омается. И вот началось единоборство, так называемая "дуэль кнутов". Противники были очень серьезны. Раз, два, три - наносится первый удар кнутовищем по кнутовищу. Бойцы закрыли глаза и ждали результата. Когда они их снова открыли, взоры их блистали от приятного удивления - оба кнутовища оказались целыми. Теперь уже и вправду каждый из них пришел в восторг от своего кнута, - этого они никак не ожидали, - и удары посыпались чаще. Стубберуд, стоявший к столу спиной, был так возбужден неожиданным исходом, что, подымая каждый раз свое оружие для удара, с треском хлопал по краю стола, сам того не замечая. Не знаю, сколько было сделано выпадов, но вот, наконец, я услышал треск и последовавшие за ним слова: - Вот видишь, батенька! Так как Стубберуд быстро удалился из "круга", то я увидел прежде всего Хансена. Он все еще стоял на месте сражения и смотрел на свой кнут. Кнут был похож на сломанную лилию. Зрители все время не оставались бесстрастными. Они с волнением следили за битвой, сопровождая ее смехом и громкими возгласами : - Правильно, Стубберуд, не сдавайся! - Браво, Хансен, ты здорово попал! Позднее кнуты оказались превосходными. Не следует понимать это в том смысле, что они выдержали весь поход; но они держались долго. Кнутовища - вещь очень ходовая. Если бы пускался в ход только самый бич, то кнут служил бы бесконечно. Но обычно одним этим не ограничиваются долго. Если приходится "причащать" собак, как это у нас называлось, то кнуты ломаются. "Причастию" часто подвергался тот или иной из грешников, когда поступал неподобающим образом и переставал слушаться. Оно заключалось в том, что, воспользовавшись первым случаем остановки саней, вытаскивали упрямицу и угощали ее кнутовищем. Для таких причастий, если они повторяются часто, требуется много кнутов. Хансену еще нужно было приспособить очки на эскимосский манер. Он и принялся было за это дело, но оказалось, что у каждого имеется свой, гораздо лучший образец. Поэтому это дело было оставлено, и каждый сам изготовил себе очки. Главной работой Стубберуда было уменьшение веса ящиков для саней. Это ему тоже удалось, но тут пришлось поработать. Это отняло гораздо больше времени, чем можно было предполагать. Дерево оказалось порядочно сучковатым, и нередко оно задиралось. Обстругивание часто бывало поэтому делом довольно трудным и долгим. Стубберуд сострогал с ящиков много, но все же мог их "гарантировать", как он говорил. Стенки их были всего лишь в несколько миллиметров толщиной. Чтобы укрепить их в стыках, он поставил по углам алюминиевые скобы. Кроме производства саней, Бьолан занимался также приведением в порядок лыж. Для больших широких сапог, которыми нам пришлось бы .пользоваться, вигфельдовская скоба должна была делаться значительно шире. Мы захватили с собой и такие скобы, поэтому теперь Бьолану нужно было только переменить их. С креплениями было то же, что и со снежными очками: у каждого был свой собственный способ. Я нашел крепления Бьолана, которые он приготовил себе для похода, настолько практичными, что без долгих размышлений заказал себе такие же. И нужно сказать к их чести и к чести того, кто их сделал, что они оказались превосходными и отлично служили мне во время всего пути. В сущности, в них была сохранена старая система, но при помощи петель и крючков такие крепления можно было легко снять и надеть. А мы предъявляли своим креплениям следующие требования: во-первых, чтобы они держали ногу, как в тисках, а во-вторых, чтобы они легко снимались и надевались. Ведь нам во время похода постоянно .приходилось бы проделывать это. Кроме того, стоит только оставить крепления на ночь под открытым небом, как они утром исчезнут. Собаки считали их лакомством... Поэтому носочные ремни тоже нужно было снимать по вечерам. Другими словами, с лыж нужно было снимать абсолютно все ремни. Иохансен на ряду с упаковкой был занят также изготовлением весов и палаточных колышков. Весы были сделаны очень остроумно. Он применил систему безмена. Если все же мы ими никогда не пользовались, то весы в том не виноваты - они были достаточно хороши. Объясняется это тем, что весь наш провиант был таков, что его можно было брать, не взвешивая. Иохансен сделал такие же большие весы. Вместо груза он использовал точильный камень. Шестого августа мы все взвесились, и оказалось, что Линдстрем тяжелее всех - 86,5 килограммов. По этому случаю он был официально окрещен "толстяком". Кроме того, Иохансен изготовлял колышки для палаток. Они были полной противоположностью тем, какие обыкновенно делают, то есть были плоскими, а не высокими. Преимущество этого мы поняли сразу. Будучи во много раз легче, они в то же время были и во много раз крепче. За путешествие мы, кажется, не сломали ни одного колышка, - может быть, потеряли штуки две. Большинство их мы привезли в целости домой. Хассель занимался своими бичами в керосиновом складе. Место у него было неприятное; вечно холодно. Но бичи он все-таки изготовил к обещанному сроку. Преструд чертил карты и списывал таблицы. У шестерых из нас должны были быть такие копии. На каждых санях была общая тетрадь для записи провианта и наблюдений. Тетрадь эта была за тем же номером, что и сани. В нее была прежде всего занесена точная опись всего содержащегося в каждом ящике на санях провианта. Кроме того, необходимые таблицы для наших астрономических наблюдений. В эти тетради каждый записывал ежедневный расход малейших количеств взятого им провианта. Таким образом, мы всегда могли учитывать содержимое ящиков, то есть знать количество своего провианта. Далее, в тетрадь заносились наши наблюдения и записывалось пройденное расстояние за каждый день, курс и т.п. Вот в общих чертах все, чем мы занимались в течение зимы в так называемое "рабочее время". Кроме этого, была еще тысяча всяких вещей, которые каждый из нас должен был привести в порядок в своем яичном снаряжении. Зимой каждому была выдана его часть снаряжения, чтобы он вовремя мог сделать те изменения, которые находил нужными. Из меховой одежды каждый получил по очень теплому и затем по более легкому комплекту из оленьего меха; кроме того, варежки и чулки из оленьего же меха; затем чулки из собачьего меха и камики из тюленьего меха. К этому полагался еще полный комплект нижнего белья и затем верхнего платья из материи, непроницаемой для ветра, Все было выдано без разбору. Никто не пользовался каким бы то ни было преимуществом. Прежде всего принялись за меховую одежду. Здесь приходилось кое-что переделать. Все было сшито не по мерке. Один считал, что .капюшон анорака слишком спускается на глаза. У другого он не спускался достаточно далеко вниз. И оба принимались за переделку. Один отрезал, другой надставлял. У одного штаны были слишком длинны, у другого - коротки, - это нужно было исправить. Как мы ни вертелись, но всегда приходилось пускать в ход иглу или для пришивания надставки, или для зашивания распоротых швов. Хотя мы и начали эту работу своевременно, однако, казалось, что мы так таки и не окончим ее. Дежурный каждый день выметал большие горы меховых лоскутьев и оленьего волоса. Но на другой день они опять валялись всюду. Если бы мы остались там, то я уверен, что мы и до сих пор еще сидели бы и шили себе снаряжение! Было сделано множество разных изобретений. Разумеется, фигурировала и неизбежная маска для лица, принявшая форму защитителя для носа. Я тоже позволил себе увлечься экспериментами и, как полагал, достиг больших успехов, но результат получился чрезвычайно плохой. Я изобрел нечто такое, что, разумеется, считал во много раз лучше всего, что было испытано раньше. Когда же применил свое изобретение на деле, то у меня замерз не только нос, но и лоб и подбородок. И я больше не пробовал. Хассель с большим жаром хватался за новые идеи. Он всюду вводил носозащитители. Я не удивился бы, если бы такой "защититель" оказался сзади на его штанах! Все эти изобретения хороши для времяпрепровождения. Когда же ты выходишь в настоящий поход, все они исчезают. Во время серьезной работы они неприменимы. Спальные мешки чрезвычайно всех интересовали. Иохансен сшил любимый - "на двоих". Бог знает, сколько меха он туда нашил! Я не знаю, да и не старался узнать. Бьолан тоже был занят вовсю переделкой своего мешка. Он нашел, что неудобно влезать сверху, - посередине будет лучше. Целая система клапанов с пуговицами и крючками производила такое впечатление, что второпях можно было принять Бьолана за драгунского полковника, когда он укладывался спать. Впрочем, сам он был "чертовски" доволен своим мешком! Но он был доволен и своими снежными очками, и, несмотря на это, все-таки заболел снежной слепотой, хотя через его очки вообще ничего не было видно. Мы же, все прочие, оставили свои спальные мешки в том виде, как они были, за исключением лишь того, что сделали их или короче, или длиннее. Системой завязывания, по способу мешка, мы все были чрезвычайно довольны. Поверх спальных мешков надевался мешок из совсем тонкой материи, употребляющейся для пуховиков. Такой чехол оказался нам чрезвычайно полезным, и я ни за что не захотел бы с ним расстаться. Днем спальный мешок всегда лежал в чехле, который его прекрасно защищал. Внутрь совершенно не мог забиться снег. Ночью же, пожалуй, пользы от этого мешка было еще больше, так как тогда он защищал спальный мешок от сырости, образующейся от дыхания. Вместо того, чтобы осаждаться на мехе и делать его влажным, влага теперь оседала на чехле и за ночь образовывала ледяной покров,. снова исчезавший днем, - он обламывался и высыхал, пока мешки лежали на санях. Такая покрышка должна быть просторна, а главное - несколько длиннее спального мешка, чтобы ее удобно было подоткнуть вокруг шеи и тем самым помешать дыханию проникать в мешок. У всех нас были двойные мешки-внешний и внутренний. Внутренний был из меха пыжика или тонкого меха оленьей самки и был очень легок. Внешний был из меха оленя-самца и весил около шести килограммов. Оба спальных мешка открывались вверху, как обыкновенный мешок, и зашнуровывались вокруг шеи. Я всегда считал такую систему легчайшей, простейшей, удобнейшей и самой лучшей. Рекомендую ее всем! Снежные очки у нас были самых различных систем. Это тоже был чрезвычайно важный вопрос, требовавший серьезного изучения. Ну, и изучали же мы его! Особенно мы старались над изобретением хороших очков без стекол. Правда, я всю осень носил самые обыкновенные очки со светло-желтыми стеклами, и они оказались прекрасными. Но теперь, готовясь к продолжительному путешествию, я боялся, что они будут недостаточно защищать глаза. Поэтому и я вступил в борьбу за лучшее изобретение. Дело кончилось тем, что все завели себе кожаные очки с небольшой щелью для глаз. Патент Бьолана получил премию и стал наиболее употребительным. У Хасселя было собственное изобретение - очки в комбинации с "защитителем для носа". В растянутом виде такие очки напоминали мне американского орла! Я не видел, чтобы Хассель когда-либо пользовался очками, - как и все мы, за исключением Бьолана. Тог всю дорогу пользовался очками своего собственного изобретения, но зато он единственный из всех и заболел снежной слепотой! Обыкновенные очки, которыми пользовался я, - у Хансена были точно такие же, их было всего две пары, - оказались вполне надежными. Ни разу я не подвергался снежной слепоте. Они были самыми обыкновенными очками, даже с не совсем круглыми стеклами. Они надевались свободно, и свет проникал всюду. Доктор Шанц из Берлина, пославший их мне, должен быть вполне удовлетворен своим изобретением. Они превосходят все, которые я когда-либо пробовал носить или видел. Следующим важным вопросом были наши сапоги. Я самым решительным образом обратил внимание всех на то, что сапоги обязательно должны быть взяты, все равно, намерен ли их владелец пользоваться ими или нет. Сапоги нам обязательно понадобятся, если придется идти по леднику, на что мы должны были рассчитывать, судя по известным нам описаниям этих областей. Каждому предоставлялось делать, что он хочет, имея это в виду. Все принялись за их переделку, основываясь на ранее приобретенном опыте. Улучшение состояло в том, чтобы сделать сапоги больше, Вистинг опять взял в оборот мои сапоги, и снова началась работа по выдиранию всего лишнего. Только тогда, когда вещь разрывают на части, можно судите о том, как она сработана. Нам представился прекрасный случай посмотреть, как сработаны наши сапоги. Их нельзя было сделать крепче и добросовестнее. Было настоящим наказанием разрывать их на части! На этот раз из 264 моих сапог исчезли еще несколько стелек. Которые это были по счету, я уже не помню! Теперь в сапогах оказалось достаточно места, к чему я все время стремился. Кроме всего того, что у меня обычно было надето на ноги, я мог еще засунуть в сапоги деревянную стельку. И теперь я был счастлив, - "великая цель была достигнута". Теперь могли свирепствовать какие угодно морозы: им уже не пробраться через мои деревянные стельки и, кажется, семь пар различных чулок. В тот вечер, когда был достигнут этот результат, я был очень .