дито взмахивая тростью.
     - Но  что  здесь  такого?  -  рассмеялась  Кэт.  - Всегда над человеком
кто-то есть. Иначе нельзя было бы отличить, что хорошо, а что дурно.
     - Но он обходится с вами сурово.
     - Что  вы! - решительно возразила Кэт. - На самом деле он очень добр ко
мне.  Если он и бывает строгим, я знаю, что он думает только о моем благе, и
я  была  бы  дурочкой,  если  бы  сердилась  на  это.  Кроме  того, он очень
благочестив  и  добродетелен,  и  то, что нам кажется пустяком, в его глазах
может быть серьезным проступком.
     - Ах,  так он, значит, очень благочестив и добродетелен? - произнес Том
с  сомнением  в  голосе.  Проницательный доктор Димсдейл придерживался иного
взгляда на характер Джона Гердлстона, и сын разделял его мнение.
     - Ну,  конечно!  -  ответила  Кэт,  поднимая  на  него  большие, полные
недоумения  глаза.  -  Разве  вам  неизвестно,  что  он главный оплот общины
исконных  тринитариев  на Пербрук-стрит и каждое воскресенье присутствует на
трех службах и сидит на передней скамье?
     - А! - сказал Том.
     - Да!    А    кроме   того,   он   не   жалеет   денег   на   всяческую
благотворительность    и   дружит   с   мистером   Джефферсоном   Эдвардсом,
прославленным  филантропом. И вспомните, как он добр ко мне. Ведь он заменил
мне отца!
     - Гм!  - с сомнением произнес Том, а потом добавил с некоторым страхом:
- А Эзра Гердлстон вам тоже нравится?
     - Нет,  нисколько!  -  с  жаром воскликнула его собеседница. - Он очень
плохой, жестокий человек.
     - Жестокий? Но, конечно, вы имеете в виду не себя!
     - Разумеется.  Я  всячески  стараюсь  его  избегать,  и  бывает, что за
несколько  недель мы и двумя словами не обменяемся. Вы знаете, что он сделал
на  днях?  Я  и  сейчас  дрожу при одном только воспоминании! В саду жалобно
мяукала  кошка,  и я вышла посмотреть, что случилось. Вдруг я увидела в окне
Эзру  Гердлстона  с  ружьем  в  руке  -  с  духовым ружьем, которое стреляет
бесшумно.  А  посреди сада была привязана к кусту кошка и... и он упражнялся
в стрельбе. Бедняжка была еще жива, но совсем изувечена...
     - Какой зверь! И что же вы сделали?
     - Я отвязала кошку и унесла ее к себе, но ночью она умерла.
     - А что сказал он?
     - Когда  я  начала  отвязывать кошку, он поднял ружье, словно собирался
выстрелить  в  меня.  А  позже,  когда мы встретились, он сказал, что отучит
меня  вмешиваться  не в свое дело. Но мне было все равно, раз кошка была уже
у меня.
     - Он  посмел  сказать  вам это?! - воскликнул Том, краснея от ярости. -
Жаль, что его сейчас здесь нет! Я научил бы его приличным манерам или...
     - Вас  переедет какая-нибудь карета, если вы не успокоитесь! - перебила
его  Кэт,  так  как молодой человек вне себя от негодования начал переходить
улицу, не обращая ни малейшего внимания на поток экипажей.
     - Не  волнуйтесь  так,  кузен  Том,  -  продолжала  Кэт, положив на его
локоть  затянутую  в  перчатку  руку.  -  Право же, у вас нет никаких причин
сердиться.
     - Нет?  - в бешенстве повторил он. - Да с какой стати вы должны сносить
оскорбления от злобного щенка, вроде Эзры Гердлстона!
     К  этому  времени  они  кое-как  добрались  до середины широкой улицы и
теперь   стояли   под  прикрытием  фонарного  столба,  а  перед  ними  лился
нескончаемый   поток  желтых,  лиловых  и  коричневых  омнибусов,  фургонов,
пролеток  и  карет.  Они были тут совсем одни, если не считать полицейского,
который,  повернувшись  к  ним  спиной,  размахивал руками, как одушевленный
семафор.  И  среди  оглушительного  шума  и  грохота  огромного  города юная
парочка  была  укрыта  от  остального  мира  так  же  надежно,  как  если бы
прогуливалась где-нибудь в центре Солсберийской равнины.
     - Вам необходим защитник! - объявил Том решительно.
     - Право же, это глупо, кузен Том! Я отлично могу сама себя защитить!
     - Вам  нужен  человек,  который имел бы право заступиться за вас! - Том
говорил  хрипло,  так  как  у  него вдруг по неизвестной причине пересохло в
горле.
     - Можете  перейти,  сэр!  -  рявкнул полицейский, ибо поток экипажей на
мгновение иссяк.
     - Погодите,  ради  бога,  погодите! - в отчаянии крикнул Том, удерживая
свою  спутницу  за рукав жакета. - Мы здесь одни и можем поговорить. Скажите
есть  ли...  есть ли у меня надежда, что вы, быть может, почувствуете ко мне
расположение?  Я  вас  так люблю, Кэт, что невольно начинаю надеяться - ведь
подобная любовь не может остаться совсем безответной.
     - Путь свободен, сэр! - снова крикнул полицейский.
     - Не  обращайте  на него внимания, - сказал Том, удерживая ее у фонаря.
-  С  тех  пор, как мы встретились в Эдинбурге, Кэт, я живу, как во сне. Что
бы  я ни делал, куда бы я ни шел, я вижу только вас и слышу ваш милый голос.
Наверное,  ни одну девушку еще не любили так горячо, как я люблю вас, но мне
трудно  найти  подходящие  слова, чтобы выразить то, что я думаю! Ради бога,
дайте  мне  хоть  какую-нибудь  надежду прежде чем мы расстанемся. Ведь я не
противен вам Кэт?
     - Конечно,  нет,  кузен  Том, вы же знаете! - ответила девушка, опустив
глаза.  (Том так искусно выбрал место перед фонарем, что Кэт не могла обойти
его ни справа, ни слева.)
     - Значит,  я  вам  нравлюсь, Кэт? - спросил он нежно, а его серые глаза
светились любовью.
     - Конечно.
     - А   как   вам   кажется,   вы  сможете  меня  полюбить?  -  продолжал
допытываться  настойчивый  молодой  человек. - То есть не сразу и не сейчас,
потому  что  я недостоин вашей любви, это я знаю, но со временем может быть,
вы меня все-таки полюбите?
     - Может быть, - прошептала Кэт, отворачиваясь.
     Эти  слова  были сказаны так тихо, что расслышать их, по-видимому, было
невозможно;  и  все  же  они  зазвенели  в  ушах молодого человека, заглушив
уличный шум. Правда, он наклонился к ней совсем близко.
     - Не зевайте, сэр! - взревел семафор в полицейском мундире.
     Если  бы  они стояли в более укромном уголке, Том, возможно, последовал
бы  этому  совету,  который  хитрый  полицейский  подал удивительно вовремя.
Однако  центр  оживленного  лондонского  перекрестка  не  слишком подходящее
место  для  поцелуев.  Впрочем,  когда  они начали переходить улицу, лавируя
между  экипажами,  Том  взял  руку  своей спутницы, и они обменялись крепким
рукопожатием, которое обоим показалось клятвой.
     Какими  солнечными  и  веселыми  представлялись  теперь  этой юной паре
унылые   улицы,  застроенные  скучными  кирпичными  домами!  Ведь  их  глаза
смотрели  в  грядущее и видели там лишь уходящую вдаль перспективу счастья и
любви.  Несомненно, из всех даров провидения самый милосердный и драгоценный
- это наше незнание того, что нас ждет впереди.
     Так  безмятежно счастливы были влюбленные, что, только вновь оказавшись
на  Уорик-стрит,  они  наконец  спустились  с облаков на землю и вспомнили о
некоторых   прозаических   обстоятельствах,   о  которых  все  же  следовало
подумать.
     - Конечно,  я могу сообщить моим родителям о нашей помолвке, любимая? -
спросил Том.
     - Что  скажет  на это ваша мама? - ответила Кэт с веселым смехом. - Как
она удивится!
     - Ну, а Гердлстон? - вдруг сказал Том.
     Впервые  за  все  это  время  они вспомнили про опекуна Кэт. Теперь они
посмотрели  друг  на  друга, и на лице девушки отразилась такая тревога, что
Том невольно рассмеялся.
     - Не  надо  бояться,  милая! - сказал он. - Если хотите, я прямо сейчас
отправлюсь в львиное логово. Зачем откладывать?
     - Нет,  нет,  милый  Том!  -  поспешно  перебила  его  Кэт. - Ни в коем
случае!
     Она  не  могла признаться ему, что Гердлстон прямо запретил ей видеться
с  ним,  но  понимала,  насколько  опасной  может  оказаться  их  встреча, и
сказала:
     - Мы должны скрыть нашу помолвку от мистера Гердлстона.
     Скрыть нашу помолвку!
     - Да,  Том. Он много раз предостерегал меня против чего-либо подобного,
и  я,  право,  не  знаю,  как он поступит, если узнает. Во всяком случае, он
сможет  сделать  мое  пребывание  в  его доме невыносимым. Но не огорчайтесь
так,  ведь мне уже скоро исполнится двадцать, и через год с небольшим я буду
совсем свободна. А это не такой уж долгий срок.
     - Не  сказал  бы, - ответил Том с сомнением. - Однако раз вам так будет
спокойнее,  то  говорить  больше  не  о  чем. Хотя и неприятно скрывать нашу
помолвку только из-за того, что старый медведь может рассердиться.
     - Но  ведь  это  всего  несколько  месяцев,  Том!  Своим  же,  конечно,
расскажите  обо  всем.  А  теперь до свидания, милый, и не идите дальше: вас
могут увидеть из окна.
     - До свидания, моя любимая!
     Они  обменялись  рукопожатием  и  разошлись:  он  помчался  с радостным
известием  в  Филлимор-Гарденс,  а  она  весело направилась к своей темнице,
впервые  за  долгое время совсем забыв тоску и заботы. Прохожие оглядывались
на  сияющее личико под нарядной шляпкой, а Эзра Гердлстон, увидев ее из окна
гостиной,  даже  подумал,  что брак с подопечной его отца будет, пожалуй, не
таким уж тяжким испытанием, если спекуляция с алмазами кончится неудачей.


