Во все времена любая попытка как-то расширить горизонты мысли и
раздвинуть сферу приложения милосердия в истолковании отношений между
человеком и его Создателем всегда встречала решительное противодействие со
стороны церковников. Однако история учит, что этому противодействию никогда
не удавалось остановить постепенное высвобождение человеческого разума из
железных оков ритуала и догмы; самое большее, что ему иногда удавалось
сделать, - это слегка затормозить подобное высвобождение. Мы в наш век
достаточно удачливы уже тем, что и в самом духовенстве, на всех ступенях его
иерархии, имеются люди, которые признают, что их религии должны становиться
более терпимыми и выказывать более понятливости, если только оне не хотят,
чтобы цивилизованный мир от них полностью отвернулся.
Слово "религия" по ходу полемики постоянно используется там, где, как
мне кажется, было бы более уместным употребить термин "ритуал". Религия есть
связь между каждой человеческой душой и Создателем, и внешним выражением ее
являются поступки индивида. Все канонические предписания, ритуалы и догмы
являются орудиями души в ее развитии. До тех пор, пока они содействуют этому
развитию, существование их оправданно. Но как только их содействие
прекращается, они становятся окаменелыми формами, препятствующими нормальной
жизни и росту, и тогда существованию их нет уже никакого оправдания.
В значительной части материалов, публикуемых в связи с религией,
настойчиво просматривается одно и то же заблуждение. И заблуждение это
заключается в постулате, будто любая форма ритуала, включая сюда и ритуал
хождения в большое каменное здание с целью причащения к великому Незримому,
имеет некоторое отношение к истинной религии.
Урок, который преподала мне сама жизнь, гласит, что это совершенно не
так. Я знал самых восхитительных людей, которые ходили в храм, и я знал
самых дурных людей, которые делали то же самое. Я знал самых восхитительных
людей, которые туда не ходили, и я знал самых дурных, которые также
воздерживались от этого. Мне ни разу не встретился человек, который был бы
добр потому только, что он ходил в церковь, или зол потому, что не ходил
туда. И тем не менее, чаще всего такого рода практика расценивается как
признак возрастания или убывания религии. Но между этими вещами нет никакой
связи.
Действительными признаками возрастания истинной религиозности в
обществе являются:
1) наличие более мягкого и вместе с тем более широкого взгляда на эти
темы, что позволяет людям, независимо от их веры, жить в мире, дружбе и
милосердии;
2) улучшение криминальной статистики;
3) снижение потребления спиртного, являющееся показателем того, что
человек обретает больший духовный самоконтроль;
4) уменьшение числа незаконных связей, являющееся показателем того, что
человек обретает больший контроль над своей животной природой;
5) появление большего интереса к чтению, к посещению лекций, к занятию
наукой, являющееся показателем того, что ум берет перевес над телом;
6) увеличение счетов в сберегательных банках, говорящее о бережливости
и самоотречении;
7) процветание торговли, являющееся свидетельством большей деятельности
и эффективности;
8) увеличение числа благотворительных учреждений и проявление со
стороны человека чувства ответственности перед животными.
Такого рода практические показатели, которые действительно отражают
происходящий прогресс, гораздо более ценны, чем сугубо поверхностные оценки,
затрагивающие соблюдение ритуала, которое может итти, а может и не итти в
ногу с качеством жизни.
Есть особая агрессивная форма религии, сама именующая себя
"догматической верой". Она принесла человеческому роду больше вреда, нежели
чума и голод. Ей мы обязаны не только всей кровавой историей мусульманства,
но и всеми убийствами, которые покрыли позором, одно за другим, каждое из
направлений христианства.
От имени Христа, этого Апостола мира, сия чудовищная школа мысли, всего
лишь через несколько веков после его смерти, учинила такие распри и
убийства, о каких и слыхом было неслыханно во времена язычества. Было
подсчитано, что только по поводу гомиоусианского вопроса -
филолого-теологической проблемы, связанной с произнесением дифтонга, - сотни
тысяч людей лишились жизни как поборники и жертвы веры.2
Крестовые походы, убийства альбигойцев и севеннов, тридцатилетняя война,
инквизиция, надругательства католиков над протестантами и не менее постыдные
надругательства протестантов над католиками, преследования нонконформистов
Церковью, преследования квакеров нонконформистами, неисчислимые семейные
трагедии и тирании - воистину, если принять все это во внимание, то читатель
будет вынужден допустить, что вера, в ее положительно-агрессивном понимании,
принесла более зла, нежели голод и чума, вместе взятые.
Все секты были введены в заблуждение людьми одного и того же склада
ума, отмеченного нетерпимостью, и все оне повинны в пролитии крови. Я знаю
лишь четыре культа, сторонники которых могут, думается мне, сказать, что
руки их не запятнаны кровью, и это - первоначальные буддисты, квакеры,
унитарии и агностики. Разумеется, атеисты не могут претендовать на это, ибо
их эксцессы во Франции (во время Революции, а также в 1870 году) и в
последнее время в России были столь же отвратительны, как и у Церкви.
И что же было коренной причиной всего этого? Только одно: говорить,
будто вы верите в то, что ум ваш не может постичь, и в то, что ваш свободный
разум зачастую бы отверг. Например, А. выдвигает утверждения, проверить
которые нет ни малейшей возможности, и называет все это своей верой. Б.
имеет право делать то же самое. Затем А. и Б. ненавидят друг друга самой
священной ненавистью, и вот вам начало одной из мрачнейших глав мировой
истории. Мы же, подобные остаткам команды, спасающейся на утлом обломке того
мира после кораблекрушения, движемся сегодня по поверхности безграничного
океана и, живя в мире друг с другом, имеем и без того довольно дел, чтобы не
устраивать яростных ссор по поводу того, что находится за линией горизонта.
Быть может, вы скажете, что как раз в этих самых словах я выказываю
религиозную потребность в милосердии. Но это определенно не так. Если
человек на своем пути получает помощь и поддержку от Папы римского, будучи
католиком, или от епископа, будучи англиканцем, или от простого священника,
будучи нонконформистом, то в каждом из подобных случаев это будет прекрасно,
воистину прекрасно, если только все это позволяет ему стать более добрым,
более благородным человеческим существом. Каждая форма веры восхитительна,
когда она совершает это. Но когда она обращается в потребность в милосердии
и презирает и оскорбляет тех, кто прибегают к иным методам, то все это
оказывается уже современной мещанской ярмаркой тех пороков, которые в
истории отметили собой самые мрачные и самые кровавые из человеческих
преступлений.