доволен. Ведь борьба шла не со вчерашнего дня. Она отняла у меня почти два года! Затем и всю собачью упряжь нужно было привести в порядок. Печальное происшествие последней поездки для устройства склада, когда две собаки упали в трещину из-за плохого состояния упряжи, не должно было больше повторяться. Поэтому в работу было вложено все старание и тщательность. Было пущено в ход все, что у нас было самого лучшего. Результат получился соответственный; крепкая, прекрасная собачья упряжь. Это описание, может быть, откроет некоторым глаза на то, что снаряжение для такого похода, который мы сейчас собирались начинать, не является делом одного дня. В таком походе победу обеспечивают не одни только деньги - хотя, видит бог, их тоже очень хорошо иметь. В большей степени, да, пожалуй, смею сказать, в наибольшей степени здесь играет роль метод, при помощи которого проводится снаряжение к походу- метод, при котором предусматривается каждая трудность и подыскиваются средства бороться с нею или избегать ее. Победа ожидает того, у кого все в порядке, - и это называют удачей! Поражение безусловно постигает того, кто упустил принять вовремя необходимые меры предосторожности, - и это называют неудачей! Не думайте, пожалуйста, что это эпитафия, которую я желал бы видеть на своем могильном камне. Нет, честь победы принадлежит тому, кто заслужил ее, честь принадлежит моим верным товарищам, которые с терпением, усердием и опытностью довели наше снаряжение до грани совершенства, а потому и победа наша стала возможной. Шестнадцатого августа мы начали укладку своих саней. Двое из них помещались в "Хрустальном дворце", а двое в "интендантстве". Большим удобством была возможность заниматься этой работой в помещении. В это время температура выплясывала канкан между -50oС и -60oС, изредка с небольшим прохладным ветерком со скоростью в шесть метров в секунду. На воздухе было почти немыслимо заниматься укладкой саней при данных условиях, если делать .все тщательно и прочно. А это именно и было необходимо. Наша постоянная перевязка из стальной проволоки должна была сплесниваться (Сплесень - соединение отдельных прядей каната) с тонкой веревкой, что требовало времени. Но, раз перевязав все как следует, мы уже знали, что ящики будут теперь стоять, как в тисках, и не сдвинутся с места. Цинковые листы, подкладываемые под сани, чтобы они не проваливались в рыхлом снегу, мы сняли. Мы решили, что они нам не потребуются. Вместо этого мы подвязали под каждые сани по запасной лыже, и они очень пригодились нам впоследствии. Двадцать второго, августа все сани были уже готовы и только ждали, когда мы двинемся в путь. Собакам, видимо, не нравилась холодная погода, стоявшая у нас уже так давно. Когда температура колебалась между -50oС и -60oС, то по их движениям было заметно, что они ее чувствуют. Собаки попеременно поднимали лапы и держали их некоторое время поднятыми, прежде чем опустить снова на холодную поверхность. Они ужасно хитры и смышлены; Мясо и рыбу им давали через день. Рыбой они не особенно интересовались, и бывало даже, что некоторые из них не слишком спешили возвращаться домой по вечерам, когда знали. что сегодня будет рыба. Особенно много возни было у Стубберуда с одной из его молодых собак. Ее звали "Фунчо". Она родилась на Мадейре во Бремя нашего там пребывания в сентябре месяце 1910 года. По вечерам, когда давалось мясо, все, привязав собак в палатке, ходили, как я уже рассказывал, за своими ящиками с нарубленным мясом к стенке, окружавшей палатку с мясом. "Фунчо" обычно наблюдал за этим моментом. Если он видел, что Стубберуд берет ящик, то знал уже, что будет мясо, и как ни в чем не бывало приходил в палатку. Если же Стубберуд не намеревался брать ящика, собака не являлась, и ее нельзя было поймать. Это -повторялось несколько раз, пока Стубберуд не придумал хитрость. Когда в один из "рыбных вечеров" "Фунчо", по обыкновению, стоял на некотором расстоянии и наблюдал, как привязывали других собак, Стубберуд спокойно направился к стенке, взвалил на плечо пустой ящик, стоявший там, и вернулся к палатке. "Фунчо" поддался на обман. Веселый и довольный помчался он в палатку, несомненно придя в восторг от того, что Стубберуд против обыкновения оказался столь щедрым, и в этот вечер тоже будет мясо. Но здесь "Фунчо". к его великому изумлению, ждал совсем иной прием, чем тот, на который он рассчитывал. Его схватили за шиворот и привязали на ночь. Пес злобно покосился на пустой ящик и на Стубберуда. Не могу точно сказать, о чем он думал. Во всяком случае, потом уж такая хитрость не часто удавалась Стубберуду. "Фунчо" получил на ужин сушеную рыбу и должен был ею удовольствоваться. За зиму мы потеряли не много собак. Две из них - "Йеппе" и "Якоб" подохли от болезней, "Кнектена" мы застрелили, так как у него с половины туловища вылезла почти вся шерсть. "Мадейро", родившийся на Мадейре, исчез ранней осенью. Позднее исчез "Том". Оба. они, по всей вероятности, упали в какую-нибудь трещину. Дважды нам случалось видеть, как это происходит. Оба раза мы видели, как собака исчезала в трещине, и могли наблюдать за нею сверху. Она бродила там преспокойно взад и вперед, не издавая ни звука. Эти трещины были неглубоки, но круты, и собаки не могли выбраться оттуда без посторонней помощи. Те две собаки, о которых я говорил, очевидно, .нашли свою смерть именно таким образом. Медленную смерть, если вспомнить, как живучи собаки! Очень часто случалось, что собаки пропадали па несколько дней, а потом возвращались снова. Возможно, что и они побывали в трещине, из которой им в конце концов удавалось выбраться. Удивительно, что, отправляясь в такие путешествия, собаки не очень-то считались с погодой. Если им приходила в голову подобная блажь, они исчезали в такой день, когда температура была ниже -50oС, с ветром и метелью. Любовные квартеты тоже происходили иногда где-нибудь в другом месте, чтобы в более торжественном уединении наслаждаться нежными чувствами. "Йола", дама, принадлежавшая Бьолану, однажды вздумала удалиться таким образом с тремя кавалерами. Позднее они встретились нам. Они лежали себе преспокойно за торосом на льду и, по-видимому, чувствовали себя прекрасно. К тому времени они пропадали уже около недели без пищи. За эти дни температура редко была выше -50oС. Прохладная любовь! Двадцать третье августа наступило при тихой погоде, небо было частично покрыто облаками, температура -42oС. Трудно было представить себе лучшую погоду, чтобы вывезти сани :и доставить их на место старта. Сани нужно было поднимать через двери в "интендантстве". Они были больше других, и через них легче всего было выйти. Прежде всего пришлось разгрести снег, который за последнее время беспрепятственно наметался здесь в сугробы, так как работавшие в "интендантстве" всегда пользовались внутренним ходом. Метель так сравнила все, что не видно было даже и признака спуска; однако, несколькими сильными ударами лопатой нескольких сильных людей вход был скоро освобожден. Вытащить сани было труднее. Они весили по четыреста килограммов каждые, подъем же до поверхности был крутой. Были устроены тали с блоками. Подтаскивая и подталкивая сани, мы медленно поднимали их одни за другими на поверхность. Затем оттаскивали на площадку около будки с метеорологическими инструментами, чтобы иметь свободное место для старта от дома. Ведь собаки были слишком бодры и жизнерадостны, и им нужна была свободная дорога, Какой-нибудь ящик, столб, не говоря уж о будке с инструментами-все привлекало к себе их живейший интерес, и они, если бы только им представился случай, обязательно кинулись бы туда. Им было бы наплевать на все протесты каюра! Собак в это утро мы не спускали, и каждый из нас был уже в своей палатке, чтобы надеть на них упряжь. А я тем временем смотрел на погруженные сани, совсем готовые к долгому пути. Я старался вдохновиться поэзией.... "Неутомимый дух человека...", "таинственная, страшная ледяная пустыня!" Но - ничего не получалось! Вероятно, оттого, что было слишком раннее утро. Я прекратил свои старания, после того как убедился, что сани с выкрашенными в черную краску ящиками больше всего напоминали собою гробы. Все вышло так, как мы и предполагали. Псы готовы были возмутиться. Сколько понадобилось хлопот, работы и шума, чтобы запрячь их всех! Они ни минуты не могли постоять спокойно. То был друг, с которым нужно было поздороваться, то враг, которого нужно было цапнуть. Всем что-нибудь да требовалось. Если собаки скребли задними ногами, так что высоко взлетал снег, недружелюбно смотрели друг на друга, то часто это было явным вступлением к общей свалке. Если заметить это вовремя, то можно было бы быстро и решительно помешать задуманному сражению. Но невозможно было быть вездесущим, и вследствие этого произошел ряд диких боев. Удивительные животные! Они относительно .спокойно всю зиму прогуливались вместе, но как только попали, в упряжку, сейчас же им нужно было начать драться не на живот, а на смерть. Наконец-то мы справились и двинулись в путь. В первый раз мы ехали с двенадцатью собаками в упряжке, и нам было очень интересно, что из этого получится. Против ожидания, все шло хорошо. Конечно, не как по маслу; но этого нельзя было ожидать с первого же раза. Некоторые собаки, растолстели за зиму и с трудом поспевали. Для них этот первый выезд был тяжелым испытанием. Но большинство было в прекрасном состоянии - прекрасные округлые формы, но без избытка жира. На этот раз мы не потратили много времени, чтобы подняться по обрыву. Большинству на подъеме понадобилась передышка, но были. и такие, которые справились с ним, не останавливаясь. Здесь наверху все было точно таким же, каким мы видели это в апреле месяце. Флаг стоял там, где мы его поставили в последний раз, и не имел даже очень потрепанного вида. И еще страннее, - что были заметны паши старые следы, ведшие на юг. Мы вывезли все сани наверх, распрягли собак и выпустили их. Мы считали естественным, что все радостно, кинутся домой к "мясным котлам". Большинство из них и не обмануло наших надежд. Довольные и веселые кинулись они обратно, и вскоре весь лед пестрел собаками. Они вели себя не совсем паиньками. В некоторых местах над льдом словно туман поднимался. Это был снег, вздымающийся над сражающимися. При возвращении они. однако, вели себя безупречно. В счет не идет, что кое-где встречались хромавшие. Вечером при проверке оказалось, что не хватает десяти собак! Это было удивительно. Неужели все они попали в трещины? Невероятно. На другое утро двое из нас отправились к месту старта, чтобы поискать пропавших собак. По дороге они прошли мимо нескольких трещин, но там не видно было собак. По пути они тоже не встретили их. Когда. же дошли до места, где стояли сани, то там все десять собак преспокойно лежали и спали. Лежали они у своих собственных саней. Они, по-видимому, не обратили на пришедших никакого внимания. Покосилась одна, другая, - вот и все. Когда их разбудили и наглядными жестами обратили их .внимание на то, что желательно их возвращение домой, собаки чрезвычайно удивились, Некоторые из них просто даже не хотели этому верить! Они только повернулись на месте раза два и снова улеглись там же. Их пришлось гнать домой побоями. Ну, можно ли представить себе что-нибудь более непонятное? Они лежали в сорокаградусный мороз в пяти километрах от своего удобного, уютного дома, где, как они знали, их ждет в изобилии пища. Хотя они уже пробыли здесь двадцать четыре часа, но ни одна из них не подавала и признака, что хочет покинуть это место. Ну, если бы еще было лето, солнце и тепло, тогда можно было бы с трудом все понять. Но теперь - нет, невозможно! В этот день, двадцать четвертого августа, солнце снова выглянуло из-за барьера, в первый раз после четырех месяцев. Оно будто улыбалось, .