а, взять с собой в дорогу только самое необходимое, а остальное оставить в складе. Итак, мы прежде всего разбили лагерь, произвели необходимое определение места, накормили собак, отпустили их и затем забрались в палатку поесть и проверить по тетрадкам запасы своего провианта. Мы подошли теперь к одному из самых ответственных пунктов на нашем пути. Наш план нужно было составить таким образом, чтобы подъем оказался возможно более легким и вместе с тем, чтобы мы продвигались вперед. Расчеты следовало произвести тщательно, а все возможности как следует взвесить. Как и всегда, когда приходилось принимать важное решение, мы обсуждали его все сообща. Расстояние от этого места до полюса и обратно было 1100 километров. Перед нами был огромный подъем, а, может быть, и другие препятствия. Наконец, мы должны были обязательно считаться и с тем, что сила наших собак уменьшится до какой-то дробной части той силы, какая у них была сейчас. Поэтому мы решили взять с собой на сами провиант и снаряжение на шестьдесят дней, а остающийся провиант - еще на тридцать дней - и снаряжение оставить в складе. Базируясь на собственном опыте, мы рассчитали также, что сможем вернуться, сохранив двенадцать собак. Сейчас у нас было сорок две собаки. В наш план входило пользоваться всеми сорока двумя до плато. Там двадцать четыре из них будут убиты, а дальнейший путь мы станем продолжать на трех санях и восемнадцати собаках. Из этих последних восемнадцати, по нашему предварительному предположению, придется убить еще шесть, чтобы иметь возможность вернуться сюда с двенадцатью. По мере того, как число собак будет уменьшаться, и сани будут становиться все легче и легче. И когда наступит такое время, что у нас останется только двенадцать собак, мы сведем число своих саней до двух. И на этот раз наши расчеты оправдались полностью. Только в расчете дней мы допустили маленькую ошибку. Мы потратили на восемь дней меньше, чем было рассчитано. Число собак совпало. Мы вернулись к этому месту с двенадцатью собаками. После того как это было окончательно выяснено и все высказали свое мнение, мы вышли из палатки, чтобы заняться переупаковкой. Счастье, что стояла такая хорошая погода, - иначе подсчет провианта был бы неприятным делом. Весь наш провиант был в таком виде, что мы могли его считать вместо того, чтобы взвешивать. Наш пеммикан состоял из порций в полкилограмма. Шоколад, как и всякий шоколад, был разделен на маленькие куски, поэтому мы знали, сколько весит каждый. Наша молочная мука была насыпана в колбасообразные мешки по триста граммов в каждом, то есть ровно на один раз. Галеты обладали тем же свойством: их можно было считать; но это была кропотливая работа, так как они были довольно мелкие-. Таким образом, на этот раз нам пришлось пересчитать шесть тысяч штук. Наш провиант состоял только из этих четырех сортов, и оказалось, что подбор его был правильный. Мы не страдали от недостатка ни в "жирах", ня в "сахарах". Потребность в этих веществах при таких продолжительных путешествиях - весьма обычная вещь. Наши галеты являлись превосходным продуктом, состоявшим из овса, сахара и молочной муки. Конфекты, варенье, фрукты, сыр и т.п. были оставлены нами во "Фрамхейме". Свою меховую одежду, которой мы все еще не пользовались, мы уложили на сани. Теперь мы добрались до высот и, может случиться, что там она нам пригодится. Температура в -40o, которую наблюдал Шеклтон на 88o южной широты, мы тоже имели в виду, и в случае, если и у нас она встретится, мы сможем выдерживать долго если у нас будет меховая одежда. Да и кроме того, в наших личных мешках было немного вещей. Единственную бывшую у нас смену белья мы надели здесь, а старую вывесили для проветривания. Мы считали, что когда вернемся сюда через два месяца, то она проветрится достаточно, чтобы можно было надеть ее снова! Насколько я помню, и эти расчеты оправдались, Больше всего мы взяли с собой обуви. Если ноги будут сухи, то и выдерживать можно долго. Покончив со всем этим, мы все пятеро надели лыжи и двинулись к ближайшей видимой земле. Это была небольшая вершина в трех километрах от нас - вершина Бэтти. Она казалась невысокой и некрутой, но все же достигала высоты трехсот пятидесяти метров над уровнем моря. Хотя она и не была высока, однако, имела большое значение, так как с нее мы взяли все свои геологические образцы. Было как-то непривычно идти на лыжах, хотя я уже пробежал на них 620 километров. Всю дорогу мы катились, прицепившись за санями, и теперь оказались мало тренированными. Вечером мы почувствовали это на горных склонах. От вершины Бэтти подъем шел довольно круто, но местность была ровная, а наст превосходный, так что мы быстро продвигались. Сначала мы поднялись по отличному ровному горному склону на 420 метров над уровнем моря, затем прошли по небольшой равнинке. Отсюда вверх по такому же горному склону, как первый, и затем вниз по довольно длинному плоскому участку, который после небольшого пробега по нему начал очень медленно подниматься, пока, наконец, не перешел в маленькие ледниковые образования. Наша рекогносцировка кончалась у этих ледничков. Мы установили, что. путь этот, насколько можно было судить, проходим. Мы отошли от палатки на девять километров и поднялись на высоту семисот метров. Спускаться было чудесно. С двух последних горок мы катились вниз к барьеру со всей возможной быстротой. Мы с Бьоланом решили свернуть к вершине Бэтти, чтобы ступить ногой на настоящую твердую землю. Ведь мы не ступали по ней с сентября 1910 года, когда были на Мадейре, а теперь уж был ноябрь 3911-го. Сказано - сделано! Бьолан приготовился к изящному телемаркскому повороту и оправился с ним прекрасно, К чему я приготовился, я до сих пор и сам не возьму в толк. Только я покатился кубарем и проделал это с блеском! Я попал в сугробы под вершиной и не смог с этим справиться. Изумительно быстро я поднялся на ноги и покосился на Бьолама. Не знаю, видел ли он, меня во время всего происшедшего. Все же я промолчал о своей неудачной попытке и небрежно бросил: - Не так-то легко забыть то, чему ты однажды научился! Бьолан, .наверное, подумал, что я удачно выполнил телемаркский поворот. Во всяком случае, он был достаточно деликатен, чтобы сделать такой вид! На вершине Бэтти не было ни отвесных горных стремнин, ни глубоких пропастей, которые разжигали бы в нас желание полазать там. Мы просто отцепили лыжи и очутилась на самой вершине. Она была покрыта разбитыми обломками и не годилась для прогулок для людей, экономящих свою обувь. Было приято снова встать ногой на голую землю, и мы присели на камни, чтобы лучше насладиться представившимся нам случаем. Но "прелести камня" скоро дали себя почувствовать и заставили нас снова очутиться на ногах. Мы сфотографировали друг друга в "живописных позах", взяли с собой несколько камней для тех товарищей, кто до сих пор еще не ступал на обнаженную землю, и надели лыжи. Собаки, которые до этих пор все время рвались к голой земле, когда они видели ее, теперь не обращали на нее ни малейшего внимания. Они лежали на снегу и не подходили, к вершине. Между обнаженной землей и снежной поверхностью лежал блестящий сине-зеленый лед, доказывавший, что здесь в свое время текла вода. Собаки старались изо всех сил следовать за нами, но вскоре отстали. По возвращении мы поднесли своим товарищам подарки с земли. Не думаю, чтобы они их очень оценили. Я расслышал отдельные слова: "Норвегия" - "камни"- "огромное количество". Я связал их и понял, мысль. "Подарки" были сложены в склад, как не абсолютно необходимые при путешествии на юг. Собаки к этому времени уже начали становиться очень прожорливыми. Все, что попадалось им на пути, исчезало. Кнуты, лыжные крепления, обмотка саней и многое другое считалось ими лакомством. Стоило только хоть на одну минуту отложить что-нибудь в сторону, как это исчезало в следующее же мгновение. Были даже такие, которые жадно набрасывались на экскременты как свои собственные, так и своих товарищей. Когда дело дошло уже до этого, нам пришлось привязывать собак, так как это блюдо, повидимому, не было им полезно. На следующий день, восемнадцатого ноября, мы начали подъем. На всякий случай я оставил на складе записку о пути, по которому мы намеревались идти в горах, а также о нашем плане на будущее, о снаряжении, провианте и пр. Погода была, как всегда, чудесна, а наст очень хороший. Собаки шли, против ожидания, хорошо. Две довольно крутых горки они одолели лепкой рысцой. Казалось, не было таких трудностей, с которыми они не могли бы справиться. Поэтому то расстояние, которое мы прошли накануне и которое, как мы считали, будет более чем достаточно на сегодня, мы проехали с полным грузом в более короткий срок. Маленькие ледники, лежавшие выше, оказались довольно крутыми, и нам приходилось в некоторых местах поднимать лишь двое саней зараз, впрягая в них двойные упряжки. Ледники производили впечатление очень старых и совершенно неподвижных. На них не видно было никаких новообразовавшихся трещин. А старые были огромны и широки, но везде края их были совершенно закруглены, а сами трещины почти заполнены снегом. Чтобы не попасть в них при обратном спуске, мы ставили гурии таким образам, чтобы дорога между гуриями, выводила нас за пределы всяких опасностей. На этих горках нельзя было работать в полярной одежде. Высоко стоявшее яркое солнце сильно допекало нас, и нам приходилось снимать с себя большую часть одежды. Мы прошли мимо нескольких вершин высотою от 900 до 2000 метров. На одной из них снег был окрашен в краснобурый цвет. Наш переход за этот первый день был восемнадцать с половиной километров при подъеме на 770 метров. Наша лагерная стоянка в этот вечер была расположена на ледничке между огромными трещинами. С трех сторон нас окружали высоко вздымавшиеся вершины. Когда мы поставили палатку, две партии отправились вперед исследовать дорогу. Одна партия - Вистинг - Хансен - выбрала тот путь, который казался от палатки наиболее легким, а именно: по ходу ледника. Он быстро поднимался здесь до 1200 метров и терялся на юго-западе между двумя вершинами. Бьолан представлял собою вторую партию. По-видимому, он счел этот подъем слишком доступным и потому полез вверх по крутейшему горному склону. Я видел, как он исчез, словно муха в облаке. Мы с Хасселем занялись необходимой работой около палатки и в ней самой. Мы сидели себе, болтая понемногу, и вдруг услышали, как кто-то со свистом промчался мимо палатки. Мы переглянулись. Да, малый развил-таки ход! Мы и не сомневались в том, что это был, конечно, Бьолан! Он достаточно пробежался на лыжах, чтобы освежить старые воспоминания. У него нашлось многое, о чем нам порассказать. Между прочим, он нашел "прекраснейший спуск" на другую сторону. Что он подразумевал под словом "прекрасный", было для меня не совсем ясно. Бели спуск был так же "прекрасен", как и подъем, по которому Бьолан поднялся, то благодарю покорно! Но вот вернулись и другие. Их еще издали можно было слышать. Они тоже многое видели, - о "прекраснейшем" спуске не могло быть и речи; но обе стороны сходились на том печальном сообщении, что нам все-таки придется опять спускаться вниз. Все наши разведчики заметили под нами огромный ледник, который шел в направлении с востока на запад. Между обеими партиями произошел длительный спор, и обе стороны взаимно хаяли чужие "открытия". - Но, Бьолан, ведь мы же видели, что оттуда, где ты стоял, прямо вниз идет крутой обрыв. - Вы никак не могли меня видеть! Я же стоял к западу от вершины, которая расположена к югу от той вершины, которая... Я не стал слушать дальнейших споров. То, каким образом они исчезали из виду и каким образом опять появлялись, дало мне все основания для выбора того именно пути, которым прошла партия, прошедшая последней. Я поблагодарил усердных товарищей за их утомительное путешествие в интересах экспедиции и сейчас же заснул. Мне всю ночь снились горки и обрывы, и я проснулся от того, что будто бы Бьолан со свистом свалился с неба. Я еще больше утвердился в своем решении идти по пути второй партии и с этим снова уснул. На следующее утро мы долго обсуждали, не лучше ли будет сразу же запрягать в сани две упряжки и поднимать их в два приема. Лежавший перед нами ледник казался действительно довольно крутым