        ГЛАВА XIV

        НЕБОЛЬШОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ

     Открыв  Эзре  Гердлстону  истинное  положение  их  дел,  отец нанес ему
тягчайший  удар.  Такой властной и необузданной натуре было трудно смириться
с  мыслью  о  крахе,  банкротстве  и нищете, которые им грозили. Эзра привык
сметать  со  своего  пути  те  незначительные  трудности  и  препятствия,  с
которыми  до  сих  пор ему приходилось сталкиваться. Теперь же перед ним был
почти  неодолимый  барьер,  и он изнывал от бешенства и бессилия. Ярость его
только  возрастала при мысли, что он сам ни в чем не виноват. Всю свою жизнь
он  считал  само  собой  разумеющимся,  что  после  смерти отца станет почти
миллионером.  Получасовая беседа рассеяла это приятное заблуждение, и теперь
его  непрерывно  терзала  мысль о надвигающемся разорении. Он почти не спал,
совсем  утратил  прежнее  спокойствие,  и  под  глазами  у него легли темные
круги. Раза два его видели пьяным среди бела дня.
     Однако  воля  у  него  была  сильная,  и,  как  ни  ошеломил  его столь
неожиданный  удар,  он  все  же  не  упустил ни одной комбинации в той игре,
которую  теперь  вели  они  с  отцом.  Эзра был убежден, что спасти их может
только  какой-нибудь  смелый ход, поэтому он отдал все силы плану спекуляции
с  алмазами  и мастерски разработал все детали. Чем больше он его обдумывал,
тем  больше  убеждался  не только в возможности подобной операции, но и в ее
абсолютной  безопасности. Ему уже начинало казаться, что неудача практически
исключена.
     Эзра  начал  с  того, что постиг все тонкости ремесла скупщика алмазов.
Он  был  в  хороших отношениях с одним из партнеров фирмы "Фуггер и Штольц",
широко    занимавшейся   импортом   драгоценных   камней.   Воспользовавшись
любезностью  своего  приятеля,  Эзра  взял  несколько  практических  уроков,
ознакомился  с  разновидностями  алмазов  и  их стоимостью, а также научился
определять  все  те  незначительные  пороки  и особенности, которые способен
заметить  только  знаток,  хотя  от них в очень большой степени зависит цена
камня.  Эзра  не тратил времени напрасно и уже через несколько недель мог бы
потягаться в знании предмета с любым торговцем алмазами.
     Оба  Гердлстона понимали, что успех этого плана во многом зависит от их
будущего  агента,  и  оба были согласны в том, что майор Тобиас Клаттербек -
именно  тот  человек,  который  им нужен. Эзра с самого начала их знакомства
смутно  чувствовал,  что  общественное  положение  майора  в сочетании с его
бедностью  и  отсутствием  щепетильности  (о  чем свидетельствовал его образ
жизни)  может  сделать его ценным помощником в каком-нибудь деликатном деле.
Что  же  касается  согласия  старого  воина, то Эзра льстил себя мыслью, что
полностью  постиг  его  характер.  По  его  мнению,  все  сводилось  к цене.
Несомненно,  майор  потребует  кругленькую  сумму,  но коммерческий инстинкт
подсказывал  Эзре, что товар был первоклассным, и он готов был приплатить за
качество.
     Как-то   в   начале   апреля  майор  в  сюртуке  и  лайковых  перчатках
неторопливо   шествовал   по  Сент-Джеймс-стрит,  выпятив  грудь  и  сверкая
башмаками,  которые  выглядывали  из-под  чрезвычайно  изящных гетр. Младший
Гердлстон,  давно  уже  высматривавший его из окна клуба, выбежал на улицу и
заговорил с ним.
     - Как  вы  поживаете,  дорогой  майор?  - воскликнул он, протягивая ему
руку со всей любезностью, на какую только был способен.
     - Здравствуйте,    здравствуйте!    -   ответил   майор   с   некоторым
высокомерием.  К  этому  времени он уже не сомневался, что не сумеет извлечь
никакой  пользы  из  знакомства  с  молодым коммерсантом, и все же у него не
хватало   духа  окончательно  порвать  с  обладателем  пухлого  бумажника  и
любителем азартных игр.
     - Мне  давно уже хотелось поговорить с вами, майор, - начал Эзра. - Где
мы могли бы увидеться?
     - Ближе,  чем сейчас, вы меня вряд ли увидите, - ответил старый солдат,
поглядывая на своего собеседника с некоторым подозрением.
     - Мне  нужно  приватно поговорить с вами кое о чем, - настаивал Эзра. -
Это  -  довольно  тонкое  дело,  которое следовало бы обсудить подробно, и к
тому же оно требует тайны.
     - Черт  побери!  -  сказал  майор  с хриплым смешком. - Скажи это я, вы
сразу  же  решили  бы,  что  я  вознамерился занять у вас денег. Но вот что:
пойдемте  в  бильярдную Уайта, возьмем отдельный кабинет, и я вам дам вперед
двести  очков  из  пятисот,  хоть давать такую большую фору - значит заранее
обещать вам выигрыш. А пока мы будем играть, вы сможете все мне объяснить.
     - Нет,   нет,   майор,  -  решительно  возразил  младший  Гердлстон.  -
Поверьте,  это  -  крайне  важное  дело  для  нас  обоих.  Не  могли  бы  вы
встретиться  со  мной в кафе Нельсона в четыре часа? Я знаком с управляющим,
и он оставит нам кабинет.
     - Я  пригласил бы вас в мою скромную обитель, - заметил майор, - но это
слишком   далеко.   Так,   значит,   у  Нельсона  в  четыре  часа?  Отлично!
Пунктуальность  -  первая  из  добродетелей,  как  говорил  старик  Уиллоби,
гвардеец.  Вы  ведь  не  знакомы  с  Уиллоби? Черт побери! Еще в 1847 году в
Гибралтаре  он  был  секундантом  у  одного  своего приятеля. Они явились на
место,  но  противников  там  не  было.  Через две минуты после назначенного
срока  Уиллоби  потребовал,  чтобы  его  приятель  ушел. "Это научит их быть
пунктуальными",  -  сказал  он  "Уйти  никак нельзя", - сказал его приятель.
"Совершенно  необходимо",  - сказал Уиллоби. "Об этом и речи быть не может",
-  сказал  его  приятель и не двинулся с места. Уиллоби твердил свое - слово
за  слово,  и  они  поссорились.  Доктор  поставил  их в пятнадцати шагах, и
приятель  прострелил Уиллоби икру. Это был настоящий мученик пунктуальности.
Так,  значит,  в  четыре  часа.  А пока всего хорошего. - И, любезно кивнув,
майор прошествовал дальше, изящно поигрывая тросточкой.
     Майор,  как  он  ни восхищался пунктуальностью, воплощенной в гвардейце
Уиллоби,  тем не менее намеренно опоздал к назначенному часу. Ему было ясно,
что  от него потребуют какой-то услуги, и тактика требовала, чтобы он отнюдь
не  торопился  -  пусть  Гердлстон  не  думает, будто ему не терпится скорее
узнать,  в  чем  дело.  И когда майор наконец вошел в кафе Нельсона, молодой
коммерсант уже двадцать пять минут молча уселся в отдельном кабинете.
     Это  была  довольно  грязная  комната, где имелось единственное кожаное
кресло,  набитое  конским волосом, и шесть деревянных стульев, расставленных
вдоль  стен  с  математической  точностью.  Квадратный  стол  в  середине  и
скверное  зеркало  над  камином  довершали обстановку. Майор, вспомнив былые
походные  привычки,  немедленно  опустился  в  единственное  кресло,  удобно
откинулся,  достал  сигару  и  принялся  ее  раскуривать. Эзра Гердлстон сел
возле  стола и теперь слегка подкручивал темные усы, как делал всегда, когда
собирался с мыслями.
     - Что вы будете пить? - спросил он.
     - Все, что угодно.
     - Принесите   графин  коньяка  и  сельтерской  воды!  -  приказал  Эзра
официанту. - Потом закройте дверь и не входите, пока мы вас не позовем.
     Когда  официант принес коньяк, Эзра одним глотком осушил рюмку и тут же
вновь  ее  наполнил.  Но  майор  поставил свою рюмку на каминную полку возле
себя,  даже  не  пригубив.  Оба они намеревались приступить к беседе с ясной
головой, но каждый добивался этого своим способом.
     - Сейчас  я  объясню  вам,  почему  мне понадобилось поговорить с вами,
майор,  - сказал Эзра и, внезапно распахнув дверь, поглядел, не подслушивает
ли  кто-нибудь  в  коридоре.  -  Мне приходится быть осторожным, так как наш
разговор  коснется  важных  интересов  фирмы, и то, что я вам доверю, никому
другому ни в коем случае знать не следует.
     - Ну,  так  в  чем же дело, мой милый? - с ленивым любопытством спросил
майор и, затянувшись сигарой, пустил клуб дыма в закопченный потолок.
     - Вы,    конечно,    понимаете,    что   в   коммерческом   предприятии
преждевременное  разглашение  даже  второстепенной  мелочи  может привести к
многотысячным убыткам?
     Майор кивнул, показывая, что вполне отдает себе в этом отчет.
     - Мы   намерены   предпринять   очень  трудное  дело,  -  сказал  Эзра,
наклоняясь  вперед  и  понизив  голос  до шепота. - Оно потребует величайшей
сноровки   и   такта,   но   при  удачном  его  выполнении  должно  принести
значительную прибыль. Вы понимаете?
     Его собеседник снова кивнул.
     - Для  успешного  завершения этого предприятия нам требуется доверенный
агент.  Агент  этот  должен  быть  очень способным человеком и в то же время
абсолютно  надежным. Разумеется, мы готовы будем хорошо заплатить обладателю
подобных качеств.
     Майор хмыкнул в знак полного согласия.
     - Мой  отец,  -  продолжал Эзра, - намеревался использовать кого-нибудь
из  наших  служащих.  Среди  них  есть  немало  людей,  подходящих  во  всех
отношениях.  Но я с ним не согласился. Я сказал, что у меня есть добрый друг
майор  Тобиас  Клаттербек,  который может справиться с этим делом лучше кого
бы  то  ни  было.  Я  упомянул,  что  в  ваших жилах течет кровь царственных
потомков Леды, ведь верно?
     - Черт побери! Ничего подобного. Миледа, сэр, Миледа!*
     ______________
     * Милед - мифический прародитель ирландцев.

     - Ах, да, Миледа. Впрочем, это не составляет никакой разницы.
     - Наоборот! И очень большую! - с негодованием ответил майор.
     - Я  хотел  сказать,  что  это  не составляет никакой разницы для моего
отца.  Он  в  таких тонкостях не разбирается. Ну, во всяком случае, я сказал
ему   о   вашем   царственном   происхождении   и  о  том,  что  вы  бывалый
путешественник,  старый  солдат  и  человек,  во  всех отношениях солидный и
надежный.
     - Э-эй! - невольно воскликнул майор. - Впрочем, ничего... Продолжайте.
     - Я  объяснил  ему  все  это,  - медленно добавил Эзра, - и указал, что
деньги,  которые он предназначил для нашего агента, будет куда лучше вручить
подобному человеку, чем тому, кто обладает только деловыми качествами.
     - Я  никак  не  предполагал,  что в вас есть столько здравого смысла! -
воскликнул майор с энтузиазмом.
     - Я  сказал  ему,  что,  поручив это дело вам, мы можем быть совершенно
спокойны  и  оно  будет  выполнено  превосходно,  а  кроме  того, мы получим
удовлетворение  и  от  сознания,  что  предложенная нами весьма значительная
сумма попадет в достойные руки.
     - И в этом вы также совершенно правы, - пробормотал бравый воин.
     - Так,  значит,  вы  согласны?  -  сказал  Эзра,  внимательно  глядя на
майора.  -  Согласны  предоставить  себя в наше распоряжение на условии, что
вам будет за это хорошо заплачено?
     - Не  торопитесь  так,  мой  юный друг, не торопитесь, - заметил майор,
вынимая  сигару  изо  рта  и  окутываясь голубым дымком. - Сперва послушаем,
какой  услуги  вы  от  меня  хотите,  и  тогда  я  смогу  ответить, на что я
согласен, а на что нет. Помнится, Джимми Бекстер в Техасе...
     - Чтоб  его  повесили,  этого  вашего  Джимми  Бекстера!  - раздраженно
буркнул Эзра.
     - Уже  сделано,  -  хладнокровно  ответил  майор.  -  Его  линчевали за
конокрадство   в   тысяча   восемьсот   шестьдесят   шестом  году.  Впрочем,
продолжайте, и я обещаю больше не перебивать вас.
     После  чего  Эзра изложил план, от которого зависело спасение торгового
дома  "Гердлстон  и  К<sup>o</sup>".  Однако  он ни словом не упомянул о грозящем фирме
разорении  и  не объяснил, почему была задумана эта спекуляция. Наоборот, он
всячески  подчеркивал, что дела фирмы идут превосходно, а это предприятие не
играет  для  них  никакой важной роли и задумано больше для развлечения. Тем
не  менее  он  не  забыл  указать, что хотя деньги, о которых идет речь, для
фирмы  -  пустяк,  но  они  представляют  собой  весьма значительную сумму в
глазах  других  людей.  Что  же  касается этической стороны вопроса, то Эзра
предпочел  обойти  ее молчанием, полагая, что это будет совершенно излишне в
разговоре с подобным человеком.
     - Итак,  майор,  - закончил он, - если вы позволите нам воспользоваться
вашим  именем  и  вашими талантами в этом предприятии, фирма готова проявить
всемерную  щедрость  в  вопросе  о  вашем  вознаграждении.  Разумеется,  все
расходы  по  путешествию  мы  берем на себя. Если мы решим избрать Уральские
горы  в качестве места для воображаемой находки, вам придется отправиться до
Петербурга  морем.  Я  слышал,  что  на  этих  пароходах обычно идет крупная
карточная  игра, и с помощью своего прославленного искусства на зеленом поле
вы,  без  сомнения,  сумеете извлечь немалую выгоду из этого обстоятельства.
Мы  полагаем,  что  в России вам придется пробыть не более трех месяцев. Так
вот,  фирма  считает,  что  не обманет ваших ожиданий, гарантируя вам двести
пятьдесят  фунтов  вознаграждения  при  всех  обстоятельствах  и пятьсот - в
случае  успеха.  Под  последним  мы  конечно,  подразумеваем  полный  успех,
который увенчал бы ваши труды.
     Если  бы  в кабинете присутствовал третий человек и если бы этот третий
человек  отличался  наблюдательностью,  то во время длинной речи Эзры он мог
бы   подметить  в  поведении  майора  некоторые  странности.  Когда  молодой
коммерсант  только  приступил  к  объяснению,  поза  майора  была  исполнена
сугубой  респектабельности  и  спокойствия.  Однако по мере того, как начала
вырисовываться  сущность  плана,  старый  воин  все  чаще и чаще затягивался
своей  сигарой,  так  что  вскоре  его  уже  окутало  густое сизое облако, в
котором  тлеющий  кончик  гаваны  мерцал,  как  сумрачный  метеор.  Время от
времени  майор  поглаживал  пухлую щеку, что делал обычно в минуты волнения.
Затем  он  принялся  ерзать  в кресле, хрипло покашливать и проявлять другие
признаки   нетерпения,  в  которых  Эзра  Гердлстон  с  радостью  усматривал
доказательства   верности   своего   суждения,   считая,  что  старый  воин,
естественно,  должен был оживиться, услышав, какая удача нежданно выпала ему
на долю.
     Когда  молодой  человек  кончил  говорить,  майор встал лицом к пустому
камину,  широко  расставил  ноги,  выпятил  грудь  и  начал  покачиваться на
каблуках.
     - Позвольте  мне проверить, правильно ли я вас понял, - сказал он. - Вы
хотите, чтобы я поехал в Россию?
     - Вот именно, - ответил Эзра, весело потирая руки.
     - Вы  любезно  намекнули,  что по дороге туда мне следует обобрать моих
спутников?
     - Ну, это в том случае, если вам захочется.
     - Да,  да,  если  мне  захочется! После этого я должен буду отправиться
через всю страну к каким-то там горам...
     - На Урал.
     - Где  мне  предстоит  сделать  вид,  будто  я открыл алмазную россыпь.
Причем  подтверждением  этой истории будет служить, во-первых, тот факт, что
я  человек  благородного  происхождения,  известный в обществе, а во-вторых,
мешочек с алмазами, которыми вы снабдите меня в Англии.
     - Совершенно верно, майор, - подбодрил его Эзра.
     - Затем  я должен протелеграфировать эту ложь в Англию с тем, чтобы она
попала в газеты!
     - Ну,  к  чему  такое  неприятное  слово! - запротестовал Эзра. - Лучше
скажем:  "Это  сообщение".  Ведь  сообщение,  как  вам  известно, может быть
верным или ошибочным.
     - И   благодаря  этому  сообщению,  раз  вам  так  больше  нравится,  -
продолжал  майор,  -  цены  на  алмазном рынке, по вашему расчету, настолько
упадут,  что  вы  и ваш отец сможете скупать и перепродавать камни с большой
выгодой для себя, залезая при этом в карман к другим людям.
     - Вы  прибегаете  к  не  слишком  приятным выражениям, - заметил Эзра с
вымученным смешком, - но общую мысль вы поняли правильно.
     - Я  понимаю  еще кое-что! - взревел старый солдат, багровея от ярости.
-  Я понимаю, что будь я на двадцать лет моложе, то я проверил бы, пролезете
ли  вы  вон в то окошко, господин Гердлстон. Черт побери! Я научил бы вас не
предлагать  подобных  вещей  человеку,  в  чьих  жилах  течет голубая кровь,
подлый мошенник!
     Эзра  откинулся  на спинку стула. Он казался совсем спокойным, но в его
глазах  можно  было  заметить  опасный  блеск,  а  смуглое  лицо  как-то все
пожелтело.
     - Так вы не согласны? - прошипел он.
     - Согласен?!  Неужели,  по-вашему,  человек, который двадцать лет носил
алый  мундир ее величества, замарает руки подобным делом? Да я не согласился
бы  на  это  за всю наличность казначейства! Вот что, Гердлстон: я вас знаю,
но вы, черт побери, меня не знаете!
     Молодой  коммерсант ничего не ответил, но его лицо сохраняло все тот же
мертвенный   цвет,  а  взгляд  сделался  еще  более  злобным.  Майор  Тобиас
Клаттербек  стоял у стола, слегка наклонившись и опираясь на него руками его
выпученные  глаза  еще  больше  выпучились  от  негодования,  а редкие седые
волосы словно вздыбились.
     - Да  какое право вы имели обращаться ко мне с подобным предложением? Я
не  выдаю  себя  за святого, но, черт побери, у меня есть свои принципы, и я
не  намерен  от  них  отступать.  Я  взял  себе  за  правило не поддерживать
знакомство  с  негодяями,  и  поэтому,  мой  юный  друг,  с  этого дня мы не
знакомы.  Черт побери! Я не слишком разборчив, но где-то должен быть предел,
как  сказал  мой  приятель Чарли Монтейт из индийского кавалерийского полка,
повернувшись  спиной  к  своему  тестю.  Для  меня  же  этим пределом станет
знакомство с вами.
     Пока  майор произносил свою торжественную речь, Эзра, продолжая сидеть,
смотрел  на  него  с дикой яростью - его жестокие, плотно сжатые губы совсем
побелели,   а   вены   на   лбу  вздулись.  Молодой  человек  был  известным
боксером-любителем  и мог бы выстоять раунд-другой против любого лондонского
профессионала.  Справиться  со  стариком  ему  не  представляло ни малейшего
труда.  И  когда майор взял шляпу, готовясь выйти из кабинета, Эзра бросился
к двери и запер ее изнутри.
     - Это  обойдется  мне  в  пять  фунтов  штрафа,  но  дело стоит того, -
пробормотал  он,  и,  сжав свои огромные, унизанные перстнями руки в кулаки,
он  медленно  приблизился  к  майору  пружинистой  походкой  хищного зверя -
голова  его  была  опущена, и глаза свирепо сверкали из-под черных бровей. В
этой  неторопливости была характерная для него утонченная жестокость, словно
он  наслаждался  беспомощностью  своей жертвы и хотел, чтобы майор успел как
следует понять, что его ожидает.
     Если  его  намерения  были  действительно  таковы,  то  ему  не удалось
произвести  желаемого  эффекта.  Едва бравый воин заметил его маневр, как он
выпрямился  во весь рост, словно на параде, и, сунув руку под фалды сюртука,
извлек  из заднего кармана маленький блестящий предмет, который навел на лоб
молодого коммерсанта.
     - Револьвер! - ахнул Эзра и попятился.
     - Нет,  пистолет, - невозмутимо поправил его ветеран. - Привычка носить
его  с  собой  сохранилась  у меня еще с тех пор, как я жил в Колорадо. Ведь
заранее неизвестно, когда именно может пригодиться такая штучка.
     Говоря  это, майор по-прежнему направлял черное дуло своего пистолета в
самую  середину  лба  молодого  человека,  и  его  рука  сохраняла  каменную
неподвижность. Эзра не был трусом, но он не знал, на что решиться.
     - Ну-ка, отоприте дверь! - резко скомандовал майор.
     Эзра  поглядел  на  грозное багровое лицо своего врага, на смертоносную
черную дырочку, повернутую в его сторону, нагнулся и отодвинул задвижку.
     - Теперь  откройте ее. Черт подери, пошевеливайтесь, не то мне все-таки
придется  подстрелить вас. Вы будете не первым человеком, которого я убил, а
может быть, и не последним.
     Эзра поспешно распахнул дверь.
     - А теперь идите впереди меня к выходу.
     Официанты   известного  ресторана  Нельсона  были  несколько  удивлены,
заметив,  что два посетителя покидают их заведение с очень мрачными лицами и
держатся на некотором расстоянии друг от друга.
     - C'est  la  froideur  Anglais!*  -  сказал  маленький  Альфонс  Лефаню
собрату-изгнаннику,  с  которым он накрывал на стол. Но ни тот, ни другой не
заметил,   что  идущий  сзади  полный  джентльмен  сжимает  в  руке,  изящно
заложенной за лацкан сюртука, темную рукоятку пистолета.
     ______________
     * Это английская сдержанность! (Франц.)