Настаивать на догме и ритуале, или "религии" в смысле, в котором
ошибочно употребляют это слово, - значит неизбежно приводить человечество к
вечному расколу на соперничающие фракции, поскольку невозможно себе даже
представить, будто какая-то одна секта окажется в состоянии поглотить все
другие. Мы все как бы стоим на палубе нашего небольшого земного корабля,
плывущего по космическому морю с приданным ему компасом. Но по опыту мы ведь
знаем, что нет двух людей, которые бы одинаково видели и читали показания
компаса. Божественный Создатель действительно даровал нам такой компас, и
это есть разум - благороднейшая из всех человеческих способностей. И разум
этот говорит нам, что если только каждая секта ослабит непреклонность своей
доктрины и станет настаивать на пунктах, которые объединяют ее с соседями,
вместо того чтобы подчеркивать и усиливать те, что ее изолируют, то появится
определенная надежда на постепенное примирение теологических разногласий,
которые, как я уже сказал, не имеют никакого отношения к истинной религии и
были на протяжении всей человеческой истории только источниками
кровопролития и всяческих бедствий, причем в гораздо большей степени, чем
все иные причины их, вместе взятые.
Некий джентльмен желает знать, в чем, собственно, современная мысль
превосходит мысль века, скажем, XVI-го. Один из признаков прогресса состоит
в том, что сегодня дискуссия на эту тему может вестись с учтивостью и без
того, чтобы у кого-либо из участников ее возникла надобность, и тем более,
желание сложить костер из своих оппонентов.
Надеюсь, с моей стороны, после тридцати лет естественных сомнений и
терпеливых исследований, не будет самонадеянностью утверждать, что эволюция
моей исследовательской мысли не была слишком уж скороспешной и что на ней не
лежит печать легковерия, так как это два воистину глобальных обвинения,
выдвигаемых против нас оппонентами. Она, напротив того, оказалась слишком
неспешной, ибо я был преступно медлителен, помещая на весы справедливости
любую мелочь, которая могла бы оказать на меня влияние. Не разразись мировая
война, я, скорее всего, так и провел бы жизнь лишь на подступах к истинным
психическим исследованиям, высказывая время от времени свое симпатизирующее,
но более или менее дилетантское отношение ко всему предмету - как если бы
речь здесь шла о чем-то безличном и далеком, вроде существования Атлантиды,
или просто о какой-то абстрактной полемике. Но пришла Война и принесла в
души наши серьезность, заставила нас пристальнее присмотреться к себе самим,
к нашим верованиям, произвести переоценку их значимости.
Когда мир бился в агонии, когда всякий день мы слышали о том, что
смерть уносит цвет нашей нации, заставая молодежь нашу на заре
многообещающей юности, когда мы видели кругом себя жен и матерей, живущих с
пониманием того, что их любимых супругов и чад более нет в живых, мне вдруг
сразу стало ясно, что эта тема, с которою я так долго позволял себе
заигрывать, была не только изучением некоей силы, находящейся по ту сторону
правил науки, но что она нечто действительно невероятное, какой-то разлом в
стене, разделяющей два наших мира, непосредственное, неопровержимое послание
к нам из мира загробного, призыв надежды и водительство человеческой расе в
годину самого глубокого ее потрясения. Внешняя материальная сторона этого
предмета сразу потеряла для меня интерес, ибо, когда мне стало понятно, что
он несет истину, то исследовать снаружи здесь стало нечего. Бесконечно
большее значение явно имела его религиозная сторона. Так, сам по себе
телефонный звонок есть сущая безделица, но он ведь признак того, что с вами
желают говорить, и тогда может оказаться, что с помощью телефонного аппарата
вы узнаете нечто для себя жизненно важное. Похоже, все феномены, и большие и
малые, являются своего рода телефонными звонками, которые, невзирая на свою
сугубо материальную природу, кричат роду человеческому: "Прислушайтесь!
Пробудитесь! Будьте готовы! Вот подаются вам знаки. Они приведут вас к
посланию, которое желает передать вам Господь." И важно само послание, а не
эти знаки. По всей видимости, некое Новое Откровение готовилось быть
переданным человечеству, хотя и можно сказать, что оно пока находится только
на стадии Иоанна Крестителя по отношению к учению Христа, и никто не может
еще сказать, сколь велика окажется полнота и ясность этого Нового
Откровения.
Удовлетворимся ли мы тем, что будем созерцать эти явления, не обращая
никакого внимания на то, что явления эти значат, словно группа дикарей,
изумленно глядящих на радиоаппарат и нисколько не интересующихся содержанием
передаваемых им сообщений, или же мы со всей решимостью возьмемся за
осмысление этих тонких и едва уловимых высказываний, пришедших к нам из
загробного мира, и за построение такой религиозной концепции, которая будет
основана на посюстороннем человеческом разуме и потустороннем духовном
вдохновении? Эти явления уже переросли пору детских игр, они покидают
возраст спорных научных новшеств и принимают, или примут, очертания
фундамента, на котором будет построено вполне конкретное здание религиозной
мысли, в некоторых своих частях воссозданное из материала старых зданий, в
других же строящееся из совершенно нового материала.
Люди, ко мнению которых я питаю глубокое уважение, и в частности сэр
Вильям Баррэт, утверждали, что психические исследования совершенно отличны
от религии. Это не подлежит сомнению в том смысле, что можно быть хорошим
наблюдателем психических явлений и оставаться при этом недостойным
человеком. Но сами результаты психических исследований, выводы, которые мы
из них извлекаем, и уроки, которые они могут нам дать, учат тому, что жизнь
души продолжается и после смерти. Эти результаты объясняют нам, каковы
характер и природа этой новой жизни и какое влияние оказывает на нее наше
поведение здесь. Если в этом заключается различие с религией, то я должен
признать, что не очень-то разумею, в чем оно заключается. Для меня это и
есть религия - самая ее суть. Но это вовсе не значит, что из этой сути со
временем необходимо выкристаллизуется какая-то новая религия. Лично я не
хотел бы, чтоб оно вышло так. Не правда ли, мы уже и так достаточно
разъединены в своих религиозных воззрениях? Я бы предпочел увидеть в этом
основополагающем принципе Спиритизма великую объединяющую силу, ибо в любой
религии, христианской или другой, только он один и основан на доказанных
фактах. Пусть он составит прочный фундамент, на котором каждая религия будет
строить (если возникнет нужда в таком строительстве) свою собственную
систему, ориентированную на различные типы человеческого мышления. Ведь
всегда южные расы будут желать, по сравнению с расами северными, меньшего
аскетизма, а западные расы всегда будут более критичны, чем восточные.