для иного способа. Ведь здесь на очень коротком расстоянии подъем достигал 600 метров. Но нам хотелось сперва попробовать, как пойдет дело с одной упряжкой. Ведь собаки далеко превзошли все наши ожидания; может быть, им удастся осилить и это препятствие. Мы двинулись вперед шажком. Подъем начался сразу же - хороший моцион, после выпитого литра шоколада! Дело подвигалось не быстро, однако все же двигалось, тянулось. Часто казалось, что придется остановиться, но окрик каюра и резкий удар бичом заставлял собак вытягивать. Это было хорошее начало, и когда мы добрались до верха, то дали собакам честно заслуженный ими отдых. Проехав через узкий перевал, мы выехали на другую сторону. Перед нами открылась величественная панорама. Из перевала мы вышли на очень маленький плоский выступ, который в нескольких метрах отсюда круто спускался в лежавшую внизу долину. Кругом по всему горизонту высились одна вершина за другой. Теперь мы очутились за кулисами и могли лучше ориентироваться. Нам видна была южная сторона огромной горы Нансена. Дон Педро Кристоферсен был виден во весь рост. Между обеими этими горами можно было проследить ледник, поднимавшийся здесь уступами. Отказался чудовищно изрытым и потрескавшимся, но можно было проследить узкую непрерывную линию среди многих трещин. Мы видели, что тут можно будет пройти далеко, но видели также, что ледник не позволит нам воспользоваться собой по всей своей длине. Между первым и вторым уступами местность была, по-видимому, непроходима. Но мы заметили, что вдоль склона торы шла непрерывная поверхность - Дон Педро Кристоферсен помогал нам! К северу, вдоль горы Нансена, был один сплошной хаос - пройти там было невозможно. Мы поставили огромный гурий. Здесь мы взяли пеленги по всем румбам компаса. Я прошел обратно к перевалу взглянуть на барьер в последний раз. Новая горная цепь виднелась отсюда отчетливо и ясно. Было заметно, как она с востока поворачивала к востоко-северо-востоку, чтобы наконец исчезнуть на северо-востоке, примерно, около 84o южной широты. Судя по воздуху, можно было думать, что цепь эта продолжалась и дальше. По показанию анероида мы, пройдя перевал и находясь на выступе, были на высоте 1200 метров над уровнем моря. Спуск был единственным путем отсюда, и мы начали спускаться. Когда предпринимаются подобные спуски с нагруженными санями, то нужно проявлять величайшую осторожность, чтобы быстрота постепенно не возросла настолько, что справиться с ней будет уже невозможно. Если это случится, то можно не только искалечить собак, но и наехать на едущего впереди и повредить его сани. А в данном случае это было бы особенно неприятно, так как на санях были одометры. Поэтому, съезжая вниз мы подвязывали под полозья веревочные тормоза. Делалось это очень просто: вокруг каждого полоза обматывался кусок тонкой и крепкой веревки. Чем больше было таких оборотов, там, конечно, сильнее действовал тормоз. Искусство заключалось лишь в том, чтобы выбрать правильное количество оборотов, то есть правильный тормоз. Это удавалось нам не всегда, а потому, прежде чем мы спустились, произошло несколько столкновений. Один из каюров, очевидно, питал настоящую ненависть к подходящим для данного случая тормозам. Он сорвался с места с молниеносной быстротой, увлекая за собой ехавшего впереди. По мере накопления опыта мы стали справляться лучше, но все же часто разыгрывались забавные сцены. Одним махом мы спустились на 230 метров. Тут, прежде чем начать снова подъем, предстояло перейти широкуюнеудобную долину. Снег между горами был рыхлый, и собакам было трудно пробиваться по нему. Следующий подъем был совершен по очень крутым ледникам. Подъем на последний из них был самым крутым за все наше путешествие. Это был тяжелый труд даже и для двойной упряжи. Я понял, что идти впереди собак по этим кручам Бьолану пристало больше, чем мне, и предоставил ему занять это место. Первый ледник был крутой, но второй вел буквально на небеса! Приятно было смотреть, как Бьолан поднимался здесь на лыжах. Сразу было видно, что ему не впервой ходить по горам. Не менее интересно было наблюдать за собаками и каюрами. Хансен ехал один со своими санями. С другими - Вистинг и Хассель. Они двигались толчками, поднимаясь вверх шаг за шагом, Но все-таки мы взобрались. Вторая смена прошла легче по проложенному уже следу. Наша высота теперь была 1260 метров,-значит, с последним подъемом мы поднялись на 345 метров. Мы вышли на ровное место и, после того как собаки отдохнули, продолжали свой путь. Продвинувшись настолько, мы теперь лучше могли видеть дорогу. Раньше ближайшие горы заслоняли нам вид, теперь перед нами открылся большой, могучий ледник, который, судя по тому, что мы видели, простирался от самого барьера вверх между высокими горами с востока на запад. Было ясно, что по нему-то мы и должны будем одолеть плато. Чтобы достичь его, нам нужно было еще раз спуститься. Сверху мы могли различить на этом спуске края нескольких огромных зияющих дыр и поэтому сочли более благоразумным сначала исследовать местность. Оказывается, сюда выходил еще боковой и растрескавшийся во многих местах ледник с огромными страшными расселинами. Но, как ни плох он был, все же мы, с осторожностью и хорошенько тормозя, достигли наконец большого великолепного главного ледника - ледника Акселя Хейберга. Мы наметили себе дойти до того места, где ледник крутым уступом поднимался вверх между могучими горами. Но мы взяли на себя большую работу, чем думали. Во-первых, расстояние оказалось в три раза больше, чем мы предполагали, а во-вторых, снег был такой рыхлый и глубокий, что собаки, и без того уже потратившие много сил, шли по нему с огромнейшим трудом. Мы проложили курс на белую полосу, которую могли проследить до первого уступа между множеством расселин. Сюда со всех сторон от всех подножий гор сходились ледники, соединяясь в один большой, В этот вечер мы дошли до одного из таких небольших рукавов, как раз у подножья горы Дона Педро Кристоферсена. Гора, у которой мы встали лагерем, была покрыта хаотическим нагромождением огромных ледяных глыб. Ледник, на котором мы раскинули свою палатку, был сильно растрескавшийся, но эти трещины, как и все другие, относились к очень давнему времени и по большей части были засыпаны снегом. Снег был такой рыхлый, что нам пришлось утаптывать место для палатки. Палаточный шест можно было воткнуть без всяких усилий. На высотах будет, вероятно, лучше. Хансен и Бьолан отправились вечером на разведку и нашли условия местности именно такими, какими мы видели их с далекого расстояния. Путь до первого выступа легкопроходим. Каковы будут условия между этим уступом и вторым, оставалось еще невыясненным. Подъем на другой день до первого уступа оказался чрезвычайно трудным. Ледниковый рукав, ведший наверх, был недлинен, но .необычайно крут и покрыт огромными трещинами. Брать его пришлось в два приема по двое саней зараз. Состояние наста было, по счастью, лучше, чем накануне, и поверхность ледника достаточно тверда, так что у собак был отличный упор для ног. Бьолан шел впереди по этому крутому леднику, и ему пришлось здорово поработать, чтобы держаться впереди энергичных животных. Честное слово, трудно было поверить, что мы уже находимся между 85 и 86o! Жара была прямо несносная. Несмотря на легкую одежду, мы потели так, будто участвовали в состязании в беге под тропиками. Мы быстро поднимались, но, несмотря на резкую перемену атмосферного давления, до сих пор еще не ощущали ничего неприятного в виде одышки, головной боли и т. п. Однако, мы могли быть вполне уверены, что эти ощущения еще появятся со временем. Все мы живо помнили описание Шеклтоном своего странствования по плато. Головные боли сильнейшего и неприятнейшего характера стояли у него в порядке дня. Сравнительно в короткий срок мы дошли до того уступа в леднике, который заметили еще издалека. Он был не совсем плоский, а повышался понемногу к своему основанию. Когда мы дошли до того места, куда Хансен и Бьолан доходили накануне вечером во время своей рекогносцировки, то очень хорошо могли окинуть взором продолжение ледника. Идти дальше по нему было совершенно невозможно. Здесь, меж двух могучих гор, он сплошь состоял из одних лишь трещин, таких огромных и страшных, что невольно являлась мысль о том, не окончательно ли остановлено наше продвижение вперед. Пройти же дальше, к горе Фритьофа Нансена, мы не могли. Эта гора поднималась здесь совсем отвесно, частью была вся обнажена и образовывала у ледника такую дикую и изрытую местность, что приходилось оставить всякую мысль пересечь ледник в этом направлении. Единственная возможность прохода представлялась в направлении горы Дон Педро Кристоферсена. Соединение ледника с землей давало здесь, насколько мы могли это видеть, некоторую возможность дальнейшего продвижения вперед. Ледник переходил без всяких помех в покрытую снегом горную цепь и быстро поднимался к отчасти обнаженной вершине горы. Впрочем, видеть далеко мы не могли. Передняя часть горного склона вскоре ограничивалась идущим с востока на запад высоким гребнем, где-то там, то сям виднелись могучие отверстые бездны. С того места, где мы стояли, нам показалось, что можно будет продолжать идти нашим курсом по возможности под гребнем и между упомянутых пропастей, а оттуда добраться до верхнего края изрытой области на леднике. Это, может быть, и удастся нам, но хоть какую-нибудь уверенность мы получим только там наверху на месте. Мы немного передохнули, - отдых длился недолго,- и затем в путь! Нам не терпелось узнать, сможем ли мы пройти там наверху. Нечего было и думать о том, чтобы взбираться здесь без двойной упряжки. Сначала мы должны были попытаться поднять сани Хансена и Вистинга, а потом и двое других саней. Не очень-то улыбалось нам проезжать по такой местности два раза, но условия этого требовали. Мы были бы счастливы в тот раз, знай мы, что это был последний подъем, потребовавший двойной упряжки. Но мы этого не знали, и никто из нас тогда даже не смел надеяться на это. Те же усилия и тот же крик и гам, чтобы поддерживать у собак ровный ход, - и вот мы наверху среди зияющих пропастей. Нельзя было и помыслить о том, чтобы идти дальше, не исследовав тщательно местности.. Правда, наш дневной переход был не особенно длинен, но пространство, пройденное нами, по совести говоря, потребовало от нас довольно-таки больших усилий. Поэтому мы встали лагерем и разбили свою палатку на высоте 1600 метров над уровнем моря. Тотчас же мы отправились на рекогносцировку. Прежде всего нужно было осмотреть ту дорогу, которую мы видели снизу. Она шла по правильному направлению, то есть по ходу ледника - с востока на запад, а потому и была кратчайшей дорогой которая является всегда наилучшей. Тогда у нас, по крайней мере, останется еще надежда, что на другой и более длинной дороге будут лучшие условия. Пело в том, что короткая дорога была ужасна, но может быть и не совсем непроходима, в случае если не найдется лучшей. Прежде всего нам пришлось взбираться по твердому гладкому участку, образующему с горизонтальной плоскостью угол в 45o и кончающемуся огромной бездонной пропастью. Пересекать его на лыжах было удовольствием небольшим, но еще того неприятнее будет идти тут с тяжело нагруженными санями. Была полная возможность, что и сани, и каюры, и собаки начнут скользить вбок и исчезнут в глубине. На лыжах мы прошли благополучно и продолжали свои исследования дальше. Горный склон, по которому мы пробирались вперед, суживался постепенно между могучими трещинами сверху, и еще более могучими трещинами снизу, и переходил, наконец, в виде совсем узкого моста, немного шире саней - в ледник. По обе стороны моста зияла сине-черная глубина. Проход здесь, по правде сказать, был не очень рационален. Можно было, правда, выпрячь собак и перетащить сани и таким образом выбраться - при условии, если мост выдержит; однако, дальнейший путь, который должен был идти по леднику, по-видимому, сулил нам много неожиданностей мало приятного свойства. Может быть, и удалось бы медленно и терпеливо пробраться среди, как нам казалось, бесконечного множества глубоких трещин, но сначала надо было посмотреть, не найдется ли чего-нибудь лучшего в другом направлении. Поэтому мы вернулись к лагерю. Здесь, между тем, все уже было приготовлено. Палатки поставлены и собаки накормлены. Теперь возникал важный вопрос: что находится по другую сторону хребта? Было ли и там все так же безнадежно изрыто, или же местность сулила нам более легкий проход? Трое из нас отправились в путь. Наше волнение возрастало по мере того, как мы приближались к гребню. Столь многое зависело от того, найдем ли мы приличную дорогу. Еще один шаг, - и вот мы наверху. Стоило потрудиться: с первого же взгляда мы увидали, что наш путь должен проходить именно здесь. Горный склон сбегал ровно и. плавно под высокой, похожей на церковь, вершиной горы Дон Педро Кристоферсена и шел в направлении ледника. Мы видели те места, где эта длинная ровная поверхность соединялась с ледником. По-видимому, это совершалось без всяких расселин. Правда, несколько трещин было, но они были так разбросаны, что, вероятно, не создавали значительных препятствий. Но мы все еще находились настолько далеко от этого места, что не могли с уверенностью судить о характере местности. Поэтому мы двинулись к началу ледника, чтобы ближе изучить состояние местности. Здесь наверху наст был рыхлый, а снег довольно глубок. Лыжи скользили хорошо, но собакам здесь будет тяжело. Мы двигались быстро вперед и скоро дошли до страшных трещин. Они были порядочно велики и глубоки, но настолько редко расположены, что мы без особого труда нашли между ними проход. Ложе ледника Хейберга между двух гор теперь становилось все уже .