     У дверей стоял извозчичий экипаж, и майор Клаттербек сел в него.
     - Послушайте,  Гердлстон,  -  сказал  он  Эзре, который хмуро оглядывал
улицу  -  пусть  это послужит вам уроком. Никогда не бросайтесь на человека,
не удостоверившись прежде, что он не вооружен, иначе вас могут подстрелить.
     Эзра  продолжал  угрюмо  смотреть  прямо  перед  собой  и, казалось, не
обратил никакого внимания на слова своего недавнего собеседника.
     - Еще  одно,  -  продолжал  майор.  -  Никогда  не  считайте само собой
разумеющимся,  что  всякий  ваш  знакомый - такой же гнусный негодяй, как вы
сами.
     Молодой  коммерсант  посмотрел на него с бешеной злобой в черных глазах
и уже повернулся, чтобы уйти, но майор протянул руку и удержал его.
     - И   последний   урок,  -  сказал  он.  -  Никогда  не  дрожите  перед
пистолетом,  если  вы твердо не знаете, что в нем есть пуля. Мой не заряжен.
Извозчик,  поезжайте!  -  И,  пустив  эту  прощальную  стрелу,  бравый майор
покатил  по  Пикадилли,  твердо  решив  не  выходить  из  дому без двух-трех
патронов центрального боя в кармане.


        ГЛАВА XV

        ПРИБАВЛЕНИЕ К ФИРМЕ

     Известие  о  помолвке  Тома  было встречено его родителями с восторгом,
ибо  доктор  и его супруга сердечно привязались к Кэт - "нашей Кэт", как они
с   гордостью  ее  называли.  Вначале  необходимость  скрывать  помолвку  от
Гердлстона  чрезвычайно не понравилась доктору, но, поразмыслив, он пришел к
выводу,  что,  сообщив  о  ней  старому  коммерсанту,  они  ровно  ничего не
добьются,  а жизнь Кэт все то время, пока она будет вынуждена оставаться под
его  кровом,  окажется гораздо более сносной, если он останется в неведении.
Влюбленные  по-прежнему почти не виделись, и Том утешался только мыслью, что
каждый  день приближает ту минуту, когда он не скрываясь и без страха сможет
назвать  Кэт  своей.  И  во всем Лондоне трудно было бы найти человека более
счастливого  и беззаботного, чем он. Мать не могла нарадоваться его веселому
настроению,  однако  добряк  доктор  был  не  так доволен. "Мальчишка совсем
распустился,  -  сказал  он себе. - И уже привык бездельничать. Видно, такая
жизнь ему очень по вкусу. Надо заставить его взяться за дело!"
     И  вот  однажды  после  завтрака  доктор  попросил  сына зайти к нему в
кабинет  и,  закурив  трубку  с  длинным вишневым чубуком, как у него было в
обычае после каждой еды, некоторое время попыхивал ею в молчании.
     - Пора,  мой милый, чем-нибудь заняться, - отрывисто сказал он затем. -
Иначе это добром не кончится.
     - Я готов, папа, - ответил Том. - Только я не знаю, на что гожусь.
     - Во-первых,  что  ты  скажешь  вот  об  этом? - без всяких предисловий
спросил  доктор,  протягивая  сыну  письмо,  которое  тот развернул и прочел
следующее.

                               "Дорогой сэр!

     От  своего  сына я узнал, что ваш сынок оставил занятия медициной и что
вы  еще  не  решили,  чему  он  должен  посвятить  свои  силы.  Я  давно уже
намеревался  подыскать  молодого человека, который мог бы стать членом нашей
фирмы  и  снять  часть  забот  с  моих старых плеч. Эзра настаивает, чтобы я
написал  вам  и предложил это вашему сыну. Если его интересует коммерция, мы
с  удовольствием  окажем  ему  всемерную помощь. Разумеется, он должен будет
приобрести  долю  в фирме, что обойдется ему в семь тысяч фунтов, за каковые
он  будет  получать  пять  процентов годовых. Оставляя эти проценты в деле и
вкладывая  в него свою долю прибылей, он со временем сможет стать владельцем
значительной  его  части. В случае, если он пожелает присоединиться к нам на
этих  условиях,  мы  не  будем  иметь  ничего  против  того,  чтобы  его имя
фигурировало  в  названии фирмы. Если все вышеуказанное вас заинтересует, то
я  буду  рад  обсудить  подробности  и  объяснить  вам,  какие  выгоды может
предложить  фирма,  у  меня  в  конторе  на Фенчерч-стрит в любой день между
десятью и четырьмя часами.
     Прошу  передать  мой  нижайший  поклон вашей семье и остаюсь в надежде,
что все они пребывают в добром здравии, искренне ваш
                                                            Джон Гердлстон".

     - Ну,  что  скажешь?  -  спросил  доктор,  когда  его сын кончил читать
письмо.
     - Право, не знаю, - ответил Том. - Мне хотелось бы немного подумать.
     - Семь  тысяч  фунтов  - деньги немалые. Они составляют больше половины
того  капитала,  который  я  положил  на  твое имя. Однако я слышал от людей
осведомленных,  что  во  всем  Лондоне  не  найти  другой  такой  солидной и
прекрасно  управляемой  фирмы.  Никогда не следует откладывать на завтра то,
что  можно  сделать  сегодня,  Том.  Бери  шляпу,  и мы вместе отправимся на
Фенчерч-стрит и все узнаем.
     Пока  они  катили  на  извозчике  из  Кенсингтона  в  Сити, у Тома было
достаточно  времени,  чтобы обдумать положение. Ему хотелось заняться делом,
а   то,   что  ему  предлагали,  казалось  вполне  приемлемым.  Правда,  оба
Гердлстона,  которых  он почти не знал, очень ему не нравились, но, с другой
стороны,  став  членом  фирмы,  он, вероятно, получит возможность видеться с
подопечной  старого  коммерсанта.  Это  последнее соображение решило дело, и
задолго  до  того,  как  кэб  остановился  перед  длинным  грязным проходом,
который  вел  к  конторе прославленной фирмы, наиболее заинтересованное лицо
уже твердо знало, как ему поступить.
     Их  незамедлительно  провели  в  небольшой кабинет, украшенный моделями
кораблей  в разрезе, картами, морскими картами, списками судов и акварелью с
барком  "Белиндой"  на  первом  плане, и там их приветствовал глава фирмы. С
приятной   скромностью,   к   которой  примешивалась  законная  гордость  за
созданное   им   великое   предприятие,  мистер  Гердлстон  подробно  описал
деятельность  своего  торгового  дома,  не  преминув упомянуть и про всю его
важность  для  коммерческой жизни страны. Он снимал с полок один гроссбух за
другим   и   показывал  доктору  бесконечные  столбцы  цифр,  объясняя,  как
возрастает  ежемесячная  прибыль и неуклонно увеличивается капитал. Затем он
трогательно   упомянул   о  своем  почтенном  возрасте  и  давнем  намерении
отдохнуть в уединении и спокойствии от тяжких жизненных трудов.
     - Когда  мой  юный друг, - сказал он, ласково похлопывая Тома по плечу,
-  и  мой  любимый  сын  Эзра  начнут  работать  вместе, они вдохнут в фирму
молодость  и  новую  жизнь.  Они  придадут ей энергию, а если им понадобится
совет,  то они смогут обратиться за ним к старику. Через год-два, когда дела
окончательно  войдут  в новую колею, я намереваюсь съездить в Палестину. Вам
это,  возможно,  покажется  слабостью,  но  всю  свою  жизнь  я лелеял мечту
когда-нибудь  ступить  на  эту  священную  землю и своими глазами увидеть те
места,  которые  нам  всем  не  раз  рисовало  воображение.  Ваш  сын начнет
самостоятельную  жизнь,  уже  имея  прекрасное  положение и вполне приличный
доход,  который  он,  возможно,  удвоит  в  ближайшие же пять лет. Его вклад
нужен  просто  для того, чтобы он был достаточно заинтересован в процветании
фирмы.
     И  Гердлстон  еще  долго говорил в том же духе, так что Том и его отец,
выйдя  из  конторы,  были  равно  оглушены  колоссальными денежными суммами,
огромными  прибылями, гигантскими сальдо и надежнейшим размещением капитала,
и оба приняли твердое решение относительно будущего, которое ждало Тома.
     Вот  почему  дня  через  два в юридической конторе Джонса, Моргана и К<sup>o</sup>
царило  большое  оживление, шуршала гербовая бумага, подписывались различные
документы  и  была  распита  бутылочка  довольно  посредственного  хереса. В
результате  всего  этого  фирма  "Гердлстон и К<sup>o</sup>" увеличила свои капиталы на
семь  тысяч  фунтов,  а  Том  Димсдейл стал признанным членом прославленного
торгового дома со всеми правами и привилегиями отсюда вытекающими.
     - Неплохой  денек,  Том, - заметил добряк доктор когда они вместе вышли
из  юридической  конторы.  -  Ты  сделал решительный шаг, мой мальчик. Перед
тобой  открывается прекрасное будущее. Ты теперь член первоклассной фирмы, и
дальнейшее   зависит   только  от  тебя.  Будем  надеяться,  что  тебя  ждет
преуспеяние и благоденствие.
     - Если  все сложится по-иному, то, во всяком случае, не по моей вине, -
решительно  сказал  Том.  - Я буду работать со всем усердием и старанием, на
какие только способен.
     - Неплохой  денек,  Эзра,  -  говорил  в ту же самую минуту Гердлстон в
своем  кабинете  на  Фенчерч-стрит.  -  Вот  и  снова у фирмы есть деньги на
текущие  расходы.  Это  нас  выручит!  -  И  он пододвинул через стол к сыну
листок зеленой бумаги.
     - Выручит  на  время,  -  ответил  Эзра,  хмуро  проглядывая  цифры.  -
Конечно,  недурно, что мне удалось свести вас с ним. Однако это лишь капля в
море. Если алмазная спекуляция сорвется, нас ничто не спасет.
     - Но  она  не сорвется, - твердо сказал его отец. Ему удалось подыскать
агента,  который,  казалось,  подходил  для  подобного  поручения  не меньше
взбунтовавшегося  майора,  и  уже отбыл в Россию, где ему предстояло сделать
свое сенсационное открытие.
     - Надеюсь,  что  так,  - отозвался Эзра. - Мы, по-моему, не упустили ни
одной  мелочи.  Лэнгуорти  сейчас должен быть уже в Тобольске. Я сам передал
ему мешочек с алмазами, которые вполне годятся для его цели.
     - И  деньги  для  тебя  тоже  готовы.  Я  могу  твердо  рассчитывать на
тридцать  тысяч  с  лишком.  Наш кредит позволил бы занять и больше, но я не
хотел совсем его истощать, чтобы не дать повода для досужих разговоров.
     - Я  намереваюсь  отплыть  в ближайшее время на пакетботе "Сайприен", -
сказал  Эзра. - Примерно через месяц я уже буду на алмазных полях. Вероятно,
Лэнгуорти  потребуется  больше  времени,  но там от меня будет больше толку,
чем  здесь. Я смогу, не торопясь, осмотреться. Видите ли, если бы я появился
там  одновременно  с  известием  о  новых  россыпях,  это  могло  бы вызвать
подозрения. Ну, а так наша затея не известна никому.
     - Кроме твоего приятеля Клаттербека.
     Красивое  лицо  Эзры  потемнело,  и  его  жестокие губы сжались в узкую
полоску,  сулившую  мало приятного майору, если бы тот когда-нибудь оказался
в его власти.