Невозможно привести всех к единому знаменателю. Но если будут приняты общие
предпосылки, истинность которых гарантируется этим учением из потустороннего
мира, то человечество тогда сделает огромный шаг к религиозному миру и
единству.
Некоторые наши оппоненты озабочены желанием узнать, что есть наша
"новая религия". Полагаю, они найдут нечто очень похожее, если обратятся на
девятнадцать веков назад и изучат христианство от Христа. Там они прочтут о
точно таких же знаках и чудесах, которые мы называем сегодня "явлениями" или
"феноменами"; там они прочтут о "различении духов", каковое мы называем
"ясновидением", и там же узнают о множестве нелепостей и искажений, которые,
однако, не смогли помешать новому движению завоевать мир, и именно это,
будучи преемником христианства, должен сделать Спиритизм. Однако, на сей раз
мы должны следить за тем, чтобы священный огонь не загасили формализм и
вмешательство материализма. На своем веку мы стали очевидцами ряда ужасных
этапов человеческой истории. В то же время, я уверен, во всей мировой
истории не было ничего, что можно сравнить с бескорыстием и благородством
поведения Британской империи в целом и всех британцев в отдельности - я
говорю о том бескорыстии и благородстве, которые мы выказали в течение пяти
лет этой страшной мировой войны. Правда, что наше настоящее и будущее могут
не соответствовать столь высокому уровню, но по крайней мере в военное время
нация поднялась вся, без исключения, до необычайной степени духовного
величия. Сам я вовсе не разделяю той точки зрения, будто Христос был бы
способен стоять в стороне и наблюдать жестокость или насилие, не вмешиваясь.
Вместо этого я предпочитаю верить, что он был среди нас, что он стал бы
первым, кто пошел на риск принять второе мученичество в защиту
справедливости и свободы. Он внес бы свой вклад в дело изгнания немцев из
Бельгии с тою беззаветностью, с какой изгнал торговцев из Храма. Не могу
принять бесцветного, бесчувственного, беспомощного прочтения его характера,
предлагаемого некоторыми.
Клерикалы нередко утверждают, будто спириты выказывают неуважение к
Богу и Христу, но заявления эти обусловлены полнейшей неосведомленностью в
данной области, свойственной столь многим из этих джентльменов, вся работа
которых однако, по словам преподобного Оуэна, состоит лишь в том, чтобы как
раз в этих самых вещах хорошо разбираться. Истинный Спиритизм не принадлежит
ни к какому вероисповеданию, но лежит в основе всех религий, и его в равной
мере могут исповедывать англиканец, католик, сектант и даже унитарий. При
этом индуист и мусульманин могут быть спиритами точно так же, как и
христианин. Компромисс не может быть достигнут единственно с материалистом,
поскольку наши взгляды диаметрально противоположны.
Теперь давайте посмотрим, какой свет наши духовные наставники проливают
на вопрос о христианстве. Мнения в том мире однородны не более, чем и в
этом. Но все же, прочитав некоторое количество посланий по этому предмету,
можно сказать, что все они сводятся к следующему: над духами недавно усопших
землян имеется множество других духов, их превосходящих; духи эти бывают
самого разного рода; назовите их "ангелами", если вы желаете говорить языком
старой религии. Но и надо всеми этими верховными духами находится самый
Высший Дух, знание о котором оказалось доступно нашим соплеменникам - не
Бог, поскольку Бог столь бесконечен, что недосягаем для них, - но тот,
который ближе других к Богу и который, до известной степени, представляет
самого Бога: это Дух Христа. Целью и предметом его заступничества является
планета Земля. Он спустился к нам и жил среди нас в пору великой земной
извращенности, в пору, когда мир был столь же злополучен, как и сейчас, -
для того, чтоб преподать нам пример идеальной жизни. Затем он возвратился в
свое небесное обиталище, оставив нам учение, которому некоторые из нас
следуют и поныне. Такова история Христа, в том виде, в каком нам
рассказывают ее духи; в ней нет и речи о первородном грехе или об
искуплении; но она, на мой взгляд, содержит систему вполне совершенную и
разумную.
Если бы такой взгляд на христианство стал общепринятым, а его
поддерживают авторитет и доводы Нового Откровения, идущего к нам из мира
загробного, тогда бы мы получили такую религию, которая была бы способна
объединить все Церкви, религию, которая бы примирилась с наукой, которая
смогла бы противостоять любым нападкам и утвердила бы Христианскую Веру на
неопределенно долгие времена. Наконец-то бы прекратилась война Разума и
Веры, наконец-то из мыслей наших был бы изгнан кошмарный бред, а в уме нашем
установился бы духовный мир. Я не вижу, как бы такие результаты могли быть
достигнуты быстрым захватом власти в какой-либо стране или насильственной
революцией, как то имеет место сегодня в России. Скорее, это придет как
мирное проникновение, наподобие того как сейчас разные грубые идеи, вроде
идеи о вечном аде, постепенно отмирают на глазах наших, уступая место более
тонким и правдоподобным.3 Тогда именно, когда душа человеческая
мучима и разрываема страданием, в нее могут быть заронены семена добра и
правды, поэтому духовный урожай определенно сможет быть собран в будущем из
посева дней нынешней нашей жизни.
Что касается жизни после смерти, то нам могут возразить, будто
религиозная вера уже дала нам уверенность в бессмертии души. Однако вера,
как бы ни была она сама по себе прекрасна в отдельно взятом человеке, как
явление коллективное всегда была палкой о двух концах. Все было бы хорошо,
если б всякая вера походила на другую и если бы предчувствия и наития
человеческой расы были постоянны. Но мы знаем, что это не так. Верить -
значит сказать, что вы абсолютно убеждены в истинности вещи, именно
истинность которой вы как раз и не можете доказать. Один говорит: "Я верю в
то", другой: "Я верю в это", но ни один не имеет свидетельств своей правоты
и не в состоянии ее доказать. И однако люди постоянно спорят как на словах,
так и (в старые времена) на деле. Если один физически сильнее другого, то он
устраивает гонения на своего оппонента, с тем чтобы обратить его в
"истинную", т.е. в свою веру. Потому только, что вера Филиппа II была
сильнее и понятнее (ему), он счел вполне естественным убить сто тысяч
нидерландцев в надежде на то, что все остальные их земляки обратятся в его,
"истинную", веру. А если бы вместо этого было признано, что у нас нет
никакого права провозглашать истинным то, истинность чего мы не можем
доказать, то мы тем были бы вынуждены наблюдать факты, рассуждать по поводу
их, и тем самым, возможно, достигли бы общего согласия. Именно в этом, в
частности, и видится особая ценность спиритического движения. Его основание
опирается на более твердую почву, чем только священные тексты, предания и
предчувствия. Это религия с двойной точки зрения, религия в самой
современной форме выражения, ориентированная на оба мира - этот и иной,
тогда как старые верования сводились лишь к преданиям одного.