и уже по направлению к своему основанию, и хотя общий вид все еще был приличный, но все же я ожидал, что мы встретим здесь изрытую местность, когда дойдем туда, где горный склон переходит в ледник. Но страхи мои оказались неосновательными. Держась под самой горой Дона Педро; мы благополучно миновали всякую "нечисть" и, к своей великой радости, очутились в короткое время на верхнем крае того хаотического участка , на леднике Хейберга., где всякий проход был совершенно невозможен. Здесь наверху местность была удивительно спокойной. Горный склон и ледник соединялись в большой плоский выступ, - даже можно назвать его равниной, - без каких бы то ни было трещин. На поверхности были заметны углубления, где когда-то существовали огромные трещины, но сейчас все они были забиты снегом и слились со всем верхним слоем. Мы могли разглядеть и весь исток этого огромного могучего ледника и отчасти судить о состояний там местности. Этот исток ограничивался горами Вильхельма Кристоферсена и Уле Энгельстада. Совершенно покрытые снегом, вздымались они вверх к облакам в виде двух вершин, похожих на пчелиные ульи. Мы поняли теперь, что нам остается всего лишь один подъем, а то, что мы видели наверху, между этими вершинами, и есть само великое плато. Нам нужно было только найти туда путь и наилегчайшим способом победить это последнее препятствие. Благодаря прозрачно-ясному воздуху, мы могли при помощи своих прекрасных призматических биноклей рассмотреть малейшие подробности и с полной уверенностью строить свои расчеты. Стоило, пожалуй, вскарабкаться на самую гору Дона Педро. Мы уже и раньше справлялись с такими же трудностями. Но горный склон здесь был довольно крут и покрыт огромными трещинами и множеством гигантских ледяных глыб. Между горами Дона Педро и Вильхельма Кристоферсена шел рукав ледника, поднимавшийся на плоскогорье. Он был так изрыт и растрескан, что им нельзя было воспользоваться. Между горами Вильхельма Кристоферсена и Уле Энгельстада не было никакого прохода. Наоборот, местность между горой Уле Энгельстада и Фритьофа Нансена казалась многообещающей, по первая из этих гор все еще настолько загораживала путь, что решить что-либо с уверенностью было невозможно. Все мы трое уже порядочно устали, но все же единогласно решили продолжать свое странствие и выяснить, что же там скрывается. Наша сегодняшняя работа в значительной степени облегчит нам на завтра продвижение вперед. Поэтому мы двинулись дальше и направились через самый верхний, плоский выступ на леднике Хейберга. По мере того, как мы шли вперед, местность между горами Нансена и Энгельстада открывалась все больше и больше, и мы, не продолжая идти дальше, уже по одному виду образований могли решить, что здесь, несомненно, мы найдем дорогу наверх. Если бы окончательный подъем в самом истоке ледника, который мы не могли как следует разглядеть, оказался бы трудным, то все-таки отсюда, где мы сейчас находились, было видно, что тогда без особых затруднений мы сможем подняться по внутренней части самой горы Нансена, которая здесь не слишком трудным ледником переходила в плоскогорье. Да, теперь мы были вполне уверены, что видим перед собой само великое плато. На перевале между двумя горами ч несколько ближе к плоскогорью выглядывала гора Готфреда Хансена. По виду это была совсем особенная вершина. Казалось, она высовывала свой нос из-за плато. Она была удлиненной и в точности напоминала крышу дома. И хотя ее едва было видно, но все же эта вершина поднималась на 3100 метров над уровнем моря. Исследовав здесь условия местности и решив, что завтра, если только позволит погода, мы дойдем до плоскогорья, мы пустились в обратный поход, вполне удовлетворенные результатами своей вылазки. Все мы чувствовали, что порядком устали, и жаждали вернуться в лагерь и немножко перекусить. Место, где мы повернули обратно, по показаниям барометра-анероида, находилось на высоте 2300 метров над уровнем моря. Значит, мы поднимались на 700 метров выше своей палатки, поставленной внизу на склоне. Спускаться по старому следу было легче, хотя обратный путь был несколько однообразен. Во многих местах был хороший спуск, и удобные скаты были не редкостью. Спуск к нашему лагерю был самым крутым. Как ни было соблазнительно прокатиться, но мы все-таки сочли более благоразумным, соединив обе лыжных палки, устроить себе надежный тормоз. Но и с ним мы катились довольно здорово! Перед нами открылся красивый и внушительный вид, когда мы добежали до горного хребта, под которым внизу, далеко в глубине, стояла наша палатка. Окруженное со всех сторон страшными трещинами и зияющими безднами, место нашей палатки, по правде говоря, было не слишком привлекательным. Дикость ландшафта, открывавшегося отсюда сверху, описать невозможно! Пропасть на пропасти, трещина на трещине, и огромные ледяные глыбы, разбросанные в беспорядке, Природа царила здесь во всем своем могуществе. Пройти там нельзя было и думать. Не без удовлетворения наблюдали мы эту сцену. Темное пятнышко внизу - наша палатка - среди всего этого хаоса давало нам ощущение бодрости и силы. Мы знали, что местность должна быть совершенно уж невозможной, чтобы мы не ухитрились пробраться вперед и найти место для своего скромного жилища. Со всех сторон вокруг нас раздавался гул и грохот. То слышался выстрел с горы Нансена, то с других. Высоко в воздух вздымалась снежная пыль. Было ясно, что это горы собираются скинуть свои зимние плащи и облачиться в весенние одежды. Мы стремглав спустились к палатке. Наши товарищи позаботились здесь о том, чтобы все было в наилучшем порядке. Собаки грелись на солнце, похрапывая. Они даже почти не пошевельнулись, когда мы промчались среди них. В палатке царила совсем тропическая жара. Солнце стояло прямо над красным брезентом палатки и нагревало его. Примус шипел и свистел, а в горшке с пеммиканом пыхтело и бурлило. Нам не хотелось ровно ничего на свете, кроме как забраться в палатку, растянуться в ней и пить и пить, есть и есть! Мы поделились не таким уж пустяшным сообщением: завтра мы будем на плоскогорье! Это звучало слишком уж хорошо. Мы рассчитывали потратить на подъем десять дней, а проделали все в четыре. Таким образом, мы сэкономили массу собачьего корма, так как теперь могли убить лишних животных на шесть дней раньше срока. В этот день у нас в палатке было настоящее пиршество! Не то, чтобы мы получили больше еды. Этого мы не смели себе позволить, но при мысли о свежих собачьих отбивных котлетах, ожидавших нас, когда мы поднимемся на плато, у нас уже текли слюнки. Постепенно мы так привыкли к мысли о предстоящей бойне, что это событие уже не представлялось нам столь жестоким, каким оно было бы в иных условиях. Расчет был уже произведен и вынесено решение, кто заслужил того, чтобы жизнь его была продлена, а кто должен пасть жертвой. Впрочем, произвести такой выбор было трудной задачей, так как все собаки держались молодцом. Гул раздавался всю ночь, огромные снежные обвалы один больше другого обнажали горы в таких местах которые были занесены снегом уже с незапамятных времен. На следующий день, двадцать первого ноября, мы встали и вышли в обычное время - около восьми часов утра. Погода была превосходная - тихая и ясная Для наших собак перевал через гребень возвышенности был .изнурительным началом дня. На этот раз они справились со своей работой отлично. Каждая упряжка везла свои сани. Наст, как и накануне, был тяжелый, и по рыхлому снегу сани двигались не быстро. Мы не пошли по своему вчерашнему следу, а проложили курс прямо к тому месту, где решили произвести попытку подняться. Наше волнение все возрастало по мере того, как мы приближалась к горе Уле Энгельстада, под которой должны были пройти, чтобы попасть на рукав ледника между нею и горой Нансена. Каков-то будет исток ледника? Переходит ли ледник ровно в плоскогорье или. же он там растрескан и непроходим? Мы все больше и больше огибали гору Энгельста. Все шире и шире становился просвет, ведущий к истоку ледника. По мере того, как он открывался перед нами, местность оказывалась все более удобной и, по-видимому, наше вчерашнее предположение не будет посрамлено! Наконец, открылся весь ландшафт, и последняя часть нашего подъема предстала перед нами без каких бы то ни было препятствий. Подъем с виду был длинный и крутой, и поэтому мы решили остановиться и немного отдохнуть, прежде чем приступить к решительному натиску. Мы остановились под самой горой Энгельста на уютном, залитом солнцем месте. По такому случаю мы разрешили себе небольшой завтрак, какого до сих пор никогда себе не позволяли. Был снят ящик с кухней, и скоро примус так загудел, что нам стало ясно, что для приготовления шоколада не понадобится много времени. Этот напиток доставил нам райское наслаждение! Все мы разогрелись, и в горле у нас пересохло. Содержимое кастрюли делилось поваром - Хансеном. Бесполезно было просить его делить всем поровну. Он был не в состоянии взять себе больше половины того, что ему полагалось. А остальное делил между своими товарищами. Напиток, приготовленный им на этот раз, он, правда, называл шоколадом, но я с трудом ему поверил. Экономен был наш Хансен и не допускал разбазаривания провианта! Это и видно было по его шоколаду, Но, впрочем, людям, привыкшим смотреть на "хлеб и воду" как на лакомство, такой шоколад показался, как я уже упоминал, просто райским напитком. В виде добавки к завтраку подана была только жидкость. Если же кто хотел еще и поесть, то ему предоставлялось позаботиться об этом самому, так как больше ничего не полагалось. Счастлив был тот, кто припрятал себе от раннего завтрака несколько галет. Остановка наша была недолгой. Как .ни странно, в легком нижнем белье и шелковом верхнем платье долго не пробудешь без движения, и сразу же делается холодно. Хотя температура была не ниже -20o С, но мы рады были снова двинуться в путь. Последний подъем был довольно-таки затруднителен, особенно в первой своей половине. Мы не очень-то надеялись, что обойдемся одной упряжкой, но все же сделали эту попытку. За это последнее усилие я должен осыпать похвалами как наших собак, так и каюров. Обе стороны проявили во всем блеске свою силу и ловкость. Я до сих пор еще ясно вижу все это перед собой. Собаки словно понимали, что это последнее гигантское усилие, которое требуется от них. Они распластывались по снегу, таща за собой сани, цепляясь когтями и продвигаясь вперед. Но частенько на склоне им нужна бывала передышка, и тогда-то каюрам приходилось подвергать испытанию свои силы. Не игрушка раз за разом сдвигать с места тяжело нагруженные сани. Да, и люди и собаки потрудились-таки на этом подъеме. Но мы двигались вперед дюйм за дюймом, пока, наконец, не осталась позади самая его крутая часть. Остающаяся часть подъема простиралась перед нами в виде слегка поднимающейся возвышенности, что позволило без особого затруднения взобраться прямо наверх, не останавливаясь. Однако, тут все же было тяжеловато, и потому прошло много времени, прежде чем мы добрались до плато с южной стороны горы Энгельста. Нас очень интересовало и волновало взглянуть, как выглядит плато. Мы ожидали увидеть огромную гладкую равнину, бесконечно тянущуюся к югу. Но в этом нам пришлось разочароваться. К юго-западу плато имело хороший и ровный вид, но мы должны были идти не этим путем. К югу местность продолжала подниматься в виде длинных, идущих с востока на запад холмистых хребтов, являющихся, по-видимому, продолжением или соединением между плато и горной цепью, шедшей к юго-востоку. Мы упрямо продолжали свой путь. Нам не хотелось сдаваться, пока мы не увидим перед собой самого плоскогорья. Мы надеялись, что отрог горы Дона Педро Кристоферсена будет последним. Он был теперь перед нами. Состояние наста здесь наверху сразу изменялось. .