ке плеса. Несколько человек, не сговариваясь, уже спускаются по осыпи, на ходу сбрасывая костюмы,- так велик соблазн искупаться. Могу ли я от них отстать? Вода нестерпимо холодная, но все равно - мы уже в реке и плывем... Эге, надо быть осторожным. Плес плесом, а течение и на зеркально гладком участке быстрое, того гляди унесет на следующие пороги! Подплываю к отвесам Монаха - здесь заводь, в которой вода попадает как бы в тупик и возникают струи, описывающие круг даже против течения. Интересно, глубоко ли здесь? Не прощупав рукой, куда и как уходит под воду каменный отвес, по-мальчишески вытянув руки вверх, спускаюсь для измерения глубины дна. Ноги коснулись камней, когда было уже "с ручками". Отталкиваюсь ногою от дна, стремительно взлетаю вверх и... под водою же больно стукаюсь затылком о камень! Что такое? Под Монахом есть ниша. Туннель? Меня засосало течением под скалу, и теперь я в ловушке? Инстинктивно перебираю в воде руками по каменному потолку, нависшему надо мной, и, еще не успев захлебнуться, добираюсь до края скользкого навеса. Еще миг - и голова на поверхности. Отфыркиваюсь. Чтобы течением снова не затянуло под глыбу, с силой отталкиваюсь ногами от каверзного камня и вылетаю на середину плеса. Выбрался на берег в довольно жалком виде: дрожу, видимо, не только от холода. Происшествия никто не заметил. Этому я рад, но, значит, случись что - и не спасали бы. Оделись, тронулись в обратный путь. Клеопатра Васильевна только теперь, когда мы уже убедились в мощи порогов, повела речь о гидроэнергетических ресурсах Мзымты и о величественных перспективах их освоения. Оказалось, что уже запроектировано построить на Мзымте полдюжины электростанций, притом одну из них на этом самом пороге, и тогда их энергия зальет светом и курорты побережья и Красную Поляну. На турбазе встречаюсь со вчерашними спутниками по Ачишхо. Сегодня они ходили на Сланцевый рудник с другим экскурсоводом - Хустом. Прогулкой довольны, но руководителем возмущены. - Послушайте, он нас хотел обмануть. В маршруте экскурсия семь километров в один конец, а он сводил километра за два, вместо рудника подвел к мастерской по обрезке сланцевых плиток и заявил, что дальше смотреть нечего. Ну, мы ему задали! Сводил-таки к самым Сланцам. Там так красиво... Было обидно слышать, что даже при Энгеле, под его руководством, могут работать на турбазе равнодушные люди, лентяи. Завтра мне самому предстояло идти с Хустом в "учебную экскурсию" на те же Сланцы. Вечер. Снова веранда. На этот раз не танцы, а песни. Приехала группа хороших и дружных певцов - украинцы. Какая прирожденная способность к многоголосому хоровому пению! По крайней мере у половины певцов естественная потребность и умение красиво вторить. А как ведут свою партию два глубоких бархатных баса, как выводят верха тенора! То стонут, то ликуют голоса хора. Светлая терраса напоена звуками "Днипра", "Спородыла молода дивчина", "Ой на гори та жницы жнуть"... Можно ли уйти от такого наслаждения? Устраиваюсь внизу у веранды, чтобы и видеть небо, и слышать хор, и самому подпевать в любимых местах... У лесенки стоит заканчивающая свое вечернее дежурство Нина. Подхожу к ней, здороваюсь. - Вот мы теперь и коллеги. - Вы знаете, я как услыхала - смутилась. - Почему же? - Болтала с вами, как с временным гостем, разоткровенничалась, а теперь мы... - Не расстаемся? Вот и хорошо, что заранее познакомились, и я уже лучше знаю о ваших невзгодах, чем вы о моих... Нина смолчала, но так, что я понял: друзья альпинисты при ней на мой счет проезжались. А может быть, видела, как я срывал объявление... НА СЛАНЦЫ Как из ледяных родников, пьются чистые краснополянские рассветы и восходы. Каждый день - новый праздник красок, иные причуды облаков. Ночью был неожиданный, неведомо откуда грянувший дождь, грохотала гроза. А к утру оставались от вылившихся за ночь туч лишь обрывки туманов, лепящиеся по горам. И что они только сделали со склоном, казалось, такой уже известной Аибги! Когда я слушал краснолицего, я, откровенно говоря, не очень понимал, по каким его там падям и складкам носило. А сейчас - остатки туч залезли в каждую вмятину, выявили в лесном скате, который казался однообразным, столько неожиданных ветвлений, пазов. В покатости горы почувствовались большие лощины, параллельные гряды, отроги. Склон углубился, приобрел объемность, гора как бы отступила, дав почувствовать истинную даль расстояния. И от этого лишь еще внушительнее стала казаться Аибга. Утром, позавтракав, подхожу к мрачноватому долговязому Хусту и отрекомендовываюсь учеником. Он без видимого удовольствия берется обучать меня пути на Сланцы. - Ну что ж, коль начальство приказывает, значит, надо. А впрочем, это и хорошо, что вы появились. Значит, меня скорее отпустят с этой собачьей работы. Вот оно как! От работы, о которой я думаю, как о счастье, человек бежит, ждет, когда его только отпустят, считает ее собачьей. Группа была уже в сборе. Хуст мало заботился о своем внешнем виде; ходил даже на работе в растянутой майке и нескладно обвисших на худом теле трусах. Заговаривал он с группой вяло, казенно, нисколько не пытаясь скрыть, как ему надоело повторять слова о богатствах краснополянских недр и о преимуществах покрытия крыш кровельным сланцем по сравнению с дранкой, черепицей, толем, железом... Путь от базы лежал по нижней дороге, полянами одичавших груш, после чего дорога превращалась в узкую тропку и спускалась к реке. Здесь экскурсовод приглашал отклониться левее, заводил гостей на колхозную фруктосушилку и щедро кормил неучтенными сухофруктами, ссылаясь, что в их сборе в свое время немало помогли группы - пусть и не этих - туристов. Сегодня, стесненный моим присутствием, он заглянул сюда как бы мимоходом, но все же дал всей стае поклевать сладких груш; также мимоходом зашли мы и в камнерезный сарай, где лежали штабеля обрезанных аспидных досок. Здесь он ловко демонстрировал, как просто, словно лист бумаги, режутся пластины кровельного сланца особыми ножницами, как их расфасовывают по сортам, как лучшие плитки используют в качестве грифельных досок, а на соседних сарайчиках показывал образцы чешуйчатых сланцевых кровель. Уходя из мастерской, гид шепнул мне: - Вот, собственно, и все, что им нужно знать про эти самые сланцы. Так что ни на какие рудники можно и не ходить. Лучший маршрут отсюда в Эстонку за фруктами и на Мзымту - купаться... Ну, сегодня уж ради вас пройдемся полнометражным... Вернулись к тропе, спустились с откоса к самым струям Мзымты и попали в уютный мирок скальных уступчиков, изящных ниш и расселин. Тропка, почти пропадая, лепилась по едва заметным ступенькам в каком-нибудь метре над водой. Туристы весело шумят, помогают друг другу сохранять равновесие, кто-то из девушек, поскользнувшись, визжит - черпнула туфлей воду. Именно этого места и старался избегать Хуст: - Слишком долго здесь с бабами возишься. Пока их всех за ручку по камушкам да жердочкам переведешь... С каких же мы разных планет люди! Ради одной этой карнизной тропки мне захотелось ежедневно приводить сюда новые и новые группы, чтобы видели - вот как у нас хорошо! А он смеет прятать эту прелесть от наших гостей, идет на обман. По заросшей ольшаником пойме мы вышли к тонущему в садах поселку. Это главное селение эстонцев, центр их колхоза "Эдази". Здесь Хуст довольно сухо рассказал об успехах эстонцев в молочном хозяйстве, упомянул, что главные их стада и молочная ферма находятся в горах, где-то почти у озера Кардывач. Было названо и количество едоков (253) и число дворов (67). Поспешно записываю в блокнот и еще ряд цифр, которых сразу не запомнишь: колхоз сеет 125 га, имеет 55 га садов, 50 лошадей и 120 коров. Какой смысл в таком перечислении цифр? Что это, много или мало? Зато форма соблюдена, хозяйство "отражено" в материале экскурсии. Идем мимо щедрых эстонских садов, мимо уютных светлых домиков с их подчеркнутой чистотой и порядком во дворах. Дорога минует однообразную пойму, пересекая заброшенные крупногалечные русла блуждающих рукавов Мзымты. Впереди - скалы. Оказывается, и сюда от крайнего зигзага шоссе, ведущего к Охотничьему дворцу, проложена автомобильная дорога. И понятно - надо же вывозить продукцию со сланцевого рудника. Значит, карта, на которой шоссе кончалось тупиком в Красной Поляне, уже устарела. Выбираемся на шоссейный балкон под отвесной скалой. Над рекой здесь всего метра четыре. А на самом мысу строители карниза не взорвали один столб породы, и он остался, как сторожевая башня, торчать над обрывом рядом с шоссе. Дорога проходит между отвесом и башней, как в ворота. Стоит выйти за эту башню, и видно географически важное место - впадение в Мзымту реки Ачипсе. Наверху я видел, как она рождается из узеньких серебряных водопадов. Здесь, обогнув Ачишхо с севера и востока, приняв в себя воды многих ручьев с соседних хребтов, Ачипсе мчится уже многоводным потоком, имеет свой, отличный от Мзымты, цвет, более мутный,- это от ночного дождя, бушевавшего на Ачишхо. Встречающиеся реки были, как две косы, сплетенные из множества струй. Ниже они сплетались в одну косу, но это происходило не сразу. Первую сотню метров две струи разного цвета текли рядом, почти не перемешиваясь. Дорога быстро вывела к большому мосту через Ачипсе. Отсюда сразу стало видно: вблизи - цель похода - рудник, а вдали - совершенно новый ансамбль гор с громоздким Чугушом во главе. Удивительно выглядела отсюда Аибга. Пятиглавая красавица, она при взгляде от устья Ачипсе стала трехглавой и была совершенно неузнаваема. Видны ли эти вершины из Красной Поляны? Попробовал спросить об этом Хуста. Он насмешливо ответил: - Молодой человек, неужели вы думаете, что это меня когда-нибудь интересовало? - А если спросят туристы? - Дорогой мой, ведь они в основном тоже трезвый и нормальный народ, так что это и их не заинтересует. После такого ответа я предпочел ни о чем больше не спрашивать наставника. ГРОЗА В ГОРАХ В горах назревали перемены. На Чугуш надвинулась лиловая туча, замигали первые молнии, прогрохотал несколько раз гром. Хуст с ненавистью взглянул на разыгрывающуюся стихию и стал суетливо торопить туристов возвращаться. Тяжелая серо-голубая мгла обложила и трезубец Аибги. Синева здесь сгущалась на глазах, и именно эта туча обещала более скорый дождь. Вместо того "чтобы переждать грозу под прикрытием одного из домиков, форсированным маршем мы пошли через мост назад. Не прошли и километра, как хлынул дождь, крупный, решительный. В минуту все были мокры до нитки, и поэтому прятаться у эстонцев, когда мы шли мимо поселка, уже не имело смысла. Хуст со свирепым всепроклинающим видом устремился вперед по шоссе, не сказав ни прощального, ни подбадривающего слова покидаемым туристам. Скоро его долговязая фигура исчезла впереди в струях дождя. За ним устремился еще пяток "скороходов". Остальная группа, растянувшись, как разбитая армия, шлепала понуро. Решаю держаться замыкающим, и эта возможность не спешить позволяет совсем по-новому понять природу горного ненастья. Насквозь вымокшему человеку полнее понятна красота грозового дождя; ничто не сковывает, не пугает, не зовет искать укрытий. Словно смыты все мосты к отступлению, остаешься один на один со стихией и любуешься полной ее мощью. Так вот какими ливнями вспоено твое обилие, черноморская природа! Если любишь тебя, твою роскошь и силу,- можно ли не любить эти животворные дожди, твоих поителей? А чтобы не наводить осеннего уныния, природа сопровождает своп возлияния световым и звуковым оформлением. Феерические вспышки, зигзаги, пунктиры, высекаемые молниями, оглушительные обвалы громов, десятикратно повторенные эхом в отрогах... Переходим мостик через ручей со старой мельницей - Мельничный ручей *. На пути к руднику мы его перешагнули у устья, почти не заметив. Чуть повыше он все-таки вырыл большую долину. Мне не раз казалось странным, откуда у ручьев хватало силы на эту работу. Сегодня же. в ливень, ручей сам нам рассказывал, на что он способен. Не только по руслу, но и заливая метра на два ближайшие склоны, едва не перехлестывая через мостик шоссе, здесь с ревом катилась шоколадная масса не то воды, не то грязи, покрытая