Странно видеть, как некоторые спорщики настаивают на дьявольской
природе спиритического общения.4 Неужели же им не приходит в
голову, что если бы это дьявол учил человечество, то он неизбежно стремился
бы внушить нам мысль, что нам целиком следует сосредоточиться на делах
житейских и выжать из них последнюю каплю наслаждения, потому что после
этого, якобы, нет уже ничего и что поэтому не надо бояться никакого
возмездия? Разумеется, менее всего он стремился бы проповедовать, что после
смерти жизнь наша продолжается и что качество этой будущей жизни
определяется нашим поведением здесь. Если бы вместо того, чтобы использовать
эвфемизм "домашний дух", люди заменили его "ангелом-хранителем", то они
получили бы более ясное представление о том, что на самом деле значит
Спиритизм. "Библия" также сделалась бы более понятной, если бы люди
осознали, что "пророк" был передающим медиумом, а "ангел" - высоким духом.
Тогда бы старые записи пришли в соответствие с современной мыслью, и люди бы
поняли, что Бог не мертв и не дремлет, но что Он и сегодня трудится ради
воспитания Своих бедных детей человеческих, как делал Он это в стародавние
времена.
Никогда еще, по моему мнению, в истории мира не было эпохи, когда
Божественное откровение проявлялось бы более явно, чем ныне. Но довольно
обыкновенная ошибка человеческая состоит в том, чтобы возвеличивать и
идеализировать то, что далеко, и недооценивать то, что близко. Через сто или
двести лет сегодняшнее спиритическое движение будет рассматриваться с
уважением, как один из величайших поворотных пунктов в истории человеческой
мысли.
Тем, для кого теологический аспект является камнем преткновения, я
советую прочитать две коротких книги, каждая из которых написана служителями
Церкви. Одна из них - "Идет ли Спиритизм от Дьявола?" преподобного Филдинга
Оулда. Другая - "Наше "Я" после Смерти" - принадлежит перу преподобного
Артура Чамберса. Могу еще порекомендовать сочинения преподобного Чарльза
Туидэйла, посвященные этой теме. Позволю себе также добавить, что, когда я
впервые публично высказал свои взгляды по данному поводу, то одним из первых
сочувственных откликов стало полученное мною письмо от покойного архидиакона
Уилберфорсского.
Есть некоторые теологи, которые не только противятся Спиритизму как
культу, но и идут дальше, утверждая, что феномены и послания исходят от
демонов, принимающих личину умерших, которых мы знаем, либо утверждающих,
будто они являются небесными учителями. Трудно предположить, что те, кто
высказывают подобные утверждения, хотя бы раз лично наблюдали, сколь
ободряющее, утешительное действие сообщения эти оказывают на тех, кому они
адресованы. Рескин заявил, что его убежденность в грядущей жизни пришла к
нему от Спиритизма, хотя он и добавляет к этому (что совершенно нелогично и
неблагодарно с его стороны), что, раз убедившись в ее реальности, он не
пожелал больше иметь к этому никакого отношения. Однако есть многие - quorum
pars parva sum5 - кто без всяких оглядок могут заявить, что они
повернулись от материализма к вере в будущую жизнь, со всем, что она с собой
налагает, благодаря только глубокому изучению Спиритизма. И если именно в
этом заключается результат дьявольских трудов и стараний, то можно только
сказать, что дьявол этот работник весьма неловкий, ибо результаты,
достигнутые им, слишком удалены от того, к чему он по природе своей должен
был бы стремиться.
Принятие учения, принесенного нам из мира иного, должно глубоко
изменить религию, условно именуемую сейчас христианством. Но эти изменения
произойдут более в смысле разъяснения и развития, нежели опровержения. Оно
устранит серьезные недоумения, всегда оскорблявшие чувства всякого мыслящего
человека; оно также подтвердит и сделает абсолютно определенным факт
продолжения жизни после смерти, факт, лежащий в основании всякой религии.
Оно подтвердит несчастливые последствия греха, хотя и покажет, что
последствия эти никоим образом не определены на целую вечность. Оно
подтвердит наличие существ более высоких, каковых мы назвали "ангелами", а
также существование надстоящей нам Иерархии, устремленной вверх и в которой
дух Христа занимает свое особое место; оно покажет, что Иерархия эта
кульминирует на высотах Беспредельности, с каковой мы связываем идею о
Всемогущем Творце, или о Боге. Оно подтвердит идею о рае и временном
состоянии искупления, которое соответствует более понятию чистилища, нежели
ада. Таким образом, это Новое Откровение в самых жизненно важных своих
точках никак не разрушает все прежние верования, и действительно серьезными
людьми, какой бы веры они ни придерживались, оно должно быть встречено как
исключительно могучий союзник, а не опасный недруг, порождение дьявола.
Известный английский поэт, литературный критик, тонкий мыслитель,
Джеральд Массей в следующих выражениях высказал свое отношение к Спиритизму:
"Спиритизм стал для меня, как и для многих других, истинным расширением
моего умственного горизонта и пришествием неба, превращением веры в
действительные факты; без него жизнь всего более походит на морское
плаванье, совершаемое при задраенных люках в темном и душном трюме корабля,
в коем единственным светом, доступным взору путешественника, будет одно
только мерцанье свечи; и вот, как будто этому путешественнику вдруг
позволили великолепной звездной ночью выйти на палубу и впервые увидеть
величественное зрелище свода небесного, пылающего мириадом огней во славу
Творца".
Теперь давайте обратимся к пунктам, в которых это Новое Откровение
должно преобразовать христианство. Прежде всего я должен высказать истину,
которая и так должна быть слишком очевидной для многих, как бы она ни
осуждалась некоторыми: христианство должно измениться или погибнуть. Таков
закон жизни: вещи и явления либо приспосабливаются, либо погибают.
Христианство и без того уже слишком долго медлило с переменами, оно медлило
до той поры, пока церкви его наполовину не опустели, пока главной опорой его
не сделались исключительно женщины и пока образованная часть общества, с
одной стороны, и самый бедный класс его, с другой, - как в городе, так и в
деревне - не отвратились от него. Давайте попытаемся обрисовать причину
происходящего, ведь последствия налицо во всех ветвях христианства и
происходят из одного глубоко лежащего корня.