Исчез рыхлый снег, и начали появляться отдельные заструги. Особенно неприятно было иметь с ними дело на гребне последнего холма. Они тянулись в направлении с юго-востока на северо-запад, были тверды, как кремень, и остры, как нож. Если упасть между ними, то это может иметь дурные последствия. Казалось бы, что собакам за этот день было достаточно работы и они уже устали. Однако, этот последний холм с неприятными застругами, по-видимому, ничуть не смутил их, Прицепившись к саням, мы красиво въехали на этот холм, который для нас представлялся самим плато, и в 8 часов вечера остановились. Погода держалась все время хорошей, видимость тоже была хорошей. Вдали тянулась на северо-запад одна вершина за другой. Это была та самая горная цепь, идущая к юго-востоку, которую теперь мы видели с другой стороны. Зато поблизости от себя мы не видели ничего, кроме цепи столь часто уже упоминавшихся нами гор. Позднее мы узнали, как обманчиво .бывает освещение. Сейчас же по нашем прибытии я справился с барометром, и он показал, - что подтвердил позднее и гипсометр, - 3000 метров над уровнем моря. Все одометры показали семнадцать миль, или тридцать один километр. Если взглянуть на проделанную за день работу - тридцать один километр с подъемом в 1600 метров, то мы поймем, какую работу можно выполнить с хорошо натренированными собаками. Наши сани все еще следовало считать тяжелой сгруженными. Мне кажется, излишне выдавать животным еще какой-нибудь аттестат, кроме простого признания этого факта. Снег наверху был так тверд, что трудно было найти здесь место для палатки. Однако, мы нее же нашли его и раскинули палатку. Как обычно, мне передавались через дверь палатки спальные мешки и личные мешки, и я раскладывал все в порядке. Как всегда, появился и кухонный ящик, и необходимый нам на вечер и на следующее утро провиант. Но в этот вечер я быстрее обычного пустил в ход примус, накачав его до самого высокого давления. Я надеялся таким образом произвести как можно больше шума и заглушить звуки тех выстрелов, которые сейчас должны были раздаться,.. Двадцать четыре наших достойных товарища и серных помощника были обречены на смерть! Это было жестоко, но так должно было быть. Мы все единодушно решили не смущаться ничем для достижения своей цели. Каждый должен был сам убить своих собак в заранее установленных пределах. Пеммикан вскипел в этот вечер изумительно быстро, а я, кажется, мешал его особенно усердно... Прогремел первый выстрел. Я не отличаюсь нервностью, но должен сознаться, что я вздрогнул. Выстрел следовал за выстрелом, - они жутко разносились по равнине. С каждым из них один наш верный слуга прощался с жизнью... Прошло порядочно времени, пока, наконец, не появился первый из выполнивших свою задачу. Им всем пришлось вскрывать своих животных и вынимать из них внутренности, чтобы мясо не испортилось. С этим нужно быть необычайно осторожным, так как иначе мясо может оказаться вредным для еды. Внутренности но большей части пожирали тут же на месте еще горячими товарищи убитых, так как все они были сейчас очень прожорливы. Особенную жадность к горячим внутренностям проявил "Сугген" - одна из собак Вистинга. Она безобразно кидалась всюду, где только могла найти это блюдо. Многие из собак сначала не хотели есть внутренности, но аппетит пришел позднее. Того праздничного настроения, которое должно было бы царить в нашей палатке вечером - первом вечере на плато, не было. В воздухе носилось что-то давящее, печальное; мы так привязались к своим собакам. Это место было названо "бойней". Было решено, что мы останемся здесь на два дня, чтобы отдохнуть и поесть "собачины". Вначале многие из нас и слышать не хотели о том, чтобы принимать участие в подобном Угощении. Но время шло, аппетит увеличивался, и эта точка зрения менялась, пока, наконец, в последние дни перед тем как мы дошли до "бойни", мы не могли уже ни думать, ни говорить ни о чем другом, как только о собачьих котлетах, собачьей вырезке и т.п. Однако, в этот первый вечер мы воздержались. Нам не хотелось набрасываться на своих четвероногих друзей и пожирать их раньше, чем они остыли. Скоро мы поняли, что "бойня" не была слишком гостеприимным местом. Ночью температура понизилась, и по всей равнине гуляли сильнейшие порывы ветра. Они сотрясали и рвали палатку, но, чтобы сорвать ее с места, нужны были не такие усилия. Собаки провели ночь за едой. Если нам случалось проснуться, то мы слышали, как хрустели и трещали кости у них на зубах. Скоро сказалось и действие от большой и быстрой перемены высоты. Бели нужно было повернуться в мешке, то мне приходилось делать это в несколько приемов, чтобы не задохнуться. Чтобы перевернуться на другой бок, нужно было вздохнуть несколько лишних раз. Не надо было и спрашивать, что товарищи мои чувствовали себя точно так же. Достаточно было просто их послушать! Когда мы встали, было тихо, но погода не сулила ничего хорошего: было облачно, и можно было ждать дальнейшего ухудшения. Утро ушло у нас на то, чтобы освежевать часть собак. Как я упоминал, до сих пор еще не все оставшиеся в живых собаки соблазнились собачьим мясом, и поэтому нужно было предложить его им в наиболее привлекательном виде. Ободранное и разрезанное на части, оно было принято по всей линии. Дали себя уговорить даже самые разборчивые псы. Но заставить всех собак есть собачину с кожей нам в этот раз не удалось. Очевидно, такое отвращение вызывается запахом, издаваемым ею. И я должен сознаться, что он не возбуждает аппетита! Самое же мясо, лежавшее уже в рознятом виде, право, было вполне хорошим на взгляд. Ни одна мясная лавка не представляла бы лучшего зрелища, чем то, которое можно было наблюдать у нас, когда мы освежевали и разрезали на части десять своих собак. На снегу были разложены большие кучи прекраснейшего, свежего, красного мяса с массой самого привлекательного на вид жира. Собаки ходили кругом и нюхали. Некоторые хватали себе кусок, иные переваривали. Мы же, люди, выбрали себе самое молодое и нежное мясо. Вистингу было предоставлено возиться со всем: и с выбором мяса, и с приготовлением котлет. Его выбор пал на "Рекса", небольшое прекрасное животное - одну из его же собственных собак. Он ловко нарубил и нарезал необходимое для обеда количество мяса. Я не мог оторвать глаз от его работы. Маленькие нежные котлетки действовали гипнотизирующе, когда он одну за другой кидал их на снег. Они вызывали старые воспоминания о днях, когда, конечно, собачья котлета была не так привлекательна, как теперь - воспоминание о блюдах, на которых котлеты лежали рядышком одна к другой с косточками, обернутыми тонкой завитой бумагой, а в середине были аппетитные "petit pois"... Да, мысли мои летели и дальше, - однако, все это сюда не относится и не касается Южного полюса! Я очнулся от своих мечтаний, когда Вистинг решительно всадил топор в снежную поверхность, собрал котлеты и пошел в палатку. Облачный покров немного поредел, и время от времени появлялось солнце, хотя и не во всем своем великолепии, Нам удалось поймать его как раз во-время и определить свою широту: 85o 36' южной широты. Нам повезло, так как вскоре потянуло с юго-востока, и не успели мы оглянуться, как уже поднялась метель. Но теперь нам не было никакого дела до погоды. Что нам до того, что ветер воет в оттяжках палатки, а снег взвивается кругом, если мы все равно решили оставаться на месте, а пищи у нас вдоволь? Мы знали, что и собаки думали, примерно, то же самое: было бы только у нас достаточно пищи, а на погоду нам наплевать! В палатке у Вистинга все уже было на мази, когда мы, закончив свои наблюдения, забрались туда. Горшок стоял на огне, и, судя по аппетитному запаху, скоро уже все должно было быть готово. Котлет мы не жарили. У нас не было ни сковородки, ни масла. Правда, мы всегда могли бы выделить немного жиру из пеммикана, а сковородку измыслили бы как-нибудь, так что, если бы было нужно, могли бы и зажарить котлеты. Но мы нашли, что гораздо скорей и легче сварить их. Таким образом, у нас получился еще и прекраснейший суп. Вистинг справился со своим делом изумительно! Дело в том, что о;н взял из пеммикана те именно куски, где было больше всего овощей, и теперь подал нам отличнейший свежий мясной суп с овощами. "Гвоздем" обеда был десерт. Если у нас и было хоть какое-нибудь сомнение насчет качества мяса, то теперь, после первой пробы, его как ветром сдуло! Мясо оказалось просто отличным, - ей-богу, отличным, - и одна котлета исчезала за другой с молниеносной быстротой. Готов допустить, что котлеты могли бы быть и несколько мягче, не потеряв ничего от этого, но ведь нельзя же требовать от собаки всего! В этот первый раз я лично съел пять котлет и тщетно шарил в кастрюле, в поисках шестой. Вистинг не рассчитывал на такой блестящий успех. Этот вечер мы использовали на пересмотр своего запаса провианта и распределение его на трое саней. Четвертые сани-Хасселя-оставлялись здесь. Запас провианта был разделен следующим образом: на санях Э 1 - Вистинга - было погружено: 3700 штук галет (дневной рацион был сорок штук на человека); 126 килограммов собачьего пеммикана (полкилограмма на собаку в день); 27 килограммов пеммикана для людей (350 граммов на человека в день); 5,8 килограммов шоколада (40 граммов на человека в день); 6 килограммов молочной муки (60 граммов на человека в день). На двух других санях было почти то же самое, что, таким образом, давало нам возможность, считая со дня ухода отсюда, продолжать свой поход в течение шестидесяти дней с полным рационом. Восемнадцать наших оставшихся в живых собак были разделены на три упряжки по шесть в каждой. По нашим расчетам, произведенным здесь, мы должны были достичь полюса с восемнадцатью собаками и покинуть его с шестнадцатью, Хассель, оставлявший здесь свои сани, закрывал на сие число счет провианта, а поэтому разделенный провиант был записан в тетради трех других участников похода. Все это, как уже упоминалось раньше, было проделано в этот день только на бумаге. Передача и распределение провианта пока откладывались в ожидании, когда это позволит погода. Заняться этой работой сегодня же под скрытым небом было немыслимо. На следующий день, двадцать четвертого ноября, свежий ветер перешел к норд-осту, и погода была относительно сносная, так что мы в семь часов утра занялись переупаковкой саней. Это было не совсем приятное занятие. Хотя погода, как я заметил, была "относительно сносной", однако она ничуть не была подходящей для переупаковки провианта. Шоколад, который к этому времени состоял главным образом из маленьких кусочков, нужно было вынимать, пересчитывать и делить на трос саней. Точно так же и галеты: каждую штуку приходилось брать и считать отдельно, а когда дело идет о тысячах, то всякий легко поймет, что значит возиться со всем этим при -20o С и свежем ветре, да еще когда большую часть времени руки у тебя обнажены. Во время работы ветер бушевал все больше и больше, и когда наконец все было готово, то кругом нас задувало и мело так, что мы почти не различали палатки. Мы оставили свое первоначальное намерение сняться с лагеря, как только сани будут готовы. На этом мы не теряли так уж много. Наоборот, в конечном итоге мы только выигрывали. Собаки, - а это важнее всего, - получили действительно основательный отдых