пенной слюной; в ней кипела бурая листва, мчались сучья деревьев, подчас проволакивало и увесистый ствол с необломанными ветвями, цеплявшимися за берега. На дне рокотали невидные сквозь жижу камни. Это было еще одно доказательство богатырского могущества горной природы. Вот на что способны невидимые в обычное время силы, и вот каковы они в часы своего пробуждения! Ну и пусть этот Хуст посмеялся бы над моими восторгами. Лучше бы он мне позавидовал! Мокры мы с ним одинаково, но разве я не счастливее его? * В Красной Поляне этим же именем нередко называют ручей, который Энгель именовал Дворцовым,- на нем тоже когда-то была мельница. Развилка шоссе. Одна ветвь идет влево, вниз, а другая - правее, чуть вверх. Кто-то из туристов выбирает правую дорогу. Именно по ней удалялись шедшие впереди. Догадываюсь: ведь это же виток основного шоссе, ведущего к Охотничьему дворцу. Значит, конечно, нужно идти налево, по нижней дороге, мимо дольмена. Направляю сюда отставшую часть туристов, а сам устремляюсь по верхней дороге; через километр нагоняю двоих, потом еще четверых. Показываю туристам поворот к базе - они, конечно, "проскочили бы" мимо, к Хомяковке, а то и ко дворцу... Дождь не утихает. На базе далеко не вся группа. Значит, часть все-таки проскочила поворот. Они приходят еще через час, разозленные блужданиями. Конечно, полны негодования на бросившего их Хуста - хоть бы предупредил о развилке дорог! У регистратуры людно, стоит автобус. На нем уезжает группа, с которой я ходил на Ачишхо. Несмотря на дождь, шутки, смех. Только двое не участвуют в общем оживлении - конечно, это краснолицый и его друг. Автобус трогается. Энгель стоит с непокрытой головой под струями припустившего ливня и поднятой рукой напутствует удаляющуюся машину. Потом приглашает меня к себе в канцелярию. - Ну, дорогой мой, вот что. Начинай мне теперь помогать. - Как, уже? - Этот, знаешь ли, Хуст - просто хлюст, вот он кто! И вчера и сегодня на него одни жалобы. Туристов обманывал, нынче бросил группу под дождем, и люди блуждали. Я не стал дожидаться конца срока его работы и сейчас объявил ему, что он уволен. Поэтому завтра с вновь прибывшей группой попрошу пойти на Сланцы тебя. Прямо сразу же, завтра? Смущенно и поэтому шутливо рапортующим голосом говорю: - Что ж, рад стараться, если вы считаете меня дозревшим. - Ну, дозрел не дозрел, а справляйся. Что неясно - спроси, посоветуемся. А пока помогай. Вон, смотри, кажется, еще автобус с гостями подходит. Это из санатория, однодневка. С ними надо будет побеседовать, послушай еще разок лекцию. в краснополянском хозяйстве, чего я не слышал в предыдущей лекции. Этот человек столько помнил и знал, что без напряжения черпал в своей памяти новые факты, легко избегая шаблонов и трафарета. Каждую лекцию он читал по-иному, не похоже на предыдущую, подобно вдохновенному поэту-импровизатору. Кто выдумал басню о скуке экскурсионной работы, о вынужденности повторений? Две лекции Энгеля - где в них хоть одно повторение? Даже артисту, даже педагогу приходится повторяться гораздо больше, чем краеведу-экскурсоводу. Здесь перед тобою всегда новые люди. Иное состояние погоды, новое сочетание интересов, реплик, вопросов. Столько возможностей по-разному чередовать материал, группировать факты... Аудитория уже вся в его власти, уже позабыла о ненастье, о том, что сорвался пикник. Люди и не думали, что их везут слушать лекцию, а выходило, что она будет самым ярким впечатлением за всю их поездку. Час спустя читаю в книге отзывов: "Спасибо В. А. Энгелю за увлекательную беседу. Были счастливы узнать столько хорошего о Красной Поляне, и вопреки проливному дождю увозим о ней самые солнечные воспоминания, уже любим Поляну и непременно будем в ней еще раз". Подобных записей десятки, сотни. Здесь же немало благодарили и обоих ботаников за экскурсии и даже Клеопатру Васильевну - за лекции; видимо, легковесность содержания возмещалась ее ораторским талантом. Много теплого в адрес проводников. Ни единой жалобы - а ведь трудное время, снабжение скудное, питание несытное - никак не по горным аппетитам... А что написала уехавшая сегодня группа? Две записи. Первая - пишет староста - теплые слова от коллектива. А вторая... Тьфу, низость. Переждав, когда остальные уйдут, некие двое не удержались и напачкали в книге: тоном тренированных кляузников намекнули на обмер с мясным довольствием; указали, что замены обеда на ужин производятся якобы против желания туристов. Тем, кто хвалил Энгеля в этой книге, "пришивалась" чуть ли не политическая близорукость. Две подписи были преднамеренно неразборчивы. Стало горько и муторно. ПЕРВЫЕ ШАГИ Четыре дня как я сам вожу экскурсии. И на Сланцы, и к Охотничьему дворцу, и на Греческий мостик. Я не только повторяю услышанное от предшественников, проштудированное из будущего путеводителя. Хочется высказывать и собственные наблюдения, да и в сообщаемых сведениях кое-что по-своему перегруппировать. С посещением Сланцев превосходно совмещался не только визит к дольмену, но и осмотр развалин древней каменной крепости у устья Ачипсе. Возвращаться со Сланцев я решил всегда верхней дорогой, а у чахлого Мельничного ручья "исполнял" уже собственный "номер" - рассказ о могучем его разливе во время ливня. Но поначалу, конечно, не все получалось гладко. Выслушав названия окружающих вершин, меня спрашивали: - Скажите, а сколько раз вы на каждой из них побывали? Каково отвечать на подобный вопрос, если и был-то всего один раз на одном Ачишхо? Помню, первый раз не хватило мужества сказать правду, и я малодушно отвечал, что бываю главным образом на Ачишхо. Как унизительно жалко прозвучал этот уклончиво-лживый ответ. Нет, так нельзя. Зачем ложный авторитет, зачем важничать, набивать себе цену? Бывали и худшие срывы. Однажды на Сланцевом руднике к группе подошел кто-то из рабочих и выслушал мои объяснения. Затем он отвел меня в сторону и сказал: - Вижу, вы здесь новенький, вот и подошел послушать. Я здешний мастер. Был тут у вас такой худой, высокий - все группы водил - тот много путал. Я ему говорил, да что толку. А за ним и вы повторяете. Штольню нашу шахтой называете, а это в горном деле не положено. И ход из нее не вниз, а вверх идет. Зачем же нам снизу породу поднимать, когда над нами целая гора хорошего сланца? Мастер дал еще несколько ценных советов, рассказал, что в брак шли плитки с содержанием пирита - серного колчедана. Его кристаллы в виде золотых кубиков очень привлекали туристов. Только и вопросов, не золото ли это. Так на руднике и прозвали пирит туристским золотом. Из подъехавшего крытого автобуса выскакивает дядя в плаще с поднятым капюшоном - видимо, работник санатория - и бежит под дождем к Энгелю. - С хорошей погодой, Владимир Александрович! Разрешите к вашему шалашу? Смотрите, как не повезло. Все в облаках, даже верхи ущелья были закрыты. Только на вас и надежда. Через пять минут, перепрыгивая через лужи и перебегая от дерева к дереву, экскурсанты добрались до веранды туркабинета. Туда же пришел и Энгель - с намокшими волосами и потеками на сером парусиновом костюме. Началась лекция. Что он скажет сегодня о Красной Поляне, грохочущей, плачущей, когда не различить, кажется, ни одной черточки ее настоящей красы? Но именно с этого он и начинает: - Трудно с вами, друзья, говорить, трудно вас убедить, что попали вы в климатический рай, на одну из лучших горноклиматических станций в Советском Союзе. Но даже в раю было бы слишком сухо, если бы там никогда не случались дожди. Вам нравится пышность наших лесов? Но потому они и пышны, что вот как щедро их поливает дождем. Конечно, гостям приходится терпеть да следить, как приползают с моря через ущелье Ахцу все новые и новые тучи, то непрерывно, а то отдельными порциями. Приходят и на нас выливаются. Вот мы и ждем, пока они все не выльются... Вон и сейчас - вы видите? - со стороны ущелья к нам ползет новая порция влаги - у облака и форма длинная, вытянутая. Действительно, прямо вдоль Мзымты из Ахцу протягивалась целая вереница белых колбасовидных дирижаблей. Эти облака, казалось, даже сохраняли форму ущелья, сквозь которое их двигало к нам ветром. Ближе к Поляне "колбасы" растворялись в сером тумане. Аибга была почти до подножий скрыта сплошной, временами грохочущей тучей. И тем более привлекательными оказывались слова Энгеля: - А вот здесь перед нами (жест в сторону тучи) красуется многоглавая группа из пирамидальных вершин - наша Аибга. И люди верили, каждый по-своему представляя себе невидимую красавицу, а Энгель тем временем уже рассказывал о ее лесах, об альпийских пастбищах, о сезонных кочевьях пастухов, о многом-многом новом и интересном Я был очень благодарен мастеру и ничего не стал скрывать от туристов, видевших нашу беседу. Напротив, попросил извинения и тут же исправил допущенные ошибки. Однажды Энгель доверил мне даже провести беседу с санаторной однодневкой. И тут были люди, не очень склонные к слушанию лекций, а больше, видимо, мечтавшие о пикничке с коньячком. Как мог, я старался подражать наставникам. Но читать с увлечением помогали прежде всего моя собственная, уже возникшая любовь к Красной Поляне и желание приобщить людей к этой любви. Вечером меня требовательно ласково остановила Нина с теплой серьезностью сказала: - Я слушала вашу лекцию. Хорошо! Только Клеопатре подражать не обязательно. У вас есть что и самому им сказать. И потом - не надо с таким нажимом. Вы их немножко утомляете. Милая Нина. Как доброжелательно она следит за моими первыми шагами. Наверное, она права: нужно рассказывать спокойнее. У обоих ботаников кончился срок работы. Мне предстоит самому сопровождать большую группу на Ачишхо. - Ну, найдешь дорогу? - Ох, Владимир Александрович, прямо и не знаю. Ведь ходил тогда просто как турист, ничего не запоминал, не думал, что придется мне же идти с целой группой. Что, если собьюсь? - Ладно, дам тебе на первый раз сопровождающего, нашего возчика, он знает тропу. А что касается пояснений - вспоминай, что слышал тогда. Шутка сказать! Если бы я вел в тот раз хоть какую-нибудь запись! Георгий Владимирович говорил по каждому поводу какие-то золотые слова - и становилось ясно, какие деревья где растут, а где не растут, какова их история и польза для хозяйства, сроки цветения и созревания, названия лекарственных трав... Да разве я все это помню? - Ничего, ничего,- успокаивал Энгель.