---------------------------------------------------------------
     Из сборника Конан Дойл А. "Загадка Торского моста", М.: Прометей, 1990
     OCR: Ольга Белоцерковская
---------------------------------------------------------------

     Просматривая  в  своей  записной   книжке  краткие  описания  множества
различных необыкновенных приключений, в которых я  имел  счастье участвовать
вместе со своим старым другом мистером Шерлоком Холмсом в начале  1878 года,
я  видел, как трудно  выбрать из них какое-то  одно конкретное, где наиболее
ярко  отражалось  бы  его  глубокое  умение использовать  свой особый  метод
аналитического Verwirrung*,  который, примененный в затруднительных случаях,
часто приводил его к успеху.
     Разумеется, среди  записей был  случай с одной шулерской  организацией,
которую Холмс  разоблачил в молодежном пансионате, расположенном в маленькой
деревушке  Даутон  в  Хартсе.  Этот  случай  помечен  в  моей  хронике,  как
"Приключение У-бриджа". Также  верно и то, что  за этот  период  времени  он
оказал  большую услугу Британской ассоциации гробовщиков в деле, подробности
которого я похоронил в одной из своих папок, однако оно привело, насколько я
помню, к  отмене "Дня  гробовщика" -- праздника, установленного в  их честь.
Так как дело это не столь громкое,  то рассказ о нем зарегистрирован  в моей
картотеке,  как "Дело  о Дне подарков"**. Но в общем  и целом первые  месяцы
этого года  оказались  довольно бесплодными и  так продолжалось до тех  пор,
пока не наступил второй квартал, когда  одно,  действительно интересное дело
привлекло внимание моего друга.
     По  бухгалтерской проводке, сделанной в период с 15 апреля на 16 апреля
1878  года, я  установил,  что  этот  случай  зарегистрирован  под названием
"Приключение "собаки"- в усадьбе помещика".
     * * *
     Стоял до  неприятности  холодный пасмурный день: моросил мелкий дождик,
смешанный с миазматическим туманом; дождь держал нас под  домашним арестом в
нашей квартире на Бейкер-стрит 221-Б и только к вечеру пришло освобождение в
виде свежего ветра, который быстро очистил небо от туч и разогнал туман.
     -- Ну-с, Уотсон, мы, кажется,  засиделись, -- заметил Холмс и, глядя на
меня,  вопросительно,   добавил:  --  Не   пойти  ли  нам  на  улицу  слегка
проветриться?
     Я давно ждал этого.
     Холмс целый  день  провел за лабораторным столом, так что наша квартира
вся  насквозь   пропахла  химикатами   и  удушающим   чадом   его   любимого
пакистанского табака. Мы с высоко поднятыми от вечерней прохлады воротниками
пальто несколько часов блуждали  по безлюдным боковым улицам нашего любимого
Лондона,  изредка  останавливаясь  возле  пивных баров,  чтобы справиться  о
времени.
     Было  ровно  восемь часов  вечера, когда мы  вернулись домой  и увидели
стоящую перед нашим крыльцом двуколку.
     -- Эге, -- промолвил  Холмс, пристально разглядывая экипаж. -- Гость из
Скотланд-Ярда, как я погляжу.
     К этому  времени я  уже  был достаточно знаком с методом Холмса,  чтобы
легко проследить  за  ходом  его размышлений.  Герб Скотланд-Ярда --  этакая
трехфутовой высоты  арка на кукурузном поле, -- украшавший  дверцу  и заднюю
панель  кабриолета,  был  ясно  виден  под  яркими  лучами  газового фонаря,
горевшего перед нашим домом;  полицейский мундир и каска на кучере, сидевшем
терпеливо  на   козлах,  подтверждали  догадку  Холмса.  С  некоторой  долей
любопытства о причине столь  позднего визита я последовал за Холмсом,  вверх
по ступенькам крыльца в нашу квартиру.