приветствуя знакомые старые торосы, которые видело уже столько лет. Но когда его первые лучи коснулись места старта, то лик его выразил изумление. "Ну вот, они все-таки оказались здесь первыми! А я-то торопилось, чтобы быть первым на месте!" Но делать нечего, - мы выиграли бег и днем раньше вышли на барьер. Мы не могли твердо установить дня окончательного своего отъезда. Нам нужно было дождаться времени, когда температура будет хоть сколько-нибудь сносной. Пока она бесчинствовала, как хотела, нельзя было и думать двигаться в путь. Теперь уже все наши вещи были в полной готовности на барьере и оставалось только запрячь собак и пуститься с ними в путь. Хотя все наши вещи и были готовы, но на это, собственно говоря, было мало похоже, если бы кто заглянул к нам. Кроилось и шилось еще больше, чем когда-нибудь. То, что иной раз кому-нибудь приходило в голову, но как вещь маловажная, которую можно сделать, когда выдастся время, а то и вовсе не делать, теперь вдруг становилось наиважнейшим. И вот быстро появлялся нож, и люди начинали кромсать да кромсать, пока не вырастали целые кучи лоскутьев и волос. Затем появлялась игла, и шов за швом прибавлялся к тем, что уже были сделаны. Шли дни, но температура не желала подавать и признаков весны. Изредка бывали подъемы до -30o, но лишь с тем, чтобы снова быстро опуститься до -50oС. Нет ничего приятного в таком ожидании. У меня всегда бывает такое впечатление, будто один я поджидаю, а другие уже давно отправились в дорогу. Но, оказывается, я был не один. - Интересно знать, докуда уже дошел теперь Скотт? - А, нет, какого орта, он еще не вышел! Разве ты не понимаешь, что для его пони еще слишком холодно? - Да, а кто сказал тебе, что у них так же холодно, как и у нас? Может быть, у них там под горой много теплее, а тогда можешь закладывать душу, что баклушей они не бьют. Эти ребята показали уже, чего от них можно ждать. Такие рассуждения можно было слышать ежедневно. Неопределенность угнетала многих из нас, я же совершенно не знал покоя. Я твердо решил двинуться в путь, как только к этому явится хоть какая-нибудь возможность. Я не мог вполне согласиться с тем мнением, что мы можем много потерять, выйдя слишком рано. Ведь если мы увидим, что становится слишком холодно, то у нас будет выход - мы можем вернуться. Поэтому я не видел в этом никакого риска. Сентябрь наступил при температуре -42o С. Такая температура уже приемлема, но приходилось все-таки еще повременить. Возможно, что это снова обман. На Другой день -53oС, Тихо и ясно. Шестого сентября -29o С. Наконец-то наступила перемена! По-нашему, было давно уже пора. На следующий день -22oС. Легкий ветерок с востока ощущался, как теплое дуновение весны. Вот, -наконец, температура, во всяком случае подходящая для старта. Все готовы. Завтра в путь! Наступило восьмое сентября. Мы поднялись, как всегда, позавтракали и зашевелились. Дела у нас было немного. Пустые сани, на которых мы должны были ехать к месту старта, были готовы, и оставалось лишь бросить на них кое-что из вещей. Но оказалось, что именно из-за того-то, что у нас было так мало вещей, мы и потратили много времени. Нам приходилось теперь запрягать по двенадцати собак в пустые сани, и мы уже предчувствовали, что начало будет сопряжено с катавасией. Мы подвое помотали друг другу подводить собак к саням и запрягать их. Наиболее осторожные из нас привязали свои сани к крепкому колу, воткнутому в снег. Другие довольствовались тем, что опрокинули сани, а иные были совсем беспечны. Все должны были быть готовыми к тому моменту, когда передовой двинется с места. В противном случае, запоздавшие не могли бы удержать собак, вследствие чего им пришлось бы ехать не вполне готовыми. В это утро собаки подняли ужасную суматоху и гвалт. В двух упряжках были "дамы" в привлекательном положении, вызывавшие смятение не только в своей упряжке, но и среди других. Один из каюров был настолько благоразумен, что оставил свою "даму" дома, Он запер ее в помещении "Объединения". Тем не менее, и он не избежал хлопот со своей упряжкой. Собаки вставали на задние лапы, прыгали и вырывались из упряжи, чтобы броситься к "Объединению". Но каюр только мило улыбался. Он. знал, что стоит только им побежать, как вся любовь будет забыта ради желания бежать вперед. Другой же каюр, наоборот, оставил суку в запряжке. Она, видите ли, такая хорошая собака, что упряжка без нее никуда не будет годиться, если оставить ее дома! И вот все уже было почти готово. Мы ждали только еще каких-то мелочей, И вдруг я слышу дикий крик и, обернувшись, вижу одну упряжку, несущуюся во весь дух без каюра. Ближайший каюр бросился, чтобы помочь товарищу, в результате чего помчались и его собаки. Двое саней неслись вперед, а за ними бежали во всю прыть оба каюра. Однако, силы были слишком неравные. Через несколько мгновений каюры далеко отстали. Обе удравшие упряжки взяли курс на юго-запад и неслись бурей. Людям предстояла трудная задача; они давно уже перестали бежать, и теперь шли по санному следу. Тем временем сани исчезли за торосами, до которых люди дошли значительно позже. Мы стали ждать их. Теперь возникал вопрос: что же предпримут те двое, поймав, наконец, свои сани? Вернутся ли они домой или же отправятся на место старта? Ждать было во всяком случае не весело, а потому мы решили отправиться на место старта и лучше уж подождать их там, если будет нужно. Сказано - сделано, и мы тронулись в путь. Посмотрим, как справляются ребята со своими псами. Ведь каждому было ясно, что теперь и наши упряжки захотят бежать той же дорогой, которую выбрали убежавшие. Страх наш оказался не напрасным. Троим из нас удалось повернуть и направить своих псов в надлежащем направлении. Однако, двое других помчались-таки по новому направлению. Правда, потом они утверждали, что думали, будто и мы все поедем неправильной дорогой. Я улыбнулся на это, но ничего не сказал. Много раз случалось, что собаки командовали и мной. Несомненно, я думал каждый раз, что это немножко стыдно, но что же, бывает... Только в двенадцать часов дня мы все собрались у Своих саней. На долю догонявших собак выпала утомительная работа, и от нее они были все в поту. Я подумывал было вернуться обратно, тем более, что за нами привязались три щенка. Если мы пойдем дальше с такой свитой, то нам придется их застрелить. Однако, возвращаться назад после всей этой работы и, несомненно, назавтра опять испытать ту же самую катавасию, не представлялось нам приятным. А хуже всего увидеть, как Линдстрем в дверях корчится от смеха-нет, лучше уж идти вперед! С этим мы все согласились. И вот собак запрягли в нагруженные сани, а пустые были поставлены штабелем друг на дружку. В половине первого дня мы тронулись в путь. Замеченный нами след сейчас же исчез, но мы вскоре встретили ряд флажков, поставленных через каждые два километра во время последней санной поездки для устройства склада. Дорога была превосходная, и мы быстро двигались к югу. В первый день мы уехали недалеко - всего девятнадцать километров - и встали лагерем в половине четвертого дня. Первая ночь на воздухе обычно всегда бывает неприятна, но эта была ужасна! Вышеупомянутая "дама" всю ночь служила причиной бурных сцеп. Наши девяносто собак поднимали такой шум, что мы не могли глаз сомкнуть. Мы встретили с облегчением наступление четырех часов утра, когда можно было начать утренние сборы. Каюр на утро переменил свое мнение. Такую собаку нельзя брать в упряжку. Полярный поход с нею невозможен. Когда мы в этот день остановились на завтрак, я приказал застрелить собаку. Одновременно мы застрелили и трех щенят. Дорога и в этот день была такой же: лучше и быть не могло. Флажки, вдоль которых мы ехали, стояли в том же виде, в каком мы их поставили. Судя по ним, нельзя было сказать, что здесь за это время бывали осадки. За этот день мы сделали двадцать пять километров. Собаки были еще не натренированы, но с каждым часом выравнивались. Десятого они, невидимому, достигли уже полной силы. В этот день никто не мог удержать своих саней. Все собаки стремились вперед, вследствие чего одна упряжка наезжала на другую, и начиналась грызня. Это ужасно надоедало. Собаки без толку тратили свои силы, а время, уходившее на то, чтобы их разнимать, терялось зря. В тот день они были совершенно дикими. Когда, например, "Лассесен" заметил своего врага "Ханса", бывшего в другой упряжке, то сейчас же пригласил себе на помощь своего друга ".Фикса". Оба они припустили изо всех сил, в результате чего и все остальные собаки упряжки, возбужденные внезапной быстротой бега, понеслись во весь дух. Каюр, как ни старался, не мог остановить их. Собаки продолжали нестись вперед, пока не догнали той упряжки, которая являлась целью стремлений "Лансена" и "Фикса". Тут обе упряжки сцепились, и пришлось разбираться в девяноста шести собачьих лапах. Тем, кто не мог удержать своих упряжек, пришлось выпрячь нескольких собак и привязать их к саням. Таким образом, нам, наконец, удалось наладить работу. В этот день было пройдено тридцать километров. В понедельник, одиннадцатого, мы проснулись при температуре -55o С. Погода была чудесная: тихо и ясно. По собакам было заметно, что им не очень приятно, так как всю ночь они вели себя относительно спокойно. Мороз сейчас же сказался на состоянии наста. Он стал не скользким, а вязким. Нам встретилось несколько трещин, и сани Хансена чуть не провалились, однако, их удалось удержать, и он выпутался из этого дела без всяких дурных последствий. На ходу мороз не досаждал нам. Наоборот, по временам становилось даже чересчур тепло. Дыхание вылетало облаками изо рта, и над каждой упряжкой стоял такой пар, что невозможно было разглядеть отдельные упряжки, хотя сани следовали сейчас же одни за другими. Двенадцатого было -52o С с ветром прямо в лоб. Пронизывало невероятно. Легко можно было видеть, что собаки страдали от мороза. Особенно по утрам на них просто жалко было смотреть. Они лежали, свернувшись как можно больше комочком и засунув морды под хвост. Время от времени по телу их пробегала дрожь. А некоторые даже непрестанно дрожали. Нам приходилось поднимать их и тащить в упряжь. Я должен был признаться, что при такой температуре нам не стоило продолжать. Риск был слишком велик. Поэтому мы решили доехать до склада на 80o южной широты и оставить там свой груз. В этот же день мы сделали ужасное открытие: в компасах замерзла жидкость (Спирт, в котором плавает магнитная стрелка. - Прим. ред.), и ими нельзя было пользоваться. Видимость стала очень плохой, и о том, где находится солнце, у нас было только слабое представление. Продвижение вперед при таких обстоятельствах было делом очень неверным. Могло случиться, что мы идем правильным Kypcoм, но было столь же вероятно-а пожалуй, даже еще вероятнее,-что мы сбились с курса. Самым лучшим поэтому было разбить лагерь и подождать улучшения обстановки. В этот вечер мы не воссылали благословений по адресу того мастера, который изготовил эти компасы и снабдил нас ими. Было десять часов утра, когда мы остановились. Чтобы на весь предстоявший нам длинный день иметь хорошее пристанище, мы решили построить две снежные хижины. Снег для этой цели был плохой, но, набрав глыбы его повсюду, мы все же смогли построить хижины. Мастером при постройке одной из них был Хансен, другой - Вистинг. При той температуре, которая у нас была, снежная хижина во много раз предпочтительнее палатки. Поэтому мы чувствовали себя очень недурно, забравшись в хижины и пустив в ход примус. Ночью вокруг нас послышался какой-то странный шум. Я заглянул даже под спальный мешок, чтобы узнать, далеко ли донизу, но нигде не было никаких признаков трещины. В другой хижине наши ничего не слышали. Мы открыли потом, что звук этот происходит от оседания снега. Под этим я разумею движение, происходящее от откалывания и опускания больших пространств снежного покрова. Это движение производит впечатление опускания