        ГЛАВА XVI

        ПЕРВЫЙ ШАГ

     Бывший  студент-медик испытал невероятную гордость, когда впервые вошел
в  контору  фирмы,  ведущей  торговлю  с  Африкой, и ощутил, что он является
одним  из властителей этого делового мирка. Том Димсдейл обладал умом весьма
практического  склада, и, хотя изучение медицины было ему скучно, коммерцией
он   занялся  с  большим  увлечением  и  энергией.  Клеркам  скоро  пришлось
убедиться,  что  этот  загорелый,  атлетически  сложенный  юноша  отнюдь  не
смотрит  на свое положение как на синекуру, после чего и они и старик Гилрей
стали относиться к нему с уважением.
     Гилрей  вначале  негодовал  на  это  новшество  -  насколько вообще был
способен  негодовать  такой  кроткий  и смиренный человек. Ведь до сих пор в
отсутствие  Гердлстонов  он  был  в  конторе  самодержцем, но теперь в самой
середине  зала  воздвигли конторку еще более высокую, чем его собственная, -
и  предназначалась  она  для  пришельца. Гилрей, прослуживший фирме тридцать
лет,  был  очень  обижен  подобной  узурпацией  его  законных  прав;  однако
захватчик  оказался  таким простодушным и доброжелательным человеком, он был
так  искренне  благодарен  за  всякую  помощь  в его новых обязанностях, что
досада старого клерка вскоре рассеялась без следа.
     Затем  небольшое  происшествие  окончательно  расположило  его  к Тому.
Через  несколько дней после водворения Тома в конторе несколько клерков, еще
не  совсем  раскусивших,  что  он  за  человек,  воспользовались отсутствием
Гердлстонов,  чтобы  посмеяться над старшим клерком. Один из них, долговязый
шотландец,  по  фамилии  Макалистер,  после  двух-трех не слишком безобидных
шуточек  в  заключение уронил тяжелую линейку на край конторки, так, что она
ударила  старика по голове и сгорбленным плечам. Том, возмущенно наблюдавший
за  маневрами  Макалистера,  соскочил с табурета и бросился к нему через всю
контору.  Макалистер  хотел  было  ответить  ему  какой-нибудь дерзостью, но
грозно  расправленные плечи Тома и краска негодования на его щеках заставили
шотландца переменить намерение.
     - Я нечаянно задел его, - пробормотал он.
     - Не бейте его, сэр! - воскликнул Гилрей.
     - Немедленно извинитесь перед ним! - потребовал Том сквозь зубы.
     Макалистер,  заикаясь,  кое-как  извинился, и дело на этом закончилось.
Однако  обитатели конторы увидели нового компаньона в неожиданном свете. Они
не  удивились  бы,  если  бы обстоятельства происшествия были доложены главе
фирмы,  но  то,  что  младший  компаньон  сам,  прямо на месте, учинил суд и
расправу,  не  укладывалось ни в какие привычные рамки. И с этого дня клерки
начали  относиться  к  Тому с большим почтением, а Гилрей стал его преданным
рабом.   Дружба  со  старым  клерком  оказалась  очень  полезной  для  Тома:
терпеливые  наставления  Гилрея и вовремя подсказанные решения помогли ему в
самое короткое время постичь тонкости ведения торгового дела.
     Однажды  Гердлстон  пригласил  его  к  себе  в  кабинет  и  поздравил с
успешным началом.
     - Мой  юный  друг, - сказал он обычным отеческим тоном, - я чрезвычайно
рад  тому,  как вы близко принимаете к сердцу интересы фирмы. Если на первых
порах  вам  может  показаться,  что поручаемую вам работу способен выполнить
простой  клерк,  то причиной тому лишь наше желание помочь вам разобраться в
особенностях нашего дела на всех его ступенях.
     - Я и сам хочу именно этого, - ответил Том.
     - Ну,  конторская  работа  и  надзор  за  клерками  -  это  само  собой
разумеется,  но,  кроме  того,  я  хотел  бы,  чтобы вы во всех подробностях
изучили  правила  погрузки и разгрузки наших судов, а также правила хранения
товаров  на  берегу.  Когда  наши  суда  будут прибывать в порт, я хотел бы,
чтобы вы присутствовали при разгрузке и за всем наблюдали.
     Том  кивнул,  мысленно  поздравив  себя  с  этими новыми обязанностями,
которые обещали быть очень интересными.
     - Когда  вы  станете  постарше,  - продолжал глава фирмы, - вы поймете,
как  это  важно  -  обладать  практическим опытом во всем, что должны делать
ваши  подчиненные.  Этому  научила меня жизнь. Если у вас будут какие-нибудь
затруднения,  то  за  помощью и советом обращайтесь к Эзре. Хоть он и молод,
но  вы  можете  смело  брать  с него пример, ибо он наделен истинным деловым
талантом.  Когда  же  он уедет в Африку, то приходите ко мне если чего-то не
поймете.
     Джон  Гердлстон  во  время  этой  беседы,  как  и прежде был, казалось,
исполнен   самой   искренней   благожелательности,   и   Том,   не  замедлив
почувствовать  к  нему симпатию, пришел к выводу, что его отец судил старого
коммерсанта  слишком  строго.  Доброта  Гердлстона произвела на него большое
впечатление,  и  раза  два  он чуть было не рассказал ему о своей помолвке с
его  подопечной,  но  воспоминание  о  испуганном  выражении, появившемся на
личике  Кэт,  когда  он  высказал такое намерение, удержало его от подобного
шага  -  он  чувствовал, что без ее согласия не имеет права открыть их общую
тайну.
     Однако,  хотя  старший  Гердлстон  сильно  выиграл  при  более  близком
знакомстве,  сказать  то  же об Эзре было никак нельзя. Неприязнь, которую с
самого  начала питал к нему Том, только усугубилась при частом общении, да и
Эзра,  по-видимому, платил ему той же монетой, так что молодые люди почти не
разговаривали.  Эзра  взял  на  себя  ведение  всех финансовых дел фирмы, и,
сообразив,  что  новый  компаньон  совсем  не  так  прост,  как  ему  прежде
казалось,  он  еще  более ревностно оберегал их тайну. Таким образом, у Тома
не  было  возможности  самому  разобраться  в  истинном  положении фирмы, и,
подобно  Гилрею, он твердо верил, что каждое их предприятие приносит большие
и  надежные  прибыли.  Оба  они  немало  бы  удивились,  если бы узнали, что
текущие  расходы  фирмы оплачиваются их собственными деньгами в ожидании той
минуты,   когда   удачная   спекуляция   вернет  торговому  дому  его  былое
благосостояние.
     Однако  в  одном  отношении Том, став членом фирмы, выиграл чрезвычайно
много,  - если бы не это, неизвестно, когда ему вновь удалось бы увидеться с
Кэт.  Последнее время коммерсант усилил надзор за ней и холодно отклонял все
приглашения  миссис  Димсдейл  и других знакомых, жалевших одинокую девушку,
коротко  сообщая,  что  здоровье его подопечной слишком хрупко и он не может
подвергать  ее  опасности  простудиться.  В  сущности,  Кэт была пленницей в
огромной  каменной  клетке  на  Эклстон-сквер,  и,  как  мы  знаем,  даже на
прогулках  ее  сопровождал  стражник  в  облике  приставленного к ней лакея.
Какими  бы соображениями ни руководствовался Джон Гердлстон, одно было ясно:
он считал совершенно необходимым держать Кэт взаперти.
     И  все  же  Тому  в  силу  его  положения  время  от  времени удавалось
проникать  за  невидимые  крепостные  стены, которыми старик окружил молодую
девушку.  Если  во  время  отсутствия  главы  фирмы в конторе вдруг возникал
какой-нибудь  важный  вопрос,  то  мистер  Димсдейл  тотчас  отправлялся  на
Эклстон-сквер,  чтобы  сообщить  ему  об  этом, - и разве это не было вполне
естественным?  А  если  старого  коммерсанта  не  оказывалось дома, то разве
молодой  человек не мог подождать его полчаса, коротая время в обществе мисс
Харстон,  которая  была  рада поболтать с другом детских лет, что также было
вполне  естественным?  Как  драгоценны были короткие минуты этих свиданий! И
вдвойне  драгоценны,  потому  что выпадали они так редко! Они озаряли унылые
дни  скучной  и  тягостной  жизни,  которую  была вынуждена вести Кэт, а Том
возвращался  в  контору,  преисполненный новых сил и надежды. И не за горами
были  черные  дни,  когда  воспоминание  об  этих минутах стало единственным
проблеском солнечного света в мрачных тучах, сомкнувшихся над их головами.
     Наконец  приблизилось  время,  когда  должно  было  решиться, спасет ли
последний  отчаянный  шаг  кредит торгового дома "Гердлстон" или эта дерзкая
попытка  сделает  положение  фирмы  еще  более  безнадежным,  а разорение ее
владельцев  неминуемым.  Не  слишком  щепетильный агент по фамилии Лэнгуорти
был,   как   уже  упоминалось,  отправлен  в  Россию  с  совершенно  точными
инструкциями,  что делать и каким образом. В свое время он служил в Одессе у
английского  хлеботорговца  и  немного  говорил  по-русски - обстоятельство,
которое  могло  сыграть существеннейшую роль в его предприятии. Выдавая себя
за   английского  джентльмена,  любителя  научных  занятий,  он  должен  был
поселиться  в  каком-нибудь подходящем селении среди Уральских гор и пробыть
там  некоторое  время,  чтобы  местные  жители  отнеслись  с  доверием к его
предполагаемому  открытию.  Затем  ему  предстояло  отправиться с алмазами в
ближайший  большой  город,  а  именно в Тобольск, и показать там драгоценные
камни,   подкрепив   свое   заявление   свидетельскими  показаниями  местных
крестьян,  которые присутствовали при находке. Гердлстоны твердо верили, что
одного   этого   известия   будет   достаточно,   чтобы  вызвать  панику  на
неустойчивом  алмазном  рынке.  А  к  тому  времени, когда будет произведено
официальное  расследование,  Лэнгуорти  успеет  бесследно исчезнуть, а они -
успешно  завершить  свою маленькую спекуляцию. После этого чем раньше станет
известно,  что  слух оказался ложным, тем лучше будет для них. В том же, что
установить  источник  этого слуха окажется невозможно, они не сомневались. И
вот  Эзра  купил  билет  на  пакетбот  "Сайприен",  направлявшийся в Капскую
колонию.  Перед  отъездом  он  довольно  долго  сидел  в  библиотеке дома на
Эклстон-сквер,   в  последний  раз  обсуждая  с  отцом  все  подробности  их
предприятия.
     Старик  был  бледен и расстроен. Его единственной слабостью была любовь
к  сыну;  как  ни  старался  он  скрыть ее под строгостью, любовь эта тем не
менее  была  настоящей.  И теперь, впервые расставаясь с сыном на длительный
срок,  Джон Гердлстон болезненно переживал разлуку. Эзра был оживлен и думал
только  об  ожидавшей его перемене и смелой операции, которую ему предстояло
осуществить.  Он  бросился  в  кресло  и  вытянул во всю длину свои крепкие,
мускулистые ноги.
     - Теперь   я   разбираюсь   в   алмазах   не  хуже  любого  лондонского
специалиста!  -  воскликнул он радостно. - Сегодня я оценил партию алмазов у
Ван  Хелмера,  а  он  считается  знатоком. Он сказал, что ни один эксперт не
оценил  бы  их точнее. Господи боже ты мой! Камушки были и самой чистой воды
и  с  пороками,  и  прозрачные и с надцветом, и с изъянами и двойные, но я в
них  во  всех разобрался! И, определяя рыночную цену, ни разу больше, чем на
фунт, не ошибся!
     - Твоя  настойчивость  и  быстрая  сообразительность достойны всяческих
похвал,  - ответил его отец. - Эти знания сослужат тебе неоценимую службу на
алмазных  полях.  Но  будь  там очень осторожен, сын мой, хотя бы ради меня!
Люди  в  подобных  местах нередко грубы и бесчестны, но ты должен говорить с
ними  мягко.  Я  знаю,  как  ты вспыльчив, но помни мудрый завет: "Владеющий
собой лучше завоевателя города"*.
     ______________
     * Изречение из библейской "Книги притчей".

