альпийских хребтов - не только все это, давно знакомое и в новых сочетаниях по-новому радующее. Нет, в ближайшей долине виднелось что-то несуразное, инородное. В ней лежал, словно положенный сверху и застрявший в склонах, синевато-зеленый поднос, края которого были вырезаны в строгом соответствии с рельефом: выступы в долинках, выемки против хребтиков. Поднос из матового малахита, невероятно выделяющийся и ландшафте, чуждый всему окружающему. - Так это же Рица! Да, это была Рица. Рица, впервые видимая мною сверху, а Наташей - вообще впервые. Всюду в окружающей природе было какое-то равновесие. Тысячевековые процессы на все наложили свой отпечаток и создали: под скалой - осыпь, в устье реки - конус выноса, у конца ледника - морену. И только Рица во всей необъятной панораме, развернувшейся с Ацетуки, выделялась своей полной "неприспособленностью" к ландшафту. Так выглядят только что созданные водохранилища на горных реках - нет ни пляжей, ни устьевых дельт, в воде оказались какие попало участки склонов. В бинокль на малахитовом стекле просматривалась черная точка и от нее треугольный след, на котором чуть менялась матовость глади. Черточка перемещалась - это была лодка. Живо представил себе Николая Васильевича на веслах... Но что это за полоса, рыжевато-серая черта над берегом близ истока Юпшары? По ней быстро движется темная черточка... Мы уже слышали, что вчерне готовое шоссе выведено к самой Рице. Неужели это автомобиль? Автомобиль на Рице! Противоречивое чувство. С одной стороны, радость. Ведь об этом мечтал, планируя оборудование рицынского маршрута для Гипрокура. Десятки, сотни тысяч людей увидят теперь красоту Рицы, разделят с нами, одиночками, это счастье. А с другой стороны, и тревога: сумеют ли люди бережно обойтись с этим сокровищем? Позаботятся ли хозяева Рицы о том, чтобы удобства, создаваемые для посетителей, не исказили девственного облика следил за нами, пока мы там лазили? Он мог знать о поселке нарушителей, но молчал,- был запуган, терроризирован ими? Убедившись, что мы при одном взгляде с Северного Лоюба раскрыли их тайну, он поспешно - за один день - пробежал пятьдесят километров до Красной Поляны и сам сообщил представителям власти о нарушителях. Милиция живо заинтересовалась известием. У нее уже давно были сведения, что в сторону горной части Адлерского и Псебайского районов ведут нити деятельности целой банды, орудовавшей в Абхазии. Но искать эту публику где-то в неведомых горах никак не решались. Теперь положение прояснилось, и немалая оперативная группа на другой же день отправилась верхами на Кардывач и Юху. Часть нарушителей была задержана, часть разбежалась по дебрям и потом еще с месяц беспокоила своими нападениями жителей краснополянской стороны гор. На юхской базе у бандитов было несколько сот голов коз, угнанных в свое время из абхазских колхозов, и даже своя сыроварня... Этим, к счастью, и исчерпалась "детективная" сторона наших исследовательских приключений. Так и слышится сердцу, как толща земная упруга, Как шевелятся швы, не хотят рубцеваться разломы. Это в недрах смещаются мнущие с хрустом друг друга Цельнокаменных масс недоступные взгляду объемы. ЗАПОВЕДНЫЕ ВЫСОКОГОРЬЯ ЗАДАНИЯ САМИМ СЕБЕ В ПОЛЯНЕ застреваем из-за нескольких дней ненастья, но нет худа без добра. Пытаемся вчерне обобщать результаты своих наблюдений и... становимся в тупик. Казалось, мы столько видели, подметили, записали, закартировали... Но изложить все это связно не можем: в наших наблюдениях немало зияющих пробелов. Вот целый участок долины Мзымты с непромеренными высотами речных террас. Вот долина с моренным валом. Сюда когда-то доползал язык ледника, и здесь из него вытаивали исцарапанные штриховкой валуны. Но, значит, именно от этого места текли тогда и талые воды, отсюда начиналось речное русло со своей поймой. Десятки тысяч лет миновали с тех пор, река, отзываясь на климатические перемены и на поднятия гор, успела врезаться на много глубже уровня древней поймы. Но участки этой поймы, превращенные в речные террасы, могли сохраниться. У форм рельефа тоже есть возраст: одни возникли недавно, другие давно. Геоморфологи умеют различать юные, зрелые, дряхлые формы, но и этого им мало: ученые стремятся измерить, там, где это возможно, возраст рельефа в цифрах - например, в тысячах, десятках тысяч, сотнях тысяч лет. А если нет таких данных, то важно устанавливать хотя бы одновременность некоторых былых явлений, например, совпадение древнего оледенения с изменением уровня моря... Нас интересуют любые речные террасы - следы древних уровней, на которых когда-то рылась река. Но если разыскать такие террасы, которые "прислоняются" к древним ледниковым моренам, возраст речной долины будет увязан со сроками древнего оледенения! Ловим себя на том, что у