под вами почвы, и ощущение это неприятно. Оно сопровождается продолжительным звуком, заставляющим часто собак, да и каюров тоже, высоко подпрыгивать. Этот грохот мы слышали однажды на плато, и он был настолько силен, что напомнил нам пушечный залп. Скоро мы к этому привыкли. На следующий день температура была - 52,5o С, Тихо и совершенно ясно. Мы сделали тридцать километров и по возможности держались направления по солнцу. Когда мы становились лагерем, было -56,2o На этот раз я сделал нечто такое, против чего всегда восставал, а именно - взял с собой спиртных напитков в виде бутылки простой водки и бутылки имбирной водки. Данные условия я счел теперь подходящими и принес бутылку с имбирной водкой. Она вся промерзла насквозь. Во время оттаивания бутылка лопнула, и мы выбросили ее на снег; в результате все наши собаки принялись чихать. Другая бутылка-"Люсхолм Э 1"- была в порядке. Потеряв одну бутылку, мы стали умнее и осторожно довели до конца оттаивание второй. Мы подождали, пока все улягутся по мешкам, и тогда начали бутылку. Я был очень разочарован. Она не имела того вкуса, -какого я ожидал. Но я доволен, что попробовал, потому что в другой раз я уже больше этого не сделаю. Действие водки равнялось нулю? Ни в голове, ни в ногах ровно ничего не ощущалось... Четырнадцатого было "прохладно" - температура держалась на -56o С, К счастью, было ясно, и потому мы могли видеть, куда идем. Мы прошли недолго, как вдруг на ровной поверхности снега показалась какая-то блестящая возвышенность. Были вынуты бинокли. Склад! Он находился как раз в том направлении, куда мы шли. Хансену, ехавшему передовым всю дорогу, без бегущего впереди и большую часть пути даже и без компаса, стыдиться не приходилось. Мы все единогласно, считали, что сделано это хорошо, и в этом заключалась вся наша благодарность ему. Мы дошли туда в десять с половиной часов утра и сейчас же разгрузили свои сани. Вистинг занялся более чем неприятной работой приготовления нам по чашке горячего молока при -56o С. За ящиками с провиантом он поставил примус и зажег его. Удивительно, что керосин остался жидким в резервуаре примуса, но это произошло, вероятно, оттого, что примус был хорошо защищен от холода в ящике. Чашка "солодового молока Хорлика" в этот день была вкуснее, чем когда я пил его в последний раз в ресторане в Чикаго. Когда закончилось это удовольствие, мы вскочили на почти пустые сани и направились домой. Наст был вязкий, но собаки тянули хорошо тот легкий груз, который теперь у нас был. Я сел с Вистингом, так как считал его упряжку самой сильной. Мороз Держался неизменно, и я часто поражался, как это мы можем сидеть неподвижно на санях, не замерзая. Но все шло хорошо. Некоторые из нас не слезали с саней Целый день, по большинство спрыгивало с них время от времени и бежало рядом, чтобы погреться. Сам я надел лыжи и прицепился к саням. Я никогда не любил этого довольно противного спорта, но при таких условиях и он годился. При беге ноги согревались, а это и было моей целью. Я и позднее прибегал к этому "спорту", но тогда причина была другая. Пятнадцатого, когда мы сидели вечером в палатке, варили себе пищу и разговаривали, Хансен вдруг заявил: - А знаете, мне кажется, у меня пропала пятка! Моментально были стянуты чулки, и открылась большая восковидная, помертвевшая пятка. Вид у нее был нехороший. Хансен растирал ее до тех пор, пока не почувствовал ее снова, как ему показалось, а затем опять натянул чулки и залез в спальный мешок. Теперь наступила очередь Стубберуда. - А ведь и с моей пяткой, кажется, тоже что-то неладно. Тот же образ действия - тот же результат. Однако, вот удовольствие - две подозрительных пятки и семьдесят пять километров до "Фрамхейма"! Когда мы выехали на следующее утро, стояла, к счастью, более мягкая погода - "почти лето" - минус 40o С. Однако, перемена уже приятно ощущалась, По-моему, разница между -40o и -50o очень чувствительна. Можно, пожалуй, подумать, что когда температура опустилась так низко, то несколько градусов больше или меньше уже не имеют значения. Однако, нет - имеют! Во время езды в этот день нам пришлось отпустить нескольких собак, которые не могли за нами поспевать. Мы рассчитывали, что они побегут по следу. Но "Адам" и "Лазарь" больше уже не появлялись. "Сара" подохла по пути, хотя ничто не указывало, что она так плоха. "Камилла" тоже была среди отпущенных собак. Возвращаясь домой, мы придерживались того же порядка, что и в предыдущие дни. Хансен и Вистинг, если они не останавливались и не поджидали нас, обычно далеко обгоняли всех. Ехали мы быстро. У флага на шестнадцатой миле, или нашей вехе на тридцатом километре от "Фрамхейма", мы решили остановиться и подождать остальных, но так как погода была чудеснейшая, тихая и ясная, а наш старый след днем был очень отчетливо виден, то я решил продолжать. Чем раньше больные пятки попадут домой, тем лучше! Первые двое саней достигли дома в четыре часа дня; следующие в шесть; затем еще двое в шесть с половиной часов. Последние сани доехали только в половине первого на следующее утро. Что кагор их делал дорогой - бог его ведает! При тех низких температурах, которые мы встретили во время этой поездки, мы натолкнулись на одно своеобразное снегообразование, какого я раньше никогда не видал. Нежные, чрезвычайно нежные снежинки собирались вместе и образовывали небольшие цилиндрические тельца со средним диаметром в три сантиметра и с такой же примерно высотой. Впрочем, величина их бывала различна. Обычно они катились по поверхности, как колесико, и время от времени собирались в большие кучи, откуда снова одна за другой, а то и сразу несколько, продолжали катиться дальше. Если положить одно из таких телец на ладонь, то не почувствуешь ни малейшего веса; если же взять какое-нибудь побольше и спрессовать его, то на руке буквально ничего не остается. При -40o таких снежинок не было видно. Вернувшись домой, мы сейчас же занялись пятками. Преструд немного отморозил обе пятки, - одну легко, а другую сильнее-однако, насколько я мог судить, не так уж сильно, как двое других товарищей. Прежде всего мы разрезали образовавшиеся огромные пузыри и выпустили из них жидкость. Потом меняли утром и вечером компрессы из борной. Мы долго применяли такой способ лечения. Наконец, можно было удалить старую кожу, под ней уже образовалась новая, здоровая и крепкая. Пятки были заштопаны! Все эти обстоятельства повлияли на то, что я счел нужным разделить партию на две части. Одна из них должна была предпринять поход к югу. Другая - постараться достигнуть Земли короля Эдуарда VII и посмотреть, что там можно сделать, а попутно исследовать окрестности Китовой бухты. Эта партия состояла из Преструда, Стубберуда и Иохансена под начальством первого из них. Выгода от такого деления получилась большая. Прежде всего, маленькая партия сможет быстрее продвигаться вперед, чем большая. Много людей и большое количество собак, которыми мы располагали во время большинства своих предыдущих поездок, ясно доказали, что такой порядок не совсем удачен. Наши четырехчасовые утренние сборы были, таким образом, следствием столь большого снаряжения. С половиной участников - или при постановке только одной палатки-я надеялся вдвое сократить это время. Значение устроенных нами складов тоже, разумеется, возрастало, так как теперь склады должны были служить поддержкой только пяти участникам намеченной партии, а потому могли приносить пользу им в течение гораздо более долгого времени. Для научных результатов такое изменение давало столь явные преимущества, что не нужно и распространяться об этом, Восточная партия получила следующее инструкции: 1. Пройти к Земле короля Эдуарда VII и произвести там исследования, какие только позволят время и обстоятельства. 2. Нанести на карту и исследовать Китовую бухту с ее ближайшими окрестностями. 3. Насколько будет возможно, поддерживать в порядке все оборудование "Фрамхейма" па случай, если нам придется еще раз здесь перезимовать. В последовавшее затем дни мы, так сказать, работали как две отдельные партии. Полярная партия должна. была отправиться в путь, как только весна наступит по-настоящему. Я предоставил самому Преструду назначить срок для выхода его партии. Это было не так уж спешно. Им не нужно было особенно торопиться. И вот. началась прежняя возня со снаряжением, и иголки прилежно работали все время. Через два дня после нашего возвращения Вистинг и Бьолан отправились на тридцатый километр с намерением привести обратно отпущенных па этом участке и все еще не вернувшихся домой собак. Они проехали шестьдесят километров за шесть часов и привели с собой всех оставленных нами собак - десять штук. Те, которые были дальше всех, лежали у вехи. Ни одна из них не проявила желания подняться, когда подъехали сани. Их пришлось впрячь в сани. Собак с ранеными лапами, - таких было две-три, - пришлось везти на санях. По всей вероятности, большинство из них вернулось бы домой через несколько дней. Но непостижимо однако, зачем здоровым и сильным собакам, какими большинство из них было, могло прийти в голову лечь на снег? Двадцать четвертого сентября появился первый вестник весны: Бьолан вернулся с морского льда, где застрелил тюленя. Значит, тюлени начали выходить па лед. Это было хорошим знаком! На другой день мы съездили за тушей. Тогда же нам удалось убить еще одного. Собаки оживились, получив свежее мясо, не говоря уж о свежем сале. И мы, люди, тоже не отказались от свежего бифштекса. Двадцать седьмого сентября мы убрали навес, прикрывавший окно жилой комнаты. Свет проникал к нам через узкий деревянный канал, а потому его попадало не очень много. Но ведь это был свет - настоящий дневной свет, и это было очень ценно! Двадцать шестого возвратилась "Камилла" после десятидневного отсутствия. Она была отпущена во время последней санной поездки в 110 километрах от "Фрамхейма". Когда она вернулась, то была так же толста и жирна, как и всегда. Вероятно, оставшись в полном одиночестве, она угощалась кем-нибудь из своих товарищей, Она была встречена бурными овациями со стороны множества своих поклонников... Двадцать девятого сентября появился еще более верный вестник весны - стая антарктических петрелей. Мы радовались, что опять видим этих красивых быстрых птиц. Они облетели дом кругом несколько раз, словно желая убедиться в том, что все мы еще тут. Мы все вышли из дому, чтобы встретить их. Занятно было наблюдать за собаками! Птицы сначала летали довольно низко над землей. Заметив их, собаки кинулись за ними всей компанией, чтобы поймать. Они носились, просто расстилаясь по снегу, и каждой хотелось быть первой. Но вот стая птиц поднялась так высоко, что собаки потеряли их из виду. Некоторое время они глазели друг на друга, невидимому, не зная, что же им теперь делать? Такое неопределенное состояние продолжается обыкновенно недолго. С завидной быстротой собаки приходят к решению я вцепляются друг дружке в спины. Итак, весна наступила всерьез, теперь нужно только залечить пятки и - в путь!.. К ПОЛЮСУ Наконец, двадцатого октября мы двинулись в путь. За последние дни погода была не очень устойчивая. То ветер, то тихо. То пасмурно, то ясно. Другими словами, настоящая весенняя погода. И в этот день погода была ненадежная. С утра изморозь и туман, что не обещало хорошего дня. Но в половине десятого поднялся легкий ветерок с востока, и одновременно стало проясняться. Не нужно было долго изучать настроение среди участников похода. - Ну, как вы думаете, поедем? - Ну, да, конечно, отправимся рысцой. У всех было одно лишь мнение. Быстро на наших ходоков была надета сбруя, и, кивнув остающимся товарищам, словно мы расставались с ними только "до завтра", мы двинулись в путь. Такое будничное происшествие! Кто же станет обращать на него внимание? Линдстрем, кажется, даже не вышел за дверь, чтобы проводить нас. Нас было пятеро - Хансен, Вистинг, Хассель, Бьолан и я. С нами было четверо саней, по тринадцать собак на каждые. При отъезде сани были очень легки, так как на них было погружено только наше снаряжение для похода до 80o южной широты. Там стояли запакованными все наши ящики. Поэтому мы могли сидеть себе спокойно на санях, да помахивать кнутом. Я сидел верхом на санях Вистинга, и те, кто нас