     - Не  бойтесь  за  меня,  папа,  -  ответил  Эзра, указывая со зловещей
улыбкой  на  небольшую  кожаную  кобуру,  лежавшую среди других вещей. - Это
лучший  шестизарядный  револьвер,  какой только можно было купить за деньги.
Как  видите, я кое-чему научился у нашего доброго друга майора Клаттербека и
приготовил  шесть исчерпывающих ответов для всякого, кто решит мне перечить.
Будь тогда со мной эта штука, он от меня так просто не отделался бы!
     - Ах,  что  ты,  Эзра!  -  в величайшем волнении воскликнул его отец. -
Нет,  дай  мне  обещание,  что ты будешь вести себя осмотрительно и избегать
ссор  и  кровопролития.  Ведь  это  же  значит  нарушить величайшую заповедь
Нового Завета!
     - Ну,  сам  я в ссоры ввязываться не буду, - ответил младший Гердлстон.
- Мне это ни к чему.
     - Однако  если  ты будешь твердо знать, что твой противник ни перед чем
не  остановится,  так  сразу же стреляй в него, мой милый мальчик, и не жди,
чтобы  он вытащил свое оружие. Я слышал от тех, кто бывал в подобных местах,
что  в  таких  случаях  все  решает  первый выстрел. Я очень боюсь за тебя и
успокоюсь только, когда снова с тобой увижусь.
     "Черт  побери!  Да  у  него  никак  слезы  на  глазах!" - подумал Эзра,
чрезвычайно удивленный этим беспрецедентным обстоятельством.
     - Когда ты едешь? - спросил его отец.
     - Мой  поезд  отходит  примерно  через  час.  Около  трех утра я буду в
Саутгемптоне  на  пакетботе,  который  должен  отплыть  в  шесть  при полном
приливе.
     - Береги  свое  здоровье, - продолжал старик. - Старайся не промачивать
ног  и  обязательно  носи фланелевое белье. И не забывай молиться и посещать
церковь.  Это  всегда  производит  хорошее  впечатление  на  тех,  с  кем мы
заключаем деловые сделки.
     Эзра,  досадливо  выругавшись,  вскочил с кресла и принялся расхаживать
по комнате.
     - Уж  когда  мы  вдвоем, можно было бы обойтись без елейности! - сказал
он раздраженно.
     - Мой  милый  мальчик!  -  с  легким недоумением сказал его отец. - Мне
кажется,  ты  находишься  в  заблуждении.  По-видимому,  ты считаешь, что мы
затеяли  что-то  неблаговидное.  Это  ошибка.  Мы просто готовы прибегнуть к
небольшой  коммерческой  хитрости, сделать тонкий ход. Ведь всеми признанный
принцип  торговли издавна состоит в том, чтобы, покупая, добиваться снижения
цены, а продавая, вновь ее всемерно повышать.
     - То,  что мы затеваем, - дело почти подсудное, - возразил его сын. - И
запомните:  никаких  спекуляций в мое отсутствие! Любую будущую прибыль надо
использовать  на  то,  чтобы  выбраться из этой трясины, а не завязать в ней
еще глубже!
     - Без крайней необходимости я не истрачу и пенни.
     - Ну,  в  таком  случае  прощайте,  - сказал Эзра, вставая и протягивая
руку - Приглядывайте за Димсдейлом и не доверяйте ему.
     - До свидания, сын мой, до свидания! И да хранит тебя господь!
     Старый  коммерсант был искренне опечален, и голос его дрожал. Несколько
минут  он стоял неподвижно, пока не стукнула тяжелая парадная дверь, а тогда
он  распахнул  окно  и  с  грустью  посмотрел  вслед отъезжающему кэбу. Поза
старика  была  такой горестной, что Кэт, войдя в библиотеку, почувствовала к
своему  опекуну  непривычную жалость и симпатию. Она тихонько подошла к нему
и нежно взяла его за руку.
     - Он  скоро  возвратится, дорогой мистер Гердлстон, - сказала она. - Не
надо так тревожиться!
     В  белом  платье, с красной ленточкой на шее и красным кушаком Кэт была
прелестна  -  вряд  ли  во  всем  Лондоне  отыскалась бы еще одна девушка, в
которой  так  полно  воплощалась  бы  истинно  английская  красота.  И когда
Гердлстон  посмотрел  на ее свежее личико, его хмурое лицо прояснилось, и он
протянул  руку,  словно  собираясь  приласкать  ее,  но  тут  ему  в голову,
по-видимому,   пришла  какая-то  неприятная  мысль,  во  всяком  случае,  он
внезапно  помрачнел  и отвернулся от девушки, не сказав ей ни слова. И в эту
ночь  Кэт  не  раз  вспоминала выражение, сходное с ужасом, которое внезапно
исказило черты ее опекуна, когда он смотрел на нее.


        ГЛАВА XVII

        СТРАНА АЛМАЗОВ

     Любящему  отцу  недолго  пришлось  ждать  вестей  от сына. Первого июня
огромный  пароход вышел из саутгемптонской гавани в Ла-Манш, а пятого достиг
Мадейры  откуда  коммерсант  получил  две  телеграммы:  от  сына и от своего
тамошнего  агента.  Затем  наступило  долгое  молчание, так как в то время с
Капской  колонией еще не существовало телеграфной связи, но наконец восьмого
августа  пришло  письмо,  в  котором Эзра сообщал о своем благополучном туда
прибытии.   Затем   он   написал   из   Веллингтона,   где   тогда  кончался
железнодорожный  путь,  а потом из Кимберли, главного города алмазного края,
подробно  рассказав  о том, как проехал эти последние восемьсот миль и какие
приключения пережил в дороге.
     "Кимберли,  -  сообщал  Эзра  в  своем  письме, - стал довольно большим
городом,  хотя  несколько лет назад тут был только маленький поселок. Теперь
в  нем  есть несколько церквей, банки и клуб. На улицах можно увидеть немало
прилично   одетых  людей,  хотя  большинство  прохожих  составляют  довольно
грязные  субъекты  с  копей в широкополых шляпах и пестрых рубахах - по виду
все  отчаянный  народ,  хотя ведут себя довольно тихо. Разумеется, тут полно
чернокожих  всех  оттенков  -  от  угольного  до  светло-желтого. Попадаются
черномазые  с  деньгами  и  очень  нахальные.  Вы подивились бы их наглости.
Вчера  в  гостинице я дал одному такому хорошего пинка, а он спросил, какого
черта  я себе позволяю, так что мне пришлось сбить негодяя с ног. Он сказал,
что  подаст  на меня в суд, но вряд ли здешние законы настолько подлы, чтобы
поощрять дерзость негров по отношению к белым.
     Хотя  Кимберли  считается  столицей  этого  края,  самая добыча алмазов
ведется  не  здесь,  а  в поселках по реке Вааль, рассеянных на расстоянии в
пятьдесят  -  шестьдесят  миль.  Обычно  камни  скупаются прямо в поселках и
оплачиваются  чеками на кимберлийские банки. Поэтому я перевел наши деньги в
здешнее   отделение   Южно-Африканского  банка.  Все  складывается  для  нас
прекрасно.  Завтра я выезжаю в Хеброн, Клипдрифт и другие поселки при копях,
чтобы  самому  посмотреть,  как  ведутся  тут  дела,  и,  может быть, купить
несколько  камней,  чтобы стать известным. Как только новости дойдут сюда, я
скуплю  все,  что  будет  предложено. Приглядывайте за Димсдейлом и следите,
чтобы он ничего не пронюхал".
     Он  написал еще раз через две недели, и в Атлантическом океане пароход,
везший  его  письмо, встретился с пакетботом, который должен был доставить в
Южную  Африку  известие  о  чудесном  открытии  английского геолога, который
нашел алмазы среди Уральских гор.
     "Я  езжу  по поселкам, - писал Эзра. - Я побывал во всех между Хеброном
и  Клипдрифтом:  в  Пенниэле,  Ковуд-Хопе,  Вальдекс-Планте,  Ньюкеркс-Хопе,
Уинтерраше  и Блуджекете. Завтра уезжаю в Делпортс-Хоп и Ларкинс-Флэт. Всюду
меня  принимают  отлично,  и  не  рады  мне  только  скупщики, в большинстве
немецкие  евреи. Они прослышали, что я лондонский богач, и опасаются, как бы
из-за  меня  не  поднялись  цены. Им неизвестно, что я сейчас покупаю только
дешевые камни, так как нам следует сохранить все свои ресурсы в целости.
     Процесс  добывания  алмазов  очень  прост.  Люди  копают ямы в песке на
речном  берегу, и в этих-то ямах и отыскиваются алмазы. Всю работу исполняют
негры,  "бои",  как  их  тут называют, а хозяин, "босс", следит за ними. Все
находки   принадлежат  боссу,  но  боям  выплачивается  точно  установленное
жалованье, независимо от того, отыскивают ли они что-нибудь или нет.
     Когда  я в Хеброне наблюдал за работой такой команды, белый надсмотрщик
вдруг  закричал,  сунул  руку  в только что выброшенную кучу песка и вытащил
неприглядный   шарик  величиной  с  небольшой  грецкий  орех.  На  его  крик
сбежались хозяева всех соседних участков.
     "Прекрасный камень!" - сказал тот, кто его нашел.
     "Пятьдесят  каратов,  не  меньше!" - воскликнул другой, взвешивая алмаз
на ладони.
     Со  мной  были  весы, и я предложил взвесить его. Он потянул шестьдесят
четыре  с  половиной  карата.  Затем они вымыли его и внимательно осмотрели.
Потом они долго шептались, после чего хозяин камня подошел ко мне.
     - Вы ведь покупаете камни, мистер Гердлстон? - спросил он.
     - Иногда,  -  ответил я. - Но вообще-то я этим не слишком интересуюсь и
езжу больше для удовольствия, чем для дела.
     - Ну,  -  ответил  он,  -  вам  придется  долго поездить, прежде чем вы
найдете камень получше. Сколько вы за него дадите?
     Я поглядел на камень и сказал:
     - Окраска неравномерная.
     - Он же белый! - заявил хозяин, а приятели его поддержали.
     - Господа!  - сказал я. - Камень вовсе не белый. Он с желтым надцветом.
И ничего не стоит.
     - Да  коли  он  желтый,  -  говорит  какой-то  чернобородый  верзила  в
вельветовых  штанах,  - так от этого за него надо взять дороже. Желтый алмаз
ничуть не хуже белого.
     - Конечно,  - отвечаю я. - При условии, что окраска равномерная. А этот
камень - грязно-желтый. И вы это знаете не хуже меня.
     - Так вы его не купите? - спрашивает один из них.
     - Могу дать за него семьдесят фунтов и ни пенни больше, - говорю я.
     Слышали бы вы, как они взвыли!
     - Да он стоит пятьсот фунтов! - завопил кто-то.
     - Прекрасно,  -  сказал я, - оставьте его себе и продайте за эту сумму.
Всего хорошего! - И я уехал.
     В  тот  же  вечер  мне  прислали этот камень с просьбой выписать чек на
семьдесят  фунтов,  а  через два дня я продал его за сто фунтов. Как видите,
уроки  ван  Хелмера  мне весьма пригодились. Я рассказал вам про этот случай
только  для  того,  чтобы  вы  убедились,  что хоть я и новичок в этом деле,
провести  меня  никому не удастся. В здешних газетах нет никаких известий из
России.  Но  я к ним готов. Как вы поступите, если что-нибудь помешает нашей
операции?  Сбежите  с  остатком  капитала  или  пойдете ко дну с развернутым
флагом,  уплатив  столько-то  шиллингов за фунт? Чем больше я об этом думаю,
тем  сильнее  проклинаю ваше безумие, из-за которого мы очутились в нынешнем
положении. Всего хорошего".
     - Он  прав,  это  было  безумие!  -  сказал  старый коммерсант, опуская
голову  на  руки. - Конечно, мальчик мог бы и не упрекать меня, находясь так
далеко,  но  ведь  он  всегда  был  грубоват  и  не  любил  обиняков.  "Если
что-нибудь   помешает  нашей  операции..."  Вероятно,  его  гнетут  какие-то
сомнения,  иначе  он не написал бы так. Лишь богу известно, как я поступлю в
подобном  случае.  Есть и еще способы... другие способы... - Он провел рукой
по   глазам,  словно  отгоняя  страшное  видение.  Его  сумрачное  лицо  так
исказилось,   что   в   нем   трудно   было   узнать  почтенного  старейшину
тринитарианской общины или всеми уважаемого коммерсанта с Фенчерч-стрит.
     Некоторое  время  Гердлстон  размышлял,  а  потом  поднялся  на  ноги и
позвонил.  По  этому  сигналу  в  комнате появился Гилрей - так быстро и так
бесшумно,  что  его  можно было бы принять за какого-нибудь послушного джина
из  восточной сказки, если бы только весь его облик от кончиков измазанных в
чернилах  пальцев до изношенных башмаков не был столь прозаичен и не выдавал
в нем сразу старого клерка.
     - А, Гилрей! - начал коммерсант. - Мистер Димсдейл в конторе?
     - Да, сэр.
     - Прекрасно. Он, кажется, является сюда аккуратно?
     - Очень аккуратно, сэр.
     - И, кажется, начинает хорошо разбираться в делах?
     - На  редкость быстро привыкает, сэр, - ответил старший клерк. - Он и в
порт поспевает и в контору, так что прямо с утра до ночи трудится.
     - Так   и  следует,  так  и  следует,  -  сказал  Гердлстон,  поигрывая
пресс-папье.  -  Прилежание  в  юности,  Гилрей,  приносит досуг в старости.
"Дева Афин" разгружается?
     - Мистер  Димсдейл  побывал  там  утром,  сэр.  Разгрузка  идет быстро.
Только   он   хотел  обратить  ваше  внимание  на  состояние  судна,  мистер
Гердлстон.  Он  говорит,  что оно даже в порту течет и что некоторые матросы
отказываются идти на нем в новый рейс.
     - Гм-гм!  -  досадливо  хмыкнул  Гердлстон.  - А для чего же существуют
портовые   инспектора?  Зачем  им  платят  жалованье,  если  мы  сами  будем
осматривать суда? Когда инспекция потребует ремонта, мы его произведем.
     - Инспектора  были  на судне одновременно с мистером Димсдейлом, сэр, -
робко сказал Гилрей.
     - Ну и что же? - спросил хозяин.
     - Он  говорит,  сэр,  что  инспектора  спустились  в  каюту с капитаном
Спендером,  и  он  угостил  их  шампанским.  Потом  они  заявили, что вполне
удовлетворены состоянием судна, и ушли.
     - Ну,  вот видите! - с торжеством воскликнул глава фирмы. - Разумеется,
инспектора  с  одного  взгляда  могут  определить  положение вещей, и они не
преминули  бы обратить внимание капитана на неполадки, если бы действительно
там  было  что-нибудь серьезное. И впредь лучше не поднимать ложной тревоги.
Скажите  об  этом  мистеру  Димсдейлу,  но  от  своего имени, а не от моего.
Посоветуйте ему быть осмотрительнее и не торопиться с выводами.
     - Непременно, сэр.
     - И подайте мне тридцать третий гроссбух.
     Гилрей  протянул  руку и, сняв с полки пухлый томик почтительно положил
его  на стол перед хозяином. Затем, убедившись, что больше от него ничего не
требуется, старший клерк тихо удалился.
     Тридцать  третий  гроссбух  был  снабжен  специальным замочком, который
надежно  охранял  его  от  посторонних глаз. Джон Гердлстон вынул из кармана
маленький  ключик  и с легким щелчком отпер замок. Это была бесценная книга,
личный  гроссбух  главы фирмы. Только он показывал истинное положение дел, а
все  остальные  счетные  книги  создавали  обманчивую  иллюзию благополучия.
Только  благодаря  этой книге старый коммерсант мог так долго держать своего
сына  в  неведении,  открывшись  ему лишь тогда, когда его принудила к этому
горькая необходимость.
     Гердлстон   медленно   и   грустно   листал  ее  страницы.  Вот  суммы,
поглощенные  "Компанией по добыче золота у озера Танганьика", которая должна
была  приносить тридцать три процента дивидендов, но лопнула на второй месяц
своего  существования.  А  вот ссуда, предоставленная "Дюреру, Холлету и К<sup>o</sup>"
под  обеспечение,  которое  при ближайшем рассмотрении не обеспечило ничего.
Далее  были  запечатлены  сделки  фирмы с "Левантийской нефтяной компанией",
казначей  которой  скрылся  с  большей  частью  капитала  компании.  Тут  же
следовали  суммы,  погибшие вместе с "Вечерней звездой" и "Провидением", чье
злосчастное  столкновение нанесло фирме смертельный удар. Это были печальные
страницы,  но,  пожалуй,  самой  печальной  была  последняя.  На  ней старый
коммерсант  в  сжатой  форме  изложил  финансовое  положение  фирмы  к этому
моменту. Вот слово в слово, что он собственноручно написал там:

                               ГЕРДЛСТОН И К<sup>o</sup>

                                                           Октябрь 1876 года

                                   Дебет

     Долги,  сделанные до признания Эзре . . . . . . . . . . . . .  34000 ф.
     15000 ф, занятые на полгода, и 20000 ф.,
     занятые  на  девять месяцев . . . . . . . . . . . . . . . . .  35000 ф.
     Проценты  на вышеуказанный заем из пяти годовых . . . . . . .   1125 ф.
     Текущие расходы фирмы на ближайшие полгода,
     включая  затраты на суда по 150 ф. в неделю . . . . . . . . .   3900 ф.
     Расходы  на дом на Эклстон-сквер примерно . . . . . . . . . .   1000 ф.
     Расходы  Лэнгуорти  в России и моего сына в Африке примерно .    600 ф.
     Страховые  взносы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   1200 ф.
                                                             ---------------
                                                             Итого: 76825 ф.

     Все эти деньги необходимо изыскать самое крайнее через девять месяцев.

                                   Кредит

     Эзра в Африке располагает следующими
     деньгами  для скупки камней . . . . . . . . . . . . . . . . .  35000 ф.
     Наличность  в банке, включая остатки вклада Димсдейла . . . .   8400 ф.
     Прибыль  от  груза "Девы Афин", стоящей в порту . . . . . . .   2000 ф.
     Прибыли от груза "Черного орла", "Лебедя" и "Пантеры",
     прикинутые  из  того же расчета . . . . . . . . . . . . . . .   6000 ф.
     Дефицит  .  . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .  25425 ф.
                                                             ---------------
                                                             Итого: 76825 ф.

     Возможная  гибель  какого-нибудь из судов может принести от 12000 ф. до
20000 ф.

     - Но  ведь  это  не  так  уж  скверно  в конце-то концов! - пробормотал
коммерсант  после  того,  как  он долго и внимательно изучал вышеприведенные
цифры.  Он  откинулся  в  кресле  и уставился в потолок гораздо более бодрым
взглядом.  -  В  худшем случае дефицит не превысит тридцати тысяч фунтов. Да
многие  фирмы  сочли бы его пустяком. Дело в том, что я привык слишком долго
видеть  большие  сальдо на правой стороне, и теперь, когда я увидел такие же
цифры   слева,   мне  показалось  это  ужасным.  Есть  десятки  возможностей
исправить  положение!  Но  не следует забывать, - продолжал он, нахмурясь, -
что  я  совсем  истощил  свой  кредит  и  любой  новый  заем  может  вызвать
подозрения,  после  чего  все  эти  стервятники разом накинутся на нас. Нет,
наша  главная  надежда заключена в алмазах. Эзра не может потерпеть неудачу.
Он должен добиться успеха. И кто может помешать ему?
     - Майор  Тобиас Клаттербек, - раздался скрипучий голос Гилрея, словно в
ответ  на  этот  вопрос, а затем старый клерк, стук которого не был услышан,
распахнул дверь и впустил в кабинет старого ветерана.


        ГЛАВА XVIII

        МАЙОР ТОБИАС КЛАТТЕРБЕК
                           ПОЛУЧАЕТ ТЫСЯЧУ ФУНТОВ

     В  те  дни,  когда  Эзра находился с майором в приятельских отношениях,
Джон  Гердлстон  часто  слышал  о  нем  от  сына  и  приписывал некоторые из
наиболее  очевидных  пороков  молодого  человека развращающему влиянию этого
безбожника.  Кроме  того,  Эзра  в  несколько  искаженном виде сообщил ему о
беседе  и  ссоре  в кафе Нельсона. Таким образом, старик, вполне естественно
питал  к  своему посетителю отнюдь не дружеские чувства и поздоровался с ним
чрезвычайно  холодно.  Однако  этот  ледяной  прием ничуть не смутил майора,
который,  сияя  улыбкой,  протянул  коммерсанту  пухлую  руку,  так  что тот
волей-неволей пожал ее.
     - Как  поживаете? - осведомился майор, отступая шага на два и оглядывая
коммерсанта  с  таким  видом, словно примеривался к покупке. - Я много о вас
слышал.  И  познакомиться  с  вами - большое удовольствие. Ну, так как же вы
поживаете?  -  И,  схватив  руку  Гердлстона,  он  снова  горячо  ее  пожал,
нисколько не смутившись, когда это пожатие осталось без ответа.
     - По  милости провидения я нахожусь в добром здравии, - холодно ответил
Джон Гердлстон. - Могу я предложить вам кресло?
     - Вот  мой  приятель  Фейген  двенадцать лет ждал, чтобы ему предложили
кресло  в  парламенте,  и  это его погубило. Он выставил свою кандидатуру от
консерваторов  в  Мерфитауне  и  получил  всего один голос, да и то слепого,
который  по  ошибке  подписал  не тот бюллетень. Ха-ха-ха! - И майор, громко
захохотав над собственным анекдотом, вытер лоб носовым платком.
     Эти  два  человека,  стоявшие  друг  против  друга,  представляли собой
странный  контраст:  один - высокий, строгий, бледный и сдержанный, другой -
шумный  и  важный,  с выпяченной по-военному грудью и багровым лицом. Однако
между  ними  было и нечто общее: из-под косматых бровей коммерсанта и редких
белесых  ресниц  майора  с  одинаковой беспокойной настороженностью смотрели
проницательные  глаза.  Оба  они  были  хитры,  и  каждый  равно  не доверял
другому.
     - Мне  говорил  о  вас  мой  сын,  - сказал коммерсант, указывая своему
посетителю  на  стул.  -  Если не ошибаюсь, вы имели обыкновение встречаться
ради  карт,  бильярда  и  других  таких же азартных игр, которые я отнюдь не
одобряю, хотя мой сын, к несчастью, питает к ним некоторую слабость.
     - Ах,  так  вы  сами,  сэр,  не играете! - сочувственно сказал майор. -
Черт  побери,  начать  никогда  не  поздно,  а  немало  людей  очень приятно
коротали  старость  с  помощью бильярда и виста! И если вы склонны начать, я
готов дать вам для затравки семьдесят пять очков форы на сотню.
     - Благодарю  вас,  -  сухо  ответил коммерсант. - Такого желания у меня
нет. Следовательно, это и есть то дело, которое привело вас сюда?
     Бравый воин захохотал так, что даже клерки в конторе перепугались.
     - Черт  возьми!  -  пробормотал  он,  задыхаясь. - Неужто, по-вашему, я
отправился  бы  ради  этого  за пять миль? Нет, сэр, я хотел бы поговорить с
вами о вашем сыне.
     - О моем сыне?
     - Да,  о  вашем  сыне.  Умный  мальчик,  сэр,  очень умный, и своего не
упустит.  Грубоват,  конечно,  но  таков  уж дух века, дорогой сэр. Мой друг
Тафлтон,  лейб-гвардеец, утверждает, что деликатность вышла из моды вместе с
пудреными  волосами  и  мушками. Чертовски язвительный человек этот Тафлтон!
Вы с ним не знакомы, а?
     - Нет,  сэр,  не  знаком,  -  сердито ответил Гердлстон. - И не имею ни
малейшего  желания с ним знакомиться. Перейдемте к делу, потому что я дорожу
своим временем.
     Майор посмотрел на него с дружеской улыбкой.
     - Это  у  вас  семейная  вспыльчивость,  -  сказал он. - Я замечал ее у
вашего  сына  Эзры.  Ну,  как я уже говорил, он умный мальчик, но, друг мой,
при  этом  ему  свойственна большая неосмотрительность и опрометчивость. Вам
следовало бы поговорить с ним.
     - Что  означают  ваши  слова,  сэр?  -  вскричал коммерсант, побелев от
гнева.  -  Или  вы  явились сюда для того, чтобы оскорблять моего сына в его
отсутствие?
     - В  его отсутствие... - протянул майор все с той же дружеской улыбкой.
-  Вот  об  этом-то  я  и  хотел  с  вами поговорить. Он сейчас в Африке, на
алмазных  копях.  Замечательное  предприятие,  и ведется оно с поразительной
энергией,  но  и  со  столь  же поразительной опрометчивостью, сэр... Да-да,
черт побери, с непростительной опрометчивостью!
     Гердлстон  взял в руки тяжелую линейку черного дерева и начал нервно ею
поигрывать.   Его   снедало  непреодолимое  желание  швырнуть  ее  в  голову
собеседника.
     - Вот,  например,  что  вы  сказали  бы, - продолжал ветеран, закидывая
ногу  за  ногу и переходя на конфиденциальный тон, - что вы сказали бы, если
бы  к  вам  явился молодой человек и, считая вас старым мошенником, попросил
бы  вас  поспособствовать  ему в одном довольно темном деле? Это доказало бы
его неосмотрительность, не так ли?
     Коммерсант  сохранял  полную  неподвижность,  и только его бледное лицо
побледнело еще больше.
     - А  если  бы  в  довершение  всего  он  сообщил  бы  вам  свой  план в
подробностях,  не  озаботившись  даже  узнать, одобряете ли вы подобные вещи
или  нет,  так это была бы уже не простая оплошность, не так ли? Ваш здравый
смысл,  несомненно, подскажет вам дорогой сэр, что он поступил бы в подобном
случае до преступности глупо до преступности, сэр!
     - Ну и что же, сэр? - хрипло спросил коммерсант.
     - Да  вот,  - ответил майор. - Я не сомневаюсь, что он рассказал вам об
одном  нашем с ним небезынтересном разговоре. Он был так любезен, что обещал
мне  от имени вашей фирмы щедрое вознаграждение, если я соглашусь съездить в
Россию  и сделать вид, будто мне удалось открыть там несуществующие россыпи.
В  конце  концов  он  вынудил  меня  указать ему, что определенные принципы,
которым  издревле  привыкли  следовать  члены  моего  рода,  - тут майор еще
больше  выпятил  грудь,  -  не  позволяют  мне  воспользоваться его выгодным
предложением.   После   чего   он,  к  сожалению,  вышел  из  себя,  мы  оба
погорячились  и  в  результате  расстались так поспешно, что я не успел дать
ему понять, насколько он был неосторожен.
     Коммерсант  все  еще  сидел  неподвижно  и  только  постукивал по столу
черной линейкой.
     - Разумеется,  -  объяснил  майор,  -  то,  что  я узнал об этом плане,
пробудило  во  мне  любопытство,  и я с интересом стал следить за дальнейшим
его  развитием.  Я  видел, как некий джентльмен отбыл в Россию - его фамилия
Лэнгуорти,  если  не  ошибаюсь.  Черт  возьми,  я знал одного Лэнгуорти - он
служил  в  морской  пехоте  и  каждое  утро  перед  завтраком  пил  коньяк с
кайенским  перцем. А вы были с ним знакомы? Ну, конечно, откуда же... О чем,
бишь, я говорил?
     Гердлстон  мрачно  смотрел  на  своего посетителя, который взял понюшку
табаку  из  черепаховой  табакерки  и  тщательно стряхнул несколько табачных
крошек, упавших на лацканы его сюртука.
     - Да,  - продолжал он. - Я видел, как Лэнгуорти уехал в Россию. А затем
я  узнал,  что  ваш  сын  отправился  в  Африку. Он очень энергичный молодой
человек  и,  несомненно,  там преуспеет. "Coelum, non animam mutant"*, - как
мы  имели  обыкновение говорить в Клонгоусе. Он всегда пробьется вперед, где
бы  он  ни находился, если, конечно, будет остерегаться промахов вроде того,
о  котором  мы  сейчас  говорим. Примерно в то же время я услышал, что фирма
"Гердлстон  и  К<sup>o</sup>"  произвела заем в размере тридцати пяти тысяч фунтов. Эти
деньги,  я  полагаю,  также  отправились  в  Африку.  Порядочная  сумма  для
подобной  игры;  впрочем,  неудачи  было бы трудно ожидать, знай обо всем вы
одни, но раз есть и другие...
     ______________
     *  "Небо,  не  души  меняют  те..."  - строка из "Послания IX" римского
поэта Горация. Она заканчивается: "...кто за море едет".