     С кресла, стоявшего возле холодного камина, поднялась знакомая фигура и
направилась к  нам. Это  был никто  иной,  как инспектор  уголовного розыска
Балюстрейд  --  старый  соперник  Шерлока  Холмса,  чьи  властные  манеры  и
напыщенная речь всегда  приводили в ярость  спокойного Холмса.  Не успели мы
раздеться, как он заговорил своим обычным грубым тоном:
     -- Советую вам,  Холмс, --  сказал  он  слегка  угрожающе, -- держаться
подальше от дела в помещичьей усадьбе Коудал-холл. Здесь было ясно как день,
и  любое  вмешательство  с нашей,  стороны  может только  породить абсолютно
беспочвенные, ни на чем  не основанные пустые надежды. Говоря  по правде, --
продолжал  он,  бросая  на Холмса  еще  более грозный  взгляд,  -- я  считаю
необходимым  пойти  еще  дальше   и  потребовать,  чтобы  вы  совершенно  не
прикасались к этому делу.
     Но Шерлок Холмс был не из тех  людей, с которыми можно  обращаться  вот
таким образом и говорить таким тоном.
     -- Инспектор Балюстрейд!.. Не кричите на меня так, -- сказал он резко.
     Он снял пальто и фетровую шляпу, положил их аккуратно  на стол и шагнул
к полицейскому.
     -- Я возьмусь за  любое  дело,  какое  сочту нужным, и мое  решение  --
единственное, что определяет, каким оно будет.
     --  Ага,  --  воскликнул Балюстрейд, и  его маленькие глазки  вспыхнули
торжеством.   --  Знаю,  знаю!  Я   просто   хотел  подтвердить  собственные
подозрения. Так значит,  они  уже побывали  у вас?  И, судя по всему, успели
переманить вас на свою сторону. Решительно и бесповоротно.
     -- Что?!.
     -- Адвокатский прихвостень, вот  что, --  продолжал инспектор.  --  Так
вот, вы зря потратили время, слушая их, мистер Холмс. Виновность обвиняемого
не вызывает сомнений, -- тут Балюстрейд презрительно  усмехнулся. --  Или вы
наивно   полагаете,   что   у  вас  есть   достаточно  доказательств,  чтобы
опровергнуть наше заключение?
     -- Это мое дело, что я полагаю, а что нет, -- ответил Холмс, взглянув с
отвращением  на  полицейского.  --  Инспектор,  вы  доставили  сообщение  по
назначению, так что я не  вижу смысла в вашем дальнейшем  пребывании в  моей
квартире.
     --  Как  вам  будет  угодно,  мистер  Холмс,  --  сказал  Балюстрейд  с
притворной вежливостью.
     Он  взял свое пальто,  натянул на лоб котелок и, направившись к дверям,
добавил:
     --  Присутствующий здесь доктор Уотсон может засвидетельствовать, что я
сделал  все  от  меня  зависящее,  чтобы  спасти  вас,  Холмс,  от  позора и
поругания.
     И, удовлетворенно хихикнув, инспектор начал спускаться по лестнице.
     -- Холмс,  --  сказал я с упреком. -- Вы занялись новым делом и  ничего
мне не говорите?
     --  Уверяю вас, Уотсон,  я ничего об этом  не знаю, -- возразил он  мне
искренне. -- Я понятия не имею, о  чем этот тип здесь толковал. -- Некоторое
время Холмс задумчиво  разглядывал меня. -- Быть может, мой друг, мы  с вами
ненароком просмотрели,  то есть я хотел сказать, пропустили какое-то  важное
сообщение в сегодняшних утренних газетах?
     -- Ну, это был бы из ряда вон  выходящий случай, -- начал я, но тут мне
вдруг в голову взбрела на ум, идея, которую я тут же  и изложил моему другу.
--  Послушайте,  я  начинаю припоминать,  что  наша хозяйка,  миссис  Эсекс,
оторвала первую страницу газеты и  завернула в  нее  туфлю,  чтобы  отдать в
починку рассыльному сапожника. Если я не ошибаюсь, парнишка еще не появлялся
сегодня. Дайте-ка я схожу и поищу эту страницу,  может, она прольет какой-то
свет на загадку.
     Я торопливо направился в прихожую и через минуту вернулся со свертком в
руках. Развернув его на столе, я, пока Холмс стоял рядом, разгладил листок.