увидел бы, конечно, сочли бы, что полярное путешествие очень привлекательная вещь! На морском льду стоял Преструд с киноаппаратом и, когда мы проезжали, завертел ручку быстрее. Когда мы поднимались на барьер с другой стороны, он все еще стоял и, не переставая, вертел ручку. Последнее, что я увидел, когда мы переваливали через хребет возвышенности и из виду исчезло уже все знакомое, был киноаппарат. Мы уезжали все дальше, несясь карьером. Наст был прекрасный, но по мере того, как мы ехали, сгущался туман. Первые двадцать километров от края барьера я сидел с Хасселем. Но, увидев, что собаки Вистинга справляются лучше других с двумя седоками, я пересел к нему. Хансен ехал передовым. Он мог править только по компасу, так как спустился туман. За ним ехал Бьолан, потом Хассель и, наконец, Вистинг и я. Мы только что въехали на небольшой склон, как неожиданно по другую сторону открылся довольно крутой спуск. Пространство это было самое большее метров двадцать. Я сидел спиной к собакам, смотрел назад и наслаждался быстротой езды. И вдруг рядом с санями сразу обрушилась снежная поверхность, обнажив страшную черную пасть, достаточно большую, чтобы поглотить нас всех и даже больше того! Еще несколько дюймов в сторону, и мы не совершили бы полярного путешествия все вместе. Судя по холмистой местности, мы поняли, что заехали слишком далеко на восток, и потому теперь взяли западнее. Когда мы добрались до надежной местности, я воспользовался случаем и, надев лыжи, прицепился к саням. Таким образом, тяжесть распределялась лучше. Вскоре немного прояснилось, и мы увидели как раз впереди себя один из наших флагов. Мы поехали к нему. С этим местом было связано много воспоминаний: мороз, застреленные собаки. Здесь мы застрелили трех щенков и суку в прошлую поездку. Мы проехали к этому времени тридцать семь километров и, очень довольные первым днем своего долгого пути, разбили лагерь. Мое предположение, что, устраиваясь все в одной палатке, мы и с разбивкой ее, и со всей возней справимся гораздо удачнее, чем раньше, сейчас же оправдалось. Палатка словно из земли вырастала, и все шло так, будто мы привыкли к этому с давних времен. Палатка оказалась вполне поместительной, и способ нашего устройства оказался замечательно практичным в течение всего пути. Порядок был таков: как только мы останавливались, сейчас же все собирались у палатки. В петли вставлялись колышки, а Вистинг заползал внутрь и ставил шест на место, пока мы натягивали оттяжки. Когда это было готово, я входил внутрь и принимал все, что должно было находиться в палатке - спальные мешки, личные мешки, ящики с кухней, провиант. Все раскладывалось по местам. Зажигался примус, и в котелок накладывался снег. А в это время остальные кормили своих собак и спускали их. Вместо "заборчика" мы теперь нагребали вокруг палатки рыхлый снег. Это оказалось достаточной защитой. Собаки уважали ее. Лыжные крепления снимались со всех лыж и вмести с другим движимым имуществом или засовывались в ящик из-под провианта, или вместе с упряжью вешались на конец лыж, .которые крепко привязывались стоймя к передней части саней. Палатка оказалась превосходной во всех отношениях. Темные цвета смягчали свет и придавали уют нашему жилищу. "Нептун" - великолепная собака - был отпряжен, когда мы проехали десять километров. Он был так жирен, что не мог бежать со всеми вместе. Мы были уверены, что он побежит за нами. Но он не пришел. Мы сочли тогда, что он повернул и направился домой к "мясным котлам". Странно, но и этого он не сделал. Он не явился на станцию. Совершенно загадочно, что сталось с животным. "Ротта" - другое великолепное животное - тоже была отпряжена. Она вся опухла и не могла идти. Позднее она вернулась домой. "Ульрика" пришлось везти на санях. Потом он оправился. "Бьорн" ковылял за санями. "Пири" был неработоспособен. Его отпрягли, и некоторое время он шел за санями, но потом исчез. Когда позднее восточная партия проходила склад на 80o южной широты, она нашла эту собаку там в хорошем состоянии. Сначала она была пуглива, но постепенно им удалось приблизиться и запрячь ее. Со временем она оказалась очень полезной. "Уранус" и "Фукс" были не в форме. Для первого дня это было громадным уроном, но зато все те, что у нас теперь остались, были настоящим золотом. Ночью дул свежий ветер с востока, однако к утру он утих, и мы снялись в десять часов утра. Хорошая погода держалась недолго. Ветер вернулся с новыми силами и с той же стороны, в сопровождении густой метели. Все же мы хорошо продвигались вперед и проходили флаг за флагом. Пройдя тридцать один километр, мы дошли до снежного гурия, поставленного еще в начале апреля и простоявшего так вот уже семь месяцев. Он все еще был хорош и крепок. Это дало нам повод к размышлениям. Оказывается, на такие гурии можно полагаться. Они не разваливались. На основании приобретенного нами здесь опыта, мы и возвели потом всю свою могучую систему гуриев по пути к югу. Днем ветер изменился на юго-восточный. Он продолжал задувать, но, к счастью, метель прекратилась. Температура была -24,2o С и идти было довольно холодно. Остановившись вечером и поставив палатку, мы обнаружили свои следы от предыдущего путешествия. Они были отчетливы и ясно видны, хотя прошло уже шесть недель. Мы были довольны, что нашли их, так как за последнее время нам не попадалось ни одного флага, а мы уже приближались к "свинской дыре" на семьдесят пятом километре от дома, и нам нужно было соблюдать осторожность. Следующий день - двадцать второе октября - наступил с жестоким бураном. Сильный ветер с юго-востока со страшной метелью. Такой день был бы не очень подходящим для прохождения через "свинскую дыру", если бы мы не нашли своих старых следов. Правда, далеко их не было видно, но мы могли зато видеть направление, по которому они шля. Для пущей уверенности, я проложил курс на северо-восток ближе к востоку - на два деления восточнее нашего первоначального курса. По отношению к нашему старому следу это направление было тоже подходящим, так как наш новый курс был значительно восточнее того направления, по которому шел старый след. Еще один последний взгляд на место, где была палатка, чтобы убедиться в том, что нами ничего не забыто, и мы устремляемся в самую гущу пурги. Погода поистине была свинская. Снег валил сверху, и его мело снизу, что совершенно слепило глаза. Видно было недалеко. Часто бывало, что с задних саней с трудом можно было видеть передние. Перед нами ехал Бьолан. Уже довольно давно мы заметно спускались, что не соответствовало расчетам, хотя сколько-нибудь верных расчетов в такую погоду и нельзя было делать. Мы уже несколько раз переезжали через трещины, но не особенно большие. Вдруг мы видим, что сани Бьолана опускаются. Сам же он соскакивает с саней и хватается за потяг. Сани, пролежав несколько мгновений на боку, начали теперь все больше и больше опускаться я, наконец, совсем исчезли. Бьолан крепко уперся ногами в снег, а собаки распластались по нему, цепляясь когтями. Между тем сани все больше и больше опускались. Все это продолжалось несколько секунд. - Я больше не могу держать! Мы - Вистинг и я - уже были около Бьолана. Он судорожно ухватился за потяг, напрягая все силы. Но это уже не помогало. Дюйм за дюймом сани опускались все глубже. Собаки тоже, видимо, понимали серьезность положения. Распластавшись по снегу, они цеплялись за него когтями и сопротивлялись, сколько было сил. Однако, и это не помогало. Дюйм за дюймом - медленно, но верно - все опускалось в бездну. Бьолан был прав, думая, что ему не справиться больше. Еще несколько секунд, и ни его саням, ни его тринадцати собакам никогда бы уже больше не видать света белого! Помощь подоспела в последнее мгновение. Когда все это случилось, Хансен и Хассель были несколько впереди. Теперь они, сорвав с саней альпийскую веревку, прибежали на помощь. Веревку эту крепко привязали к потягу, и двое из нас - Бьолан и я, упираясь ногами в снег, старались удержать сани на весу. Прежде всего были выпряжены собаки. Затем подтянуты обратно сани Хасселя, которые и были поставлены поперек самого узкого места трещины, где, как мы видели, края были крепки. Затем общими усилиями сани, теперь уже провалившиеся очень глубоко, были подтянуты как можно больше вверх и при помощи собачьих гужиков привязаны к саням Хасселя. Теперь мы спокойно могли отпустить веревку. Одни сани надежно удерживали другие. Наконец-то мы могли вздохнуть с облегчением! Теперь нужно было совсем вытащить наверх сани, а для этого необходимо было прежде всего их разгрузить. Кто-нибудь должен был спуститься в трещину на альпийской веревке, развязать ящики и обвязать их снова для подъема наверх. Этим делом хотелось заняться всем; но оно было поручено Вистингу. Он обвязался альпийской веревкой и спустился. Бьолан и я заняли свои прежние места и служили якорем. Тем временем Вистинг доносил нам о том, что он видел внизу. Ящик: с кухней держался на волоске, допевая свою лебединую песенку. Его обвязали и выволокли снова на свет божий. Хассель и Хансен вытаскивали ящики наверх по мере того, как Вистинг их привязывал. Эти два человека действовали здесь на краю пропасти с беспечностью, на которую я сначала взирал восхищенным взором. Я преклоняюсь перед мужеством и презрением к опасности! Однако, их манера держаться превышала все границы. Они буквально играли своей жизнью. Когда Вистинг снизу осведомил их о том, что слой, на котором они стоят и который их держит, всего каких-нибудь несколько сантиметров толщиной, это, казалось, не произвело на них ни малейшего впечатления. Наоборот, они держались как будто еще увереннее. - Мы удачно выбрали, - сообщил Вистинг, - ведь это единственное место, где трещина настолько узка, что тут можно поставить сани поперек. Вели бы мы проехали немножко левее... - Хансен с вожделением взглянул в указанном направлении, - то никто из нас не выбрался бы. Там нет снежного слоя, а только снежная корка в волосок толщиной. Впрочем, и здесь тоже не очень уж симпатично. Со всех сторон торчат страшные ледяные зубья, готовые проткнуть каждого, прежде чем он успеет свалиться ниже. Такое описание было мало привлекательным! Хорошо, что мы нашли "такое удачное место"! Между тем Вистинг окончил свою работу, и его вытащили наверх. На вопрос, рад ли он, что опять очутился наверху, он улыбаясь ответил: - Внизу было так уютно! Теперь мы вытащили сани наверх, и пока все у нас обстояло хорошо и благополучно. - Но нужно быть осторожнее, - сказал Хассель, - когда мы пойдем дальше, потому что я едва не провалился когда мы с Хансеном подтаскивали сюда сани. Он улыбнулся, будто вспомнив о чем-то приятном, И Хассель, оказывается, тоже убедился в том, что лучше быть осторожным. Чтобы найти, трещины, не нужно было их искать! Ничего другого, кроме трещин, здесь вообще не было! Не могло быть и речи о том, чтобы продолжать путь по этой "свинской дыре", - мы уже давно убедились, что, несмотря на все принятые нами меры предосторожности, мы все-таки угодили в это место. Мы принялись искать место для палатки. Но сказать легче, чем сделать. Найти достаточно большое место и для палатки, и для оттяжек было трудновато. Палатку мы поставили на маленьком, повидимому, надежном участке, а оттяжки протянули во все стороны над трещинами. Мы уже стали знатоками местности. Вот эта трещина идет сюда и сюда, а От этой отходит еще вторая трещина, идущая так-то и так-то. Совсем как реки, о которых мы учили когда-то в школе. Я буквально содрогался, глядя на трещины, - для палатки едва хватило места. Тем временем мы постарались поместить все свои вещи в безопасное место... Собаки были оставлены в упряжи, так что риск потерять их был ничтожен. Вистинг отправился было к своим саням, - по этой дороге он уже проходил несколько раз, - как вдруг я увидел над снегом только его голову, плечи и руки. Он провалился, но падая удержался, расставив руки. Он выбрался сам. И эта трещина, как и другие, была бездонна. Мы забрались в палатку и сварили себе латтскэус ( Мясо с овощами.