     - Другие?
     - Ну,  я,  разумеется, - ответил майор. - Мне все известно, и я никак с
вами  не связан. Я мог бы уже сегодня вечером пойти к торговцам бриллиантами
и  сообщить  им  новость  о  предполагаемом  падении  цен,  которая их очень
удивит.
     - Послушайте,   майор   Клаттербек!  -  воскликнул  Гердлстон  голосом,
дрожавшим  от  сдерживаемой  ярости. - Вам стал известен важный коммерческий
секрет.  Так  к  чему  все  эти  недомолвки?  С  какой целью вы явились сюда
сегодня? Что вам нужно?
     - Отлично!  -  сказал  майор,  словно  про  себя, и улыбнулся еще более
дружеской   улыбкой.  -  Это  по-деловому.  Вот  в  чем  ваша  сила  -  вас,
коммерсантов.  Вы  прямо  переходите  к  сути  и  уж от нее не отступаете. И
сейчас  когда я гляжу на вас, мне невольно вспоминается ваш сын. Те же самые
умнейшие  глаза, то же самое бодрое выражение, та же отчаянная беззаботность
и суховатый юмор...
     - Ответите вы на мой вопрос или нет? - свирепо перебил его Гердлстон.
     - И  та  же  вспыльчивость,  -  невозмутимо продолжал майор. - Я забыл,
дорогой сэр, о чем вы меня спросили.
     - Что вам нужно?
     - Ах  да, конечно! Что мне нужно? - задумчиво повторил старый солдат. -
Одни  запросили бы больше, другие меньше. Кое-кто потребовал бы половину, но
это  значит  перегнуть  палку.  Что  вы  скажете  о  тысяче  фунтов? Да, мне
кажется, мы можем остановиться на тысяче фунтов.
     - Вам нужна тысяча фунтов?
     - Черт  побери,  она  была  нужна мне всю мою жизнь! Разница в том, что
теперь я ее получу.
     - А за что?
     - За   молчание...   за   сохранение   нейтралитета.   Мы   теперь  все
соучастники,  и  это  будет честным разделением труда. Вы придумываете план,
ваш  сын  его  выполняет,  я  держу  язык  за  зубами. Вы зарабатываете ваши
десятки  тысяч,  я  зарабатываю  мою  скромную  тысчонку.  И мы все получаем
вознаграждение за наши труды.
     - А если я не соглашусь?
     - Но  вы  же  согласитесь...  Вы  не  можете  не согласиться, - любезно
возразил  майор.  -  Черт  побери,  сэр,  мы  знакомы  не так уж давно, но я
слишком  высокого  о  вас  мнения,  чтобы предположить, будто вы способны на
подобную  глупость.  Если  вы  не согласитесь, ваша спекуляция лопнет. И это
неизбежно.  Мне  будет  крайне  неприятно  подвести  под  нее  мину,  но вам
известно  старинное  присловье,  что  своя  рубашка  к  телу ближе. И знания
следует продавать там, где за них дадут больше всего.
     Гердлстон  погрузился  в  размышления,  и  его  косматые  брови  совсем
сошлись над беспокойными глазками.
     - Вы  сказали  моему сыну, - произнес он наконец, - что принять участие
в  нашем  предприятии  вам  не позволяет честь. Но вы считаете, что честь не
является  препятствием  для  того, чтобы с помощью сведений, вам доверенных,
вымогать деньги?
     - Дорогой  сэр!  -  ответил  майор,  неодобрительно подняв ладонь. - Вы
ставите  меня  перед  крайне  неприятной  необходимостью  изложить мою точку
зрения  прямо и без смягчений. Если бы я увидел человека, готового совершить
убийство,  я  убил бы его, не моргнув и глазом. Если бы я увидел карманника,
занятого  своим  ремеслом,  я с удовольствием обчистил бы его карманы и счел
бы  это  веселой  шуткой.  Ну,  а  это ваше дельце, скажем... э... несколько
необычно,  и если мой поступок также представляется вам несколько необычным,
он  все  же  извинителен. Нельзя бросать во всех камнями, мой милый, а потом
удивляться,  что  и в вас кто-то бросил камень. Вы берете за горло торговцев
алмазами, а я слегка прижимаю вас. Все честно и справедливо.
     Коммерсант снова задумался.
     - Предположим,  мы  согласимся  купить  ваше  молчание  за  эту цену, -
сказал  он  затем. - Но какая у нас будет гарантия, что вы не потребуете еще
денег или все-таки не выдадите нашу тайну?
     - Честь  солдата  и  джентльмена, - ответил майор, вставая и прижимая к
груди два пальца правой руки.
     По бледным губам Гердлстона пробежала злая ус мешка, но он промолчал.
     - Мы  в  вашей власти, - сухо начал он несколько секунд спустя, - и нам
приходится принять ваши условия. Вы сказали, пятьсот фунтов?
     - Тысяча, - весело поправил майор.
     - Это очень большие деньги.
     - Весьма! - охотно согласился ветеран.
     - Хорошо,  вы  их  получите.  Я сообщу вам, когда, - и Гердлстон встал,
показывая, что разговор окончен.
     Майор  ничего  не  ответил,  а  только  снова оскалил свои белые зубы и
постучал  по  чековой  книжке  мистера  Гердлстона  серебряным набалдашником
своей трости.
     - Как? Сейчас?
     - Да, сейчас.
     Они  посмотрели  друг  другу  в глаза, после чего коммерсант снова сел,
выписал  чек  и  бросил его своему собеседнику. Тот внимательно его оглядел,
достал  из недр грудного кармана пухлый маленький бумажник, аккуратно уложил
в  него  драгоценный  листок,  а  затем  тщательно  засунул бумажник назад в
карман.  Покончив  с  этим,  он  неторопливо  взял  свою  щегольскую шляпу с
загнутыми  полями  и блестящие лайковые перчатки, весело кивнул коммерсанту,
который  в  ответ  только  нахмурился,  и  величественной  походкой вышел из
кабинета.  В конторе он пожал руку Тому, с которым познакомился за несколько
месяцев  до  этого, предложил ему, во-первых, угостить его любым количеством
шампанского,  во-вторых,  сыграть  с  ним  на  бильярде по любым ему угодным
ставкам,  а  в-третьих,  поставить  за  него  десятку  на  Эмилию на Оукских
скачках  из  расчета  семь  к  четырем (все три предложения Том по очереди с
благодарностью  отверг)  и  с  поклоном удалился, а его улыбки, воротнички и
гетры   надолго   запечатлелись   в  памяти  клерков,  почтительно  на  него
взиравших.
     Как  бы  беспристрастный  судья  ни  оценил  способ, с помощью которого
майор  Тобиас  Клаттербек  успешно выжал из фирмы "Гердлстон" тысячу фунтов,
одно  несомненно:  закаленная совесть вышеупомянутого джентльмена ничуть его
не  укоряла.  Наоборот,  его  душа  была исполнена величайшего ликования. На
протяжении  каких-нибудь  ста  ярдов  ему  пришлось  дважды  остановиться  и
опереться   на  трость,  чтобы  оправиться  от  одышки,  вызванной  тщетными
усилиями  подавить  радостные смешки, которые вырывались из самых глубин его
обширной  груди.  Остановившись  во второй раз, он с трудом засунул руку под
лацкан  сюртука, сидевшего на нем в обтяжку, долго извивался так, словно был
намерен  сбросить  с  себя  одежду, как змея кожу, и наконец вновь извлек на
свет  божий  пухлый  бумажник. Из него он достал чек и с нежностью посмотрел
на тонкий листок. Затем подозвал извозчика.
     - Гоните  в  "Столичный  и  провинциальный  банк"!  - приказал он. (Ему
пришло  в  голову, что ввиду непрочного положения фирмы будет лучше получить
свои деньги елико возможно быстрее.)
     В  банке угрюмый кассир взял у майора чек и принялся его рассматривать,
что  продолжалось  несколько  дольше,  чем  того  требовали  обстоятельства.
Прошло, правда, лишь две-три минуты, но майору они показались вечностью.
     - Как  вам  угодно  их  получить?  -  спросил  наконец  кассир  мрачным
голосом.  Человек не может не стать циником, если весь день он выдает другим
людям  сказочные  богатства, в то время как его жена и шестеро детей чуть ли
не голодают.
     - Сотню  дайте  золотом,  остальное банкнотами, - со вздохом облегчения
распорядился майор.
     Кассир  отсчитал  и пододвинул к нему толстую пачку хрустящих бумажек и
небольшую  кучку  сверкающих соверенов. Банкноты майор спрятал в бумажник, а
золото  -  в  карманы  брюк.  Затем  он неторопливо вышел из банка еще более
величественной походкой и приказал своему извозчику ехать на Кеннеди-плейс.
     Фон  Баумсер  сидел  на  складном  стуле  майора, курил свою фарфоровую
трубку  и мечтательно следил за голубоватыми струйками дыма. Последнее время
дела  приятелей  шли  очень  плохо,  о  чем  достаточно красноречиво говорил
жалкий   облик   немца.   Его  друзья  в  Германии  перестали  высылать  ему
вспомоществование,  а  контора  Эккермана,  в  которой он работал, известила
его,  что  некоторое время они должны будут обходиться без его услуг. Теперь
он  все  дни проводил за изучением колонки "требуются" в "Дейли телеграф", и
его    выпачканный    в    чернилах    указательный    палец   неопровержимо
свидетельствовал   об   упорстве,   с  каким  фон  Баумсер  отвечал  на  все
объявления,  которые  могли  иметь  к нему хоть какое-то отношение. На столе
лежала   стопка   конвертов   с  надписанными  адресами,  и  только  тяжелое
финансовое  положение  в сочетании с тем фактом, что при частом употреблении
скромные  марки ценой в пенни обходятся в шиллинги, мешало ему еще увеличить
число  писем с предложением своих услуг. Увидев приятеля, он поднял голову и
поздоровался с ним.
     - Убирайтесь  отсюда!  -  еще  в  дверях  скомандовал  майор. - Идите в
спальню.
     - Потцтаузенд!* Что такое произошло? - вскричал удивленный немец.
     ______________
     * Тысяча чертей! (нем.)

     - Убирайтесь, убирайтесь! Мне нужна эта комната.
     Фон  Баумсер  пожал  плечами,  тяжело переваливаясь, словно добродушный
медведь, ушел в спальню и притворил за собой дверь.
     Едва  он  скрылся,  как  майор  принялся раскладывать на столе банкноты
так,  чтобы каждая была видна. Затем в их центре он воздвиг кружок из десяти
золотых  колонок, по десять соверенов в каждой, соорудив таким образом нечто
вроде  мегалитического  Стонхенджа*  на  равнине  из  банкнот.  Закончив эту
работу,  майор  наклонил  голову  набок,  словно  жирный  надутый индюк, и с
большой гордостью и удовлетворением принялся созерцать плоды своих трудов.
     ______________
     *  Крупнейшее  мегалитическое  сооружение,  расположенное  в  Англии  у
города Солсбери. Представляет собой круг вертикально поставленных камней.

     Однако  одинокие  восторги скоро приедаются, и ветеран поспешил позвать
своего  приятеля.  Немец  был настолько потрясен видом такого богатства, что
на  несколько  минут  лишился  дара  речи  и  только  мог, раскрыв рот, тупо
глядеть  на  стол.  Наконец  он протянул руку, взял банкноту, потер ее между
большим  и указательным пальцами, словно желая убедиться в ее подлинности, а
затем  принялся  отплясывать  вокруг стола какой-то военный танец, ни на миг
не отрывая взгляда от сказочного сокровища.
     - Майн  готт!  -  восклицал  он. - Гнедигер фатер! Ах, химмель! Вас фюр
айнен  шатц!  Доннерветтер*  -  и  еще  всяческими  столь же неблагозвучными
словечками выражал свою радость и изумление.
     ______________
     * Мой бог! Отец небесный! О небо! Какое сокровище! Черт побери! (Нем.)

     Когда   майор  достаточно  насладился  игрой  чувств,  отражавшихся  на
физиономии  немца,  он  собрал  банкноты, сгреб половину золотых и запер все
это в бюро. Оставшиеся пятьдесят фунтов он вновь водворил в свои карманы.
     - Пошли! - скомандовал он, обращаясь к приятелю.
     - Куда пошли? В чем все дело?
     - Пошли!  -  сердито  рявкнул  майор. - Что это вам вздумалось задавать
вопросы? Берите шляпу и идем!
     Майор  велел  извозчику  дожидаться у дома, и теперь они оба прыгнули в
карету.
     - В ресторан Верди, - распорядился майор.
     Когда  они  прибыли в это аристократическое и весьма дорогое заведение,
майор  заказал  обед  на  две  персоны  -  самый  лучший, какой только можно
получить за деньги.
     - Чтобы  он  был  готов ровно через два часа! - заявил он метрдотелю. -
И,  запомните,  никаких  разбавленных вин! Мы предпочитаем настоящее вино и,
черт побери, умеем отличить его от подделки!
     Внушив  метрдотелю  глубокое  почтение,  приятели отправились в магазин
готового платья.
     - Я  туда не пойду, - сказал майор, всовывая в руку фон Баумсера десять
соверенов.  -  Идите  вы и скажите, что вам нужен самый лучший костюм, какой
только у них есть. В этом магазине недурной выбор, я знаю.
     - Готт  им  химмель!  -  воскликнул пораженный немец. - Но, мой дорогой
друг, я не могу, чтобы вы здесь на улице меня ждали. Пойдите со мной.
     - Нет,  я  подожду, - ответил старый воин. - Иначе они подумают, что за
вашу одежду плачу я.
     - Да, но ведь так...
     - Пойдете  вы  или нет? - рявкнул майор, поднимая трость, и фон Баумсер
поспешно бросился в магазин.
     Через  двадцать  минут  он вновь появился на улице, но уже в элегантном
костюме  из  твида  лиловатого  оттенка.  Затем приятели посетили сапожника,
шляпочника  и  галантерейщика,  в  результате  чего  фон  Баумсер  обзавелся
лакированными  сапогами, щегольской шляпой и парой бледно-лимонных перчаток.
К   концу   их   прогулки   от   былого   фон   Баумсера   осталась   только
светло-каштановая    борода    и    еще   выражение   полнейшей   изумленной
растерянности.
     По  завершении  этой трансформации приятели вернулись в ресторан Верди,
где  воздали  должное  ожидавшим  их  яствам,  а  затем майор покорил сердца
служащих  этого заведения, раздавая щедрые чаевые всем, кто попадался ему на
дороге.  Что  же касается дальнейших приключений этих двух подданных царства
богемы,  то,  пожалуй,  лучше  всего  будет  опустить над ними завесу тайны.
Достаточно  сказать только, что в два часа ночи достойная миссис Робине была
разбужена  громовым  басом,  вопрошавшим  на улице: "Во ист дас фатерланд?"*
Вопрос  этот  с  немалой  досадой задавал собственник вышеупомянутого голоса
одинокому  фонарю на Кеннеди-плейс. Выглянув из двери, хозяйка меблированных
комнат  обнаружила,  что  общественную  тишину  и порядок нарушает одетый по
последней  моде  господин,  в  котором  при  ближайшем  рассмотрении  она, к
величайшему  своему  изумлению,  узнала одного из самых тихих своих жильцов,
делившего  с  другом апартаменты на четвертом этаже. Что же касается майора,
то  он  спокойно  вернулся  домой  на следующий день часов около двенадцати,
одетый  с  обычной  изысканной  аккуратностью,  но  без  единого пенса; куда
делись  остатки пятидесяти фунтов, он не объяснил и вообще никогда ни словом
не   упомянул   об  этом  довольно  чувствительном  ущербе,  нанесенном  его
капиталу.
     ______________
     * Где отечество? (Нем.)