и хорошо подкормились. Со времени нашего прибытия к "бойне" в них произошла изумительная перемена. Толстые, жирные и довольные бродили они теперь вокруг, и былая склонность к жадности совершенно у них исчезла. Для нас самих день или два больше - не играли никакой роли. Своего важнейшего средства питания-пеммикана-мы почти не трогали, так как его место целиком было занято "псиной". Поэтому, когда мы снова забрались в палатку и устроились там на отдых после оконченной работы, среди нас не замечалось особой печали. Входя в палатку, я заметил на пригорке Вистинга. Он стоял на коленях и вырубал котлеты. Собаки собрались вокруг него и с интересом наблюдали. Норд-ост свистел и выл, снег мело и крутило, - нельзя сказать, чтобы у Вистинга была особенно приятная работа. Однако, он справился с нею отлично, и мы получили свой обед вовремя. К вечеру ветер немного стих и перешел к востоку. Мы легли спать с наилучшими надеждами на завтрашний день. Наступило воскресенье - двадцать шестое ноября. Этот день был хорош во многих отношениях. Конечно, у меня и раньше было много случаев убедиться в том, что за парни мои товарищи! Но испытание, выдержанное ими в этот день, было таково, что я никогда его не забуду, доведись мне даже прожить до глубокой старости. Ночью ветер снова перешел к северу и возрос до силы шторма. Когда мы вышли утром, задувало и мело так, что мы почти не могли разглядеть полузанесенных саней. Собаки все съежились в комок, стараясь как можно лучше защитить себя от непогоды. Температура была не такая уж низкая -27o С, но достаточно низкая, чтобы она неприятно чувствовалась в шторм. Мы все по очереди выходили посмотреть на погоду и теперь сидели на своих спальных мешках, раздумывая о скверных видах на будущее. - Здесь у "бойни" чертовская погода, - говорит один, - можно подумать, что лучше она никогда не будет. Вот уже пятый день, а ветер хуже прежнего! Мы все согласились с этим. - Нет ничего хуже чем пережидать так непогоду, - продолжает другой, - это утомительнее, чем идти с утра до вечера. Лично я разделял это же мнение. Подождать день - хорошо, но два, три, четыре, - а теперь было похоже, что и пять дней, - нет, это страшно! - А может быть, попробуем? Никогда еще сделанное предложение не принималось с таким единодушием и с таким восторгом! Когда я вспоминаю своих четырех товарищей по походу на юг, то мне приятнее всего представлять их себе при свете этого утра. Все те свойства, которые я выше всего ценю в мужчине, выступили в этом случае так ярко: мужество и бесстрашие без хвастовства и громких слов. С шутками и прибаутками все было уложено, а затем - марш, навстречу буре! Почти невозможно было открыть глаз! Тонкая снежная пыль проникала всюду, и по временам казалось, что ты ослеп. Палатку замело снегом и она обледенела, поэтому при уборке приходилось обращаться с нею с осторожностью, чтобы она не поломалась. Собаки были не очень расположены отправляться в путь, и запрягание их отняло много времени. Но вот, наконец, мы готовы. Еще один взгляд на место нашего лагеря, чтобы проверить, не забыто ли тут чего-нибудь из того, что должно быть взято с собой. Четырнадцать лишних собачьих туш были сложены в кучу, и к ним вместо вехи приставлены сани Хасселя. Лишняя собачья сбруя, несколько альпийских веревок, все наши ледовые кошки, которые, по нашему мнению, уже не пригодятся нам больше, - все это было оставлено здесь. Но все-таки тащить приходилось еще порядочно. Напоследок мы воткнули в снег торчком сломанную лыжу. Это сделал Вистинг. Он предусмотрительно подумал, что лишняя веха ничему не помешает. Будущее покажет, что он сделал доброе дело! И вот мы вышли. Начинать было трудно и людям и собакам. Высокие сугробы тянулись как раз на юг, и чрезвычайно затрудняли продвижение вперед. Те, кто управлял санями, должны были быть внимательными и поддерживать их, чтобы они не перевернулись на больших сугробах. Нам же, другим, приходилось с большим трудом удерживаться на нотах, потому что не за что было ухватиться. Так двигалось дело с грехом пополам, но главное - двигалось. Местность вначале как будто бы повышалась, хотя и немного. Наст был необычайно тяжелый, - казалось, что ты просто тащишься по песку. Между тем, сугробы становились все меньше и меньше и, наконец, совсем исчезли, и местность стала совершенно ровной. Дорога постепенно улучшалась и становилась, неизвестно по какой причине, все лучше и лучше, хотя непогода продолжалась с той же силой, а пурга - теперь вкупе с падающим снегом - стала еще сильнее прежнего. Дошло до того, что каюр едва различал своих собственных собак. Местность, ставшая теперь совсем плоской, производила иногда впечатление спуска. Во всяком случае, об этом можно было судить по ходу, который иной раз развивали сани. Сплошь и рядом собаки припускали в галоп. Этому помогал, правда, и попутный шторм, но один он не мог быть причиной такой перемены. Эта обнаруживаемая местностью тенденция к понижению мне не нравилась. По моему мнению, нам не должно было бы уже встречаться ничего такого, раз мы Достигли той высоты, на которой сейчас находились. Небольшое повышение, - это еще туда сюда, но постижение - нет, это не соответствовало моим расчетам! Однако, спуск все еще не был настолько велик, чтобы внушать нам тревогу. Если же местность всерьез начнет спускаться, то нам придется остановиться и разбить лагерь. Нестись вниз во всю прыть совершенно вслепую по абсолютно неизвестной местности было бы сумасшествием! Мы ведь рисковали сверзиться в какую-нибудь пропасть, не успев даже ничего предпринять. Как обычно, Хансен ехал передовым. Бежать впереди теперь, в сущности, должен был я, но сначала этому мешала неровная местность, а затем быстрая езда. Невозможно было бежать с той же быстротой, с какой собаки тянули сани. Поэтому я держался рядом с санями Вистинга и переговаривался с ним. Вдруг я увидел, как собаки Хансена бросились вперед и в дикой скачке понеслись вниз. Вистинг за ними. Мне удалось заорать Хансену, чтобы он остановился. Ему удалось это сделать, повернув сани поперек. Другие сани, ехавшие за ним, остановились, налетев на него. Мы находились на довольно крутом спуске. Что было внизу, решить было трудно, да при такой погоде мы и не пытались это определить. Неужели же нам снова придется путешествовать по горам? Вероятнее всего, мы находились на одном из многих холмистых гребней, но у нас не могло быть в этом никакой уверенности, пока погода не прояснится. Мы утрамбовали себе в рыхлом снегу место для палатки, и скоро она была уже поставлена. Таким образом, мы не сделали сколько-нибудь длинного перехода - всего девятнадцать километров. Но зато покончили со стоянкой на "бойне", а этим было уже многое достигнуто. Вечером при определении точки кипения оказалось, что мы находимся на высоте 2860 метров над морем и, следовательно, спустились от "бойни" на 170 метров. Мы залезли в мешки и заснули. С рассветом нам нужно было подняться и посмотреть, как обстоят дела. В этих местах нужно пользоваться случаем. Если этого не делать, то ожидание может оказаться долгим и многое будет потеряно. Поэтому все мы спали одним глазом в полной уверенности, что не случится ничего такого чего бы мы не заметили. В три часа солнце проглянуло из-за туч, и мы выскочили за двери. Обозреть положение нельзя было сразу. Солнце было еще вроде масляного шарика и не могло рассеять густую мглу. Ветер немного спал, но все же задувал здорово. В сущности, неприятнейшее занятие - вылезти из хорошего теплого спального мешка и стоять так на ветру часами в тонкой одежде, сторожа погоду! Мы знали по опыту, что такой просвет, такое прояснение погоды может наступить внезапно, а тогда следует быть на посту. И просвет наступил. Он был не так уж долог, но все же долог достаточно. Мы находились на довольно крутом спуске с гребня холма. Спуск к югу был, слишком крут, но к юго-востоку он шел ровнее и лучше и заканчивался огромной равниной. Мы не заметили никаких трещин или вообще каких-нибудь мерзостей. Впрочем, видели мы не на далекое расстояние, а только ближайшие окрестности. Гор мы никаких не видели - ни Фритьофа Нансена, ни Педро Кристоферсена. Очень довольные своей утренней работой, мы снова улеглись и проспали до шести часов утра, когда опять начались наши утренние хлопоты. Погода, немного улучшившаяся за ночь, теперь снова разболталась, и норд-ост трудился изо всех сил. Однако, теперь, когда мы узнали ближайшие окрестности, нужно было нечто большее, чем шторм и пурга, чтобы остановить нас. Только бы нам дойти до плоскогорья, а там мы знали уж, что всегда сумеем найти свой путь дальше. Наложив на полозья надежные тормоза, мы двинулись в путь с горы. Небольшая утренняя ориентировка оказалась правильной. Спуск был ровный и удобный, и мы доехали до ровного места без приключений. Теперь можно было опять продолжать курс на юг, и в густой пурге мы продолжали свой путь в неизвестное с приятной помощью завывающего норд-оста. Теперь мы снова начали строить гурии, которые не нужны были на подъемах. К концу утра мы прошли снова через небольшой гребень, последний встреченный нами. Местность была теперь довольно хорошая, ровная, как пол, и без следа сугробов. Но, если мы все-таки продвигались вперед медленно и с трудом, то причину этого следовало искать в скверном насте. Для всех нас это было чистое наказание! Сахара и та, кажется, больше бы годилась для езды на санях! Теперь, наконец, нам понадобился и бегущий впереди, и отсюда до полюса эту работу поочередно выполняли Хассель и я. Среди дня погода улучшилась, и, когда мы к вечеру разбили лагерь, все вокруг имело радостный вид. Солнце проглянуло сквозь тучи и так дивно припекало после всех этих холодных дней! Видимость не была хорошей, так что мы не могли разглядеть окрестностей. Расстояние, пройденное нами, по показаниям наших трех одометров, равнялось тридцати километрам. Принимая во внимание дурной наст, мы могли быть этим довольны. Определение высоты дало нам 2 630 метров над уровнем моря, или падение в течение дня на 230 метров. Это очень удивило меня. Что это может значить? Вместо того, чтобы понемногу повышаться, местность медленно понижалась. Впереди нас должно было ожидать что-то странное, но что же? По счислению, мы в этот вечер находились на 86o южной широты. Двадцать восьмое ноября не принесло нам желательной погоды. Всю ночь налетали сильные порывы ветра с севера. Утро настало со слабым ветром, но с туманом и снегом. Что за проклятье! Ведь здесь мы шли вперед по совершенно девственной почве, а видеть не могли ничего. Местность оставалась почти такой же, - пожалуй, была лишь несколько более волнистой. О том, что здесь в свое время бушевали ветры, и ветры сильные, свидетельствовал нижний слой, состоявший из твердых, как железо, снежных наметов, К счастью для нас, снег, выпавший за последние дни, сравнял их, и теперь тут образовалась совсем ровная поверхность. Сани скользили тяжело, однако лучше, чем накануне. Мы продвигались все время вслепую и досадовали на упрямство погоды с ее плохой видимостью, как вдруг кто-то закричал: - Посмотрите-ка! На востоко-юго-востоке высоко среди масс тумана вздымалась дикая темная горная вершина. Она была недалеко. Больше того: казалось, что она угрожающе близка и совсем нависла над нами! Мы остановились, созерцая величественное зрелище. Но природа ненадолго раскрыла перед нами свои чудеса. Пал туман тяжелый и холодный и снова скрыл все сокровища. Теперь мы знали, что нам следует приготовиться ко всяким предосторожностям. Когда мы прошли около шестнадцати километров, туман снова на минуту поредел, и мы увидели совсем близко - всего в одном-двух километрах - на западе два длинных, узких, совершенно покрытых снегом горных гребня, идущих с севера на юг. Эти горы,- горы Хеллан Хансена, были единственны ми, которые мы видели по правую руку от себя во время своего похода по плато. Они были от 2 600 до 2 860 метров высоты я на обратном пути могли бы послужить для нас прекрасными отличительными знаками. Между ними и горами, лежавшими на востоке, нельзя было проследить никакой связи. Они производили впечатление совершенно изолированных вершин, так как мы не могли заметить нигде .