     -- Ага, -- сказал мой друг, торжествующе тыча пальцем в  газету. -- Вот
она!
     Склонившись ниже, он вполголоса прочел заголовок: "Трагическая смерть в
поместье Коудал-холл!!!"
     -- Хм, а где же сама заметка? -- А-а-а, вот она, на другой странице, --
молвил он и, перевернув страницу, продолжил чтение:
     "Вчера поздно вечером в  Коудал-холле, помещичьей усадьбе сэра Фрэнсиса
Гибона,  шестидесятидвухлетнего  английского   дворянина,  в  графстве  Кент
произошел  несчастный  случай.  Небольшой   званый   обед  был   в  разгаре.
Единственными гостями были невестка сэра  Фрэнсиса,  миссис  Габриель Гибон,
жена младшего и единственного брата сэра Фрэнсиса -- она часто распоряжалась
как хозяйка  у  своего  холостого  деверя,  -- и  мистер  Джон Вейн, молодой
американец, приехавший из  Калифорнии,  химик  по  профессии.  Он  находился
вместе с миссис и мистером Габриелем Гибоном в  гостях  у  владельца имения.
Мистер Габриель, который  всего лишь на два года моложе своего титулованного
брата, на этом  обеде  не  присутствовал, заявив, что  предпочитает смотреть
любовные  сцены в  театре, а не  дома, и  потому провел  вечер  на  бенефисе
Вовчика в театре на Пикадилли.
     Публика, следящая за светской хроникой, возможно помнит, что прекрасная
миссис  Гибон также  приехала, подобно мистеру Вейну, из Калифорнии два года
назад как раз перед своим замужеством.
     Основным блюдом, выбранным из  уважения к почетному заокеанскому гостю,
были сосиски,  которые в  Америке называют  "хотдогс" -- "горячие  собаки" и
которые также  очень  сильно любит  его  благородие сэр  Фрэнсис.  Так  вот,
"собаки" уже  были съедены и запиты  элем, также было покончено с миндальным
тортом, когда  вдруг сэр Фрэнсис почувствовал удушье, побледнел до синевы и,
как  видно, не мог ни охнуть, ни вздохнуть.  Затем он каким-то неестественно
гнусавым   голосом  извинился  перед   своими   гостями  и,   сославшись  на
расстройство желудка, спотыкаясь, вышел  из столовой. Как только  оставшиеся
за столом успели покончить с десертом, выпить кофе и бренди, ополоснуть руки
в  чаше  с водой, они  тут  же поспешили  в гостиную,  чтобы предложить свою
помощь больному, но сэр Фрэнсис уже  лежал на полу в  коматозном состоянии и
умер прежде, чем успели вызвать врача.
     Миссис  Габриель  Гибон, совершенно  обезумев от  горя,  разрыдалась  и
воскликнула:  "Конечно,  мой деверь сильно сдал  в последнее  время и  часто
жаловался   на  всякие   хвори,  так   что  мне   неоднократно   приходилось
предупреждать его не есть много "горячих собак", ибо  переедание опасно  для
его  слабого  сердца,  вот  почему я, право, не стану  утверждать, что  была
чересчур удивлена  этим внезапным сердечным  приступом, хотя я,  разумеется,
глубоко переживаю случившееся".
     Приглашенный  к  ней личный врач предложил  миссис Гибон успокоительные
капли,  но  последняя  мужественно  отказалась  и  настояла  на  том,  чтобы
довершить свои обязанности хозяйки и проявила при этом достаточно выдержки и
самообладания, чтобы проследить за тем, как служанки убрали со стола, вымыли
и вычистили посуду, а также сожгли остатки пищи.