-Прим, перев.). Мы предоставили погоду самой себе и постарались расположиться поудобнее. Был час дня. С тех пор, как мы очутились в палатке, стало значительно тише, и не успели мы оглянуться, как и совсем стихло. К трем часам начало проясняться, и мы вышли взглянуть на "это безобразие". Погода заметно улучшалась, и на северной части горизонта проглядывало что-то вроде голубого неба. На юге был туман. Там среди густейшей мглы можно было с трудом различить очертание какого-то куполообразного образования. Вистингу и Хансену захотелось его исследовать. Оказалось, что этот купол не что иное, как одно из тех маленьких образований, которые мы и раньше видели в этой области. Они ударили по нему палкой, и, действительно, он был полым, и там открывалась темнейшая пропасть. Хансен просто задыхался от блаженства, рассказывая об этом. Хассель бросал на него завистливые взгляды. В четыре часа прояснилось, и небольшой отряд из трех человек отправился на разведку, чтобы найти выход отсюда, Я был одним из этих троих, а потому все мы перевязались длинной веревкой. Я не люблю проваливаться, когда для того, чтобы избежать этого, нужно так мало труда. Мы направились к востоку, по тому направлению, которое вывело нас и раньше из этой местности. Не прошли мы и нескольких шагов, как уже выбрались. Было уже настолько ясно видно, что мы могли осмотреться. Наша палатка стояла в северо-восточном углу участка, переполненного множеством небольших ледяных бугров. Мы без труда узнали "свинскую дыру". Мы прошли еще немного на восток, пока не нашли сносной дороги, и затем вернулись к палатке. Мы поторопились привести все в порядок и уйти отсюда поскорей. Настоящим облегчением было снова очутиться на надежном грунте, и полным ходом мы помчались на юг. Знаком того, что мы все еще не совсем вышли из опасной местности, были несколько маленьких "стогов" в южном направлении. Они пересекали наш курс. Длинные, но узкие трещины, через которые мы проходили, напоминали нам о том, что мы должны идти с оглядкой. Подойдя к линии бугров, лежавших на нашем пути, мы остановились, чтобы обсудить положение. - Если мы пройдем здесь прямо поперек, - сказал Хансен, - то сэкономим больше времени, чем если будем объезжать. Я должен был, конечно, согласиться с этим. Но, с другой стороны, здесь был гораздо больший риск. - А попробуем все-таки! - добавил Хансен. - Не выйдет, так не выйдет. Я был слаб и дал уговорить себя, и мы бодро двинулись вперед между "стогами". Я видел, что Хансен был доволен. Все это было как раз по его вкусу. Приходилось рисковать жизнью. К своему удивлению, мы прошли несколько таких образований, не заметив ничего особенного, и надеялись было уже, что наше дело выгорит. Как вдруг три передовых собаки Хансена исчезли, а остальные сразу остановились. Без особого труда он выволок их наверх и перебрался. Мы все, следовавшие за ним, перешли без всяких происшествий. Однако, дальнейшее продвижение казалось довольно сомнительным, потому что через несколько шагов опять провалились три собаки. Мы теперь снова оказались в совершенно такой же местности, что и раньше. Трещины шли в разных направлениях, как в разбитом оконном стекле. С меня уже было довольно, и я не желал больше принимать участия в этой скачке смерти. Я решительно заявил, что мы должны повернуть, держаться своего старого следа и объехать всю эту местность. У Хансена был очень удрученный вид: - Но ведь мы сейчас перейдем, - возразил он. - Весьма возможно,-сказал я,-но сначала мы поедем обратно. Очевидно, это было для него жестоким ударом. 0н только-что облюбовал себе одно из образований и хотел померяться с ним силами. Это был торос, который, судя по его внешнему виду, с таким же успехом мог бы образоваться и в дрейфующем льду. Казалось, что он состоит из четырех огромных льдин, поставленных друг к дружке "на попа". Даже и не исследуя его, мы прекрасно знали, что внутри этого тороса находится зияющая бездна. Хансен бросил на него последний скорбный взор и повернул. Теперь можно было вполне ясно видеть все окрестности. Это место находилось, как я уже раньше заметил, в котловине. Мы объехали ее кругом по краю и поднялись к югу на более высокое место без всяких происшествий. Здесь мы увидели один из своих флагов. Он стоял восточнее и, таким образом, подтверждал каше предположение, что мы зашли слишком далеко на запад. Мы снова задели краешком область трещин, ибо нам пришлось перейти еще раз несколько трещин и мимо большой дыры. Но этим все и кончилось, и мы снова могли наслаждаться надежной почвой. Хансену, впрочем, понадобилось сначала пойти, заглянуть в дыру. Вечером мы доехали до двух снежных хижин, построенных нами в прошлую поездку, и расположились там лагерем в сорока двух километрах от склада. Хижины были забиты снегом, поэтому мы оставили их в покое. К тому же погода теперь была такая мягкая и приятная, что мы предпочли палатку. День этот был богат событиями, и нам оставалось только радоваться, что мы так легко отделались. Вообще же, наст был хороший, и мы проехали играючи. Когда на другое утро мы выехали, небо было покрыто тучами и видимость плохая; не успели мы отъехать далеко, как очутились среди такой густой метели с юго-западным ветром, что едва могли видеть перед собой на расстоянии длины десяти саней. Мы предполагали-было в тот же день достичь склада, но если так будет продолжаться, то более чем сомнительно, что мы найдем его. Однако, мы продолжали нажимать. До склада было еще далеко, а потому нам нечего было опасаться, что мы проедем мимо. Между тем небо в зените все время было ясно, а потому у нас была некоторая надежда на то, что ветер и метель прекратятся. Но обстоятельства не сложились столь благоприятно. Ветер скорее увеличивался, чем - уменьшался. На санях Вистинга у нас был наш самый испытанный одометр, и мы знали, что на него мы можем положиться. Поэтому Вистинг проверял пройденное расстояние. В половине второго дня он повернулся ко мне и обратил мое внимание на то, что теперь как раз пройдено необходимое расстояние. Я окликнул Хаисена и попросил его смотреть во все глаза. И вдруг в то же самое мгновение склад вынырнул налево от нас на расстоянии длины всего каких-нибудь нескольких саней. Он вырисовывался в туманном воздухе в виде настоящего снежного дворца. Хорошая проверка и одометра, и компаса! Мы подъехали к складу и остановились. На своем пути к юту нам нужно было найти три важных пункта, - и первый из них был найден. Все мы были рады и довольны. 160 километров от "Фрамхейма" досюда были пройдены за четыре перехода, и теперь мы могли дать отдых своим собакам и отпустить им столько тюленьего мяса, сколько они смогут съесть, Переход досюда превосходно подействовал на наших собак. Теперь все они, за одним лишь исключением, были в самом хорошем состоянии. Этим исключением был "Уранус". Нам никогда не удавалось откормить его. Он оставался тощим я худым и ждал своей смерти у склада на 82o южной широты. Если "Уранус" был поджар, то грешно сказать то же самое о "Йоле". Бедняжка! Несмотря на свое положение, она старалась и поспевала за всем. Она вела себя молодцом и работала изо всех сил, но если ее размеры не уменьшатся до ухода с 82o южной широты, то и ей придется последовать за "Уранусом" в лучший мир. Наши ящики с провиантом и наше снаряжение, оставленные нами здесь в прошлый раз, были почти совсем занесены снегом. Но откопать их было недолго. Первым делом мы принялись за тюленей и нарубили их мяса для собак. Не было надобности уговаривать их скушать большие великолепные куски мяса с висящим на нем салом. Собаки славно принялись за угощение, и, пока еще было нарубленное мясо, они ели его, но когда оно кончилось, они без всякого стеснения набрасывались и на целую тушу. Одно удовольствие было смотреть на них, когда они лежали на снегу, наслаждаясь мясом. В начале все шло мирно и благородно. Всем собакам хотелось есть, и они думали только о том, чтобы утолить свой первый голод. Но когда это совершилось, то окончились и мирные отношения. Хотя "Хай" еще и наполовину не кончил того, что ему дали, однако ему понадобилось пойти к "Рапу" и отнять у того все то, что он ел. Конечно. это не могло произойти без шума и лая, и в результате на месте происшествия появился Хансен. Тут "Хай" исчез. Это было великолепное животное, но ужасно упрямое. Если что-нибудь приходило ему в голову, то выбить это было нелегко. Во время одной из поездок для устройства окладов случилось как-то, что я кормил собак Хансена. "Хай" быстро проглотил свой пеммикан и стал оглядываться, где бы ему раздобыть еще. Так и есть, вот "Рап" уписывает свою порцию - как раз кусочек для "Хая". Раз, два, три, и он уже вцепился в загривок собаке, заставил ее отдать пищу и собирался было управиться с нею сам. Между тем, я наблюдал за всем этим, и, прежде чем "Хай" успел сообразить, я в свою очередь схватил его за шиворот. Ударив его по морде кнутовищем, я старался отнять у него пеммикан. Однако это было дело нелегкое. Никто из нас не хотел сдаваться. Дело дошло до того, что во время битвы за первенство мы оба покатились по снегу. После довольно горячей схватки я оказался победителем, и "Рап" получил свою пищу обратно. Всякая другая собака сейчас же отдала бы все, если бы ее ударили по морде, но только не "Хай"! Приятно было войти в палатку. День был холодный, Ночью ветер перешел в северный, и всему снегу, который накануне несся к северу, теперь нужно было только сделать полный оборот: дорога свободна, а перевозка даром! Он и использовал этот случай в самых широких размерах. Когда на следующее утро мы проснулись, среди бурана ничего не было видно. Нам пришлось ждать и утешаться тем, что это ничего не значит, так как: было решено, что мы пробудем здесь два дня. Но, как известно, пережидать в палатке нет никакого удовольствия, особенно если ты все время принужден лежать в мешке. Болтать скоро надоедает. Писать тоже нельзя все время. Еда - хорошее времяпрепровождение, если для этого есть возможность; чтение тоже хорошая вещь, если есть что читать. Но когда твое меню ограничено, а библиотека при санных поездках обычно страдает некоторой неполнотой, то обе эти возможности отпадают. Однако, все же есть занятие, которому при этих условиях можно беззаботно предаваться, и это - сладкий сон. Да, счастлив тот, кто в такие дни может спать целые сутки напролет! Но не все наделены таким даром, а те, у кого он есть, не хотят в нем признаваться. Я слышал такой храп, что просто боялся, как бы люди не задохлись, но сознаться в том что они спали, никто никогда не хотел! Иные даже нахально утверждают, что они страдают бессонницей. Но так далеко никто из нас не заходил. Днем ветер утих, и мы вышли немного поработать, Мы разобрали старый склад и сложили новый. Ведь здесь у нас было теперь три комплекта санного снаряжения, .