никакой возвышенности, тянувшейся с востока на запад. Мы продолжали идти по своему курсу, все время ожидая встретиться в этом направлении еще с каким-нибудь сюрпризом. Воздух был черен, как смола, и казалось, будто он что-то таит в себе. Это не могло быть от непогоды, так как тогда она разразилась бы уже над нами. А мы все шли и шли, и все оставалось по-прежнему. Наш дневной переход равнялся тридцати километрам. Заглядывая в свой дневник от двадцать девятого ноября, я вижу, что он начинается не очень весело: "Туман, туман, снова туман и опять туман. К тому же, еще мелкий снег, делающий дорогу невозможной. Бедные животные! Им пришлось сегодня жестоко потрудиться, чтобы тащить сани вперед". Однако, день оказался не таким уж дурным, так как мы выпутались из неизвестности и узнали, что скрывает этот темный воздух. Позднее утром проглянуло солнце и разогнало немного туман. И в юго-восточном направлении, в нескольких километрах от нас, открылась огромная, могучая группа гор. От нее и как раз поперек нашего курса шел большой старый ледник. Солнце стояло прямо над ним, освещая поверхность, покрытую огромными трещинами и складками. Ближе к земле эти образования были такого рода, что мы с первого взгляда ясно увидели, что всякое продвижение по этой дороге невозможно. Но как будто можно было пройти прямо по леднику в направлении нашего курса, - так по крайней мере казалось. Туман спускался и снова рассеивался, и нам приходилось пользоваться моментами просветления, чтобы ориентироваться. Лучше всего было бы, пожалуй, остановиться, поставить палатку и подождать наступления ясной погоды. Тогда мы могли бы не торопясь и спокойно осмотреть местность и выбрать лучший путь. Идти вперед, не зная местности, не очень-то хорошо. Но как долго нам придется ждать ясной погоды? На такой вопрос нельзя было получить ответа. Может быть неделю, а может быть и две, но на это у нас не было времени. Значит, все равно, и будь что будет! Насколько мы могли разглядеть ледник, он был довольно крут. Но лишь в направлении с юга к юго-востоку у новой земли туман иногда рассеивался настолько, что мы могли разглядеть хоть что-нибудь. С юга на запад туман лежал густой, как каша. Мы видели, что огромные трещины теряются в массах тумана. Пока оставалось нерешенным, как выглядит ледник на западе. Нам нужно было идти на юг, а пройти туда в одном месте было возможно. Мы продолжали идти вперед, пока на местности не стало сказываться влияние ледника, в виде небольшой трещины, и тогда мы остановились. Прежде чем начать поход по леднику, мы решили облегчить немного сани. Уже по тому немногому, что удалось увидеть, было ясно, что нам предстоит тяжелая работа. Поэтому было важно везти на санях как можно меньше груза. Мы сейчас же приступили к постройке склада. Снег здесь был очень пригоден для этой цели, так как он был тверд, как стекло. За короткое время выросла огромная постройка из твердых, как лед, снежных глыб и в ней мы оставили провиант для пяти человек на шесть дней и для восемнадцати собак на пять дней. Кроме того здесь была оставлена часть разных мелочей. Во время этой работы туман то спускался, то расходился. Было несколько совсем ясных проблесков, которые дали мне возможность рассмотреть хорошенько ближайшую группу гор. Казалось, она лежала совсем изолированно и состояла из четырех гор. Одна из них, гора Хельмера Хансена, стояла отдельно от трех других. Три остальных горы - Оскара Вистинга, Сверре Хасселя и Уле Бьолана - стояли теснее. Воздух за этой группой все время был тяжелым и темным, указывая на то, что там должны скрываться еще горы. Вдруг, в один из самых ясных просветов, в покрывале тумана образовалась прореха, и из нее выступили вершины колоссального горного массива. По первому впечатлению эта гора - гора Т. Нильсена - показалась нам высотой по крайней мере в шесть с чем-нибудь тысяч метров. Мы просто оторопели, - так громадна она была! Но это продолжалось лишь одно мгновение, а затем туман снова сокрыл ее в своих недрах. Нам удалось взять несколько жалких пеленгов отдельных гор, но получить лучшие было нельзя. Кроме того место этого склада было настолько заметно, благодаря своему нахождению у подножья ледника, что не найти его было положительно невозможно, как мы единодушно решили. Окончив постройку, которая возвышалась на целых два метра, мы поставили на верхушку еще и один из своих черных ящиков из-под провианта, чтобы, возвращаясь домой, еще легче увидеть наш знак. Определение широты, которое мы успели сделать во время этой работы, дало нам 86o 21' южной широты. Это довольно точно совпадало с нашей широтой по счислению - 86o 23' южной широты. Между тем, туман снова заволок все, и повалил легкий и мелкий снег. Мы взяли пеленг наиболее свободного от трещин участка ледника и затем двинулись в путь. Прошло некоторое время, прежде чем мы добрались до ледника. Трещины у нижнего края были небольшими, но едва мы начали подъем, как начались и удовольствия. Такой переход совершенно вслепую между трещинами и пропастями со всех сторон - нечто действительно неприятное! Время от времени мы справлялись с компасом и осторожно ехали вперед. Мы с Хасселем шли впереди, связавшись альпийской веревкой. Но это, в сущности, мало помогало нашим каюрам. Конечно, мы легко перемахивали на лыжах такие места, где собаки проваливались. Эта нижняя часть ледника, была не совсем безопасна, так как трещины часто бывали совершенно незаметны под тонким слоем снега. В ясную погоду еще куда ни шло, - можно ехать по такой местности, так как тогда свет и тени позволяют видеть края этих коварных западней; но в такой день, как этот, когда все сливается, продвижение вперед становится делом сомнительным. Однако, мы все же продолжали идти вперед, соблюдая величайшую осторожность. Вистинг чуть не измерил глубину одной из таких опасных трещин санями, собаками и самим собой, так как мост, по которому он проезжал, обрушился. Благодаря присутствию духа и молниеносной быстроте маневра (иной назовет это счастьем!) - ему удалось спастись. Так мы пробрались метров на пятьдесят наверх по леднику, но здесь попали в такой лабиринт зияющих пропастей и разверстых бездн, что не могли больше никуда двинуться. Делать было нечего, пришлось отыскать наименее растрескавшийся клочок ледника и поставить на нем, палатку. Как только это было сделано, мы с Хансеном отправились на разведку. Мы шли, перевязавшись альпийской веревкой, а потому довольно уверенно. Целая наука выбираться из такой ловушки, в какую мы заехали! В направлении уже упомянутой группы гор, - они тянулись на восток, - прояснилось настолько, что в этой стороне мы могли очень хорошо разглядеть ледник. Теперь подтвердилось все то, что мы видели с расстояния. Участок, идущий к земле, был так размолот и расколот, что там буквально не было места, куда ступить. Все имело такой вид, словно здесь было дано сражение и метательными снарядами служили огромные ледяные глыбы. Они нагромождались одна на другую и, разбросанные повсюду, являли собой картину грандиозного разрушения. "Слава богу, что нас тут не было, когда все это происходило, - подумал я про себя глядя на поле брани. - Оно могло бы быть картиной "страшного суда", и при том в огромном масштабе!" Итак, пройти в этом направлении было безнадежно, о это было не столь уж страшно, раз путь наш лежал на юг. К югу ничего не было видно. Там лежал тяжелый и густой туман. Оставалось только попытаться пройти вперед. Поэтому мы повернули на юг. Чтобы отойти от места нашей палатки, нам нужно было сначала перейти через довольно узкий снежный мост. Отсюда - вдоль обрывистого гребня или хребта с широкими зияющими трещинами с обеих сторон. Этот гребень вел на ледяной вал метров в семь высотой - образование, происшедшее оттого, что давление прекратилось раньше, чем этот вал лопнул и распался на торосы. Мы прекрасно видели, что пробраться здесь с санями и собаками будет трудно, но, за неимением лучшего, приходилось мириться и с этим. С вершины этого ледяного вала мы могли заглянуть на другую его сторону, которая до сих пор была скрыта от наших глаз. Туман мешал нам видеть на далекое расстояние, но даже ближайшие окрестности убеждали нас в том, что мы с осторожностью сможем перебраться дальше. При спуске с вершины, на которой мы стояли, на другую сторону нужно было маневрировать с величайшей осторожностью. Дело в том, что ледяной вал кончался зияющей трещиной, особо пригодной для того, чтобы принять и приютить соскользнувших в нее каюров, сани и собак! Мое и Хансена странствование на юг на этот раз совершалось совершенно наугад, так как мы ровно ничего не видели. Мы намеревались проложить след для завтрашнего похода. Во время этого блуждания у нас вырывались по адресу ледника не одни только хвалебные слова! Бесконечные повороты и обходы. Чтобы пройти один метр вперед, нам наверное приходилось делать десять метров в сторону. Можно ли удивляться, что мы назвали этот ледник "Чертовым?" Во всяком случае, наши товарищи подтвердили бурными овациями правильность этого названия, когда мы сообщили им о нем. У "Врат ада" мы с Хансеном остановились. Это было совершенно изумительное образование. Здесь ледник образовал длинный хребет метров в шесть вышиной. Посредине этого хребта он разрывался, образуя открытый портал метра в два шириной. Хребет, как и вообще весь ледник, был, по-видимому, очень старый и в значительной степени занесен снегом. Отсюда та часть ледника, которую можно было видеть к югу, принимала постепенно все лучший вид, а потому мы повернули кругом и пошли по своим следам в радостной уверенности, что нам удастся пройти вперед. Наши товарищи не меньше нас обрадовались сообщению о видах на будущее. Определение высоты в этот вечер дало нам 2 400 метров над уровнем моря, то есть у подножья ледника мы были на высоте 2 340 метров или ниже "Бойни" на 630 метров. Мы теперь отлично знали, что нам предстоит опять весь этот подъем, если еще не больший. Такая мысль не пробуждала в нас особого воодушевления. В своем дневнике я читаю, что этот день я закончил следующими словами: "Какой же теперь будет новый сюрприз?" В сущности, мы совершали удивительное путешествие по новым местам, новым горам, ледникам и т.п., не видя ничего перед собой. Вполне естественно, что мы были готовы ко всяким неожиданностям. При таком хождении ощупью в потемках мне меньше всего нравилось, что будет трудно, даже очень трудно, опознать местность на обратном пути. Однако, мы относились к этому спокойно, имея в виду этот ледник, идущий поперек нашего курса, и все настроенные нами гурии. Многое нужно, чтобы мы прошли мимо них, возвращаясь домой! Для нас было лишь важно найти свой спуск на барьер. Ошибка была бы очень досадной. Из дальнейшего описания будет видно, что мои опасения насчет того, что мы можем не опознать местности, были не совсем лишены основания. Нам помогли поставленные нами гурии, и своей конечной победой мы обязаны собственно своей предусмотрительности в этом отношении. Следующее утро, тридцатого ноября, наступило при значительно более ясной погоде, и мы могли очень хорошо осмотреться кругом. Теперь нам было видно, что две горные цепи на 86o южной широты соединялись в одну, идущую к юго-востоку, могучую горную цепь с вершинами от 2 860 до 4 300 метров. Гора Т. Нильсена была самой южной, как это можно было видеть отсюда. Горы Хансена, Вистинта, Бьолана и Хасселя образовывали, как мы и предполагали вчера, самостоятельную группу и лежали отдельно от мощной главной цепи. Каюрам досталась утром жаркая работа. Приходилось править с большой осмотрительностью и терпением, чтобы пройти благополучно по местности, лежавшей перед нами. Какой-нибудь ничтожнейшей ошибки было достаточно, чтобы отправить и сани и собак с молниеносной быстротой на тот свет. Однако же нам удалось удивительно быстро проехать расстояние, которое мы с Хансеном прошли накануне вечером. Не успели мы и оглянуться, как уже очутились у "Врат ада", и Бьолан снял отсюда прекрасную фотографию, которая очень хорошо показывает трудности, встретившиеся нам на этой части пути. На переднем плане под высоким снежным гребнем, образующим одну сторону очень широкой, но отчасти занесенной снегом трещины, видны следы ударов лыж по снегу. Это фотограф, проходя по этому снежному мосту, хлопал лыжами, пробуя прочность нижнего слоя. У самых следов видна отверстая дыра