Люди отходят от Церкви, потому что они не могут искренно верить в те
факты, которые представляют им в качестве истинных. Их разум и чувство
справедливости оказываются одинаково уязвлены. Нельзя увидеть справедливости
в искупающей силе жертвоприношения, ни в Боге, который может быть
умилостивлен такими средствами. Помимо того, многим непонятны такие
выражения, как "отпущение грехов", "очищенье кровью агнца" и тому подобное.
Пока еще мог стоять вопрос о "падении человека", подобным фразам могло быть
какое-то объяснение, но когда стало вполне ясным, что человек никогда не
"падал", когда благодаря своему теперешнему более полному знанию мы смогли
шаг за шагом проследить развитие человеческого рода, пройдя от пещерного и
кочевого человека назад вглубь незапамятных времен, в которые
человекообразная обезьяна медленно развивалась в обезьяноподобного человека,
мы, оглядываясь назад на эту бесконечную вереницу жизней, знаем теперь, что
человечество все время именно поднималось, совершенствуясь от одного
поколения к другому. И в его истории нет никаких следов падения. Но если не
было "падения", что остается тогда от искупления, воздаяния, первородного
греха, от большей части мистической христианской философии? Если прежде она
даже и выглядела настолько разумной, насколько неразумной предстает сейчас,
то все равно она совершенно расходится с фактами.
Опять же, слишком большое значение было придано смерти Христа. Не такая
уж это и редкость - умереть за идею. Каждая религия равным образом имела
своих мучеников. Люди постоянно умирают за свои убеждения. Тысячи наших
молодых людей делают это в настоящее время во Франции. Поэтому смерть
Христа, сколь бы возвышенной она ни была в изложении "Евангелия", приобрела,
повидимому, неоправданную значимость, как если бы это был какой-то
уникальный в человеческой истории феномен - умереть, совершая реформу. По
моему мнению, слишком много внимания уделено смерти Христа, и слишком мало -
его жизни, ибо именно в этой последней заключается истинное величие и
настоящий урок. Это была жизнь, которая даже в тех ограниченных
воспоминаниях, что дошли до нас, не содержит в себе ни единой черты, которая
не была бы прекрасной, жизнь, полная естественной терпимости к другим,
всеохватывающего милосердия, умеренности, обусловленной широтой ума, и
благородной отваги; жизнь, устремленная всегда вперед и вверх, открытая
новым идеям и все же никогда не питающая горечи в отношении тех идей,
которые она пришла упразднить, хотя порой даже и Христос теряет терпение
из-за узости ума и фанатизма их защитников. Особенно привлекает его
способность постичь дух религии, отметая в сторону тексты и формулы. Больше
ни у кого и никогда не было такого могучего здравого смысла или такого
сострадания слабому. Именно эта восхитительная и необычная жизнь является
истинным центром христианской религии.
Следует повторить, что если Новое Откровение и представляется
разрушительным в глазах исповедывающих христианские догмы с чрезвычайной
непреклонностью, то на самом деле оно имеет совершенно противоположное
влияние на ум, который, подобно столь многим нынешним умам, в конце концов
пришел ко взиранию на всю христианскую систему как на сплошное заблуждение и
огромный обман. Ясно показано, что Старое Откровение имеет большое сходство
с нынешним; хотя время, злоупотребления людей и материализм сильно
обезобразили его и исказили, все же в нем еще просматривается тот же общий
замысел, то же направление мысли, так что невозможно усомниться в том, что
оба они исходят из одного источника. Если Старое Откровение говорит нам о
жизни после смерти, о высших и низших духах, о зависимости нашего счастья от
собственного нашего поведения, об искуплении страданием, о духах-заступниках
(ангелах-хранителях), о высоких Учителях, о единой верховной власти во
Вселенной, об Иерархии духовных сил, со ступени на ступень все выше
возносящей нас пред ликом Божьим, то все эти идеи и концепции появляются еще
раз и в Новом Откровении и подтверждены в нем множеством свидетельств.
Только лишь притязания на непогрешимость и монополию, фанатизм и педантство
теологов, равно как и созданные человеком обряды и ритуалы, изгоняют
жизненную силу и самую жизнь из дарованных Богом мыслей - единственно это
исказило истину.
В целом позиция, занимаемая сегодня в этом споре духовенством,
представляется мне довольно уязвимой. Так, оно поддерживает тезу об
абсолютной и исключительной боговдохновенности "Библии". Но разве оно не
знает, что в этой книге есть утверждения, которые, как нам доподлинно
известно, неверны? Следует ли эти неправды и заблуждения приписывать самому
Божеству? Нелепость предположения очевидна. Неужели же Всевышний, обладатель
всякого знания, мог бы впасть в ошибки, которым бы улыбнулся сегодняшний
школьник? Принадлежит ли Ему авторство в утверждении, будто мир был сотворен
за шесть дней и что сотворение это состоялось всего лишь около пяти тысяч
лет назад, или будто Иисус Навин приказал солнцу остановиться, нимало не
считаясь с тем, что оно, относительно Земли, и так неподвижно, а вертится
именно сама Земля? Если это так, то приходится тогда скорбеть о нас, раз мы
создаем себе такие представления о Божестве. Если же это не так, то что
остается от абсолютной боговдохновенности Писания?
Мой взгляд на "Библию", равно как и на все иные святые книги, состоит в
том, что оне представляют собой золото, лежащее в глине, и что нашему уму
предоставлено право отделять одно от другой. При этом в "Ветхом Завете"
более глины, чем золота. В "Новом" же значительно более золота, нежели
глины.
Теперь я очень ясно вижу, сколь прискорбно то, что цитированье явных
нелепостей из Писания продолжалось даже без всякой объяснительной сноски,
которая могла бы как-то смягчить их в священном тексте, потому что
последствием этого было то, что даже бывшее в нем действительно святым также
оказывалось отброшенным в сплошном отрицании, ведь человека нетрудно
убедить, что ложное в каких-то своих частях не может и во всех своих
остальных составляющих содержать истины. У истинной религии нет врагов
худших, чем те, кто выступают против всякого пересмотра и отбора в той
странной массе истинно прекрасного и весьма сомнительного материала, который
без всякого толка перемешан в одном-единственном томе, как если бы все эти
вещи действительно обладали равной ценностью. Том сей, повторяю, не золотой
слиток, но золото в глине, и если это все-таки понято, то серьезный
исследователь не отложит этот том в сторону, если наткнется в нем на глину,
но будет тем больше ценить в нем золото, что он сам отделит его от глины.