     Ученые мужи из  Дебрета могут вспомнить, что финальное поместье Гибонов
Коудал-холл  было превращено в  майорат  на десять поколений королем Георгом
III одновременно с пожалованием  земельных угодий, титула "сэр" и привилегий
первому  Гибону  при  возведении  его  в  дворянское  звание.   Установление
майоратного  наследования на  поместье, как мы  можем  позволить  разъяснить
нашим  читателям,  означает, что в  течение  вышеуказанного периода поместье
может передаваться  по  наследству только  старшему в роде и не  может  быть
разделено,  продано  или  отчуждено  иным  путем.  Теперь  со  смертью  сэра
Фрэнсиса, это  условие прекращает свое действие  и в настоящее время  мистер
Габриель  Гибон, младший  брат,  свободен  распорядиться  доставшимся ему  в
наследство поместьем по своему  усмотрению или передать его по  наследству в
обычном  установленном законом порядке. Так как согласно указу короля Георга
III дворянское звание  пожаловано только  старшему Гибону и дворянский титул
"сэр" также передается по наследству только в течение  десяти поколений,  то
теперь  мистер  Габриель  Гибон  будет  величаться  "сэром"  только   своими
домашними и теми из друзей, которые не пожелают считаться с формальностями".
     Тут Холмс  на  минутку прервал чтение, чтобы передвинуть туфлю, которая
закрывала конец статьи, и, склонившись затем еще ниже,  в крайнем  изумлении
уставился  на  ту  часть  газетной колонки,  которая  открылась  его  взору.
Удивленным голосом он прочел:
     "В последнюю минуту!
     Полиция  только  что  сообщила  о  произведенных  арестах  по   делу  в
Коудал-холле.  Она считает, что сэр Фрэнсис стал жертвой никого другого, как
своего  гостя, двадцатишестилетнего мистера Вейна, жителя североамериканской
колонии. Следственные органы указывают, что он как химик, мог знать, сколько
яда надо подсыпать Гибону в пищу, чтобы доза  оказалась смертельной. Вопреки
тому,  что, как показала под присягой  его  невестка, помещик знал  о  своем
слабом  сердце, полиция  считает,  что  сердечная  недостаточность послужила
всего лишь дополнительной причиной, обусловившей летальный исход...
     ...Установлено, что мистер Вейн -- левша и сидел по правую руку от сэра
Фрэнсиса,  что   позволило  ему  свободно   простирать  руку  над  тарелками
титулованного  джентльмена. Полагают, что он  воспользовался  тем  случайным
обстоятельством, что на  стол подали миндальный торт, вылил  мускатное масло
(сильно токсичное  абортивное  средство) или  прямо в торт,  или,  вероятней
всего, в сосиски, в количестве,  достаточном,  чтобы вызвать у сэра Фрэнсиса
сильную резь в желудке и  в конечном итоге -- смерть. Свои  выводы следствие
основывает  на слабом, чуть слышном запахе  мускатного ореха, который шел от
губ покойного, хотя полиция признает, что его было довольно трудно различить
из-за преобладающего запаха миндаля в торте.
     Думал или нет мистер Вейн, что доза масла окажется смертельной, это, по
мнению  полиции, не имеет значения. Что бы там  ни было, он виновен в смерти
сэра  Фрэнсиса и  потому  понесет суровое  наказание  за  свое преступление.
Полиция  заявляет, что у нее есть достаточно доказательств, что мистер  Вейн
-- революционер, сторонник того, что американские колонии  в настоящее время
являются независимыми  штатами, -- точка зрения,  которая, наверняка, должна
была вызвать справедливый гнев такого пылкого патриота, каким всегда был сэр
Фрэнсис Гибон. Неприязненные отношения могли  иметь  единственный исход,  и,
согласно  версии  полиции, обед  перешел  в спор, который и закончился столь
трагическим  образом. Тот  факт,  что миссис Габриель в своих показаниях  не
упоминает о  разразившемся  споре, вызван  ее  рассеянностью, последняя  еще
более усилилась в  связи с тем, что  на ней лежала  обязанность организовать
обед должным образом -- это безусловно отвлекало ее внимание".
     --  Дураки!.. --  воскликнул  Холмс  с возмущением и, взяв туфлю, снова
завернул ее в газету. -- Этот Балюстрейд форменный идиот!
     Он бросился в кресло и стал задумчиво глядеть в окно.
     --  Нам  надо помочь этому  Вейту...  Вайну... я  хочу сказать,  Вейну,
Уотсон.