в широкой трещине. Вначале она светло голубая, но под конец в бездонной пропасти становится совсем черной. Фотографу удалось пройти по мосту туда и обратно целым и невредимым, но рисковать пройти через этот мост с санями и собаками нечего было и думать. На фотографии можно также увидеть, что сани повернуты совсем в другую сторону, в поисках иного пути. Две маленькие черные фигурки вдалеке направо - это Хассель и я, вышедшие на рекогносцировку. В этот день мы прошли небольшое расстояние - всего пятнадцать километров по прямой- линии. Но, если принять во внимание все крюки и обходы, которые мы принуждены были делать, то все же оно окажется не столь уж коротким. Мы поставили палатку на хорошем, солидном основании, вполне довольные своей дневной работой. Высота над уровнем моря была 2 500 метров. Солнце стояло теперь на западе, и лучи его падали прямо на огромные горные массивы. Сказочный ландшафт из синего и белого, красного и черного - игра красок, не поддающаяся никакому описанию! Хоть нам и казалось, что сейчас совсем ясно, но дело обстояло не так уж благополучно. Юго-восточная часть горы Т. Нильсена терялась в темном непроницаемом воздухе, дававшем понять, что горы тянутся еще и в этом направлении, но сказать что-нибудь наверняка было невозможно. Гора Т. Нильсена, - в жизни своей я не видел ничего прекраснее! Вершины, самые разнообразные по своей форме, высоко вздымались вверх, частью покрытые несущимися мимо них клочками тумана. Некоторые из них были острые, но большинство растянутые я закругленные. Там и сям виднелись блестящие сверкающие ледники, в диком беге низвергавшиеся по крутым склонам и в ужасающем беспорядке переходившие в лежащую внизу местность. Однако, самой замечательной из всех была гора Хельмера Хансена. Вершина ее была кругла, как дно чаши, и покрыта удивительным ледником. Он был так изодран и разломан, что ледяные глыбы торчали во все стороны, словно иглы ежа. Все это сияло и блестело на солнце - чудесное зрелище! Нет такой другой горы на свете, и в качестве приметы она незаменима. Мы знали, что ее нельзя будет не опознать, как бы не изменился вид окрестностей на обратном пути, когда условия освещения могут быть иными. Когда лагерь был разбит, одна партия отправилась исследовать подробнее условия местности. Вид на окрестности с места нашей лагерной стоянки не сулил ничего хорошего, но, может быть, удастся найти что-нибудь лучшее, чем ожидалось. Нам повезло, что состояние наста на леднике оказалось таким хорошим. Свои ледовые кошки мы оставили на "Бойне", а потому, если б ы нам встретился гладкий лед вместо того хорошего, плотного снежного слоя, который был у нас теперь то это доставило бы нам много хлопот. Выше, все выше, между ужасными трещинами и пропастями, к новым - в сотни метров шириной и, может быть, в тысячи метров глубиной! Для нашего продвижения вперед перспективы, по правде сказать, были довольно мрачные. Насколько можно было видеть в направлении нашего курса, впереди вздымался один огромный хребет за другим, скрывая на той стороне ужасные широкие бездны, которые все нужно было обходить. Мы шли вперед, все вперед, хотя обходная дорога была длинна и трудна. На этот раз мы не связались альпийской веревкой, так как трещины были настолько заметны, что лопасть в них было трудно. Однако, оказалось, что во многих случаях альпийская веревка была бы тут уместна. Мы только что собирались перейти через один из многих хребтов, - поверхность казалась здесь сплошной и вполне хорошей, - когда вдруг как раз под задней частью лыжи Хансена отломился большой кусок. Мы не могли отказать себе в удовольствии заглянуть в дыру. Зрелище было непривлекательное, и мы решили избежать этого места, когда пойдем с санями и собаками. Каждый день мы не могли нахвалиться своими лыжами. Мы часто спрашивали друг друга: что было бы теперь с нами без этой удивительной вещи на ногах? Ответ по большей части был таков: конечно, мы были бы уже на дне какой-нибудь трещины или ямы. Еще при чтении различных описаний внешнего вида барьера и его особенностей, все мы, рожденные и воспитанные с лыжами на ногах, ясно увидели, что лыжи здесь незаменимы. Это убеждение подкреплялось с каждым днем, и можно смело сказать, что наши лыжи сыграли не только очень важную роль, но, возможно, даже важнейшую роль в нашем походе к Южному полюсу. Много раз мы шли по таким растресканным и изрытым участкам, что пройти там пешком было бы невозможно. О преимуществе лыж в глубоком, рыхлом снегу не приходится и распространяться! После двухчасовой разведки мы решили повернуть обратно. С вершины гребня, на котором мы тогда стояли, местность дальше имела более привлекательный вид, какого у нас давно уже не было. Но здесь на. леднике нам уже так часто приходилось разочаровываться, что мы стали относиться ко всему весьма скептически. Как часто мы, например, думали, что стоит нам только перейти то или вот это волнообразное образование, и все наши испытания кончатся, а дорога дальше на юг будет открыта и свободна. Но доходили до места и убеждались, что за гребнем местность была еще хуже, чем раньше, если только это было возможно. Но на этот раз мы чувствовали, что в воздухе повеяло победой. Образования как будто обещали нам ее, но разве эти образования не обманывали нас так часто, что теперь мы уже не могли полагаться на них? Может быть, это подсказывал нам инстинкт? Я не знаю, но верно только то, что мы с Хансеном, обсуждая виды на будущее, были оба согласны с тем, что, пройдя за самый дальний гребень, мы победим ледник. Нам безумно хотелось заглянуть за этот гребень, но дорога в обход множества трещин была длинна и,- разрешите уж мне признаться в этом, - мы начали уставать. Обратный путь шел вниз и занял немного времени, и скоро мы .могли уж сообщать своим товарищам, что завтрашний день сулит нам много хорошего. Тем временем Хассель измерил гору Т. Нильсен и определил, что она поднимается на 4300 метров над уровнем моря. Как сейчас помню, в этот вечер мы любовались прекрасным зрелищем, которое раскрывала перед нами природа, и считали, что воздух чист, и поэтому все, что находится в нашем поле зрения, теперь должно бы быть видимо; припоминаю также, как мы были удивлены на обратном пути, найдя "весь ландшафт совершенно изменившимся. И не будь горы Хельмера Хансена, нам было бы довольно трудно опознать местность. Воздух в этих областях может сыграть сквернейшие шутки. Как ни чист он казался нам в тот вечер, но тем не менее позднее выяснилось, что видимость была тогда, очень малая. Поэтому нужно быть очень осторожным в своих суждениях о том, что ты видишь и чего не видишь. В большинстве случаев оказывалось, что путешествующие в полярных областях скорее видели больше, чем меньше. Наоборот, если бы нам пришлось наносить на карту этот участок, как мы его видели тогда, то были бы пропущены большие горные районы. Ночью поднялся сильный ветер с юго-востока и бушевал так, что гудели оттяжки палатки. Хорошо, что палаточные колышки крепко держали. Еще утром, когда мы занимались своим завтраком, ветер бушевал так что мы уже готовы были повременить немножко. Но внезапно и без всякого предупреждения ветер так сильно спал, что у нас исчезло всякое сомнение. Но какую перемену произвел юго-восточный ветер! Отличный снежный слой, вчера еще покрывавший все и превращавший бег на лыжах в удовольствие, теперь был сметен, на больших пространствах и обнажал твердый нижний слой. Мысли набегали и уходили. Оставленные нами на "Войне" ледовые кошки так и плясали взад и вперед перед глазами, гримасничая и указывая на меня пальцами! Не хватало еще прогуляться к "Бойне" за кошками! Тем временем мы упаковали все и приготовились. По вчерашнему следу трудно было идти; но, теряя его иногда на гладкой ледяной поверхности, мы потом находили его снова на каком-нибудь сугробе, устоявшем против натисков бури. Для каюров была трудная и утомительная работа. Управлять санями на гладкой покатой поверхности было трудно, они ехали то вдоль, а то нередко и поперек, и нужна была особая предусмотрительность, чтобы не дать им перевернуться. А за этим нужно было следить во что бы то ни стало: тонкие ящики с провиантом не выдерживали частых ударов об лед. Кроме того было так трудно ставить сани снова, что из-за одного этого каюры проявляли величайшую осторожность. Сани в тот день на множестве больших и твердых неровностей выдержали хорошее испытание. То, что они выдерживали, было чудом и свидетельствовало о прекрасной работе Бьолана. Ледник в этот день угостил нас таким хаосом, какого мы еще не встречали! Хассель и я, как обычно, шли впереди, связавшись альпийской веревкой. До того места, куда накануне вечером доходили мы с Хансеном, все шло относительно легко. Ведь бывает гораздо легче, когда знаешь, что по дороге пройти можно! Дальше было хуже, а часто даже так плохо, что нам много часов подряд приходилось искать путь в разных направлениях, прежде чем мы находили его. Неоднократно нам приходилось пользоваться топором и вырубать препятствия. Один раз нас даже взяло раздумье. Пропасть на пропасти, торос на торосе, и все такие высокие и крутые, что напоминали горы! Мы бродили в поисках перехода во всех направлениях. Наконец, нашли один, если он, вообще говоря, мог заслуживать наименование перехода. Это был мост, до того узкий, что в ширину на нем едва хватало места для саней. С обеих сторон страшные обрывы. Проход по этому месту напомнил мне танец па канате через Ниагару. Хорошо, что никто из нас не страдал головокружением, а собаки не представляли себе точно, во что обойдется им неверный шаг! По другую сторону этого перехода дорога шла вниз, и путь наш теперь лежал по долине между высокими волнистыми образованиями с обеих сторон. Идти здесь было просто испытанием терпения, так как долинка была довольно длинная и шла она прямо на запад. Несколько раз мы пробовали проложить курс на юг и перебраться через ледяной вал, но это оказывалось бесцельным. Правда, нам неизменно удавалось подняться на гребень, но спуститься по другую его сторону было невозможно. Оставалось только следовать естественному направлению долинки и ждать перехода ее в лежащую южнее местность. В особенности подвергалось тяжелому испытанию терпение каюров, и я видел, как они, недовольные моим и Хасселя исследованиями, сами предпринимали прогулки на гребень, чтобы самим во всем убедиться. но лишь затем, чтобы признать необходимость преклонения перед капризами природы и последовать снова за нами. И по естественному-то направлению мы шли не без препятствий. Наш путь постоянно пересекали трещины то крупных, то небольших размеров. Холмистый гребень или волнистое образование, на которое мы теперь, наконец, взобрались, имело весьма внушительный вид. К востоку оно заканчивалось крутым обрывом, переходившим в лежащую внизу местность, и достигало здесь до тридцати метров в высоту. К западу оно переходило в плоскость постепенно, давая нам возможность идти дальше этим путем. Чтобы лучше обозреть окрестности, мы поднялись на восточную и наиболее высокую часть гребня. Оттуда мы сразу же увидели, что наше вчерашнее предположение подтверждается. Высокий хребет, который мы видели тогда и за которым надеялись найти лучший путь вперед, теперь виден был нам в большей своей части. И то, что мы увидели, заставило наши сердца забиться от радости.. Неужели перед нами действительно огромная, белая, гладкая равнина, или же это просто обман зрения? Время покажет, что тут на самом деле. Между тем мы с Хасселем отправились дальше, а остальные последовали за нами. Пока мы дошли дотуда, нам пришлось еще не раз преодолевать разные трудности, но они, по сравнению с уже совершенными нами многими головоломными переходами, были относительно мирного характера. Дойдя до многообещающей равнины, мы с облегчением вздохнули. Ее протяжение было не очень велико, но не больше были и наши требования в этом отношении после перехода последних дней по хаотический местности. Правда, вдали на юге мы все еще Видели большие торосистые хребты, но расстояние между ними были гораздо больше, а поверхность гладкая. Таким образом, впервые с того времени, как мы вступили на "Чертов ледник", мы могли снова править на истинный юг на расстоянии нескольких минут. (Минута равна 1/60 градуса или одной миле). Во время нашего дальнейшего продвижения вперед действительно оказалось, что мы очутились совсем в другой местности. В кои-то веки мы не остались в дураках! Правда, поверхность, по которой мы шли, не была совсем уж неизрытой и гладкой, - этого придется ждать еще долго, - но мы могли теперь подолгу выдерживать свой курс. Громадные трещины стали попадаться .