Уинвуд Рид в своей книге "Мученичество Человека" замечает, что в эпоху
Реформации люди сбросили идолов из камня и глины, для того чтобы поставить
на их место идола из бумаги и типографской краски. Давайте возьмем из
"Библии" все, что есть в ней хорошего, и употребим с пользою. Но во имя
благоговения перед Создателем и уважения к собственному разуму давайте
воздержимся от того, чтобы приписывать Всевышнему те свойства, каковые
уподобляют Его самому заурядному, хотя и сильно увеличенному в своих
размерах человеку, исполненному мелких страхов, зависти и мстительности -
качеств, воистину, достойных осуждения лишь в нас самих. Нам не нужна
какая-то книга или некое откровение для того, чтобы сказать нам о Его
мудрости и силе. Нам довольно звездных небес, в коих вращаются над нами
миллионы миров, дабы понять это с гораздо большей ясностью, чем то могли бы
донести до нас слова какого-нибудь еврейского пророка. И есть в нас некое
нравственное чувство, ведущее в равной мере как агностика, так и
христианина. Чем шире наши взгляды, тем лучше, ибо какой бы широты ни достиг
ум человеческий, он будет все еще бесконечно узок в сравнении с той конечной
истиной, что должна обнять собою всю Вселенную и все то, что в ней
заключается. Пока что же, лучшие наши устремления могут быть выражены
словами поэта: "Нет вещи в мире, созданной без цели, нет в нем и ни единой
жизни, которая была бы предназначена забвению или могла бы быть отринута,
словно какой-то мусор, в небытие, ведь в мире, созданном Богом, каждая его
частица необходима великому целому."6
В ответ на категорический вопрос г-на Поллока касательно моего взгляда
на ряд текстов я могу лишь напомнить ему слова Основателя Христианской Веры
о том, что буква убивает и что добродетель обретается только в духе. Еще и
еще раз повторяю, что настаивать на буквальном значении текстов - значит,
говоря словами Уинвуда Рида, "сбросить идолов из дерева только за тем, чтобы
поставить на их место идолов из бумаги и типографской краски". Эти
печатнобумажные идолы были и являются оружием теологов и клерикалов, с
помощью его они с самых первых дней христианства посевали раскол и смуту.
Каждая секта может найти себе подтверждение в тексте, и вместе с тем любая
другая может найти там же подтверждение для того, чтобы оспаривать первую.
Когда, например, католик находит свое учение о причастии в буквальных
словах текста: "Се есть тело мое, и се есть кровь моя", то, кажется, ничто
не может быть в словах выражено более ясно. И тем не менее протестант
решительно отрицает правомерность такой трактовки и настаивает на
метафорическом понимании. Для унитария же существует множество текстов,
которые ясно показывают ему, что Христос не имел притязаний на
Божественность.7
Если мы примем во внимание источник происхождения евангелий, их перевод
с языка на язык и сам по себе факт, что каждый пересмотр уличал текст в
ложности, то нам будет совершенно непостижимо, как было бы можно из таких
данных построить какую-либо абсолютно жесткую и неопровержимую систему.
Но дух Нового Завета в достаточной степени прозрачен - в нем и
заключается оправдание христианства.
Когда я читаю Новый Завет, обладая тем знанием, какое дает мне
Спиритизм, у меня складывается глубокое убеждение, что учение Христа было во
многих важных отношениях утрачено раннехристианской Церковью и не дошло до
нас. Все эти намеки на победу над смертью имеют, как мне кажется, весьма
мало значения в современной христианской философии, но тот, кто видел, хотя
бы смутно, сквозь покров, руки, протянутые ему из загробного мира, и кто
касался их, хотя бы слегка, тот действительно победил смерть. Когда мы
сталкиваемся со множеством упоминаний о таких достаточно хорошо известных
нам явлениях, как левитация, огненные языки, порывы ветра, духовные дары, -
одним словом, "сотворение чудес", то нам тогда становится понятным, что
самая сокровенная суть этих явлений, непрерывность жизни и общение с
умершими были древним более чем наверняка известны. Нас поражает, когда мы
читаем: "Здесь он не совершил чуда, ибо в народе не было веры". Ведь разве
не согласуется это целиком и полностью с известным нам психическим законом?
Или, другое место, когда Христос, после того как до него дотронулась больная
женщина, восклицает: "Кто коснулся меня? Много добродетели ушло от меня."
Мог бы он яснее выразить то, что сегодня сказал бы на его месте
медиум-исцелитель, за исключением разве только того, что вместо слова
"добродетель" тот употребил бы слова "сила" или "энергия"? И когда мы
читаем: "Не всякому духу верьте, но испытуйте духов, дабы знать, идут ли они
от Господа", то разве это не совет, который сегодня дают всякому новичку,
приступающему к спиритическим исследованиям?
Вопрос этот представляется мне слишком обширным, для того чтобы
задерживаться здесь на нем подробно, но мне думается, что тема эта,
подвергающаяся сейчас столь ожесточенным нападкам со стороны наиболее
непреклонных христианских церковнослужителей, в действительности является
краеугольным камнем всего христианского учения. Тем, кто желали бы
основательнее познакомиться с подобным строем мыслей, я настоятельно
рекомендую небольшую книгу д-ра Абрахама Уоллеса "Иисус из Назарета", если
только тираж этой бесценной работы не распродан полностью. В ней автор самым
убедительным образом доказывает, что чудеса Христа управлялись силами,
действующими в рамках психического закона, как мы его понимаем теперь, и что
они соответствовали характеру этого закона в малейших своих
деталях.8
Два примера такого рода я уже привел. Множество же других представлено
в этой брошюре. В высшей степени точна и убедительна история материализации
на горе двух пророков, если судить о ней по правилам психической науки.
Прежде всего бросается в глаза то обстоятельство, что выбор пал на Петра,
Иакова и Иоанна, которые составляли психическую группу, когда умершего
призвали к жизни: они, вероятно, были наиболее медиумически одаренными по
сравнению с прочими участниками сеанса. Далее указывается на необходимость
чистого горного воздуха. Сияющие, ослепительные одежды, облако, слова
"построим три молельни", которые можно понять также как "создадим три
кабинета" - все это означает, что были собраны идеальные условия для того,
чтобы осуществить явление т.е. материализацию, духа умершего посредством
сосредоточения психических сил. Во всем этом усматривается последовательное
сходство приемов и способов. Что касается прочего, то, например, свод даров,
которые Св. Павел дает нам как качества совершенно необходимые последователю
христианства, является, по сути дела, перечнем способностей, которыми должен
обладать сильный медиум, включая сюда дар пророчества, исцеления, сотворения
чудес (или физических феноменов), ясновидения и многое другое ("Послание к
Коринфянам", I, XII, ст. 8, 11). Первоначальная христианская Церковь была
вся насыщена Спиритизмом и, видимо, не обращала никакого внимания на запреты
"Ветхого Завета", который предоставлял этот дар в право исключительного
пользования и выгоды духовенства.