     -- Но Вомс... я хотел сказать Холмс, -- начал я протестующе. -- Сдается
мне, что  у полиции действительно есть достаточно улик против этого молодого
человека. Как врач я подтверждаю, что боль в желудке очень  часто может быть
вызвана сердечным  приступом,  но  тем не  менее  нельзя отрицать  и  других
причин.
     -- Чепуха!  -- бросил  Холмс, слегка  рассердившись.  --  Я могу понять
человека,  который  убивает  первого встречного, я даже  могу понять химика,
который таскает с собой пузырек с мускатным маслом  на  случай, что он вдруг
встретит человека, которому пожелает причинить расстройство желудка. Все это
по-человечески объяснимо и понятно. Но чему  я  никогда  не  поверю, так это
тому, что человек,  окончивший университет и получивший высшее  образование,
был настолько слаб  в истории,  что мог  искренне  верить,  что американские
колонии получили независимость из рук короля.  --  Холмс покачал головой. --
Нет, Уотсон, вот тут-то полиция и села в лужу.
     Он  растопырил  пальцы  и в  слепой ярости уставился на  них  невидящим
взором.  Его  длинные  вытянутые  вперед  худые,  но  сильные   ноги  широко
раскинулись. Минуты летели за минутами, я спокойно  сидел и хранил молчание,
чтобы не помешать моему другу  сосредоточиться, как вдруг наше молчание было
прервано стуком  каблучков,  торопливо  взбегавших по нашей  лестнице. Через
минуту дверь резко распахнулась, и в комнату  влетела  прекрасная  юная  как
утренняя заря леди в расцвете своих  двадцати пяти лет. Она право, выглядела
бы еще  прекрасней и милей, не будь в ее  глазах слез отчаяния, а на бледном
осунувшемся  лице -- выражения страдания.  Тяжело дыша, она быстро пересекла
комнату и, опустившись на колени перед Холмсом, схватила его за руки
     --  О,  мистер  Холмс, -- вскричала  она умоляюще.  -- Только  вы  один
способны  спасти Джона Вейна! Ведь произошел  бы  страшный скандал, если  бы
гостя в моем доме  осудили за убийство  моего деверя,  да к тому же все наши
планы рухнут.
     -- Вы миссис Гибон?
     -- Да. Я заплачу сколько бы это...
     Тут дама замолчала и в замешательстве уставилась на моего друга.
     -- Как вы узнали мое имя?
     Холмс  с   присущей  ему  скромностью   оставил  вопрос  без  внимания,
предпочитая вернуться ближе к делу.
     --  Садитесь,  прошу вас,  --  сказал  он, и  выждал,  пока  гостья  не
устроилась  напротив  него.   --  Я  прочел  об  этом  краткое  сообщение  в
сегодняшней газете,  и я тоже считаю,  что полиция совершила роковую ошибку.
Скажите, -- продолжал он так,  словно говорил о том же, -- насколько было бы
правильным предположение, что кухарка в Коудал-холле -- особа очень молодая?
К тому же, как я сужу, не замужняя?
     --  Да,  это  так.  Но  как  вы  узнали  об  этом, не понимаю!  Дама  в
замешательстве посмотрела на Холмса.
     -- ...и она на днях поссорилась со своим женихом?
     Юная леди Гибон могла только качать головой в крайнем изумлении.
     -- И наконец последний вопрос, -- продолжал невозмутимо Холмс, глядя ей
прямо в  глаза. -- Случаем,  мистер Вейн не жаловался за обедом, что эль ему
подали теплым, совсем не охлажденным, как он привык его потреблять у себя на
родине, в США?
     -- Да, жаловался, но каким...
     Молодая  особа  замолчала, вскочила  на  ноги  и чуть  ли  не  с ужасом
уставилась на моего друга.
     --  Мистер  Холмс,   ваши   способности   угадывать  выходят  за  рамки
нормального. Они просто жуткие.
     Глаза  миссис Габриель  Гибон  были  широко  раскрыты  от  несказанного
удивления.
     -- Как вы могли все это узнать?