- Пройдешь, поймешь, чего тебе не хватало, а вернешься - расспросишь работников Лесной станции. Выходим в сопровождении грека Фемистокла. Учитываю весь свой опыт, стремлюсь держать группу в подчинении. Не даю себя обгонять. Незаметно останавливаюсь для передышек. Не удерживаюсь и от похвалы вырастающей на глазах Аибге. При этом пытаюсь и пояснить причины. Снизу горы выглядят ниже, сутулее. Взгляд скользит вверх по склону, и размер его скрадывается. А когда отойдешь подальше, да еще поднимешься, скат становится виден больше, всем своим фасом. При взгляде с противолежащих высот нам понятнее истинная высота хребта! Чем дальше, тем яснее становилось, что я почти дословно помню каждую фразу Георгия Владимировича - настолько ярко врезались впечатления первого похода. После того как были уверенно названы все известные мне вечнозеленые кустарники - и лавровишня, и падуб, и понтийский рододендрон,- группа уже так уверилась в моем авторитете, что мне становилось страшно: ведь один какой-нибудь добавочный вопрос - и неминуемо проявилось бы мое ботаническое невежество... В буковом лесу неприятность. Называю зигзагообразную тропу старой черкесской и наталкиваюсь на возражение одного из туристов, историка по специальности. Он высказывает сомнение, что эта тропа уцелела с черкесских времен, и говорит, что, наверное, жерди с тех пор должны были бы больше истлеть. Его предположение слышит Фемистокл и небрежно подтверждает: - Эту тропу в двадцать пятом году делали. Заповедник делал. Этот жерди мой брат рубил. Вот тебе и старые черкесы! Значит, я неверно понял Георгия Владимировича. Тропе всего семь лет. Может быть, ее все-таки проложили по старой трассе? Этого Фемистокл не помнит. Да, важно проверять своп сведения и у местных жителей, старожилов. С нетерпением жду карниза с широким видом. Мне удалось так подготовить туристов к долгому лесному подъему, что неожиданный выход над кручами с далеким обзором вызывает у них возгласы восторга. Но... над видным впереди гребнем Ачишхо начинают густеть облака, сегодня гораздо раньше, чем в прошлый раз. Да и на других хребтах тоже не ладно: их на глазах укутывают плотные облачные шапки. У второй субальпийской поляны попадаем в туман. Фемистокл заявляет: - Дальше никакой красота нет, пошли назад. Эк куда хватил! Он так уверен, что облака устойчивы и не развеются? Возражаю и заявляю, что, если он хочет, может отправляться. Трону найдем и сами. Говорю такие без робости - ведь я в этом еще отнюдь не уверен. Но Фемистокл с удовольствием уходит вниз, и теперь я один отвечаю за экскурсию. Сыро, пасмурно в облаках. Приуныли туристы. Обнадеживать ли мне их? Лучше не надо. Но какой-то цели достигнуть все-таки хочется. Ну, хоть снежного пятнышка, что-ли? Оказывается, помогает в этих случаях и то, что увлеченно говоришь о второстепенных попутных деталях. Рассказал им про лес "с лебедиными шеями" - оценили, заинтересовались. Ведь эти "шеи" были видны и в тумане. Напомнил об отсутствии леса на полянке с камнем. Рассказал о лавинах. Глядишь, за неимением прочего, и это заинтересовало. Когда мы вернулись, многие рассказывали: - Видели лавинные прочесы. Представьте, прочесы от настоящих лавин! Каким виноватым я себя чувствую за сегодняшнюю погоду! Нет, нужно сделать все, чтобы и из такого маршрута люди возвращались довольные и обогащенные. Я нарочно ничего не сказал о метеостанции, так что лающая собачонка наблюдателей выкатилась под ноги совсем неожиданно для туристов. И знакомство с метеорологами, и гребневой пронизывающий ветерок с накрапывающим дождем, и кромешная облачность - все это как нельзя лучше иллюстрировало главный тезис: Ачишхо - мокрейшее место в стране. Панорамы закрыты. Не радует и снег - совсем не то, что в ясный солнечный день. Решаю идти к водопадам - ведь они должны быть видны и в тумане. Осторожно, ощупью распознаю дорогу. Косогор со снежниками. Острый перевал. Вот и нижний каскад. У водопада меня покидает благоразумие. Почему не пробраться к рушащейся струе и не встать за нею, между нависающей скалой и летящей с нее водой? Для этого нужно подняться по крутой, почти без уступов, стене. Она мшистая, скользкая, ее увлажняют и туман и добирающиеся сюда водопадные брызги. В каком ослеплении меня понесло на эту стенку? Со стороны это вовсе не страшно. Вверх лезть тоже не страшно. Вверх и левее, вверх и левее, все ближе к каскаду. Впрочем, тут уже страшнее: взглянешь вниз, и начинают дрожать ноги. Еще шаг - и я за водопадом. Даже среди тумана красиво - видеть мир сквозь низвергающуюся воду, сквозь ажур струй, пены и брызг. Приятно было и поторжествовать в этакой позе перед своими подшефными... Счастье еще, что никто из них за мною не полез. А вот как теперь самому спуститься? Фу, да ведь я же еле держусь. А упасть и с этих трех-четырех метров можно так, что потом тебя будут нести. Только этого мне не хватало для "карьеры" экскурсовода! Ноги дрожат, пальцы тщетно пытаются впиться в ничтожные закраинки, прихваты. Подолгу уминаю мокрый мох, чтобы нога не скользила, напрягаюсь так, что руки начинают нервно трястись. Вот еще метр преодолен. Ну, кажется, можно прыгать. Метров с полутора уже не страшно. Бухаюсь по колено в воду. И без того было не тепло, а тут еще такая ледяная ванна! Выливаю воду из ботинок, отжимаю концы штанин. Да-с, оконфузился, товарищ экскурсовод. Именно так делать и нельзя. Прежде чем влезть на скалу, подумай, можно ли с нее слезть - ведь эту истину я хорошо знал, и вот на тебе! ПОЕДИНОК С МОЛНИЕЙ На обратном пути, пока идем по большому снегу к Острому перевалу, в облаках происходит перестройка. Совсем рядом прокатывается грозный громовой раскат, налетает шквалистый ветер, и начинает горохом сыпать проливной крупнокапельный, а потом и крупноструйчатый дождь. Можно было и не выливать воду из башмаков. В каких-нибудь двадцати метрах от Острого перевала останавливаемся, как пораженные громом, так сказать, в буквальном смысле слова: мы находимся в грозовой туче. Ослепляющий, охватывающий нас со всех сторон вспых сопровождается не последующим, а одновременным грохотом. Расстояние от места разряда до нашего слуха ничтожно, и звук достигает нас, почти не отставая от света. Раньше верующие жители равнин считали нужным в промежутке между молнией и громом перекреститься - очевидно, после этого гром казался не таким страшным. Мы же и перекреститься не успели бы... Из школьной физики вспомнилось: молнии предпочитают бить по выступающим вверх предметам. Зубцы гребня по обе стороны от Острого перевала были именно такими выступами. Каждый из нас чувствовал себя чуть ли не громоотводом. Наверное, поэтому, не сговариваясь, все мы сначала скорчились, съежились, потом даже сели на землю, а еще три-четыре удара молний, одновременных с громом, и вовсе прижали нас плашмя к земле. Так на войне распластываются люди, чтобы избежать осколков от разрывающегося снаряда. Хотелось врасти в эту гору, укрыться хоть под какую-нибудь травинку. В довершение к прочим "удовольствиям" начался крупный град. И длилось-то это всего, быть может, минут десять-пятнадцать, показалось же такое кроличье состояние целой вечностью. И вдруг - именно вдруг - все прекратилось. Одним дуновением ветра с нас сдуло и тучу, и кончился град, и брызнуло откуда-то солнце, и гром стал слышаться с далеких вершин, со значительным опозданием после вспышек молний. Остатки туч блуждали у нас под ногами. В просветы между облаками прорывалось солнце и освещало то пихтовый лес на соседнем хребте, то полосы снежников среди побуревшего криволесья на ближнем склоне. По лощинам гремели новорожденные дождевые ручьи. Высота около 2000 метров. Рядом снега. Ледяной ветер. Мы мокры до нитки - каждого можно выжимать, выкручивать. Ощущаем обжигающий холод. И все-таки застываем на Остром перевале, ошеломленные послегрозовым хаосом света, туч, воды, ветра - что это, первый день творения? Солнце уже клонится к вечеру, бьет косо сзади. Тени ложатся длинные. К ногам услужливо подползает клок облака, так что наши тени падают на него и - что за чудо? Перед нами на этом облаке вырастают фигуры великанов, окруженные сияющими кругами. Будь мы мало-мальски суеверны- пожалуй, приняли бы это за самого господа бога. Но было легко понять, что перед нами наши собственные тени, они повторяли все наши движения. А вот кольцевое сияние - дивное, голубое внутри и розовое снаружи - это было уже явным преувеличением наших достоинств. Давно ли мы жались к земле, жалкие и беспомощные? А сейчас мы стоим не только уцелевшие, но словно бы даже победившие грозную тучу. Больше того, мы видим на облаке самих себя в невиданном ореоле победителей. Мокрые, продрогшие, гордые! Что это за зрелище? Кто-то, напрягая память, заявил, что читал о подобном сиянии как об оптическом явлении под названием глория. Уместный термин - ведь в переводе "глория" означает славу, великолепие. А тени великанов? Мне что-то похожее помнилось под именем брокенских призраков. Брокен - это на Гарце в Германии, место шабаша ведьм в вальпургиеву ночь. Что ж, и здесь "этот хаос создает обстановку, для нечистой силы вполне подходящую. Чудесное видение исчезло так же внезапно, как и возникло. Хохочущие над собственной божественностью, бежим с перевала, идем к метеостанции. Новая награда! Грозою расчистило тучи не только у нас, но и на смежных хребтах. Нежданно распахнулись и бездны и дали. Люди и не подозревали, что находятся так высоко и могут так много увидеть. Потрясенные продолжающимися чудесами, туристы едва успевали поворачиваться и говорить друг другу: - А там-то! Нет, смотри-ка левее, левее-то что... Горы были в остатках облачных клочьев, под косыми лучами солнца, клонящегося к закату. Зрелище, совсем не похожее на то, что я видел при первом походе на Ачишхо. Как хорошо, если каждое восхождение будет давать столько новых впечатлений! С увлечением показываю и дальние Фишт с Оштеном и ближний Чугуш и Аибгу, и... только было я хотел начать убеждать, что отсюда видно и море, взглянул - и увидел отчетливую линию синего горизонта и неба. Вот же оно, несомненное море! Еще одна радость, прежде всего моя, нужная мне как основание для "хозяйской" уверенности, что море отсюда видно. Красота этой дали радует нас не меньше, чем причуды гор. Уже поздно. Не попадает зуб на зуб. Пользуюсь случаем резюмировать: - Ну, товарищи. Дальше "никакой красота нет". Пошли назад. Смеемся при воспоминании о нашем глубокомысленном прорицателе Фемистокле. На базе нас встречает обеспокоенный Энгель. Он наблюдал грозу над Ачишхо и пытался представить себе наше состояние. А мы вернулись бодрые, довольные. Для нас истоплена горячая баня и приготовлен взамен ужина вкусный и обильный обед. ГОРЫ В СНЕГАХ Перед последним в этом году подъемом на Ачишхо три дня бушевала непогода. Местные люди уверенно говорили, что в горах в это время шел снег. Настало первое ясное утро. Выйдя на улицу, я был ослеплен. Не только на дальних горах, но даже и на Аибге, ставшей было почти бесснежной, на всех ее пирамидах сверкал свежий снег. Острая, пронзительная белизна на фоне лазурного, омытого ненастьем неба. Кто мог думать, что эти, уже и так покорившие меня горы способны еще настолько похорошеть? На следующий же день я снова вел группу на Ачишхо. Не успевший стаять новый снежок начал попадаться уже от поляны с камнем, в "лебедином" лесу он лежал во многих местах, а альпийские лужайки покрывал сплошной пеленой. Провел и эту группу на водопады. Не успел оглянуться - один из туристов уже лезет по скользкой стене - по тем самым уступчикам, где я недавно висел и дрожал в наказание за свое легкомыслие. Кричу ему: "Слезайте сейчас же!" Где там! Он подтягивается, ухватившись за очередной выступ, и вот он уже за водопадом. В полный голос, а нам еле слышно сквозь шум воды, кричит: - Здесь хорошо, идите все сюда! Волнуюсь, ругаю себя за недосмотр. Остальные не понимают моего волнения, со стороны его позиция совсем не страшна. Но ведь я-то знаю, каково ему будет при спуске. Вот он возвращается. Шаг, другой. Его ноги скользят, дрожат, он всем телом жмется к скале, судорожно ищет руками зацепки и срывается - не там, откуда прыгал я, а выше и ближе к водопаду. Человек летит вдоль отвеса рядом с водопадной струей метра три и падает прямо в прозрачную воду, сквозь которую видны острые камни. У меня сжимается сердце. Но маленький голубоватый бассейн под водопадом нежданно оказывается настолько глу-0оким, что упавший исчезает в нем с головой, тут же выныривает и двумя-тремя взмахами уверенных саженок достигает берега. Вылез мокрющий, сведенный холодом ледяной воды. Целехонек, хохочет. Что же, разве его мне ругать? Ругать надо прежде всего себя - не углядел. Раздеваем потерпевшего, а кругом нетающий свежевыпавший снег. Растираем, снимаем с себя кто что может. Загораживаем от женщин, отжимаем брюки. Хорошо, что все так кончилось... Последний за осень поход па Ачишхо. Какими он наградил панорамами! Все было новым - все горы облачены в серебро, стали мраморными изваяниями, оказались еще более гордыми, чистыми, покоряющими. Сентябрь кончился. Заканчивается и сезон на турбазе. Проработав месяц, уезжаю, горячо благодарный Энгелю за такое поэтическое начало моей трудовой жизни. Зовет приезжать еще. Соглашаюсь, совсем не ведая, как и когда это окажется возможным. Ведь у меня другая жизнь, планы, цели. Не сказкою ли было все это здесь, внизу, и там, выше, над Красной Поляной? В последний вечер перед моим отъездом Нина подходит к пианино (она видела, что я иногда вечерами бренчал на нем). Заказывает то один, то другой из известных романсов. На слух подбираю, конечно, не ручаясь за правильность аккомпанемента. Просит наиграть арию Шемаханской царицы. Основную мелодию в ней сопровождать легко, но колоратурную часть?.. Нина просит чуть снизить тональность и неожиданно начинает петь. И как петь! У нее сильное и нежное лирическое сопрано, она им свободно владеет, поет с большим чувством. Стараюсь