Надобно отметить, что психическая сила во всем многообразии своих
проявлений встречается именно в бедных кварталах, но это определенно было ее
главной особенностью еще с самого начала: рыбаками, плотниками, погонщиками
верблюдов - вот кем были пророки во времена античности. В настоящее же время
самые высшие психические дары в Англии встречаются среди рудокопов,
разнорабочих, грузчиков, барочников и уборщиц. Колесо истории, таким
образом, вертится, и все повторяется в нашей жизни.
Медиумическая способность вырабатывается и развивается упражнением.
Можно почти сказать, что она "заразна". Это именно и имелось в виду в
раннехристианской Церкви под "рукоположением". Оно означало передачу
способности к "сотворению чудес". Мы теперь не можем делать это так быстро.
Однако, если человек, будь он мужчина или женщина, принимает участие в
спиритическом сеансе с желанием развить в себе эту способность и, в
особенности, если сеанс этот происходит в присутствии настоящего медиума, то
не исключена вероятность того, что силы проявят себя.
Наши оппоненты утверждают, будто стуки в Гайдсвилле не открыли ничего
чудесного. Я же полагаю, что, открыв наличие разума, существующего отдельно
от обычной материи, они уже открыли кое-что чудесное - воистину самое
чудесное и удивительное из того, что удалось узнать нашему веку. Я согласен
с тем, что многие проявления кажутся ребяческими, но если взглянуть на силу,
стоящую за ними, их вызывающую и производящую, то они тогда перестают быть
таковыми и становятся вместо этого отправной точкой важнейших размышлений и
экспериментов. Обращение было сделано к невежественному и
материалистическому поколению, и, чтобы вывести людей из их ограниченного
самодовольства, потребны были именно такие грубые и примитивные явления. Нам
бы показалось лучшим, если бы некий архангел появился на Трафальгар-сквер и
сделал соответствующие заявления, но я подозреваю, что проблема была
намеренно затемнена, дабы нам иметь заслугу в применении своих умственных
сил и терпения.
Мистер Джером К.Джером сравнил наши современные чудеса с теми, что
описываются в "Новом Завете". Но я полагаю, что это все те же самые чудеса.
За исключением "воскресения из мертвых", я не могу назвать ни одного чуда в
Новом Завете, которое бы не было авторитетно заверено как имевшее место при
спиритических опытах.
Я сам на практике сталкивался с такими явлениями, как порывы ветра,
языки пламени и прямой голос. Что же до налета "забавности", лежащего на
наших современных чудесах, и отсутствия такового на чудесах евангельских, то
все зависит от настроя, в котором описывается какое-либо событие. Я не
сомневаюсь, что если бы некий циничный журналист рассказывал истории о
хлебах и рыбе или о Гадаринских свиньях, то он вполне мог бы сделать их
уморительными, хотя на самом деле это не отражает сути происходящего.
Каждая ветвь христианства представлена в наших рядах, зачастую это
оказываются и священнослужители самого разного ранга. Но в описаниях
потустороннего мира, данных в священных писаниях, нет ничего определенного.
Информация же, которой мы располагаем, описывает небо как мир, наполненный
радостным трудом и не менее радостной игрой со всеми родами умственной и
физической деятельности, вынесенной из земной жизни, но перенесенной на
более высокий уровень: небо искусства, науки, мысли и ума, созидания, борьбы
со злом, домашнего уюта, цветов, далеких путешествий, спортивных игр и
состязаний, соединения душ, полной гармонии. Вот что описывают нам наши
"усопшие" друзья.
С другой стороны, мы слышим от них, и иногда напрямую, о разного рода
"адах", каковые суть не что иное, как временные области очищения. Мы слышим
о туманах, мраке, бесцельных блужданиях, умственном смятении, угрызениях
совести. "Наше положение ужасно", - написал мне один из них на недавнем
сеансе. Вещи эти и реальны, и живы, и вполне удостоверены для нас. Вот
почему мы, спириты, являемся огромной силой для воскресения истинной
религии, и вот почему духовенство берет на себя тяжелую ответственность,
когда оно выступает против нас.
Конечный результат нашего воздействия на научную мысль невообразим.
Единственное, что вполне определенно, так это то, что источники всякой силы
будут усмотрены скорее в духовных, нежели в материальных причинах.
В религии, быть может, можно видеть немного более ясно. Теология и
догма исчезнут. Люди поймут, что такие вопросы, как число лиц в Божестве или
непорочное зачатие, не имеют никакого отношения к развитию человеческого
духа, которое является единственной целью жизни. Все религии станут равны,
ибо все оне воспитывают души кроткие и неэгоистичные, каковые суть
избранницы Божьи. Христианин, иудей, буддист и магометанин соответственно
сбросят различия своих учений и будут следовать собственным верховным
Учителям по общему пути нравственности и забудут свою былую вражду, которая
сделала религию скорее проклятием, а не благословением мира.
Человечество станет жить в тесном соприкосновении с потусторонними
силами, и знание вытеснит ту веру, которая в прошлом воткнула в землю дюжину
различных указательных столбов, с тем чтобы они предопределяли путь по
соответствующему числу разных направлений.
Таким будет будущее, насколько мне удается его разглядеть сквозь
отделяющее нас от него расстояние. И все это вырастет и расцветет из семени,
которое уже посажено и за которым мы сейчас ухаживаем и которое поливаем
посреди холодных порывов ветра этого враждебного мира.
Некоторые из церковнослужителей называют меня агностиком. Какою бы ни
была моя личная вера, этот вопрос представляет для других весьма
микроскопический интерес. Но поскольку слово сказано, то я должен заявить,
что не являюсь агностиком, хотя и выказываю к этой школе мысли то уважение,
которое питаю ко всем серьезно мыслящим людям. Я сторонник христианской
системы в ее простейшей и наименее догматической форме, поскольку в целом
она есть самая благородная школа мысли, выработавшаяся по ходу развития
земного человечества, хотя она и была настолько сильно обременена фанатиками
и формалистами, что порой вообще затруднительно увидеть ее первоначальные
черты. Не бритая голова,9 но всеохватывающее милосердие в сердце
составляет суть этой веры. Я являюсь также убежденным теистом и глубоко верю
в непосредственное влияние, которое Направляющая Сила оказывает на дела
этого мира.
Наконец, я должен сказать, что не верю в то, будто Божественное
Послание человеческой расе было раз и навсегда передано две тысячи лет
назад, но считаю, что каждое произведение в прозе или стихах, при условии,
что оно содержит в себе нечто полезное для индивидуальной души, является в
определенном смысле посланием Мира Иного - посланием, которое растет и
развивается, как то и положено всему живому.