     -- В этом  нет  ничего  загадочного и  сверхъестественного, -- печально
уверил ее Холмс. -- Во всяком  случае, вы можете спокойно вернуться домой и,
заверяю  вас,  что  не  успеет солнце пять раз обернуться  вокруг земли, как
мистер Вейн возвратится к вам... свободным человеком.
     -- Мистер  Холмс, у меня нет пока достаточной возможности отблагодарить
вас. Скажу только одно: все, что я читала  или слышала о вас,  отражает лишь
десятую долю правды.
     Ее красивые  глаза наполнились слезами благодарности и признательности,
когда она покидала нашу квартиру.
     --  В  самом деле,  Холмс, -- начал я растерянно.  --  Я ничего  не мог
понять из сказанного. Какая связь между незамужней поварихой и теплым  элем,
например?
     -- Потом,  потом, Уотсон, -- отвечал Холмс, торопливо натягивая на себя
пальто и шляпу.  -- Сейчас мне надо срочно уточнить некоторые  детали, а там
мы еще посмотрим, освободит он бедного Вейна или нет. Эти выходцы из колоний
страдают комплексом неполноценности,  а  арест  может  только обострить  это
чувство.
     * * *
     Было  далеко за  полночь, когда я  услышал, что Холмс звякнул ключом во
входной двери. Однако я не спал и  сгорал от любопытства, поэтому  к приходу
моего  друга приготовил горячий пунш, зная, что на таком морозе он наверняка
озябнет. Холмс устало  взобрался по лестнице и, сбросив пальто и шляпу, упал
в  кресло  и  принялся,  чуть  ли  не  засыпая,  смаковать  пунш.  Осушив  с
полстакана,  он отставил  его  в  сторону  и,  наклонившись  вперед,  громко
рассмеялся.
     Я  решил быстро, что с ним начался  нервный припадок, и хотел  встать с
кровати, чтобы дать успокоительных капель, но его слова остановили меня.
     -- Ха-ха-ха, Уотсон,  вот вы бы позабавились при виде выражения лица  у
Балюстрейда,  когда его  заставили  отпереть камеру  Вейна и выпустить этого
молодого человека  на свободу, -- сказал Холмс, продолжая  смеяться от души.
--  Клянусь  Юпитером,  я  думал,  инспектор вот-вот  накинется  на  меня  с
кулаками.
     При этих  словах мой  друг  снова  довольно расхохотался, потом  осушил
залпом стакан и сразу обмяк.
     -- Кстати,  Уотсон, спасибо  вам за заботу: пунш, приготовленный  вами,
просто прелесть.
     -- Вы могли бы  выказать  вашу  благодарность  иным,  " более  приятным
способом,  --  сказал я,  видимо, чуть раздраженно потому,  что, как  я  уже
говорил, дело происходило далеко за полночь и мне давно было пора  спать. --
Вы лучше рассказали бы мне все подробности этого исключительно запуганного и
сложного  дела, ибо  пока  ничего из сказанного вами не  имеет  для  меня ни
малейшего смысла.
     --  Правда? -- недоверчиво спросил меня  он. -- Удивительно,  если так.
Я-то думал, что имеющиеся у вас медицинские познания, сразу натолкнут вас на
правильное решение. Ну, ладно, -- продолжил он, окидывая  взглядом  мое лицо
и, как  всегда,  правильно  истолковывая его выражение, --  давайте начнем с
самого начала.
     Он раскурил свою вонючую трубку.
     --  Во-первых. Как  вам  хорошо известно,  Уотсон, я  вас исключительно
высоко ценю  как  медика, однако  я  тоже  не  лыком шит и  достаточно много
времени  отдал изучению  общей токсикологии. Вам,  быть может, помнится  моя
монография по  редкоземельным кетонам и галоидам,  которая оказала  глубокое
влияние на  ранние голливудские кинокомедии... Впрочем, я отвлекся. Так вот,
для меня доказательств,  приведенных  в  сегодняшней,  теперь уже вчерашней,
утренней газете, было вполне достаточно.
     Красивые  глаза  Холмса изучающе смотрели на меня, словно хотели что-то
выпытать.