аккомпанировать едва-едва, а во время колоратурных переливов вообще смолкаю, чтобы не "мазать". Мелодия зазывная, томительная, манящая, переливы сверкают, серебристые, как этот снег на вершинах. Но Нина вдруг прерывает пение, закашливается и в слезах бросается на грудь подошедшему Энгелю. Мы, несколько человек, очарованные ее пением, растеряны, не знаем, в чем дело. Владимир Александрович долго утешает ее и провожает всхлипывающую домой. Наутро он мне рассказывает, что Нина - студентка консерватории по классу пения, что врачи запретили ей продолжать курс из-за туберкулеза. Она надеялась, что поправится в Красной Поляне. Вчерашнее пение было пробой, и теперь Нина в отчаянии. Да, слишком сыр для туберкулезников здешний климат. Недаром легочный санаторий, организованный в Охотничьем домике, просуществовал совсем недолго, а затем его заменили домом отдыха для вполне здоровых людей. Меня увозит с последней группой экскурсионный автобус. Энгель и Нина стоят, подняв руки в прощальном приветствии. Побежденный ли я уезжаю? Да, я побежден, потому что не побывал ни на Кардываче, ни на Рице. Но я побежден и в другом смысле, покорен Красной Поляной и теперь навсегда ее почитатель. Я, конечно, еще приеду сюда и побываю на самых далеких и недоступных озерах Я буду еще победителем! Молчат о былом и руины и купы черешен Пропитаны горы борьбою и кровью и болью МАРШРУТ В ПРОШЛОЕ СБЫВШИЙСЯ СОН ВЕСНА 1934 года. Своим чередом катилась московская жизнь. Как далекий сон, лишь изредка вспоминалась Поляна, недолюбленная, недоосмотренная, не показавшая мне лучшего - своих дальних озер, но уже и тем, что она приоткрыла, навсегда милая сердцу. Учусь в Москве. Занимаюсь вещами, совсем далекими от гор и туризма. Не буду называть специальность, которой меня обучали, ибо не хочу ее очернить. В ней немало хорошего, и для многих она станет судьбой, главным в жизни. Но есть великое дело - призвание. И лучшая из специальностей, не совпавшая с призванием, может оказаться далекой, неувлекательной - а значит, и работа неплодотворной. На свой факультет я поступал без призвания. Словно гипнозу, поддался традиции, что сразу же после школы следует поступать в вуз, неважно в какой. А оказывается, гораздо важнее, чтобы жизненный опыт подсказал, каре избрать поприще - тогда оно увлечет, захватит, позволит забыть о гранях между работой и остальной жизнью. Нашему курсу "повезло". В связи с решительной реорганизацией института желающим предоставили возможность переменить специальность. Выбор будущего опять становился моим собственным делом. А куда влекло? В литературу? Но о чем мог писать недоучившийся студент, еще вовсе не знавший жизни? Неопределенность тяготила. Было стыдно перед родителями, перед друзьями. И совсем неожиданно произошло такое, что все стало ясным. Я не боюсь показаться смешным и расскажу все, как было. Решение пришло... во сне! Да, во сне, и при этом без какой бы то ни было мистики и суеверных примет. Мне приснилась ... Красная Поляна! В думах о неведомом будущем я долго не мог уснуть. Каким же отдыхом после этого было увидеть себя в мягкой, милой зеленой Поляне, с добрым Энгелем, с порогами Мзымты и Сланцами, с необъятными кругозорами Ачишхо: я вновь там работал, куда-то кого-то водил, увлекал, спорил с Хустом, искал заблудившихся... Просыпаюсь, как будто омытый в светлой реке. Я счастлив, я побывал дома. Ведь это моя Поляна, где я нужен, полезен, где стольким могу помочь! Как все стало ясно. Куда я стремился, какие еще призванья себе внушал, если именно там мое основное место, мой путь, моя судьба... Немедленно напишу Энгелю - наверное, за полтора года меня не забыл. В один добрый вечер вскрываю конверт с краснополянским штемпелем. Энгель зачислил меня на должность... методиста турбазы, что было даже повышением. Решено, еду. Но теперь я уже не наивный романтик, пустившийся в путь с чемоданчиком и в разваливающихся туфлях. Обзавожусь и горными ботинками, и рюкзаком, и котелком, и компасом. Покупаю листы подробной карты Кавказа, изучаю их так усердно, что копирую дециметрами почти наизусть. ПОДАРЕННАЯ ПТИЧКА В Ленинской библиотеке с жадностью накидываюсь на краеведческую литературу, на старые путеводители по Красной Поляне. Сколько, оказывается, о ней написано! Проглатываю статьи по ботанике, по геологии, целую книжку о кровельных сланцах. В конце каждой статьи новый список источников - новые нити к еще неизвестным мне книгам и старинным газетам. Розыски источников - это тоже творчество, своего рода исследование! Уже с первых шагов узнаю важные сведения, которые, видимо, не были известны руководителям экскурсий в Красной Поляне. Разве не интересно, например, называть туристам забытое ныне черкесское имя Красной Поляны- Кбаадэ? Или - как можно пройти мимо того, что окончание всей кавказской войны было ознаменовано соединением нескольких русских отрядов именно здесь, на Красной Поляне! Находя факт за фактом, уличал я и себя и коллег в упущениях и в прямых ошибках. Как лихо связывала Клеопатра Васильевна название села Медовеевка с богатствами меда в долине реки Чвежипсе! А оказалось, что медовеями, или медозюями, назывались абазинские (черкесско-абхазские) племена, заселявшие прежде район нынешней Красной Поляны и соседние долины. Сомнительным выглядел и перевод названия "Мзымта" как "бешеная". На старинных картах, в статьях и реляциях писали: "Мдзимта", "Мидзимта", "Мезюмта" * и, наконец, "Медзюмта". Последнее так близко подводило к имени тех же медозюев, что возникало предположение, не от них ли и надо вести родословную имени "Мзымта" **. Было ясно, что "бешеная" здесь совсем ни при чем. Я почувствовал, как втягиваюсь в настоящую исследовательскую работу - пусть пока только в розыски и изучение первоисточников. Даже находясь в Москве, я вживался во все новые подробности истории края, мысленно * Карта поручика Родионова, 1838 год. ** А в одном из античных источников не Мзымта ли упоминалась среди черноморских рек под названием Мидзигон, сквозь которое тоже как бы "просвечивают" медозюи? Византийский посол Земарх, возвращавшийся от турок, называл в числе горцев Западного Кавказа неких мизимиан - это тоже созвучно с медозюями. путешествовал по еще непройденным маршрутам, обогащался научными представлениями о растительности и животных, о заповеднике, об экономике. Конечно, все должен знать краевед... Какой радостью было найти данные о первом посещении русским человеком Красной Поляны! Допотопный комплект "Русского вестника" за 1864 год содержал захватывающе интересные "Записки кавказского офицера", скромно подписанные буквой "Т". Под этой литерой скрывал свое имя русский разведчик барон Торнау. Переодевшись горцем, он сумел проникнуть в самое сердце причерноморской Черкесии и побывал на Красной Поляне еще в 1835 году. Энгель знакомил нас только с отдельными страницами прошлого Красной Поляны. Теперь же передо мной было столько первоисточников, последовательно разворачивалась вся цепь событий, и становилось ясно, что эпизоды, рассказанные Энгелем, были лишь малым всплеском в истории присоединения Черноморского Кавказа к России, а сама эта история - лишь отдельным шквалом среди целой эпохи гроз и трагедий, какою была вся кавказская война. Шел великий исторический процесс - вековая борьба растущей России с султанской Турцией. Крепла русская мощь в соперничестве с могучими державами Запада, которые тоже были не прочь утвердиться на лазурных берегах Черноморья, но пока что воевали "чужими руками", лишь подстрекая Турцию и горцев на борьбу с Россией. Еще при Иоанне Грозном присоединялась к России значительная часть Адыгеи и родственная черкесам Кабарда. Защиты у русских от опустошительных нашествий турок и персов просили грузины и армяне... В то же время Турция цинично спекулировала на стремлении горцев к национальной независимости и подстрекала их к сопротивлению, в сущности превращая целые народы в пешки на шахматной доске своей борьбы с Россией. "Может ли Европа видеть равнодушно, как Черное море географически делается русским" - писали в западноевропейских газетах. В годы, когда я читал обо всем этом, еще и сами историки лишь робко начинали говорить, что присоединение Кавказа к России имело прогрессивное значение. Но такие мысли рождались сами при. знакомстве с подлинными материалами о ходе событий. За шесть лет перед походом Торнау, в 1829 году, был заключен Адрианопольский мир между Россией и Турцией. Проиграв очередную войну, Турция вынуждена была среди прочих потерь отказаться от "прав и претензий" на черноморские владения, хотя по-настоящему этими земля-ми она никогда и не владела. Россия получила юридические основания укрепляться на побережье севернее Сухум-Кале *, уже занятого русскими в начале XIX века. Горцы северо-западного Кавказа этого права признать не хотели. Они и береговые крепости турок терпели с трудом, дани султану почти не платили. Известна многозначительная беседа, которую вел с шапсугским старшиной русский генерал Раевский. Он объяснял шапсугу, что султан подарил горцев русским. Шапсуг гордо ответил: - А! Теперь понимаю.- И показал па севшую поблизости птичку.- Генерал, дарю тебе эту птичку, возьми ее. - Султан не владел нами и не мог нас уступить,- говорили причерноморские черкесы. Русская армия развернула операции, как в те времена выражались, "по усмирению собственных подданных". Правда, главные события еще долго происходили на востоке, где бушевала война с Шамилем. Но турецкие контрабандисты старались подвозить горцам оружие через "неусмиренное" Черноморское побережье. Русские приступили к действиям и на западе. Решено было создать вдоль Черного моря Береговую линию крепостей. А места были дики, глухи, не изучены. Дремучие леса, лианные дебри, непролазные заросли кустарников, кручи, бездорожье. Выходить к морю со стороны суши еще нечего было и думать. Решили действовать с моря. В июле 1830 года русская эскадра высадила десант у Гагринского карниза, а в ближайшие два года были основаны две крепости на севере. Уже эти первые шаги русских по завоеванию побережья натолкнулись на сопротивление причерноморских горцев. Особую воинственность проявляло племя убыхов, жившее по рекам Хамыш (теперешняя Хоста), Сочипсы и Шахе. Эта воинственность была *Для ряда абхазских названий лишь недавно установлено написание, соответствующее их правильному местному произношению: Гагра, Сухуми. В описываемые же времена общепринято было говорить и писать "Гагры", "Сухум"; Кале по-турецки означало крепость. не случайна. Убыхи получали большие выгоды от своего приморского положения и слыли у черкесов первыми торговцами с Турцией. Русские крепости были прямой угрозой этой торговле. Убыхи... Стараюсь представить себе этих людей, говоривших на совсем особом языке, отличном от черкесских и ныне исчезнувшем с лица земли. Черные бороды Остроконечные шапки... Статные фигуры, тонкие "осиные" талии. Идеалом считалось, если под поясом убыха, легшего на бок, могла пробежать кошка. Нужно ли все это знать краснополянскому краеведу? Да, ибо наиболее частыми соратниками убыхов были краспополянские медозюи. Трудна и страшна была жизнь в изолированных крепостях Береговой линии. Назначение сюда расценивали как верную смерть. Солдат и офицеров отовсюду сторожили черкесские пули. Людей мучила малярия *. Подвоз питания и подкреплений был возможен только с моря и всегда сопровождался вооруженными стычками. Не удивительно ли, что даже стены некоторых крепостей строились из известняка, привозимого... морем из Керчи, а ведь кругом строительного камня было хоть отбавляй! Часто приходилось отражать и крупные набеги черкесов. 