нас осталась непромеренной высота Мзымтинской террасы, которая "привязана" к морене, подпрудившей когда-то озеро Кардывач. Этот пробел вынудит нас еще раз идти к озеру... Но разве простительно повторять по нескольку раз уже пройденные маршруты? Мало ли мест, в которые попадаешь вообще раз в жизни? Да и грех тратить силы, время и средства на повторные посещения из-за своего неумения. На маршруте нужно работать с максимальной концентрацией внимания. Но как заставить себя при единственном посещении записывать все, что потребуется для последующих выводов? Как застраховаться от пропусков? Ведь пока видишь рельеф в натуре, все кажется понятным, многое и не просится "на карандаш", а потом выясняется, сколько нужных сведений просочилось сквозь пальцы, сколько осталось несформулированного, незарегистрированного... Понимаем, что нам не хватает опыта. Заглядываем во взятый с собою том "Полевой геологии" академика Обручева и вдруг постигаем секрет. При полевых наблюдениях нужно как бы заполнять анкету, напоминающую, что следует записать о любом наблюдаемом явлении. У Обручева мы нашли немало таких вопросников для наблюдения чисто геологических процессов. А нам нужны были геоморфологический анкеты, раскрывающие историю рельефа. Что ж, составим себе такие вопросники - ничего, что они будут самодельные; зато в них будут учтены реальные особенности рельефа заповедных высокогорий, в общих чертах нам уже известного. Например, террасы. Высота бровки над урезом воды. Высота коренного цоколя и его сложение. Мощность и характер речных наносов. Ширина террасной площадки, ее микрорельеф. Состав горных пород в гальках (чтобы судить, из каких мест они принесены рекою). И множество других подобных вопросов по каждому поперечнику речной долины, подлежащему изучению... Морена. Ее высота, связь с террасами, состав валунов. И все в таком роде. Задания самим! себе! Вопросник, напоминающий в поле о цифрах - длинах, ширинах, глубинах, высотах, которые надо промерить и записать, он нам поможет, и мы не пропустим ничего важного, все учтем, все зафиксируем. БЕЗ ТРОП ПО РЕКЕ Как просто все в методике. И как сложно в первом же маршруте, который мы предприняли вверх по долине реки Ачипсе, держа такие вопросники в руках. Мы уже из учебников знали, что террасы могут идти вдоль русла не только параллельно одна другой. Они подчас расходятся, сближаются, то вовсе прерываются, то выклиниваются, по-разному повышаются и понижаются над руслом. Для того чтобы улавливать все эти изменения, необходимо систематически регистрировать характер поперечного сечения речной долины - брать поперечники. Появилась ли в долине новая терраса, или изменила высоту старая, мы промеряем поперечник и получаем достоверную, документированную картину: не будет пропущен ни один штрих, важный для толкования истории долины. А наберется серия поперечников с промерами, с описанием обнажений - можно будет проследить, как ведет себя вдоль реки та или иная терраса, на какой высоте подводит к древнеледниковой морене. Если терраса будет подниматься над руслом вверх по реке, это расскажет о недавнем сводовом поднятии ее верховьев - местность кренилась: горы в истоке реки подымались в ходе ее новейшего врезания сильнее, чем в устье. Если террасы разошлись между собою по высоте в среднем течении, а к верховьям опять сблизились - значит, выдвигалась какая-то глыба в среднем течении реки. Логично? Очень. Теперь по такой шпаргалке, кажется, только и совершать открытия. "Взять поперечник" - звучало просто и убедительно. Но на деле это значило лезть от реки на любое плечо отрога, ко всякому перелому склона. И лезть почти всегда без троп, невзирая на дебри: лианная ли мешанина из ежевики и навоя, напоминающая многослойную сеть колючей проволоки; заросли ли "рододы" - так презрительно именуют наблюдатели заповедника любые чащи вечнозеленых кустарников - будь то рододендрон или лавровишня. Преодолеваешь и непролазный молодняк и древолом из рухнувших трехобхватных стволов. Сквозь все это ломишься с анероидом в руках, чтобы взять отметку соответствующего уступа. Каждый поперечник стоил часа-двух утомительной работы. Иной раз за рабочий день удавалось "взять" всего два-три поперечника, даже в нижней части Ачипсе, где вдоль русла была дорога, а через реку мосты. Выше кордонов заповедника дорога исчезла, мостов и кладок не было, начались несчетные переправы вброд, прыганье по скользким камням, продирание через ежевичники... Только теперь я оценил в полной мере, каково было заблудившимся когда-то туристам, считавшим, что всякая речка выведет к Мзымте, и решившим пробраться руслом Ачипсе по всей его длине. Сложности нас ожидали не только физического порядка. Получаемые отметки террас далеко не создавали сколько-нибудь стройной системы. Цифры