        ГЛАВА XIX

        ВЕСТИ С УРАЛА

     Майор  Тобиас  Клаттербек  совершенно  справедливо  рассудил,  что  чем
дольше  он  придержит  свою  козырную карту и чем позже он с ней пойдет, тем
больший   будет   эффект.   Препятствие,  возникающее  в  последнюю  минуту,
ошеломляет  гораздо  больше, чем препятствие, с которым сталкиваются в самом
начале  предприятия.  Однако оказалось, что он чуть было не опоздал со своим
шантажом,  так  как  дня  через  два  после его беседы с главой фирмы пришло
известие  о  замечательном  открытии  алмазных россыпей среди Уральских гор.
Началось  с  того,  что  Центральное  агентство  новостей получило следующую
телеграмму:
     "Москва,  22  августа.  Из  Тобольска сообщают, что в отрогах Уральских
гор  неподалеку  от  этого  города  открыто  крупное  месторождение алмазов.
Сделал  это  открытие  геолог-англичанин,  который  в  доказательство  своей
находки   представил  много  великолепных  камней.  В  Тобольске  эти  камни
осмотрели  ювелиры  и  признали  их  равными  по  качеству  лучшим  алмазам,
добывающимся   в   различных   частях   мира.   Уже   образована   компания,
намеревающаяся приобрести землю и начать разработку месторождения".
     Несколько    дней   спустя   агентство   Рейтер   сообщило   дальнейшие
подробности.
     "Касательно   алмазных   россыпей   под   Тобольском,  -  говорилось  в
телеграмме,  - есть основания предполагать, что по богатству они превосходят
все  известные  доныне  алмазные  поля.  Подлинность  открытия  не  вызывает
сомнения,  так как его совершил английский джентльмен, известный и уважаемый
человек,  чей  рассказ  подтвердили  и  местные крестьяне, сами выкапывавшие
камни.  Правительство намерено дать компании отступного, чтобы самому начать
разработку   месторождений,   используя   принудительный  труд  политических
каторжников,  который  издавна  с  большой  выгодой  используется на соляных
копях  Сибири.  Открытие  это повсеместно оценивается как значительный вклад
во  внутренние ресурсы страны, и ходят слухи, что совершивший его энергичный
ученый должен получить весьма весомый знак благодарности".
     Примерно  через неделю после телеграмм в Лондон начали приходить письма
корреспондентов   различных   газет,   еще  более  подробно  освещавшие  это
сенсационное событие. "Таймс" посвятила ему передовую.
     "По-видимому,  -  заявила  прославленная  газета,  - список минеральных
богатств  Российской  империи  пополнился  весьма  существенным добавлением.
Серебряным  рудникам  Сибири  и  нефтяным  скважинам Кавказа, судя по всему,
придется  уступить  первенство алмазным россыпям Уральских гор. Неисчислимые
тысячелетия  эти  бесценные  кристаллы  углерода  таились в угрюмых ущельях,
ожидая,  чтобы  их  подняла  человеческая  рука.  И указать русской нации на
сокровище,  которое  лежало,  никому  неведомое,  в  самом сердце их страны,
выпало  на  долю  нашему  соотечественнику.  История  эта весьма романтична.
Оказывается,  некий  мистер  Лэнгуорти,  богатый  английский  джентльмен  из
хорошей   семьи,  путешествуя  по  России,  достиг  наконец  величественного
горного   барьера,   который  отделяет  Европу  от  Азии.  Будучи  страстным
охотником,  он как-то бродил в поисках дичи по одной из долин Урала, где его
внимание  внезапно привлекли кучи крупного песка в русле пересохшего потока.
Вид  этого  песка  и  вся  местность  привели  ему на память южноафриканские
алмазные  поля,  и впечатление было настолько сильным, что он тотчас положил
ружье  и  принялся  просеивать песок. Его поиски были вознаграждены находкой
нескольких  крупных  камней,  которые  он  унес с собой, и, очистив их дома,
убедился,  что  это алмазы самой чистой воды. Окрыленный этим успехом, он на
следующий  день вернулся на место с лопатой и, отыскав еще много драгоценных
кристаллов,  пришел  к  выводу,  что  россыпь  тянется на большое расстояние
вверх  и  вниз  по  обоим  берегам  потока.  После этого наш соотечественник
отправился  в  Тобольск,  где  показал  свою  драгоценную находку нескольким
богатым  купцам  и  начал создавать компанию для разработки нового алмазного
месторождения.  Его  начинание оказалось весьма успешным, акции компании уже
продаются  по  цене,  значительно  превышающей  номинальную, и, по сообщению
нашего  корреспондента,  крупные  капиталисты  соперничают  друг с другом за
право  вложить  деньги  в  столь многообещающее предприятие. Через несколько
месяцев  предполагается  уже  установить  необходимое  оборудование и начать
добычу".
     "Дейли телеграф" предпочел шутливый экскурс в историю.
     "Геологи  и  археологи  давно  уже  ломали головы над тем, - писала эта
газета,  -  где,  собственно, были добыты драгоценные камни, которые Соломон
привез   с   Востока.   Немало   догадок   вызвало   и  происхождение  менее
апокрифических   бриллиантов,  сверкавших  в  регалиях  индийских  владык  и
украшавших  дворцы  Дели  и  Бенареса.  И  наша  страна,  так сказать, лично
заинтересована  в этом, поскольку самый большой и самый великолепный из этих
камней  принадлежит  ныне нашей всемилостивейшей королеве. Мистеру Лэнгуорти
удалось  пролить  свет на указанный темный вопрос. Согласно изысканиям этого
ученого   джентльмена,   вышеупомянутые  драгоценности  были  найдены  среди
мрачных  и  угрюмых  гор,  которые  провидение воздвигло между зарождающейся
цивилизацией   и   варварским  континентом.  И  открытие  мистера  Лэнгуорти
опирается  не  только  на теорию. Он подкрепил свои доводы, предъявив алчным
взорам  тобольских  купцов  мешочек,  полный ценных алмазов, которые, по его
словам,  он  собрал  в этих бесплодных и негостеприимных долинах. Английский
путешественник  в  костюме  из  твида,  возникнув,  словно  добрый дух среди
сонных  московитов, указывает им на бесценное сокровище, столетиями лежавшее
под  самыми  их  ногами  и  с характерной национальной энергией одновременно
объясняет,  как  можно  извлечь из его находки коммерческую выгоду. Если это
месторождение  действительно  окажется  столь  богатым, как предполагают, то
наши   потомки,  весьма  возможно,  станут  носить  в  очках  вместо  стекол
бриллианты  (если  тогда  еще  люди  будут  пользоваться  очками) и дивиться
невежеству  своих  предков,  считавших видоизмененные кусочки каменного угля
самым ценным из даров природы".
     В  большинстве  английских  домов  отец  семейства,  проглядывая  утром
газету,  вероятно,  тут  же  забывал о замечательном открытии на Урале, но в
деловых  кругах  Сити  оно  сразу было оценено по достоинству. Оно не только
вызвало  глубокую  озабоченность  среди  тех, кто был так или иначе связан с
добычей  алмазов,  но  и  повлияло  на  все  другие  отрасли южноафриканской
торговли.   На  бирже  только  об  этом  и  говорили,  причем  высказывались
всяческие  догадки  о  том,  как уральская находка скажется на кимберлийских
копях.  Фуггер, патриарх торговли алмазами, как раз обсуждал эту тему, когда
к  нему  подбежал  низенький розовощекий делец по фамилии Гольдшмидт. Он был
очень  взволнован,  так  как  спекулировал  алмазами  и  только что приобрел
большую партию, собираясь играть на повышение.
     - Мистер  Фуггер!  - вскричал он. - Вас-то мне и надо! Майн готт! Что с
нами  всеми будет? Во что превратится торговля алмазами, если их можно будет
подбирать с земли, как ракушки на морском берегу?
     - Надо  дождаться  точных  сведений,  -  равнодушно  ответил знаменитый
финансист.   Его  собственное  состояние  было  так  велико,  что  вопрос  о
достоверности уральского открытия трогал его очень мало.
     - Точных  сведений!  Да  газеты  полны  всякими сведениями! - восклицал
Гольдшмидт.  -  Чтоб  этому  Лэнгуорти свернуть себе шею, лазая по Уральским
горам  до  того,  как он подстроил нам такую штуку! И зачем ему понадобилось
рыться  в  песке  и шарить по всяким сухим речкам? Ни один приличный человек
никогда бы даже не подумал отправиться на этот Урал.
     - На  вас  это  никак  не  скажется,  -  утешил его Фуггер. - Просто вы
будете  платить  за камни меньше и продавать их дешевле после огранки. Очень
скоро все придет в прежнее равновесие.
     - Как  бы  не  так! Да ведь у меня же на руках сейчас сотня камней! Что
мне с ними теперь делать?
     - Да,  это  невесело.  Придется  вам  привыкнуть к мысли, что на них вы
понесете убытки.
     - А  может,  вы  купите  их  у меня, мистер Фуггер? - вкрадчиво спросил
Гольдшмидт.  -  Вдруг  да окажется, что это все выдумки! Я за всю партию дал
три  тысячи,  слово  чести, а вам отдам их за две. Ну как, мистер Фуггер, по
рукам?
     - Нет,  благодарю вас, мне больше алмазов не нужно, - решительно заявил
Фуггер.   -   А   для  того,  чтобы  узнать,  не  выдумки  ли  все,  это,  я
телеграфировал  в  Роттердам,  и  оттуда  послали  на Урал верного человека.
Однако   пройдет  несколько  недель,  прежде  чем  он  сможет  сообщить  нам
что-нибудь определенное.
     - А   вот   мистер  Гердлстон!  Великий  мистер  Гердлстон!  -  возопил
Гольдшмидт,  заметив  в толпе нашего достойного коммерсанта с Фенчерч-стрит.
-  Ах,  мистер  Гердлстон!  У меня есть алмазы, которые стоят три тысячи, но
вам  я  их  отдам  за  две  -  да-да, черт подери! Идемте, и я вам их тут же
вручу!
     - Не  приставайте  ко  мне!  -  сказал Гердлстон, отталкивая низенького
дельца длинной костлявой рукой. - Можно вас на минуту, Фуггер?
     - Разумеется,  -  ответил  торговец  алмазами.  Гердлстон  был на бирже
известным человеком и пользовался там всеобщим уважением.
     - Что  вы  думаете  об  этом  сообщении?  -  спросил  он  вполголоса. -
По-вашему, оно может повлиять на цены в Африке?
     - Повлиять  на  цены! Дорогой сэр, да если это правда, африканские копи
вылетят в трубу. Даже то, что известно сейчас, заставит цены упасть вдвое.
     - Да  неужто!  - пробормотал Гердлстон, прекрасно разыгрывая изумление.
-  Меня это беспокоит потому, что сейчас там находится мой сын. Алмазы - его
конек,  и  я разрешил ему поехать туда. А теперь я побаиваюсь, как бы его не
обвели вокруг пальца.
     - Ну,  он  сам  кого хотите обведет! - грубовато ответил Фуггер. Ему не
раз  приходилось  иметь  на бирже дело с Эзрой Гердлстоном, и деловая хватка
этого   молодого   человека   произвела   на   него   самое  неблагоприятное
впечатление.
     - Бедный  мальчик!  - сокрушенно вздохнул отец. - Он так молод и совсем
неопытен.  Мне  остается  только  надеяться,  что  с  ним не случится ничего
дурного.
     Гердлстон  грустно  покачал  головой  и  неторопливо вышел на улицу, но
сердце  его  ликовало:  теперь он твердо знал, что вести с Урала повлияют на
цены  так,  как  он  и  предвидел,  а  следовательно, эта дерзкая спекуляция
принесет их фирме желанные богатые плоды.


        ГЛАВА XX

                    МИСТЕР ГЕКТОР О'ФЛАЭРТИ ОБНАРУЖИВАЕТ
                        В ГАЗЕТЕ НЕОЖИДАННУЮ НОВОСТЬ

     В  Кимберли  Эзра  Гердлстон поселился в двухкомнатном номере гостиницы
"Центральная"  и  уже  успел сникать в городе немалую популярность благодаря
"непринужденности"  своих  манер,  а  также  княжеской  щедрости, с какой он
угощал  наиболее видных граждан маленькой столицы алмазного края. Его сила и
красота  обеспечили  ему  то  уважение, какое физическое совершенство всегда
вызывает   в   полуварварских   общинах,   и   блестящий  лондонец  приобрел
значительную    клиентуру    среди    старателей,    к   отчаянной   зависти
скупщиков-евреев,  в  чьих  руках  до  сих  пор  находилась монополия. Таким
образом,  Эзра  добился  намеченной цели, и его имя было уже хорошо известно
во  всех  поселках  от Вальдекс Планта до Ковудс Хопа. Сделав Кимберли своей
штаб-квартирой,  он  непрерывно  разъезжал  по разработкам. Но все это время
его  снедало  тайное  нетерпение, и он никак не мог понять, почему из Англии
все еще не приходит долгожданная весть.
     Как-то  в очень жаркий день он вернулся из дальней поездки и, пообедав,
вышел  на  улицу  погулять  с  панамой  на  голове и сигарой во рту. Было 23
октября,  и  со  дня  его  приезда  в  колонию  прошло почти два с половиной
месяца.  За  это  время  Эзра  отрастил бороду. А в остальном его наружность
почти  не  изменилась,  если  не считать темного загара, придавшего его лицу
еще  более  здоровый  вид. По-видимому, жизнь на вольном африканском воздухе
пошла ему на пользу.
     Когда  Эзра  свернул на Касл-стрит, его обогнал человек, который вел на
поводу   двух  измученных,  покрытых  пылью  лошадей,  волочивших  по  земле
постромки.  Затем  появился  человек  с  еще одной парой лошадей, а за ним и
третий. Они вели усталых коней на конюшню.
     - Э-эй! - окликнул их Эз