все реже и были так засыпаны снегом с обоих концов, что нам уже не приходилось делать большие обходы. И люди, и животные почувствовали новый прилив энергии, и мы бодро шли на юг. А по мере нашего продвижения вперед условия пути все больше и больше улучшались. Вдали мы видели какие-то могучие куполовидные образования, которые, казалось, вздымались высоко в небеса. Они оказались самой южной границей огромных трещин и образовывали переход к третьей фазе ледника. Взбираться на эти довольно высокие и гладкие куполы, лежавшее как раз на нашем пути, бывало просто мученьем! С их вершины можно было очень хорошо осмотреться. Местность, куда мы теперь попали, совершенно отличалась от области северной стороны куполов. Тут большие трещины были целиком засыпаны снегом, что позволяло переезжать их где угодно. Здесь в особенности привлекало к себе внимание бесчисленное количество маленьких стоговидных образований. Большие пространства местности были обнажены от снега, и на поверхность выступал гладкий лед. Ясно было, что все эти различные образования или фазы ледника обязаны своим происхождением лежащей под ними почве. Первый пройденный нами участок, где все было так изрыто, был, по всей вероятности, той частью ледника, которая лежит ближе всего к голой земле. По мере удаления ледника от земли, поверхность его становилась спокойнее. На участке со стоговидными образованиями разрушение не дошло до разрыва поверхности на сколько-нибудь значительном протяжении, и лишь образовались то там, то здесь поднятия почвы. Нам скоро пришлось узнать, каково строение этих стогов и что у них внутри. Теперь, когда не нужно было делать ни больших крюков, ни обходов, ехать было одно удовольствие. Приходилось сворачивать в сторону только лишь перед тем или другим крупным стогом. Но все же мы шли своим курсом. Попадавшиеся нам время от времени большие гладкие бесснежные участки были растресканы во всех направлениях, но трещины в них были совсем узкие - всего с полдюйма шириной. В этот вечер мы с трудом нашли место для палатки. Нижний слой везде был одинаково тверд. В конце концов, нам пришлось поставить палатку прямо на голом льду. К счастью для наших палаточных колышков, лед был негладкий и не твердый, как сталь. На вид он был молочно-белым и не таким уж твердым. Поэтому, когда палатка была поставлена, палаточные колышки легко забивались в лед топором. Как всегда, Хассель отправился за снегом для котла. Обычно он производил эту работу большим ножом, специально сделанным для снежных работ, но в этот. вечер он ушел, вооружившись топором. Он очень радовался, что кругом так много прекрасного материала. Далеко идти ему не пришлось. Как раз у самой двери в палатку, в одном метре от нее, стоял небольшой хорошенький стог, словно специально предназначенный для этой цели, Хассель поднял топор и рубнул со всего плеча. Топор ушел в снег без всякого сопротивления по самую рукоятку. Стог оказался пустым внутри! Когда топор был вытащен, соседние части обрушились, и было слышно, как куски льда летели вниз в темную дыру,-итак, значит, всего в метре расстояния от дверей у нас был удобнейший спуск в погреб! Хассель, невидимому, наслаждался положением. - Темно, как в мешке, - улыбался он, - и дна не видать! У Хансена был сияющий вид. Ему, должно быть, хотелось, чтобы палатка стояла еще ближе. Материал, доставленный нам стогом, был наилучшего качества и великолепно годился для получения воды. Следующий день, суббота второго декабря, был для всех нас очень утомительным. С самого утра бушевал юго-восточный ветер с сильным снегопадом и ослепляющей метелью. Путь был самого скверного свойства - зеркально-гладкий лед. Я шел на лыжах переступая, и потому у меня была относительно легкая работа. Каюрам пришлось снять с себя лыжи и сложить их на сани, чтобы идти рядом, поддерживая сани, и помогать собакам в трудную минуту. А это бывало часто. Дело в том, что на этой гладкой ледяной поверхности повсюду были разбросаны небольшие снежные наметы, а состояли они из такого снега, который больше всего напоминал рыбный клей, когда сани попадали на него. Если сани наезжали на эти вязкие снежные наметы, а собаки находились уже на гладком льду и им не за что было зацепиться когтями, то они не могли, как ни старались, перетащить сани. Каюрам приходилось тогда напрягать все свои силы, чтобы сани не останавливались. Чаще всего людям и животным соединенными усилиями удавалось перетащить сани. К концу дня местность снова начала становиться более неровной, и наш путь раз за разом пересекали большие трещины. В сущности, эти трещины были довольно опасны. Вид у них был очень невинный, так как они были совершенно заполнены снегом. Но при более близком знакомстве с .ними мы научились понимать, что они гораздо опаснее, чем мы представляли себе это вначале. Оказалось, что там, между рыхлым, наполняющим их снегом и твердыми краями льда, было очень широкое, ведущее прямо в глубину пустое пространство. Слой снега, покрывавший все сверху, в большинстве случаев был совсем тонким. Обычно не случалось ничего особенного, когда мы наезжали на такую засыпанную снегом трещину, но когда приходилось перебираться на другую сторону, наступал критический момент. Здесь собаки попадали на гладкую ледяную поверхность и никак не могли зацепиться за нее когтями, поэтому приходилось тащить сани одним только каюрам. Тут-то, когда каюр должен был упираться изо всех сил, он и проваливался через тонкий снежный покров. В таких случаях он крепко хватался. за веревки на санях или за специально для этой цели привязанный строп. Однако, привычка делает даже самых осторожных людей неосмотрительными, и много раз случалось, что некоторые из наших каюров бывали уже на пути в "погреб". Если такая езда утомляла собак, то, право, она утомляла не меньше и людей. Если бы еще стояла хорошая погода, и мы могли видеть, что делается кругом, то мы, может быть, не так уж смущались бы всем этим, но в такую чертовскую погоду удовольствия в этом, по правде говоря, не было никакого! Много времени уходило также на отогревание носов и щек, по мере того, как они отмерзали. Правда, для этого мы не останавливались, времени на это у нас не было. Мы просто снимали варежку и, продолжая идти, прикладывали теплую руку к замороженному месту Если же нам казалось, что чувствительность снова вернулась, мы всовывали руку обратно в варежку, теперь и руке нужно было погреться. При двадцати с чем-то градусах мороза и шторме долго не продержишь на воздухе голой руки. Несмотря на неблагоприятные условия, при которых мы пробивались вперед, одометр вечером все же показал пройденное расстояние в двадцать пять километров. В этот вечер мы забрались в палатку очень довольные дневной работой. Субботний вечер. Заглянем в палатку. Там довольно уютно. Внутренняя половина палатки занята тремя спальными мешками. Соответствующие владельцы их нашли для себя более удобным и целесообразным забраться в них и теперь занялись своими дневниками. Во внешней половине, ближе к дверям, место занято только двумя спальными мешками, но зато здесь между ними размещено все кухонное оборудование экспедиции. Владельцы их, Вистинг и Хансен, еще сидят. Хансен - кок и не хочет забираться в мешок, пока пища не скипит и не будет приготовлена. Вистинг, его присяжный помощник и друг, готов всегда прийти ему на помощь. Хансен, по-видимому, заботливый повар; он не любит, чтобы пища подгорала. Ложка непрерывно крутится в содержимом кастрюли - "в супе". Это слово, кажется, возымело свое действие. В одно мгновение все усаживаются, держа в одной руке чашку, в другой ложку. Чашка каждого поочередно наполняется, всякий сказал бы, превосходнейшим супом из овощей. По всем лицам видно, что суп горяч, как кипяток, но все же он исчезает с изумительной быстротой. Чашки снова наполняются, и на этот раз более существенным веществом - пеммиканом. И на этот раз они опустошаются с достойной удивления быстротой, чтобы опять наполниться. Аппетит, значит, не пострадал! Чашки тщательно выскабливаются, и начинается пиршество - наслаждение хлебом и водой. Да, не трудно заметить, что люди наслаждаются, судя по их довольным лицам; это наслаждение гораздо больше того, какое могло бы дать им самое изысканное меню. Прежде чем съесть галету, они ею буквально любуются. А вода, - всем хочется холодной как лед воды, - исчезает в больших количествах и, видимо, доставляет значительно больше наслаждения и удовлетворения, чем даже самое тонкое вино! Во время ужина примус продолжает гудеть, и температура в палатке делается совсем приятной. По окончании еды кто-то требует ножницы и зеркало, и вскоре полярники погружаются в приведение в порядок своих физиономий, ради. наступающего воскресного дня. Каждую субботу вечером бороды очень коротко подстригаются машинкой. Делается это не столько из кокетства, сколько потому, что это приятно и практично. В бороде легко застревают льдинки, а это часто чрезвычайно мешает. Мне лично кажется, что борода в таком путешествии столь же непрактична и неудобна - как ну, скажем, например, как... шляпа на ногах! После того как машинка и зеркало прошли вкруговую, люди один за другим исчезают в спальных мешках, и затем, после пятиголосого "доброй ночи", наступает тишина. Скоро ровное дыхание дает знать, что дневная работа потребовала своей дани. А тем временем воет юго-восточный ветер, и снег сечет палатку. Собаки свернулись клубком и, видимо, им мало дела до непогоды. Буря продолжалась с той же силой и на следующий день, и из-за опасной местности мы решили подождать, что нам покажет время. Позднее утром, - пожалуй, ближе к полудню, - ветер несколько стих, и мы вышли на воздух. Солнце проглянуло несколько раз сквозь тучи, и мы воспользовались желанным случаем, чтобы измерить его высоту. Результат дал 86o47' южной широты. На месте этой нашей стоянки мы оставили все свои чудесные меховые одежды, которые, как мы считали, больше уж нам не понадобятся, так как температура держалась слишком высокой. Однако, мы все-таки сохранили капюшоны на своих оленьих шубах. Их хорошо иметь, когда идешь против ветра! Нам не пришлось сделать длинного перехода. Небольшое затишье полудня оказалось просто шуткой. Серьезность намерения обнаружилась очень скоро в форме сильнейшей пурги с той стороны - то есть с юго-востока. Если бы мы знали местность, то, может быть, и пошли бы дальше, но теперь среди этой пурги и в шторм, когда невозможно было и глаз открыть, делать этого не следовало. Могло произойти серьезное несчастье и погубить все. Поэтому все пройденное нами расстояние равнялось 4 километрам. Температура, когда мы остановились лагерем, была -21o. Определение высоты дало 2 700 метров над уровнем моря. За ночь ветер перешел с юго-востока на север, затем стих, и погода прояснилась. Для нас это было удобным случаем, и мы не замедлили им воспользоваться. Перед нами простиралась ровно поднимающаяся зеркально-гладкая ледяная поверхность. Как и в предыдущие дни, я шел впереди на лыжах, переступая ногами, тогда как другие без лыж следовали за санями и поддерживали их. Нам все еще попадались забитые снегом трещины, но, пожалуй, их было уже несколько меньше. Тем временем на блестящей поверхности начали появляться небольшие снежные пятна. Быстро они стали увеличиваться в числе и величине и довольно скоро все слились между собой и закрыли неприятную ледяную поверхность ровным и хорошим снежным покровом. Снова появились лыжи, и, очень довольные, мы продолжали свой путь на юг. Все мы радовались, что теперь, наконец, одолели предательский ледник и поздравляли друг друга с тем, что в конце концов добрались до настоящего плато. Пока мы шли и радовались этому, вдруг прямо на нашем курсе неожиданно вынырнул высокий хребет, отчетливо показав нам, что еще не все огорчения окончились. Начался совсем незначительный спуск, и по мере того, как мы подходили все ближе, становилось ясно, что нам прид