3. ТОРНАУ ИДЕТ В ПОЛЯНУ Вот в такое-то время и было решено отправить в глубь Черкесии лазутчика для разведки местности. Выбор пал на барона Торнау, находчивого и храброго офицера. Уже перед началом своего предприятия Торнау собрал множество сведений о землях и племенах, среди которых ему предстояло пройти, в том числе о краснополянских черкесах. Торнау знал, что ачипсоу **, айбога *** и чужгуча. *Русские укрепления располагались в подножии гористого побережья, у заболоченных речных дельт, на единственно ровных площадках, где горцы никогда не селились, а имели только торговые склады у пристаней. Аулы их размещались выше и дальше от моря, в незараженных малярией местах. **В других источниках также ахчипсоу, ахчипсху. Не отсюда ли и нынешнее Ачипсе? А турецкий путешественник Эвлиа эффенди, проехавший в 1641 году по Черноморью, упоминает среди "буйных мужей" Западного Кавказа живущее по Мзымте свидетельств о людях былой Красной Поляны. ***Айбога - старинное произношение Аибги. Стало быть и "на верховьях Мдзимты, Псоу и Мцы" (вероятно, Мацесты), а также Псхо (теперь Псху) были известны под общим именем медовеев. Жителей в "Медовеевке" Торнау ожидал встретить не более десяти тысяч" *. Вот что писал он о старых краснополянцах: "Дороги были в то время небезопасны. Между Бомборами и Сухумом появлялись нередко разбойники из Псхо и Ачипсоу, двух независимых абазинских обществ, занимавших высокие горы около источников Бзыба и Мдзымты... Трудно было уберечься от них, тем более что все выгоды находились на их стороне. Спрятанные в чаще, они выжидали путешествующих по открытой дороге, пролегавшей между морем и густым лесом, убивали их из своей засады и грабили, не подвергаясь сами большой опасности". Пройти из Гагринской крепости на более северную часть побережья по карнизу Железных ворот, который простреливался постами джигетов, было немыслимо. Торнау решил зайти в Черкесию с севера. Он перевалил из Абхазии в бассейн Кубани, подкупил на Малой Лабе черкесского (шахгиреевского) князя Карамурзина, и тот согласился провести его в костюме горца к морю. В это время у Карамурзина гостили два медовеевских черкеса - девяностолетний старик Масрадук Маршаний со своим семидесятилетним сынком Сефербеем. Их тоже посвятили в тайну похода Торнау, как связанных кровной дружбой с Карамурзиным. Конечно, от такой огласки риск похода возрастал. Наивные медовеевские старшины считали даже выгодным познакомить переодетого русского офицера со своими неприступными полянами. Они были уверены в их недосягаемости и полагали, что русские, увидев своими глазами, какой неуязвимой будет оборона горцев в этой местности, навсегда потеряют охоту завоевывать их край. Когда Торнау уже спускался с перевала к Ачипсоу и отдыхал у огромного бука, он совершил первый в этих местах грех "цивилизованного" европейца - вырезал ножом на коре свое имя. Аибга вопреки Клеопатре Васильевне совсем не означало "красавица". * Торнау пишет еще об одиннадцати тысячах джигетов, живших между Гаграми и Хостой, и о десяти тысячах саша - в этом слове слышится современное Сочи. - Зачем это делать,- сказал ему старый черкес.- Никто не прочтет твоей надписи. Века пройдут, прежде чем русские сумеют увидеть ее на этом месте *. Торнау хорошо понял всю важность пересеченного им водораздела. Он пишет, что на север отсюда "вытекает Малая Лаба, а на юг - Мдзимта" **. Вполне опознается в описании Торнау Бзерпинский карниз, который так поражает идущих с севера панорамой южного склона Кавказа, внезапно разверзающегося под ногами. Спуск к Ачипсоу показался Торнау крутым и во многих местах топким. Что же, топких мест на тропе при спуске с Псеашхо к Ачипсе и сегодня достаточно. КРАСНАЯ ПОЛЯНА В 1835 ГОДУ Не драгоценно ли для краснополянского краеведа было найти, прочитать и запомнить следующие строки из описаний Торнау: "Кавказ богат красотами природы, но я помню мало мест, которые могли бы равняться по живописному виду с долиною Мдзимты. Пролегая на расстоянии 35-ти верст от Главного хребта до гребня Черных гор (так Торнау называет хребет Ахцу.- Ю. Е.), идущего параллельно морскому берегу, она ограничивается с двух сторон рядами высоких неприступных скал, закрывающих Ачипсоу с севера и с юга. В этой глубокой котловине течет быстрая Мдзимта, образующая бесчисленное множество водопадов. По обе стороны реки раскиданы купы домов и хижин, окруженных темной зеленью садов, виноградниками, посевами кукурузы, проса, пшеницы и свежими бархатными лугами. По мере удаления от берегов постройки и обработанные участки заменяются вековым лесом, который окаймляет бока гор, упирающихся в красноватые зубчатые скалы. Через отрог Черных гор, перегораживающих реке путь к морю, она прорывается в тесные * История показала, что эти "века" длились 29 лет. Но читая о пути Мало-Лабинского отряда, спустившегося на Красную Поляну в 1864 году через тот же перевал, я тщетно искал упоминания о том, что роспись Торнау попалась на глаза русским. ** Теперь мы и об этом говорим точнее: из-под перевала Псеашхо рождается лишь приток Малой Лабы - Уруштен и еще более мелкие притоки Мзымты - речки Пслух и Бзерпи. скалистые ворота, образующие неприступный проход со стороны юго-запада". (Это первое упоминание об ущелье Ахцу.- Ю. Е.) Торнау пишет далее, что медовеи "не богаты скотом, мало имеют пахотной земли, но зато пользуются изобилием фруктов: персиков, абрикосов, груш, яблок, превосходящих величиною и сочностью все подобные плоды, какие можно встречать на берегу Черного моря. Горы покрыты каштановыми деревьями, дающими пропитание большей части бедного населения, у которого очень часто недостает пшена и кукурузы. Жители сушат каштаны на зиму и, разварив их потом в воде, едят с маслом или молоком. В Ачипсоу имеется отличный мед, добываемый от горных пчел, гнездящихся в расселинах скал. Этот мед очень душист, бел, тверд, почти как песочный сахар, и весьма дорого ценится турками, от которых медовеевцы выменивают необходимые им ткани исключительно на мед, воск и девушек". Так ярко и разносторонне поведал нам Торнау и о внешнем облике тогдашних полян и о быте населявших их людей. Упоминание о славе краснополянских девушек тоже не случайно. Немало строк посвящает Торнау поразившей его красоте черкешенок Ачипсоу. Вот один из отрывков: "Сдав лошадей, мы вошли в кунахскую, в которой слуги суетились, расстилая для нас ковры, подушки, и разводили на очаге огонь. В этом отдаленном уголке гор существовал еще патриархальный обычай, по которому дочь хозяина обязана умывать ноги странников. Когда мы уселись на приготовленных для нас местах, в кунахскую вошла молодая девушка с полотенцем в руках, за которой служанка несла таз и кувшин с водой. В то мгновение, когда она остановилась передо мною, кто-то бросил в огонь сухого хворосту, и яркий свет, разлившийся по кунахской. озарил девушку с ног до головы. Никогда я не встречал подобной изумительной красоты, никогда не видал подобных глаз, лица и стана. Я смешался, забыл, что мне надо делать, и только глядел на нее. Она покраснела, улыбнулась и, молча наклонившись к моим ногам, налила на них воды, покрыла полотенцем и пошла к другому исполнять свою гостеприимную обязанность. Между тем свет становился слабее, и она скрылась в дверях тихо, плавно, подобно видению". Может быть, это смешно и ни к чему: не все ли равно, какими красавицами были исчезнувшие теперь горянки? Но и эти строки Торнау меня удивительно трогали. Именно такими красивыми должны были быть люди в Красной Поляне. Впрочем, женщины Ачипсоу, по мнению Торнау, были гораздо красивее мужчин. Их мужья и женихи почему-то не славились ни внешней ловкостью, ни гордой осанкой, обычно столь свойственной черкесам... Зато они в избытке обладали другими качествами. Об этом Торнау пишет: "Погода была прекрасная, и все Ачипсоу дышало миром и спокойствием. Медовеевцы действительно пользовались этими благами, мало известными в других частях Кавказа, благодаря неприступному месту, которое они занимали; но зато они сами нередко отнимали у других покой, спускались к морю в Абхазию и на северную сторону гор грабить каждого встречного. Пользуясь между горцами репутацией отъявленных разбойников, они за пределами своих крепких гор находились во всегдашней опасности быть перебитыми без всякой жалости. За день до нашего приезда привезли в Ачипсоу тела четырех убитых медовеевцев" *. Мзымту переодетый барон переехал по висячему мосту, который был с большим искусством устроен "из жердей, досок и виноградной лозы, стянутой веревками". Подобных мостов Торнау насчитал пять пешеходных и два вьючных. Не мешало бы сегодняшним краснополянцам догнать кое в чем и черкесов - мостов через Мзымту у Красной Поляны сейчас гораздо меньше! Из долины Чужипсы лазутчик перевалил "высокую каменистую гору" - очевидно, хребет Ахцу. Затем "по совершенно удобной дороге", по широкой лесистой долине Мцы (Мацесты), Торнау вышел к морю и от устья этой долины за полчаса дошел берегом до Сочипсы, затем повернул обратно, к Гаграм. Опасный рейд кончался. Офицер миновал будущий Адлер, где жил тогда некий Аред-бей **. Хитрее всего оказалось в черкесской одежде пройти по неприступному Гагринскому карнизу. * Любопытно, что Торнау, при столь подробном описании долины, занятой черкесами-ачипсоу, ни разу не упоминает названия главной поляны Кбаадэ, которое называют все позднейшие авторы. Может быть, это потому, что резиденция его хозяев могла располагаться выше, на нынешних Эстонских полянах? ** Отсюда Аред-ляр - одно из первочтений названия Адлер. За восемьсот сажен от крепости по одетому в горское платье барону русские пальнули ядром. С отчаянным риском, лепясь по едва заметным уступам, Торнау достиг-таки крепости и, только назвав себя, был торжественно встречен соотечественниками" *. Эвлиа эффенди в 1641 году писал о живущем у устья Мзымты племени Арт и называл пристань этого племени Арглар. Видимо, одно из этих названий генералы из русских немцев впоследствии изменили на немецкий лад и получилось Адлер, что по-немецки означает "орел". * После этого Торнау осуществил еще одно подобное путешествие, уже вне района Красной Поляны. Оно окончилось двухлетним пленом и освобождением. Описание обоих походов в подлиннике читается как увлекательный роман. Какого же можно еще желать первоисточника, как не записей первого свидетеля, умного и зоркого, при этом талантливого литератора, который тайно прошел по еще непобежденному Черноморью, так внимательно ко всему приглядывался, так ярко сумел обо всем рассказать! Сведения, полученные Торнау, на многое раскрыли глаза командованию русских. Оно решило форсировать завершение Береговой линии. В ближайшие годы - с 1836-го по 1838-й - все побережье было унизано русскими крепостями. В них потекла каторжная солдатская жизнь с лихорадками, недоеданием и непрестанными стычками с неприятелем. * ...Дни, вечера запоем в библиотеке. Какой океан событий, фактов, свидетельств! И невозможно ограничить свои интересы одной Красной Поляной! Все время ее судьба оказывается в зависимости от судеб соседних мест, от хода всей кавказской войны и - даже более того - от очередных событий мировой истории. Казалось, какое отношение к этим местам имела, скажем, Крымская война 1853-1856 годов? Было так привычно связывать ее в своих представлениях только с героической обороной Севастополя. Но ведь и Береговая линия Черноморья оказалась на линии фронта! Турецкие десанты высаживались у Сухума, англо-французские - на Тамани. Блокированные противником с моря, береговые укрепления русских были полностью изолированы. Поэтому командование приняло тяжелое, но единственно правильное решение: снять Береговую линию, как ни дорого она стоила России. Все укрепления от Гагр до Новороссийска были взорваны и покинуты русскими. Перестала существовать и эта видимость стратегического окружения горцев. "Подаренная птичка" - причерноморская Черкесия - стала прямой союзницей султанской Турции и англо-французских захватчиков. ЗВЕЗДНЫЙ ПОХОД После окончания Крымской войны русские бросили основные силы на борьбу с Шамилем. Но не забывали и ним пленом и освобождением. Описание обоих походов в подлиннике читается как увлекательный роман. Запада. Царские войска вновь заняли оставленную на время Абхазию. Наряду с укреплениями в долинах насаждались казачьи станицы. Офицеры любили повторять пословицу: "Укрепление - камень, буря может свалить его; станица- растение, она пускает глубокие корни". Живя у самой линии фронта с семьями, казаки обороняли и родных, и хозяйство. Уже в это время главнокомандующий князь Барятинский поставил целью выселение горцев из горно-лесных районов Западного Кавказа. Переселяемым предоставлялись "в вечное