которое не так уж было нам нужно, и его следовало тут оставить. Восточной партии во время ее путешествия могло кое-что и пригодиться, но немногое, Этот склад был довольно разнообразен и мог бы принести пользу, если бы кто-нибудь вздумал исследовать пространства к югу от Земли короля Эдуарда VII. В наших же условиях мы не попользовались ничем. Одновременно были уложены сани, и с наступлением вечера все было готово к отправлению. Собственно говоря, с этой работой можно было бы и не торопиться, так как мы все равно весь следующий день должны были просидеть на месте. Но в этих местах быстро узнаешь, что всегда лучше использовать время наступившей хорошей погоды. Никогда не знаешь, сколько времени она продлится. Но следующий день упрекнуть было не в чем. Можно было спать, спать, сколько влезет. Однако, работа все же шла своим чередом. Собаки грызли да грызли, с каждым часом набираясь сил. Пройдемся же пока к нашим нагруженным саням и посмотрим, что на них находится. Первыми стоят сани Хансена - носом к югу. За ними следуют сани Вистинга, Бьолана и Хасселя, У них у всех почти одинаковый вид. Провиантом все они снабжены совершенно одним и тем же. Ящик Э 1 содержит около 5300 галет и весит 50,38 килограммов; ящик Э 2 - 112 порций собачьего пеммикана, 11 колбас с молочной мукой, шоколад и галеты всего весом брутто 80,40 килограммов; ящик Э 3 - 124 порции собачьего пеммикана, 10 колбас молочной муки и галет, вес брутто 74,90 килограммов. Вес нетто всего провианта на каждых санях - 303,2 килограмма. Со снаряжением и включая собственный вес, сани весили почти 400 килограммов. Сани Хансена отличались от других тем, что у них все обвязки были алюминиевыми, а не стальными, и не было одометра; на этих санях не должно было быть железа, так как Хансен вез главный компас. На трех остальных санях были и компас, и одометр. Таким образом, у нас было три одометра и четыре компаса. Из инструментов мы везли два секстана и три искусственных горизонта-два зеркальных и один ртутный. Один гипсометр для измерения высоты и один барометр-анероид. Для метеорологических наблюдений - четыре термометра; кроме того, два бинокля. Из медицинского оборудования была взята походная аптечка. Хирургических инструментов у нас было немного: щипцы для зубов и машинка для стрижки бороды. Швейное оборудование было богато. Про запас мы взяли с собой маленькую, очень легкую палатку. Это было необходимо, если бы кому-нибудь из нас пришлось возвращаться домой. Также два примуса. Керосином мы были снабжены в изобилии, так как его было у нас 102 литра, разделенных на трое саней. Мы. оставили его в обыкновенной упаковке, но она оказалась слишком слабой, -не настолько, чтобы мы потеряли сколько-нибудь керосина, но все же, чтобы держать бидоны целыми, Бьолану приходилось постоянно их запаивать. У нас было хорошее снаряжение для запаивания. У каждого из нас был свой личный мешок, где хранилась вся запасная одежда, дневники и журналы для наблюдений. Было также несколько запасных отдельных ремней для лыжных креплений. Первое время у нас были двойные спальные мешки, то-есть один внутренний и один внешний. У нас было пять пар часов, из которых три пары предназначались для наблюдений. Мы решили проехать расстояние между 80o и 82o южной широты дневными переходами по двадцать восемь километров. Мы легко могли бы проезжать и вдвое больше, но так, как дело шло о том, чтобы дойти, а не о том, чтобы передвигаться быстро, то мы и выбрали такие небольшие переходы. Кроме того на путь от склада до склада пищи у нас было достаточно, и потому мы могли себе это позволить. Нас очень интересовал вопрос, как наши собаки будут справляться с нагруженными санями. Мы, конечно, рассчитывали, что дело пойдет, однако, не предполагали, чтобы оно шло так, как это было на самом деле. Двадцать шестого октября мы покинули 80o южной широты при небольшом северо-западном ветре и ясной и мягкой погоде. Теперь я должен был занять свое место в качестве бегущего кпереди и потому встал в нескольких шагах перед санями Хансена, повернув лыжи в надлежащем направлении. Последний взгляд назад: здесь все в порядке. И я побежал. Я подумал... нет, времени для дум у меня не оказалось. Не успел я и глазом моргнуть, как меня настигли собаки. Произошла свалка, но, к счастью, они остановились, так что я обошелся на сей раз без повреждений. Я, конечно, обозлился, но так как был благоразумен и понял, что это и без того смешное .положение станет еще более смешным, если я дам волю своему гневу, то решил, что умнее будет промолчать. Да и кого же, собственно говоря, винить? Я был единственным, кого можно было в чем-то упрекнуть. Зачем, спрашивается, я не бежал с нужной скоростью? Я решил переменить политику - в этом ведь нет ничего постыдного - и присоединиться к косолапым. Так я выполнял свои обязанности лучше. Все в порядке? Вперед! Ну и понеслись же мы! Впереди Хансен мчался, как метеор. Следом за ним по пятам Вистинг, затем Бьолан и Хассель. Все они были на лыжах и бежали, прицепившись к саням. Я же решил бежать следом, так как думал, что собаки в конце концов выдохнутся. Однако, скоро это мне надоело. Первые десять километров мы проехали в час. Для меня это было вполне достаточно! Я подошел к Вистингу, примостился к его саням и оставался здесь до тех пор, пока мы не достигли 80o30' южной широты, то-есть проехали пятьдесят километров. Да, это было приятной неожиданностью. Об этом мы и не мечтали - катиться к полюсу на лыжах, прицепившись к саням! Благодаря поразительному таланту Хансена управлять собаками, всем нам было легко. 0н командовал своими собаками, а собаки признавали в нем своего хозяина. Они знали, что в ту минуту, как они перестанут исполнять свои обязанности, их остановят и последует всеобщая порка. Случалось, конечно, как и везде, что время от времени природа брала верх над выучкой. Но следовавшее затем "причащение" надолго прекращало все подобные поползновения. Дневной переход при таком способе был быстро пройден, и мы рано встали лагерем. Уже на следующий день мы заметили огромные торосы на востоке, которые мы впервые увидели между 81 и 82o южной широты во время второй поездки для устройства склада. Это показывало, что воздух был очень чист. Но мы не видели их больше, чем в первый раз. На основании опыта, приобретенного нами по постройке снежных гуриев, мы поняли, что гурии, которые мы строили теперь по пути на юг, будут служить нам на обратном пути прекрасными отличительными знаками. Поэтому мы решили использовать эту систему вех в возможно широких размерах. Мы построили всего сто пятьдесят гуриев вышиной в два метра. На них пошло 9000 глыб, вырезанных нами из снега большими ножами, сделанными для этой цели. В каждом гурии оставлялась записка с его номером и местом расположения, а кроме того с обозначением, сколько еще нужно проехать и в каком направлении, чтобы встретить следующий гурий, лежащий севернее. Может показаться, что моя предосторожность была чрезмерной. Но я всегда считал, что ста этих бесконечных, лишенных всяких примет пространствах, никогда нельзя быть чересчур осторожным. Стоит только потерять здесь дорогу-и добраться домой будет довольно трудно. Кроме того такая постройка гуриев давала еще и другие преимущества, которые мы все признали и оценили. Каждый раз, когда мы останавливались для постройки гурия, для наших собак наступал час отдыха, а это им требовалось, чтобы выдерживать темп. Первый гурий мы поставили на 80o23' южной широты. Для начала мы довольствовались постройкой их на каждом 13-м и 14-м километре. Тридцатого мы застрелили первую собаку. Пала жертвой собака Хансена "Буле". Она была слишком стара, чтобы поспевать за нами, висла только и мешала. Мы оставили ее в складе под гурием, и она потом доставила нам, вернее - собакам, большое удовольствие. В тот же день мы достигли другого важного пункта - склада на 81o южной широты. Наш курс прошел чуть восточнее его. Маленькие доски от ящиков. которыми был отмечен склад поперек, были видны на далеком расстоянии. При позднейшем исследовании мы не заметили на них никаких признаков осадков. Они так и стояли, как мы их поставили. Поблизости от склада мы прошли через две значительные трещины; повидимому, они были заполнены снегом и потому не причинили нам никаких затруднений. Мы дошли до склада в два часа дня. Все оказалось в полнейшем порядке. Флаг развевался, и по нему почти не было заметно, что он все время был поднят, однако он полоскался здесь вот уже восемь месяцев. Снежные сугробы вокруг склада были около полуметра вышиной. Следующий день был яркий и солнечный. Солнце просто опаляло кожу на лице. Мы выложили все свои меховые одежды для просушки. В глубине спальных мешков всегда скопляется немного инея. Кроме того, мы воспользовались удобным случаем для определения своего места и проверки наших компасов. Они оказались в порядке. Мы пополнили провиант, истраченный нами по пути сюда, и первого ноября поехали дальше. На следующий день стоял густой туман, и была весьма неприятная погода. Возможно, что она ощущалась больше благодаря тому, что накануне была такая хорошая погода. Когда мы шли здесь на юг в первый раз, то собаки Хансена попали в трещину, но это пустяки. Вообще же, у нас тут не было никаких неприятностей. Не ожидали мы их и на этот раз. Но то, чего в этих местах меньше всего ждешь, как раз и случается. Снег был рыхлый, и идти было тяжело. Время от времени мы проходили через узкие трещины. Однажды среди мглы мы увидели большую отверстую пропасть. Мы были от нее недалеко, так как иначе не заметили бы ее в таком тумане. Но все шло благополучно, пока мы не прошли двадцать два километра. Тут Хансену пришлось переезжать трещину в метр шириной. К несчастью, во время этого маневра носок его лыжи попал между гужиками задних собак, и Хансен упал поперек трещины. Все это имело нехороший вид. Собаки были уже на метр с лишним впереди по ту сторону трещины. Но сани стояли над самой трещиной и, когда Хансен упал, сдвинулись так, что незначительный толчок повернул бы их вдоль трещины, и, само собой разумеется, они свалились бы в пропасть. Собаки почуяли, что их хозяин и господин в данный момент "неспособен причащать". И потому не пропустили благоприятного момента! Как разъяренные тигры сцепились все псы упряжки и стали драться так, что только клочья летели. Это вызывало, конечно, короткие, быстрые рывки гужиков, вследствие чего сани все больше и больше валялись боком в трещину. Одновременно и собаки в пылу битвы придвигались все ближе и ближе к краю пропасти. Если бы это продолжалось и дальше в таком же роде, то все было бы безвозвратно потеряно. Один из .нас перепрыгнул через трещину, кинулся в середину собачьей своры и, к счастью, остановил их. Тем временем Вистинг бросил Хансену веревку и извлек его из мало приятного положения. Сани были спасены. Потом, когда мы тронулись дальше, я все же подумал: "А может быть, Хансен и наслаждался своим положением? Быть распростертым над головокружительной пропастью с перспективой сверзиться туда каждую минуту - это ведь как раз в его вкусе!" Мы прошли свои двадцать восемь километров и встали лагерем. От 81o южной широты мы начали ставить гурии через каждые девять километров. На следующий день мы наблюдали самую низкую температуру за все наше путешествие -34,5o С. Ветер дул с юго-востока, но не очень сильный. Все же летняя погода что-то не чувствовалась! Теперь у нас завелась привычка, которую мы сохранили в течение всего своего похода на юг, а именно - при постройке гурия, которая приходилась как раз посреди нашего дневного перехода, завтракать. Завтрак этот был не очень жирный. Три-четыре сухих овсяных галеты - и все. Если кому-нибудь хотелось пить, он мог подбавить снегу к галете - получались "хлеб и вода". Блюдо не из очень соблазнительных в наших родных широтах. Но широта играет в жизни очень большую роль. Если бы здесь нам предложили еще "хлеба и воды", то мы с радостью приняли бы такое предложение! В этот день мы прошли трещину, последнюю на долгое время вперед - и она была всего лишь несколько сантиметров шириной. Впереди местность имела прекрасный вид. Она была покрыта длинными, почти незаметными волнистыми образованиями: мы замечали их только благодаря тому, что возводимые нами гурии часто очень скоро исчезали из вида. Третьего ноября дул свежий ветер с юга с сильной метелью. Наст был вязкий, но собаки, сверх ожидания, хорошо справлялись с санями. Температура поднялась, как обычно при ветре с этой стороны, до -10o С, Ехать при такой температуре было одним удовольствием, несмотря на то, что дул ветер. Через день подул легкий ветер с севера. Вязкий наст, который был накануне, совершенно пропал, а прекрасная дорога соблазняла наших собак неожиданно пускаться во всю прыть. Это был тот день, когда мы должны были бы дойти до склада на 82o южной широты; но так как стоял туман, то шансов на это было мало. К вечеру вся дистанция была пройдена, но не было видно никакого склада. Правда, и видимостью нельзя было похвастать: длина десяти саней - вот и все. Самое благоразумное, что при таких обстоятельствах нам оставалось делать, - это разбить лагерь и ждать, пока не прояснится. В четыре часа на следующее утро проглянуло солнце. Мы дали ему время пригреть и разогнать туман - и затем вышли. Что за утро встретило нас! Ясно до прозрачности и тепло. В глубокой-глубокой тишине простиралась перед нами могучая пустыня, ровная - такая ровная и белая-белая. Однако, нет, там вдали ровная поверхность нарушалась, - белое было чем-то зацвечено. Мы дошли до третьего важного пункта - самый дальний форпост цивилизации на юге был достигнут; это был наш последний склад. Несказанное облегчение! Мы уже чувствовали себя наполовину победителями. В тумане мы прошли на пять с половиной километров западнее. Но теперь оказалось, что если бы мы продолжали идти вчера в тумане, то как раз наткнулись бы на ряд своих флажков. Вдали виднелись