сильно "плясали". Местами уступов оказывалось много, размещены они были беспорядочно, и трудно становилось решить, не оползневые ли это ступени. В условиях дикой лесистости, при сплошном плаще почв было трудно отыскивать древние, когда-то нанесенные рекой галечники. Радовала находка каждой некогда скатанной гальки. Чем выше, тем грознее становилась долина. Особенно удивлял левый берег - подножия Чугуша и Ассары. На нем почти не сохранились террасы, а большая часть подножий была обрезана крутыми осыпными обрывами. Сначала мы не обратили на это внимания, но потом задумались и сделали важный вывод. Такое обилие круч именно в подножии левого берега означало, что левый склон долины по отношению к правому продолжает несимметрично подниматься. Вспоминаем геологическую карту. Ведь именно вдоль этих подножий проходит Главный Кавказский надвиг, разлом, по которому древние граниты ядра горной страны вздыблены и надвинуты на значительно более молодые толщи недр южного склона Кавказа. Подвижки земной коры по этому разлому совершались в незапамятной древности. Но крутые, вечно подновляемые осыпи левого склона долины говорили и другое: видимо, и новейшие напряжения, возникающие тут в недрах, особенно легко "разрешаются" в той же древней зоне дробления, омолаживая былой надвиг, наследуя его... Какое новое ощущение природоведческой зоркости! Мы застаем горы в какие-то ничтожные мгновения их миллионолетней истории, они кажутся нам недвижными. Но теперь мы воочию видим бесспорные свидетельства продолжающихся движений - кренов... Горы начинают словно шевелиться на наших глазах! Вдоль ряда лощин к Ачипсе спускались крутейшие желоба лавинных прочесов - тут в русле царствовал несусветный кавардак из огромных камней и исковерканных стволов, сметенных когда-то лавинами. Одна из лощин так и называлась Выломанной балкой. Между двумя отвершками речки Рудовой виден был огромный обрыв, с которого ежеминутно срывались приходящие в движение камешки. Живые, неспокойные недра заставляли всю природу жить напряженной, неуравновешенной жизнью. С крутых обрывов в русло рушились и более близкие обвалы, река яростно набрасывалась на запруды и прогрызала препятствия. Перед одним из древесных завалов мы нашли следы удивительно высокого стояния воды. Мелкая галька и гравий образовали свежую, видимо, только в этом году намытую террасу высотой до семи метров над руслом. На семь метров поднималась вода перед древоломной плотиной! Здесь на короткий срок возникало озеро, но и в течение считанных дней его существования вода успела намыть эту террасу. Крупные камни в успокоенную воду озерца уже не попадали, и в нем отлагалась мелочь- галька и гравий. А ниже временной плотины были следы ее прорыва: озеро, переполнившись, нащупало брешь и ринуло сквозь нее массу воды под семиметровым напором. Как легко такой паводковый вал от прорыва плотины мог оказаться катастрофическим для обоих кордонов, выстроенных в низовьях Ачипсе на самой пойме! Чем выше по долине, тем меньше становилось обрывков террас. Никакого моренного вала, за которым вверх по течению простирался бы древнеледниковый трог, мы не обнаружили. Могло ли быть, что тут и не существовало ни ледника ни трога? Вряд ли. Морена была, видимо, размыта, а трог в мягких глинистых сланцах мало отличался от обычного профиля речной долины, какие вырабатываются в этих податливых породах. А наверное, нередко так разочаровывает природа: исследователь готов встретить все, как в учебных схемах,- террасы, морену, трог,- а природа оказывается сложнее * и являет взгляду комбинации, вовсе не предусмотренные учебником. Что ж, изучим ее такою, как она есть,- не подтасовывать же факты под концепцию! А может, новые факты помогут улучшить и самую теорию? Шесть дней трудного пути. Ночлеги под палаточным пологом, где бы нас ни застала очередная ночь... Кончились взятые с собою продукты, и мы кормимся прошлогодними чинариками - буковыми орешками, еще не успевшими сгнить. Отметка по высотомеру показывала, что уже близко водопады верховьев Ачипсе. Наш взгляд уловил на стволе бука на левом берегу реки большую зарубку. Прохожу вправо - заросшая, но не вызывающая сомнений тропа, методично меченная зарубками. Она ведет косогором правее на подъем к перемычке, соединяющей Ачишхо с Чугушом. Переходим Ачипсе вброд на правый берег. Здесь тоже зарубка и явный след тропы, поднимающейся на Ачишхо. Используем неожиданную возможность и выбираемся к метеостанции по вновь найденной дороге. Она выныривает из маскирующего ее высокотравья на первую из известных мне тропок Ачишхо перед Острым перевалом. Не чудо ли, что еще даже на этом, столько раз посещенном хребте мне суждено делать подобные находки? Вернувшись в Поляну, спрашиваю у греков, что же это за тропа. - Старая на Чугуш тропа. Осма