     -- Скажите мне Уотсон, какое отравление  вызывает симптомы, столь точно
описанные в газете репортером? Холмс перечислил их по пальцам.
     --  Расстройство желудка  --  раз.  Нарушение зрения  --  два.  Как  вы
помните,  сэр Фрэнсис  дважды  споткнулся,  когда  выходил из столовой, хотя
можно смело предположить, что человек, проживший в доме шестьдесят с  лишним
лет,  мог бы спокойно пройти по дому  с закрытыми глазами. Затруднительность
дыхания, сопряженная с расстройством речи, -- три. И четвертое -- гнусавость
голоса.
     Холмс взглянул на меня испытывающе.
     -- Ну?..
     --  Ботулизм,  --   сказал  я   мгновенно,   теперь   уже   проснувшись
окончательно.
     --  Абсолютно  верно!  --  Вышеуказанные  симптомы  подобны   признакам
отравления  синильной  кислотой, но  поскольку наш  помещик ел  сосиски,  то
ботулизм напрашивается сам собой. Мои вопросы юной миссис Гибон относительно
теплого эля и молодой кухарки ясно подтвердили этот вывод.
     --  Прошу  прощения,  Холмс,  но поясните ваши слова, -- воскликнул  я,
опять испытывая недоумение.
     -- Возьмем вначале этот эль,  -- сказал он. Доброжелательный взгляд его
глаз ясно свидетельствовал, что он прощает мою бестолковость. -- Разумеется,
миссис Гибон, когда-то  сама жившая в Южной Калифорнии, прекрасно знала, что
охлаждать эль -- закон в этих колониях, и, следовательно, ее соотечественник
мог рассчитывать, что так оно и будет сделано. Если знающая хозяйка этого не
сделала, то ошибка, естественно, могла быть вызвана только одной причиной...
     -- Рассеянностью, о которой упоминал корреспондент, -- быстро подсказал
я.
     -- Нет, Уотсон. Нет, мой дорогой. Отсутствием льда!.. Так  вот в  такой
большой  усадьбе, как  Коудал-холл, кто ответствен  за то, чтобы льда всегда
было  достаточно? Кухарка,  естественно.  Но старая  кухарка,  у  которой за
плечами годы и  годы опыта, никогда не забудет о таком важном предмете,  как
лед,  особенно, когда ждут  заморских  гостей.  Следовательно, остается один
вывод: стряпуха  была  не  старой, а скорее, наоборот, молодой. Затем.  Даже
молодых кухарок, которые ухитряются устроиться работать в такой особняк, как
прославленный  Коудал-холл,  не  берут  внаем,  если  они не  имеют  хороших
рекомендаций   и    достаточной   квалификации;   следовательно,    какая-то
неприятность должна была терзать  мозг молодой кухарки так  сильно, что  она
забыла  о льде. А какая, Уотсон, неприятность может тревожить покой  молодой
девицы в такой  степени, что  она все забывает?  Только та, которая касается
молодого  парня,  какого-нибудь   красавчика.  Отсюда   мой   вывод  --  она
поссорилась со своим женихом. Так-то вот! И Холмс развел руками.
     --  Но скажите мне на милость, Холмс, -- начал я в крайнем смущении, --
что  же  вас  заставило  прежде всего подумать  о  льде?  Или, точнее, о его
отсутствии?
     -- Ботулизм,  разумеется, Уотсон! При  наличии отсутствия  достаточного
охлаждения -- это одна из самых распространенных причин быстрого размножения
этой смертельно опасной бактерии, так что миссис Гибон и ее друг мистер Вейн
пусть считают себя счастливыми, что съели только по одной "горячей  собаке",
а не то они оба разделили бы, по всей вероятности, участь сэра Фрэнсиса.
     В течение нескольких минут я  мог только восторженно смотреть на своего
старого друга, мистера Шерлока Холмса,  восхищаясь  его блестящим анализом и
мастерской дедукцией.
     --  Холмс, --  наконец  вскричал  я --  Вы снова это  сделали! Вы опять
спасли человека! Не будь ваших  изумительных  теорий и великолепных выводов,
этот бедный калифорниец попал бы  на  галеры за убийство,  которое совершили
всего  лишь сосиски, попавшие в  желудок  английского  джентльмена. -- Тут я
сделал было паузу, как вдруг новая мысль поразила меня.