владение" обширные степные земли на Кубани. Но именно в эти годы, как неудержимая эпидемия, распространилась по Западному Кавказу турецкая пропаганда. Турция не скупилась на посулы, увещевала горцев не приносить покорности русским, не выселяться на равнины и на крайний случай предлагала свое "гостеприимство". "Турция вам родная мать, она вас не даст в обиду, вы найдете в ней вторую родину, мусульманский рай",- уговаривали горцев, боровшихся с Россией, турецкие агенты. В 1859 году пал Шамиль. С покорением Востока на Запад было брошено большое количество войск. Многие черкесские племена - бжедухи, темиргоевцы, значительная часть абадзехов - не поддались турецкой пропаганде и согласились расселиться по прикубанским раздольям. Действовал и пример прадедов, ценивших дружбу с Россией больше "турецкой любви", и пример восточных соседей - верхних черкесов и кабардинцев, давно уже сражавшихся в кавказской войне на стороне России. Но причерноморские горцы, и прежде всего убыхи, продолжали верить могущественной, по их мнению, Турции. Они считали, что ее слушались и Англия и Франция, приходившие бить русских не иначе как по приказу турецкого султана... В октябре 1863 года русские заняли Гойтх - перевал в горах на подступах к Туапсе - и в марте следующего года вышли к морю. 6 апреля 1864 года они подошли к остаткам бывшего форта Навагинского и основали на его месте пост Сочи, вскоре переименованный в Даховский (в честь отряда, взявшего этот пункт). А 13 апреля принесли свою покорность и старшины ахчипсовцев с верховьев Мзымты, хотя на их поляны русские еще не проникали. Русское командование не очень верило в искренность этого изъявления покорности и докладывало наместнику Кавказа, великому князю Михаилу: "Влиятельнейшие из убыхских фамилий со своими подвластными... перешли на берег, уничтожив сами свои аулы. Джигеты по своей слабости и по близкому соседству с нами без помощи убыхов не могут оказать никакого сопротивления. Только жители Ахчипсху и Псху, занимающие труднодоступные ущелья по верховьям Мзымты и Бзыби, по своей дикости и в надежде на недоступность местности, может быть, еще будут пытаться отстаивать свои трущобы. Но как числительность этих племен не достигает и 1000 семейств, то сопротивление их едва ли будет продолжительно". Казалось бы, ясно. Положение не требовало сколько-нибудь больших военных усилий. Однако Михаилу не терпелось закончить кавказскую войну более эффектно, чем принятием капитуляции каких-то джигетов. Поэтому под предлогом очищения края "даже и от мелких хищников" Михаил приказал войскам "продолжать предположенные прежде движения с двух сторон из Кубанской области через Главный хребет в верховья рек Мзымты и Бзыби и навстречу им из Кутаисского генерал-губернаторства, от устья этих рек". Эти "предположенные прежде движения" намечены были еще на рубеже 1864 года, когда многие племена горцев были в силе, когда активизировались "трапезундский комитет помощи черкесам" и засылаемые им авантюристы. В изменившейся обстановке это движение четырех отрядов к будущей Красной Поляне - своего рода "звездный поход", как теперь называют массовые походы туристов, сходящиеся по радиусам к одной точке,- было не более как театрализованной - и, конечно, не дешевой - демонстрацией. Со стороны северного склона к Поляне двинулись войска генерала Граббе. Надо знать, что такое Псеашхо в мае, чтобы оценить, как нелегко было отряду из шести батальонов пехоты, двух сотен казаков и сотни милиции при двух горных орудиях пройти здесь во второй половине мая. В это время вся долина Уруштена загромождена лавинами, а описанный еще Торнау Бзерпинский карниз исчезает, превращаясь в обледеневшую стенку градусов до шестидесяти крутизны. 21 мая на склонах хребта Алоус отряд Граббе имел перестрелку с группой горцев и потерял убитыми двух солдат и проводника. А затем, пройдя через сплошные снега перевала, 24 мая первым из всех отрядов спустился в долины Ахчипсоу, на поляну Кбаадэ. Ахчипсовцы не ждали русских со стороны снежных гор и, не оказав сопротивления, подтвердили принесенную еще 13 апреля покорность. А с дальнего юга 22 апреля выступил другой отряд, вверенный генерал-майору Шатилову *. Две недели он строил вьючную тропу вдоль Гагринского карниза - от Гагр до реки Псоу. * Отряд Шатилова насчитывал 27 рот пехоты, сотню милиции и 4 горных орудия. Этот отряд называли Псхувским, так как название реки Псоу часто произносилось как Псху. 7 мая Шатилов повел свой отряд вверх по Псоу. Горцы преградили дорогу в теснине завалами и 20 мая начали сбрасывать с вышележащих круч на русский отряд огромные камни и бревна. Этой нежданной "бомбардировкой" были убиты двенадцать солдат и один офицер, да еще четыре офицера и семьдесят "нижних чинов" ранены. Лишь помощь соседнего отряда, который внезапно ударил в тыл аибгинцев, заставила их в панике разбежаться. "Очистив" от выселяющихся горцев всю долину, отряд Шатилова перевалил через Аибгинский хребет и в тот же день появился на Кбаадэ. Приказание двигаться к Красной Поляне получил и Даховский отряд генерала Геймана. Четыре батальона, сотня казаков и сотня милиции при двух орудиях прошли вверх по реке Сочи к урочищу Ац, перевалили через хребет Ахцу, спустились на Чвежипсе и 31 мая также прибыли на поляну Кбаадэ. Как ни бесцельна с военной точки зрения была эта громоздкая демонстрация, на разрозненные кучки горцев она, конечно, произвела ошеломляющее впечатление. Рушился миф о неприступности полян: и с северо-востока, со снегов Главного хребта, и с юга - с Аибги, и с запада - через лесистые отроги Ачишхо на поляну Кбаадэ спускались русские армии! Оставался еще последний, четвертый, так называемый Ахчипсхувский отряд. Он был отправлен из Кутаисского генерал-губернаторства под командованием генерал-лейтенанта князя Святополк-Мирского в качестве своего рода свиты самого наместника *. Отряд погрузился в Сухуме и был высажен на берег в Адлере к сдавшимся джигетам. Пройдя вверх по Мзымте несколько километров, стали лагерем у селения Ахштырь перед нижней тесниной Мзымты. Восемнадцатого мая сюда прибыл и Михаил, но двигаться дальше отказался: дорога была недостаточно комфортабельна**. * "Свита" была порядочной и состояла из восьми батальонов пехоты, четырех сотен пешей милиции и сотни иррегулярного полка при четырех горных орудиях. ** Именно в эти дни Ахчипсхувский отряд помог войсками соседнему отряду Шатилова. К 28 мая наместник добрался до входа в ущелье Ахцу, а затем по вновь сооруженной тропе * над тесниной преодолел и хребет Ахцу. Лишь 1 июня последний отряд прибыл на поляну Кбаадэ. КОНЕЦ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ Этот день на Красной Поляне был полон хлопот. Войска, разместившиеся кое-как, перераспределялись по большой поляне и разбивали свои лагеря, чтобы в центре осталось просторное место для ставки главнокомандующего, для молебствия и для парада. Солдаты сносили и сжигали остатки последних черкесских строений. Было ясно, что готовится высокоторжественный обряд. Воины, поотвыкшие от больших смотров, чистились, одевались, суетились... Наступило 2 июня 1864 года - день, который было намечено провозгласить торжественной датой окончания всей кавказской войны. Хмуро встретила своих гостей в этот день будущая Красная Поляна. Глухие тучи закрыли горы, словно вершинам Псеашхо и Аибги нелегко было видеть это торжество победителей. И все же поляна была хороша. Сколько войск вместила она - а выглядела широкой, просторной. По середине ее гордо возвышались две высокие вековые пихты - таких здесь теперь нет и в помине. Под сенью этих некогда священных пихт и расположилась ставка главнокомандующего. Здесь стояли великий князь, шесть генералов, офицеры. Вокруг среди пестреющих цветами лужаек виднелись могилы черкесов: тесанные из камня памятники и тщательно сделанные надгробные павильоны... Западный фас каре занял Даховский отряд, север - Мало-Лабинский, восток - Псхувский, юг - Ахчипсхувский. Аналой помещался в середине на высоком кургане. В центре же были выстроены георгиевские кавалеры. Пробили молитву. Все обнажили головы. Лишь невольные зрители - еще не успевшие выселиться черкесы-ахчипсовцы - стояли в своих высоких папахах. Раздалось * У А. А. Старка, одного из первых сочинских краеведов, забавно написано, что это тропа, по которой не только прошла пехота, кавалерия и горные орудия, но сумел проехать и сам великий князь Михаил Николаевич. пение "Тебе бога хвалим". Прогрохотали и откликнулись раскатами эхо в ближних горах залпы орудийного салюта. Священники совершили окропление батальонов, вознесли благодарности богу за окончание кровопролитной войны. К концу молебствия проглянуло солнце, что было принято за доброе предзнаменование. Церемониальный марш прошел коряво и суетливо. Многие солдаты устали от горных переходов, болели, были измучены малярией, так что молодцеватостью не отличались. После смотра и изъявления благодарности войскам Михаил Николаевич подписал следующее донесение своему августейшему брату: "Имею счастье поздравить Ваше Величество с окончанием славной Кавказской войны. Отныне не остается ни одного не покоренного племени. Вчера сосредоточились здесь отряды князя Мирского, генерал-майора Шатилова, генерал-майора Геймана и генерал-майора Граббе. Сегодня отслужено благодарственное молебствие в присутствии всех отрядов. Войска в блестящем виде и совсем не болеют. За все время последних движений потери не превышают ста человек. Михаил. 21 мая 1864 года *, "Ахчипсоу". Итак, поляна Кбаадэ стала историческим местом. Как пишет в 1882 г. А. А. Старк, "в воспоминание этого счастливого события, образованному на месте молебствия небольшому селению по просьбе командиров всех собравшихся в Кбаадэ отрядов великий князь Михаил Николаевич дал наименование "Романовск". Позднее, 19 июня 1898 года это название было восстановлено и высочайше утверждено. Еще один из старейших краеведов Черноморья Пантюхов писал в газете "Кавказ" о том, что поляну Кбаадэ русские тогда же назвали Царской Поляной. Когда же ее стали впервые называть Красной? Тот же А. А. Старк, посетивший Поляну первый раз еще а 1871 году и заставший на ней поселение женатых солдат, а также лишь одну из двух гигантских пихт, еще не жаловался на "осквернение" имени Романовска; но когда он пришел сюда через одиннадцать лет, в 1882 году, его верноподданническому негодованию не было пределов. К этому времени на Поляне уже обосновались греки - *Датировано по старому стилю. переселенцы из Ставропольщины. Старк извергает громы и молнии на греков - и за то, что они срубили вековую пихту, украшавшую всю Поляну, "чтобы надрать из нее драни для своих жалких избушек", и в особенности за то, что они не стали применять названия "Романовск". Старк клокочет: "...