флаг за флагом, а черные тряпочки на них, казалось, развевались гордо, словно кичась тем, как они хорошо выполнили свой долг. Здесь, как и у склада на 81o южной широты, почти не было заметно никаких осадков. Снежные сугробы вокруг склада, как и там, достигали такой же высоты - полуметра. Невидимому, на этом участке господствовали те же условия погоды. Склад так и стоял, как мы его поставили, а сани так и лежали, как мы их положили. Выпавшему и наметенному снегу даже и их не под-силу было покрыть. Небольшой снежный нанос, плотный и твердый, послужил нам прекрасным местом для установки палатки. Мы сейчас же принялись за ожидавшую нас работу. Прежде всего был отправлен на тот свет "Уранус". Хотя он всегда производил впечатление худого и костлявого, однако, теперь оказалось, что у него вдоль хребта масса жиру. Его оценят по достоинству, когда на обратном пути мы дойдем досюда. По виду "Йолы" нельзя было предполагать, что она намерена выполнить поставленные ей условия. Оставалась еще одна ночь. Если она успеет за это время устроиться, то тем лучше для нее. Собачьего пеммикана в складе хватило ровно на то, чтобы как следует накормить собак и снова нагрузить сани. Всякого иного провианта у нас было так много, что мы могли оставить значительную его часть лежать здесь до нашего возвращения. Следующий день мы провели на месте, чтобы дать собакам основательно отдохнуть в последний раз. Мы воспользовались прекрасной погодой для просушки своего снаряжения и проверки инструментов. С наступлением вечера все было готово, и теперь мы порадовались на свою усердную осеннюю работу. Мы выполнили целиком то, что имели в виду: перенести свою базу с 78o38' южной широты на 82o южной широты. "Йоле" пришлось последовать за "Уранусом". Их обоих сложили на верхушке склада, а рядом лежали восемь малюток, которое так никогда и не увидели дневного света. За время своего здесь пребывания мы решили строить гурии на пути к югу через каждые пять километров и устраивать склады на каждом градусе широты. Хотя собаки и везли сейчас сани легко, однако мы знали, что если им все время придется тащить тяжелые сани, то это в конце концов на них отразится дурно. Поэтому, чем скорее и чем больше мы сможем сгрузить с саней, тем будет лучше. Седьмого ноября в восемь часов утра мы покинули 82o южной широты. Теперь перед нами открывалось неизвестное, и только с этого момента дело пошло всерьез. Вид барьера повсюду был все тот же: ровная поверхность и великолепный наст. Уже у первого построенного нами гурия пришлось застрелить "Лусси". Нам было очень жаль убивать это прекрасное животное, но делать было нечего. Ее фавориты - "Карениус", "Сэуен" и "Шварц" - жалобно выли на гурий, когда мы проезжали мимо. Им, вероятно, было тяжко покидать возлюбленную; однако, долг призывал, а кнут так близко и так грозно взвивался над каждым, кто не хотел его слушаться. Теперь мы увеличили свои дневные переходы до тридцати семи километров. Таким образом, мы могли проходить градус в три дня. Четвертого мы решили остановиться на отдых. Собаки изумительно крепли с каждым днем и теперь достигли наивысшего предела в отношении своего здоровья и тренировки, С большой легкостью они делали дневной переход ее скоростью семи с половиной километров в час. Нам не приходилось делать ни шагу. От нас требовалось только уменье катиться на лыжах за санями, прицепившись к ним. В тот же вечер нам пришлось прикончить последнюю из наших "дам" - "Эльсе", Она была гордостью Хасселя и украшением его упряжки. Но что поделаешь? За последнее время ее поведение шло вразрез с "хорошим тоном", а за это у нас раз навсегда было установлено одно наказание: смерть. И ее мы тоже положили на верхушку гурия. Когда вечером мы остановились на 82o20' южной широты, то в юго-западной части горизонта были большие белобурые массы облаков, какие обычно лежат над землей. Все же в этот вечер мы не могли различить никакой земли, но когда на следующее утро вышли из палатки и направили в ту сторону свои бинокли, то ясно увидели возвышенную землю, освещенную утренним солнцем. Теперь мы с уверенностью могли различить отдельные вершины и сказать, что это та самая земля, которая простирается к юго-востоку от ледника Бердмора на Южной Земле Виктории. Наш курс все время прокладывался на истинный юг; на этом месте мы находились приблизительно в 400 километрах к западу от ледника Бердмора. Наш курс будет продолжать идти все время на истинный юг. В тот же вечер, девятого ноября, мы по счислению дошли до 83o южной широты. Полуденная высота на следующий день дала нам 83o 1' южной широты. В построенном нами здесь складе был оставлен провиант на пять человек и двенадцать собак на четыре дня. Он был сделан четырехугольным - два метра во все стороны - из твердых, прочных снежных глыб. На верхушке мы поставили большой флаг. В этот вечер случилось нечто, замечательное: дезертировали три собаки, убежавшие по нашему старому, следу обратно на север. Это были фавориты "Лусси", которым, очевидно, пришло в голову вернуться обратно и поискать свою возлюбленную. Для нас всех это было тяжелой потерей, а особенно для Бьолана, так как это были его собаки. Все три были отличными собаками и принадлежали л лучшим у нас. Бьолан взял одну собаку из упряжки Xансена, и хотя теперь делю у него шло не совсем уж гладко, однако, он все-таки поспевав за нами. Одиннадцатого нам удалось взять пеленг горной цепи в направлении с юга на запад (истинный). Мы уже подошли к земле значительно ближе и с каждым днем различали на ней все больше и больше подробностей. Могучие вершины, одна выше и диче другой, вздымались на высоту до 4000 метров. Нас всех особенно поражали большие голые склоны у многих из этих гор. Мы ожидали увидеть их более покрытыми снегом. Так, например, гора Фритьофа Нансена была совсем сине-черная. Только на самой вершине она увенчивалась большой могучей снежной шапкой, гордо поднимая свою сверкающую макушку на высоту 4000 метров. Дальше к югу поднималась гора Дона Педро Кристоферсена. Она была больше покрыта снегом. Но ее длинная крыше подобная вершина в большей своей части оставалась голой. Еще дальше к югу видны были вершины гор Алисы Ведель-Ярлсберг, Алисы Гаде и Рут Гаде. Все они были покрыты снегом от подножья до вершины. Я никогда в жизни не видел более прекрасного и более дикого ландшафта! Казалось, что уже отсюда можно разглядеть подъем во многих местах. Вот например, ледник Лив; без сомнения, он представляет собой ровный, хороший подъем, но зато расположен слишком далеко на север. Он страшно велик, и его интересно было бы исследовать поближе. Подъем на гору кронпринца Улава был менее привлекателен. Но и он тоже лежит слишком далеко к северу. А вот, как раз на юг, чуть западнее, есть, по-видимому, хороший подъем. Горы, лежащие ближе всего к барьеру, как будто бы не доставят нам особых затруднений. Что встретится нам потом между горой Дана Педро Кристоферсена и горой Фритьофа Нансена, сказать было трудно. Тринадцатого мы дошли до 84o южной широты. Б этот день мы сделали интересное открытие: увидели горную цепь, тянувшуюся к востоку. Она образовывала, как нам казалось с того места, глубокий изгиб, соединяясь здесь с горами Южной Земли Виктории. Этот изгиб шел прямо на истинный юг, и наш курс был проложен прямо туда. В складе на 84o южной широты мы оставили, кроме обычного количества провианта на пять человек и двенадцать собак, на четыре дня еще и бидон керосина в семнадцать литров. Спички у нас были в изобилии, и потому мы могли оставлять их во всех складах. Барьер все продолжал быть таким же ровным, а дорога была такая хорошая, какая вообще может здесь быть. Мы думали было, что придется давать собакам день отдыха на каждом градусе, но это оказалось лишним. Казалось, что они не могут устать! Даже те собаки, у которых болели ноги, теперь совсем понравились. Вместо того, чтобы терять силы, собаки с каждым днем становились как будто все сильнее и напористее. Теперь и они заметили землю, и, невидимому, им особенно нравилась сине-черная гора Фритьофа Нансена. Хансену часто с большим трудом удавалось удерживать их на надлежащем курсе. Поэтому на другой день мы, не задерживаясь, покинули 84o южной широты и направились дальше к изгибу. В этот день мы прошли свои тридцать семь километров среди густого тумана и не видя земли. Жалко будет проехать вслепую вдоль новой земли, но все же мы надеялись на лучшую погоду,,. В минувшую ночь для разнообразия был слышен гул во льду. Но он не был настолько силен, чтобы стоило о нем говорить! Он слышался приблизительно, как редкая перестрелка пехоты, - то там, то здесь под нашей палаткой раздавались ружейные выстрелы. Артиллерия еще не выехала на позиции! Мы не обращали на это никакого .внимания. Правда, утром я слышал, как кто-то произнес следующую фразу: - Ночью я уж думал, что мне попали в ухо! Но я знал, что это не лишило его сна, так как именно этой ночью он чуть не выжил нас всех из палатки своим храпом. В то же утро мы прошли через массу трещин, видимо, недавнего образования. Большинство из них было всего лишь около дюйма ширины. Здесь, значит, произошел небольшой местный сдвиг, вызванный одним из многих маленьких ледников на земле. На следующий вечер все было опять тихо, и больше мы уж не слышали ни малейшего звука. Пятнадцатого ноября мы дошли до 84o 40' южной широты. Теперь мы быстрыми шагами приближались к земле. Горная цепь на востоке, казалось, уклонялась к северо-востоку. Подъем, который мы уже давно для себя выбрали и уже давно рассматривали, отклонял нас от юга чуть-чуть на запад, но так немного, что этот обход можно было и не считать. Изгиб, видневшийся на юге, производил более неспокойное впечатление и мог, по-видимому, изобиловать большими неровностями. На следующий день местность стала принимать несколько другой характер. Огромные волнистые образования, казалось, шли, вздымаясь к земле. В глубине одной из таких впадин нам встретилась чрезвычайно неровная поверхность. Огромнейшие трещины и бездны прежде делали это место почти непроходимым, но теперь все было занесено снегом, и мы прошли здесь без всяких затруднений. В этот день - шестнадцатого ноября - мы дошли до 85o южной широты и разбили лагерь на вершине одного из волнистых образований. Долина, через которую мы должны были проходить на завтра, была довольно широка и по другую сторону заметно поднималась вверх. На западе, по направлению к ближайшей земле, волна поднималась так высоко, что заслоняла от нас большую часть земли. К вечеру мы построили обычный склад и на следующий день отправились в дальнейший путь. Как видно было с места нашего лагеря, нам предстояло пройти через огромное волнистое образование. Во время подъема на другую сторону нам досаждала жара на сильном солнечном припеке. Однако, судя по анероиду, подъем был не выше ста метров. От вершины этой волнистой возвышенности барьер шел сначала ровно, и мы еще издали видели растрескавшуюся почву. "Ну, теперь, - подумал я, - нам не придется скучать, выбираясь на землю!" Ведь было вполне естественно, что барьер, частью зажатый здесь, окажется сильно растрескавшимся. Расселины, замеченные нами, были огромными старыми трещинами, отчасти занесенными снегом. Мы легко обошли их. Теперь перед нами снова открылась огромная впадина с соответственным высоким подъемом на другую сторону. Вниз мы ехали шикарно - поверхность была совершенно ровная и хорошая, нигде никаких признаков трещин или ям, "Ну, их мы еще встретим, когда заберемся наверх", - подумал я. Подниматься на горку было довольно трудно,-мы ведь не привыкли ездить по горам. Я вытягивал шею все больше и больше, стараясь увидеть, когда же, наконец, мы поднимемся. И какой же вид открылся перед нами! Ни малейшей неровности, ни малейшего препятствия. Местность поднималась дальше ровно и постепенно. Я думаю, что мы уже и тогда были на твердой земле. Большие трещины, обойденные нами далеко внизу, по всей видимости, лежали на границе. Гипсометр показал 260 метров над уровнем моря. Мы находились теперь у самого подъема и приняли окончательное решение попробовать пройти именно здесь. По этому случаю мы разбили лагерь. Было еще рано; но нам оставалось многое сделать к завтрашнему утру. Здесь нужно было просмотреть весь наш запас провиант