     --  Холмс,  один момент, --  возопил  я,  озадаченный.  -- А  как  же с
мускатным маслом, запах которого принудил полицию прийти к ложному выводу?
     Холмс, довольный, хмыкнул.
     -- Э-е, вот оно что! Так это же самая легкая часть всей задачи, Уотсон.
Будучи вчера вечером в городе, я зашел на минутку в морг и взглянул  на труп
сэра  Фрэнсиса. Как  я  и  предвидел, он использовал новый  сорт крема после
бритья с  приятным  запахом  мускатного  ореха,  и как  только  мне  удалось
установить его название, я тотчас решил купить точно такой же для себя.
     Мы улеглись спать очень и очень поздно, так что было далеко за полдень,
когда  я  проснулся  и спустился в столовую позавтракать. Холмс, как обычно,
отсутствовал,  но не  успел я усесться  как следует за стол  и  взять первый
кусок жареного мяса, приправленного чатни***, как он вошел в комнату.
     Приветливо  поздоровавшись  со мной,  он расстелил на коленях салфетку,
чего я, в отличие  от него, никогда не делаю,  и принялся за обед. Я отложил
ложку в сторону и схватил утреннюю газету,  чтобы посмотреть,  нет  ли в ней
каких-нибудь  пикантных новостей, которые  могли бы  спасти моего  друга  от
скуки. Мне не пришлось перевернуть даже страницу.  На первой  полосе,  среди
множества пугающих заголовков, всегда приводящих меня в трепет, имелось одно
сообщение, при виде которого у меня захолонуло сердце.
     --  Холмс!  --  вскричал я,  потрясенный до глубины души. --  Произошла
страшная, нет, ужасная вещь!
     Холмс перестал намазывать масло на бутерброд с лососиной.
     -- Ну что там такое?
     -- Да вот, -- грустно начал я, кажется, на миссис Гибон свалилось новое
несчастье
     Мой друг пристально посмотрел на меня, нож задрожал в его руке.
     -- Вы хотите сказать?
     -- Да, именно это я и хотел  сказать, -- промолвил  я печально и прочел
следующую заметку:
     "Сегодня  утром,  видимо,  в  процессе  совершения  утреннего  моциона,
Габриель Гибон был убит,  сбитый  телегой, которая  в нарушение всех  правил
уличного движения мчалась по  левой  стороне улицы. Согласно  версии полиции
преступление  совершил человек,  приехавший  с европейского континента,  где
возчики  могут  ехать по улицам,  как им вздумается; однако  это  всего лишь
предположение,  никакими  доказательствами не  подкрепленное, тем более, что
сам  извозчик  сбежал,  а   из   описания  личности,  сделанной   очевидцами
происшествия, ничего нельзя понять".
     -- Бедняжка, -- заметил Холмс и глубоко вздохнул.
     -- Вот уж верно, --  согласился я. -- Теперь она  унаследует  имущество
обоих Гибонов, но это вряд ли возместит ей утрату дорогого человека.
     -- Сущая правда, --  произнес Холмс задумчиво.  Тут  ему  пришла на  ум
блестящая идея, и он закивал головой, радуясь своей смекалке.
     -- Нам остается только надеяться, что ее друг, мистер  Джон Вейн, будет
рядом с ней  в  этот трудный для нее час,  так же, как она  была возле него,
когда его постигла беда. В самом  деле, он, надо полагать, достаточно многим
мне обязан, чтобы я был вправе посоветовать  ему  это. Уотсон,  дайте-ка мне
телеграфный бланк.



     * Verwirrung (нем.) -- беспорядок, путаница.
     **  День Подарков  --  второй день  Рождества, когда  прислуга получает
подарки от своих хозяев.
     *** Чатни (хинди) -- кисло-сладкая фруктовая подлива к мясным блюдам.


Популярность: 28, Last-modified: Mon, 21 Jan 2008 19:21:39 GMT