великая честь, выпавшая на долю этого селения, честь именоваться фамилией своих государей, у него отобрана! И кем же? Какими-то ободранными полутурками-полугреками, самовольно здесь поселившимися и самовольно же переименовавшими это историческое название в Красную Поляну. И под этим, ничего не. говорящим нашему самосознанию именем местность слывет и ныне". Ворчливый Старк раздражен, что и после высочайшего утверждения города Романовска в 1898 году "иноземцы продолжают торжествовать, и даже правительственные почта и телеграф именуются Красная Поляна. Удивительно!" Происходило это потому, что в черте не возникшего еще города Романовска продолжал существовать поселок Красная Поляна, зарегистрированный во всех официальных инстанциях. Мертворожденный "Романовск" так и не привился, а "ничего не говорившее" уху Старка название "Красная Поляна" прижилось прочно, произносится ласково, с любовью всеми жителями поселка, и радостно знать, что такое название всегда будет неотрывно от этого замечательного места. Старк негодовал не только по поводу восстановления старочеркесских названий населенных пунктов ("Даховск обратился в Сочи, Святодуховск в Адлер... Просто позор!"). Он писал: "Каждый топограф, землемер и турист силятся разыскать точные, по их мнению, названия рек и гор. Зачем и ради какой славы? И вот к чему эти розыски приводят: каждая гора и река имеют помногу диких названий и ни одного русского. Нугай-Гус * моряков обратился в Шугус, а на последних изданиях пятиверстки появилось новое название Чугуш, а некоторые черкесские пастухи *Нугай-Гус морских карт - это, видимо, искаженное название соседней с Чугушом вершины Ногай-Кушх ("ногайские пастбища". На более поздних картах это название искажено еще забавнее: получилось "гора Нагой Кошки"), называют его еще Абаго, Тыбга и Дзитаку*, а следовало бы ее назвать горой Александра II, а другую - горой Михаила, а третью - горой святых Константина и Елены" **. Ехать дальше, как говорится, некуда! Какое счастье, что "топографы, землемеры и туристы", обруганные Старком, все же "силились разыскать точные названия" и что краснополянские горы обошлись без императорских, великокняжеских и святых имен! Огромной эпопеей развернулась передо мной борьба за Западный Кавказ. Более полувека лилась здесь кровь. Более полувека свободолюбивые горцы пытались отстоять свою независимость - и не отстояли. Но их поражение было вместе с тем и поражением нескольких соседних и дальних держав- любителей "воевать чужими руками", использовавших борьбу горцев в своих корыстных целях. Россия овладела Кавказом. Конечно, это было завоевание, и завоевателем оказалась страна с деспотическим самодержавным строем. Но в то же время, хоть и дорогой ценой, горы были избавлены от угрозы завоевания турками и персами, от перспектив прямого или косвенного порабощения державами Запада. То, что власть над Кавказом оказалась в единых руках, хоть это и были жандармские руки поработителя, уже тогда помогало преодолению политической и хозяйственной раздробленности горских народов. Россия и в то глухое время обладала более высокой культурой, чем Турция и Персия. Общение с этой культурой поднимало и материальную и духовную жизнь народов Кавказа. Русские принесли сюда не только гнет, но и свет - слово Пушкина и Лермонтова, Толстого и Горького, свет большой науки. Русь пришла на Кавказ капиталистическая, жаждущая сырья, ищущая рынков для растущей промышленности. * Абаго, Тыбга, Дзитаку - все это существующие и ныне названия больших соседних с Чугушом вершин. Старк напрасно относит их к Чугушу. ** День 21 мая по старому стилю - день молебствия на поляне Кбаадэ - совпал с церковным праздником святых Константина и Елены. Горцы, с их патриархальной замкнутостью, стоявшие в стороне от мирового хозяйства, оказались, по словам Ленина, в стране нефтепромышленников, торговцев вином, фабрикантов пшеницы и табака. Россия поработила Кавказ, но Россия же позднее помогла Кавказу и избавиться от капитализма, шагнуть, обгоняя огромные этапы истории, на столетия вперед и перейти от недавней родово-племенной старины к передовому общественному строю. Факты, с которыми я знакомился в библиотеке, изучая историю Красной Поляны, почему-то не упоминались ни в одном путеводителе, не встречались мне и в других новых книгах о побережье. Возможно, что черноморским краеведам и не все это было известно. А разве не интересно людям, знакомящимся с Красной Поляной, представить себе, какие драматические события разворачивались здесь не в таком уж далеком прошлом? Ведь именно вокруг Поляны концентрически сужалось кольцо всех этих событий, начиная с бедствий Береговой линии и похода Торнау и кончая встречей на ней четырех армий. Начало одного из важнейших этапов многолетней войны и ее завершение связаны с именем Красной Поляны. Я углублялся в материалы, и у меня в голове складывались все новые и новые планы моих будущих бесед с туристами. Я пойду на Псеашхо и расскажу им, что это - путь Торнау, что здесь проходил Мало-Лабинский отряд на поляну Кбаадэ. Что долина Псоу - место последнего сопротивления горцев Шатилову, а имя Чугуш - предмет монархических возмущений Старка. И все горы вокруг - арена эпических событий прошлого... Сначала я изучал пространство Западного Кавказа. Теперь он предстал передо мной еще в одном измерении - во времени - и стал еще ближе, понятнее. Разве не более дорогими становятся все эти лучезарные пляжи Черноморья, все кручи, леса, реки, когда знаешь его прошлое? Не только для меня. И другие посетители этого края, познав минувшее, будут лишь сильнее ценить и любить его землю. Пройти все тропы - в чащах, в глубях лет, Всю высь и даль запомнить и обрамить. Срастись с землей, понять в ней каждый след и ощутить, и чтить как свой обет: Я сам-земли родной глаза и память. ПРИРУЧЕНИЕ ХРЕБТА АЧИШХО ПЕРВЫЕ ОСЕЧКИ СОЧИ на этот раз оживленнее: леса строек, рытвины и котлованы, спрямляется береговое шоссе, создается комфортабельная автострада. И снова автобус в Поляну - но теперь я гляжу на весь путь по-хозяйски: знаю названия селений - Первинка, Молдовка, Казачий Брод. Знаю, что не случайно шоссе забирает левее на водораздельный кряж: это объезд нижнего ущелья Мзымты - Ахштырской теснины. Вон она, эта дикая поперечная расселина в первой от моря продольной горной гряде. А жаль, что шоссе прошло не по ней - туристы увидели бы уголок, по красоте мало уступающий Ахцу! Радуюсь, что легко опознаю на местности многое из того, о чем читал в книгах или изучал по картам. Вот под пологом леса Мелькают узенькие деревца С кремово-розоватыми стволами и мелкокожистой листвой. Это самшит, знаменитая "кавказская пальма". Тороплюсь рассказать об этом соседям - по виду туристам, едущим к нам на турбазу,- удобный случай показать им уже в пути то, о чем завтра придется упоминать в беседе на базе. - Самшит узок и мелок не потому, что хил. Медленность роста возмещается редкой твердостью и прочностью его древесины. Он так тяжел, что тонет в воде. Из самшита изготовляют подшипники, ткацкие челноки, клише... Больше пяти миллионов пудов самшитовой древесины было вывезено из Абхазии за границу в царское время всего за полвека... У петли перед подъемом к Голицынке шофер останавливает автобус и предлагает прогуляться. Я рад и смущен: меня уже принимают за экскурсовода, а я этой тропки не знаю. По счастью, все вокруг так зелено, так ново, что все лишь любуются и ни о чем не спрашивают. Мой престиж сохранен. Метров двести тропы, и мы над обрывами Ахштырской расселины. Известняковые кручи, где-то под ногами неведомые пещеры. Излучины Мзымты видны вплоть до моря. Какая прелесть в двух шагах от торной дороги! А многие в автомобилях мчат мимо и не знают об этом. Как просто было бы подвести шоссе к самому обрыву. Перед въездом в Ахцу находится новый повод выступить в роли гида: слева от нас остаются развалины Свято-Троицкого монастыря. К рассказу об этом прислушиваются не только туристы, но и другие пассажиры, видимо, местные жители. Возможно, и они не все знают, что монастырь основан в 1902 году староафонским отцом Маркианом. Душ тридцать монашеской братии прельстилось тогда этим, как думали, сулившим выгоды "предприятием" - ведь монастырь строился у дороги, ведущей к "царскому курорту" - Романовску. "Место бойкое,- рассудили монахи,- будут заезжать именитые гости, перепадут и царские милости". Но надежды не оправдались. Курорт, не развившись, захирел, и монахи оказались в глуши, в стороне от дорог,- никакого потока постояльцев. Пришлось в поте лица добывать себе пропитание - заготовлять лес, ухаживать за садами, разводить пчел. Не понравилась такая жизнь, и отшельники, бросив свою обитель, разбежались. Но вот и ущелье. Как приятно говорить о его природе и истории, когда находишься вместе со слушателями в самой теснине! За рассказами о строительстве дороги ловлю себя на том, что не сразу замечаю новую для меня июньскую красоту и свежесть ущелья - зелень на его кручах буквально облита белой пеной цветущего жасмина. Кто-то из пассажиров показывает вверх на отвесы: - Вон, вон! Что там? Где? Говорят о каких-то ломах. Да, я тоже читал, что на скалах на большой высоте над шоссе рабочими были оставлены два лома. Одни авторы утверждали, что это было сделано напоказ: дескать, вот над какой высью и кручей люди трудились. По другим объяснениям, ломы остались в скалах потому, что рабочие сорвались в пропасть. Я это помню, но - первый конфуз - на быстром ходу машины сам не могу рассмотреть ломов. Где уж показывать их спутникам! Зато скоро туннель, и я повторяю рассказы Энгеля о фостиковском походе и о схватке в ущелье Ахцу. Ведь именно здесь у памятника и липы-плахи разыгралась трагедия гибели двадцати восьми красноармейцев. Неожиданно местный житель, сидящий рядом с шофером, словно обливает меня ушатом холодной воды. - Неправильно, товарищ, ты говоришь. Хвостиков не только с Псеашхо шел, а двумя перевалами сразу - часть с Псеашхо, а часть с Аишха. У него было двадцать тысяч, а в Поляне стоял только батальон красных, да и у того первую заставу - целую роту - белые захватили в Эстонке. И неверно, что от Поляны до ущелья без боя отступили. У Девичьих Слез * дали бой. Второй бой дали у Кепши, тут много потеряли пленными. Никакого обхода с предательством не было. Просто белые часть перестреляли за туннелем, а часть порубили выше туннеля - на липе. И было их не двадцать восемь, а тридцать семь человек, а спасся тридцать восьмой, Гусев. Он к нам на Кепшу приполз, мы его лечили и прятали... *"Девичьими слезами" здесь давно уже окрестили ажурный струйчатый водопад, брызжущий с обрыва на шоссе неподалеку от Греческого мостика. Это уже похуже, чем не заметить двух ломов. Я сконфуженно бормочу благодарность, пытаюсь узнать фамилию нежданного оппонента, ссылаюсь, что черпал сведения из рукописи краеведа Берсенева. Но житель Кепши даже не удостаивает меня ответом. Забегая вперед, скажу, что вечером я поведал об этом казусе Энгелю, и он меня успокоил: по его мнению, в цифрах опровергавший, быть может, и был прав, что же касается предательства, то, вероятно, не случайно именно житель Кепши отрицал его: там могут жить люди, связанные с этим делом и до сих пор заметающие следы. Но все это я узнал лишь вечером; а пока - каково сидеть, поперхнувшись, не раскрывая рта, и не говорить соседям ' ни о том, что проехали эту самую Кепшу, ни о Девичьих Слезах (их показывает сам шофер), ни даже о Греческом мостике... Временами в просветах между ближними лесными хребтами появляются высокие горы. Среди них я узнаю лишь трапецию и пирамиду Псеашхо - они, как и осенью, сверкают снегами. А что это за гора с плоской луговой вершиной высовывается справа? Меня спрашивают, но я не знаю. Обращаются еще к одному местному жителю (опровергший меня пассажир сошел в Кепше). Этот уверенно и даже несколько пренебрежительно говорит: - То Аибга. Что? Эта тупая лысая вершина - Аибга? Пятиглавая краснополянская красавица? . Не смею ни возразить, ни высказать недоверие. А вдруг и действительно отсюда Аибга выглядит так неказисто? Нет, даже хорошо, что столькими неудачами встречает меня сегодня Поляна! Новичку, еще так мало знающему район, грозила опасность зазнаться, удовлетвориться дешевыми успехами Клеопатры Васильевны. А нужно еще многому учиться, разузнавать, сопоставлять. И кто бы он ни был, сегодняшний критик из местных жителей, нужно использовать и такой источник сведений об истории края. СОБИНОВСКАЯ БАШНЯ Энгель встречает меня деловой, озабоченный и буквально забрасывает рекомендациями и поручениями. Его база в прорыве, прошлогодние экскурсоводы разбежались. Нет и славной Нины - она переехала куда-то в Ростов, и Энгель потерял ее из виду. Обязанности методиста: вести вступительные беседы, организовывать дальние походы самодеятельных туристов, управлять штатом экскурсоводов (которых нет!) и проводников, пополнять туркабинет коллекциями, схемами, описаниями маршрутов... Что ж, это мне по душе. Только не буду ли я ежедневно прикован к базе, и не выйдет ли так, что опять не придется увидеть ни Кардывача, ни Рицы? И как справляться без таких ботаников, как водивший меня на Ачишхо Георгий Владимирович или Кожевников? Кто будет сопровождать группы на Ачишхо? Фемистокл, у которого "дальше никакой красота нет"? Разве можно допустить, чтобы люди недополучали стольких удовольствий, ходили, не обогащаясь знаниями? Нет. База должна работать с прежней славой. Между делом решаю вопрос, где мне жить. Хотелось поселиться на даче "Чайка", но теперь она уже не принадлежит турбазе. Дачу