Свои размышления на эту тему мне бы хотелось завершить словами поэта,
созвучными с тем, что было сказано выше: "Все системы и школы нашей мысли
преходящи: оне приходят в свой день и затем исчезают. Но все оне суть искры,
вспыхивающие от света Твоего, ибо Ты, Господь, ярче их всех".10
Артур Конан-Дойль
1 Композиционный перевод с английского Йога Раманантаты.
2 Учения о гомоусии и гомиоусии - единосущие и подобосущие
(греч.). Ариане утверждали, что Бог-Сын в Троице всего лишь подобен
Богу-Отцу, их противники, - что Отец и Сын одинаковы по самой своей
сущности. В другом месте Конан-Дойль по этому поводу пишет:
"В середине четвертого века состояние христианской религии было
возмутительно и позорно. В бедах кроткая, смиренная и долготерпеливая, она
сделалась, познав успех, самонадеянной, агрессивной и безрассудной.
Язычество еще не умерло, но быстро угасало, находя самых надежных
приверженцев либо среди консервативной знати из лучших родов, либо среди
темных деревенских жителей, которые и дали умирающей вере ее имя. Меж двумя
этими крайностями заключалось громадное большинство рассудительных людей,
обратившихся от многобожия к единобожию и навсегда отвергших верования
предков. Но вместе с пороками политеизма они расстались и с его
достоинствами, среди которых особенно приметны были терпимость и благодушие
религиозного чувства. Пламенное рвение христиан побуждало их исследовать и
строго определять каждое понятие в своем богословии; а поскольку центральной
власти, которая могла бы проверить такие определения, у них не было, сотни
враждующих ересей не замедлили появиться на свет, и та же самая пламенная
верность собственным убеждениям заставляла более сильные партии раскольников
навязывать свои взгляды более слабым, повергая Восточный мир в смуту и
раздор.
Центрами богословской войны были Александрия, Антиохия и
Константинополь. Весь север Африки тоже был истерзан борьбою; здесь главным
врагом были донатисты, которые охраняли свой раскол железными цепами и
боевым кличем "Хвалите Господа!". Но мелкие местные распри канули в небытие,
когда вспыхнул великий спор между католиками и арианами, спор, рассекший
надвое каждую деревню, каждый дом - от хижины до дворца. Соперничающие
учения о гомоусии и гомиоусии, содержавшие в себе метафизические различия
настолько тонкие, что их едва можно было обнаружить, поднимали епископа на
епископа и общину на общину. Чернила богословов и кровь фанатиков лились
рекою с обеих сторон, и кроткие последователи Христа с ужасом убеждались,
что их вера в ответе за такой разгул кровавого буйства, какой еще никогда не
осквернял религиозную историю мира. Многие из них, веровавшие особенно
искренне, были потрясены до глубины души и бежали в Ливийскую пустыню или в
безлюдье Понта, чтобы там, в самоотречении и молитвах, ждать Второго
пришествия, уже совсем близкого, как тогда казалось. Но и в пустынях звучали
отголоски дальней борьбы, и отшельники из своих логовищ метали яростные
взоры на проходивших мимо странников, которые могли быть заражены учением
Афанасия или Ария." (Примеч. Й.Р.)
3 Об этом смотрите особо: Аллан Кардек, "Рай и Ад, или
Божественная Справедливость в объяснении Спиритизма" (Й.Р.)
4 "Дьявол не есть существо, признаваемое наукой. Даже
явление одержания ставит нас лицом к лицу всего лишь с духами, которые были
когда-то людьми, подобными нам, и которые все еще движимы теми же мотивами,
какие вдохновляют и нас." (Ф.Мейерс)
(Примеч. Й.Р.)
5 к числу коих принадлежу и я (лат.)
6 That nothing walks with aimless feet,
That not one life shall be destroyed,
Or cast as rubbish to the void,
When God has made the pile complete.
7 Такого же взгляда придерживаются и спириты, и поэтому,
говоря о Христе в 3-м лице, мы не пишем Он, Его и т.д., а пишем эти
местоимения со строчной буквы; прописная употребляется только тогда, когда
речь идет о Боге. Для спиритов Иисус Христос - не божество, но дух, стоящий
на самой вершине Духовной Иерархии и представляющий для нас, Землян, самого
Бога. (Й.Р.)
8 Надо сказать, что, действительно, "чудеса" Христа
находятся все в пределах, в коих действуют силы, управляемые психическим
законом в том его виде, понимание которого нам дается теперь Спиритизмом, и
что даже в самых мельчайших своих подробностях чудеса эти соответствуют
природе этого закона. Согласно философии карденистского спиритизма, "чудес"
в Природе не существует и не смогло бы существовать, есть только законы,
нами не познанные, и действия, на их основе совершаемые знающим,
воспринимаются профанами как чудо. По мнению спиритов, величие Божеское
заключается отнюдь не в том, что с помощью каких-то чудес Бог постоянно
вмешивается в нормальный ход вещей и произвольно его поворачивает в ту или
иную сторону, но в том, что Он изначально создал такие законы, которые
направляют развитие Вселенной в нужное русло без всякого последующего и
могущественного вмешательства извне. Создание таких законов и является самым
величайшим из Божьих чудес.
Христианская Церковь, запрещая вызывание духов, осуждая Спиритизм,
формально опирается на запрет Моисея. Но этот запрет у него находится в той
части его законов, каковые имеют временный, т.е. переходный и
исторически-обусловленный характер, и связан с конкретной исторической
обстановкой, в какой жили руководимые им евреи. В самом же Евангелии,
созданном в совершенно иных исторических условиях, нет не только ни одного
запрета на все это или хотя бы какого намека на запрет, но и недвусмысленно
указывается на важность этого дела, и вся последующая деятельность апостолов
и святых, как ясно всякому знающему предмет, связана с применением
Спиритизма, о чем они сами недвусмысленно и говорят в оставленных ими
сочинениях. И подводя итог сказанному об этом запрете, можно спросить,
неужели Церковь ставит закон Моисеев выше закона Евангелического, т.е.,
иными словами, неужели же Церковь православных, католиков и протестантов
есть Церковь более иудейская, нежели христианская? (Й.Р.)
9 Или чрезмерно длинные волосы и окладистые бороды, как
принято в православии. (Й.Р.)
10 Our little systems have their day;
They have their day and cease to be;
They are but broken lights of Thee;
For Thou, oh Lord, art more than they.
Популярность: 29, Last-modified: Sat, 19 Oct 2002 15:37:08 GmT