заняла контора изыскателей Гидроэлектропроекта (строительство электростанции на Мзымте становилось реальностью). Мне давно нравилась трехэтажная белая дача с черной готической крышей, когда-то принадлежавшая артисту Собинову. Ее так и называли "Собиновка". Великий артист побывал в Красной Поляне незадолго перед первой мировой войной и полюбил этот уголок. В 1914-1915 годах и была выстроена для него эта поэтическая вилла с башней. Подобно Охотничьему дворцу, она прилепилась, как на балконе, в выемке крутого склона на отроге Ачишхо. Можно представить себе, как красиво и свободно мог литься голос певца с террас этой дачи над тихой Поляной... Но Энгель берег комнатки Собиновки на случай приезда каких-либо почетных гостей. Впрочем, у дачи есть еще башня, образующая в сущности ее четвертый этаж. Прошу у Энгеля разрешения жить в этой чудесной скворешнице. Он улыбается: - Голубчик, но ведь там нет двери. Башня не запирается. - Да так ли для меня это важно? Поднимаюсь по деревянной лесенке. Просторная комната с окнами на все четыре стороны. Четыре окна - четыре дивных картины. Там сияют еще не стаявшими снегами Аишхи, тут Аибга, рядом вся Поляна и вид вниз по Мзымте к Ахцу. Это же наслаждение жить здесь, в полном смысле слова над Красной Поляной! Переехал и чудесно зажил в башне без дверей и замков. И никто не обидел меня, не обманул... Только облака навещали Собиновку без спроса. Сколько раз, просыпаясь на рассвете, когда Поляну охватывало прилегшее в долине на ночь облачко, я ловил руками космы тумана, заглядывавшие прямо в окна и падавшие росой на подушку. КОЛЬЦЕВЫЕ МАРШРУТЫ Первое, что мне захотелось изменить в прежней туристической практике - это все прогулочные маршруты превратить в кольцевые. На пути туда и обратно туристы не должны ни километра идти по одной и той же дороге. Отправляясь на экскурсии по ближайшим маршрутам, включаю в поиски троп самих подопечных. Веду их на Греческий мостик, а при возвращении, не скрывая, что сам недавно в этих местах, приглашаю свернуть на какую-нибудь тропку, чтобы разведать новый, более интересный путь. Нередко мои спутники так увлекались поисками, что чувствовали себя чуть ли не землепроходцами, прокладывающими пути в неведомых странах, хотя все это и происходило в ближайших окрестностях Красной Поляны. Почему мы водили на Греческий мостик и туда и обратно по пыльному шоссе? Ведь от "Чайки" можно спускаться живописной тропкой вдоль Бешенки. Эта своенравная речонка пенится, над ней смыкаются купы деревьев, образуя зеленый туннель. Путь на километр короче, а насколько приятнее! И как хороши еще одни пороги на Мзымте, там, где вода Бешенки, словно спрыгивая с трамплина, образует устьевые каскады? А экскурсия по самой Красной Поляне? Энгель любил заканчивать ее выше "Чайки", на кругозоре у дачи Кулаковка. Но водил он экскурсантов к этому кругозору улицами. А насколько живее, интереснее другой путь! От базы - по Дворцовому ручью. За школой мост через Бешенку, и уже вне поселка - чудесная карнизная дорога по лесистому склону отрога Ачишхо. С нее хороши и виды Красной Поляны и панорама Псеашхо. И совсем не заметен подъем. Спускаясь с кругозор.} к "Чайке", туристы всегда удивляются, что успели так высоко подняться. С одной из групп устраиваю более дальний поиск по той же верхней косогорной дороге, но не спускаясь к Кулаковке. Это старинная, вероятно еще черкесская, дорога на Медовеевку. Держим путь к обособленной лесистой вершинке, что видна прямо из поселка. На маковке лес прорублен, и там установлен геодезистами тригонометрический знак. С седловины, обособившей вершинку, открывается долина речки Монашки, сестры нашей Бешенки. Все поймут, если и безыменную вершину с вышкой назвать горкой Монашкой. На седловине бросаем торную дорогу и сворачиваем влево по хребтику. Пять минут хода по устлавшей гребень прошлогодней листве, и мы у треноги - именно такой широкий обзор и нужен геодезистам. Как на ладони лежит вдалеке Красная Поляна. Вырос, словно вознесся, ансамбль обоих Псеашхо и луговых Аишха. А от всех пирамид Аибги осталась лишь одна, передняя,- это "торец" многоглавого хребта. Верх правой части пирамиды безлесный, светло-зеленый. Так вот какую лысую гору мы видели из автобуса! Хорошо, что я не оспаривал тогда пассажира, правильно назвавшего ее Аибгой. Надо развить особую пространственную память и стереометрическое воображение, чтобы предугадывать, как может меняться облик одного и того же хребта, если смотреть на него с разных сторон. Луга, видные справа на Аибге,- это, видимо, уже тыльная сторона горы по отношению к Красной Поляне. Милая горка Монашка! Как я полюбил этот ясный кругозор! Не мною он найден, расчистили его геодезисты. Но оценка его "полезности" для туристов - моя, и радость сотен людей, которые будут посещать его в последующие годы, всегда будет в какой-то мере и моей радостью. К тому же ведь это вершина, хоть маленькая, а все-таки вершина. Она доступна туристам любого возраста. Пожилые и даже сердечно больные люди пройдут сюда без труда и смогут испытать наслаждение - находиться над Красной Поляной, хотя бы на такой небольшой высоте. Как бы посмотрев на себя со стороны, я вдруг ощутил себя... коллекционером! Мало ли что любят коллекционировать люди - марки, спичечные коробки, монеты. В детстве я коллекционировал трамвайные билеты, потом более полезные предметы - растения, репродукции картин, портреты. А разве не правомерно "коллекционирование" не писанных маслом, а реально существующих живописных пейзажей? И разве не обязан я знать наперечет все панорамные точки, откуда так же хорошо или еще лучше видна полюбившаяся мне Поляна? С плеча у Хомяковки... С Чайкинского кругозора под Кулаковкой... С Южного кругозора у метеостанции... Теперь с горки Монашки... Растет моя коллекция драгоценных, не втиснутых ни в какие рамки ландшафтов! И эта коллекция - не в подвалах скупого рыцаря и не у спекулянта для перепродажи. Вся она - людям, чтобы больше видели, лучше знали, полнее наслаждались. Как, наверное, хороша Красная Поляна при взгляде с Аибги? Не знать, не видеть такой картины - ведь это же растрата радости! Нет, я побываю на всех окружающих высотах, учту все бельведеры (бельведер - прекрасный вид), создам исчерпывающую их коллекцию и помогу тысячам туристов, не меньше чем устроитель художественного музея своим посетителям. Без троп, хватаясь за стволы деревьев, спускаемся с вершины Монашки по направлению к Мзымте. Неплохая тренировка для туристов перед большими подъемами. Здесь можно испытать людей на отсев. Тех, кто запищит на этом спуске, не следует брать с собой и на Ачишхо. На ногах съезжаем вниз по склону вместе с оползнями прошлогодней листвы. У некоторых ноги дрожат, приходится подавать руку - видимо, им не участвовать в восхождении на Ачишхо. Вскоре "сваливаемся" на карнизную тропку, которая выбегает к площадке над страшным отвесом. Мы оказались высоко над шоссе (слышим гудки машин). В бездне под нами Мзымта и Греческий мостик. Вот и еще один эффектный пейзаж для моей коллекции. Теперь уж без тропы не спустишься. Подчиняемся тропке, и вскоре она выводит нас в обход отвеса к знакомому изгибу шоссе. Итак, разведан большой круговой маршрут по окрестностям Красной Поляны. Часть его - от базы к Охот- ничьему дворцу и спуск в Поляну - известна мне еще с первого сезона. Теперь я знаю, что его стоит продлить: путь к горке Монашке, спуск в лоб к Греческому мостику и возврат в поселок по Бешенке. Большой путь. Старикам он, пожалуй, не под силу, а молодые туристы прошагают по нему с удовольствием. Как приятно сознавать, что теперь не я подчинен ранее разработанным маршрутам, а сам намечаю, совершенствую, сам варьирую и комбинирую их! На базу прибывают так называемые радиальные туристы. У них путевки на десять дней, чтобы совершать экскурсии по радиусам от базы. Но многие из них рассматривают базу как дом отдыха и не собираются ни в какие походы. Так напомним им, что они все же туристы! Ведь даже самым малоподвижным из них доступны такие близкие и несложные маршруты. Пробую отправлять в подобные прогулки туристов одних, без сопровождения, дав им лишь беглые наброски - кроки пути. Первые же такие попытки привели к прекрасным результатам. Люди возвращались не только довольные виденным, но и гордые тем, что самостоятельно ориентировались в пути. Это повлекло за собой далеко идущие последствия. Легкие азбучные маршруты заражали людей туризмом. После первого самостоятельного путешествия они обычно просили дать им кроки других направлений. Раззадоренные первыми успехами, решались с чертежами в руках идти даже на Ачишхо и Псеашхо. ЗАОЧНЫЙ ГИД Я почувствовал, что, инструктируя таким образом самостоятельно идущие группы, могу и один, без экскурсоводов, справиться с множеством туристов. Заочное вождение экскурсий! Это было что-то новое и с первых же шагов приносило неплохие плоды. Попробую посылать людей и выше в горы. Если, не имея никакого опыта, нахожу дорогу в горах я сам, то почему ее не найдут проинструктированные мною туристы? Ведь они будут смотреть на все как бы моими глазами! Сказано - сделано! При первом же в этом сезоне подъеме на еще седой от раннелетнего снега Ачишхо начинаю глазомерную съемку тропы. Слежу за приметами и ориентирами, за всем, что может смутить экскурсантов. Моя собственная неопытность в туризме, пожалуй, даже помогает мне легко представить себе их сомнения. После моста через Бешенку следует держаться правых троп. Наношу на чертеж два опасных развилка, Сосновую скалу, жердочки двух переправ через Бешенку. Изображаю все извивы тропы, прослеживаю все спрямления. Вот и первый карниз с широким видом на Аибгу, Ахаг и Повяну. Так и пишу на схеме: вид на Ахаг. Полянка с камнем, лес "с лебедиными шеями"... На верхних полянах правые тропы, особенно заманчивые на спуске. Здесь ставлю запретительный знак: не сворачивать - ведь я еще и сам не знаю, куда они ведут. Озерцо, метеостанция. Наношу на чертеж кругозоры. Почему они не имеют названий? Нужно навести порядок в хозяйстве! Договариваюсь с метеорологами (живут какие-то новые старички супруги), что будем впредь именовать обе их вершинки Северным и Южным кругозорами. У Южного подписываю: вид на Аибгу, Поляну и море; у Северного - на Чугуш и на Фишт с Оштеном... Чертеж готов! На обратном пути проверяю себя, кое-что поправляю. Завтра с таким же листком в руках пущу сюда первую группу туристов. Вечером, несмотря на усталость, облюбовываю симпатичную супружескую пару, уже ходившую со мною с Монашки по трудному спуску, и уговариваю их идти на Ачишхо без сопровождения. Наизусть черчу кроки, предупреждаю о запрещенных развилках, и туристы, вначале было колебавшиеся, соглашаются. Им сообщены и имена вершин, и названия деревьев и кустарников, и сведения о лавинах. Я буду как бы незримо сопровождать людей в пути и даже заочно обогащать путешественников познавательным материалом. Выписываю у Энгеля продукты (он сначала сомневается - отпускать ли? - приходится и его уговаривать), заказываю кухне оставить на вечер обед, выправляю пропуск в заповедник, утром сам бужу, тороплю и не без волнения отправляю супругов в путь. День провожу за оборудованием туркабинета: прибиваю плитки из сланца, пишу плакат с перечнем экскурсионных объектов, составляю глазомерный план Красной Поляны с трассами ближних маршрутов, а мысль то и дело устремляется к людям, которые никогда не бывали в горах и идут по заповедному лесу на высокий хребет с одной моей бумажкой в руках. Найдут ли? Вернутся ли? Не случится ли чего с ними? День ясный, и даже по вечно мокрому Ачишхо ползают только разрозненные перемежающиеся облака. На шумной веранде столовой ужин. За столами только что приехавшая группа радиальников, уже знающая, что двое отпущены в горы без проводника, с одним чертежиком. И когда появляются эти двое - веселые, бодрые, светящиеся от полученных впечатлений, всем становится ясно - это они, с Ачишхо. На веранде вспыхивают аплодисменты. Путешественники тут же рассказывают, что видели, где шли. - Как все совпадало с планом! Нас как за руку провели,- говорили они,- мы все поняли, все увидели. Результат превзошел мои ожидан