шла Триллиан и сказала  что-то воодушевляющее на тему
того, какая прекрасная вещь свобода.
     --  Я этого не вынесу, --  сказал Зафод мрачно и отправил третий стакан
проверить,  почему второй до  сих пор не доложил  ничего о первом.  Затем он
неуверенно посмотрел на обеих Триллиан и выбрал ту, что справа.
     Следующий стакан он отправил в другую глотку с надеждой, что он догонит
предыдущий на перекрестке, соединится с  ним, вместе  они найдут  второго  и
возьмут его  с собой. Потом все  три отправятся  искать первый, найдут его и
поговорят с ним по душам. А может быть, даже споют.
     Зафод усомнился в том, что четвертый стакан понял свою задачу  и послал
за ним  пятый,  чтобы тот объяснил ему  все  в подробностях, и шестой -- для
моральной поддержки.
     -- Ты слишком много пьешь, -- сказала Триллиан.
     Головы Зафода сложились,  пытаясь определить, какая из четырех Триллиан
говорит.  Потерпев  неудачу в  этом,  Зафод  махнул  рукой  и  отвернулся  к
навигационному экрану, показывавшему феноменальное количество звезд.
     -- На  этот раз все  будет  по-настоящему клево. Нас ждут путешествия и
приключения и все такое... -- пробормотал он.
     --   Послушай,   --   сказала  Триллиан,   подсаживаясь  к  Зафоду.  --
Определенная фрустрация в твоей ситуации совершенно естественна.
     --  Шо?  -- переспросил Зафод. До  сих пор  ему  не  доводилось  видеть
женщину, сидящую  на коленях  у  самой себя. Он  потряс головой и немедленно
выпил.
     -- Ты завершил дело, которым ты занимался не один год...
     --  Ничем я  не занимался!  Я-то  как  раз изо всех сил старался им  не
заниматься!
     -- И все же, так или иначе, ты покончил с ним.
     Зафод икнул. В животе у него, похоже, начиналась серьезная разборка.
     -- А по-моему,  это  оно меня прикончило, -- мрачно проговорил он. -- Я
-- Зафод  Библброкс.  Я  могу полететь,  куда захочу, и делать там  все, что
захочу. У меня есть лучший во всем  небе  корабль и подруга, с  которой  все
клево...
     -- Все-все клево?
     -- Чтоб я так знал. Я же не доктор.
     Триллиан нахмурилась.
     --  Я суперский,  -- добавил Зафод.  -- Я все могу. Все, что  захочу. А
хотеть-то мне как-то и нечего.
     Зафод помолчал.
     -- Как-то вот так, -- добавил он. -- Из одного не вытекает другое.
     В  опровержение  собственных слов он опрокинул еще  стакан и беспомощно
сполз с кресла.
     Пока  он  отсыпался,  Триллиан  основательно  поработала с  корабельным
экземпляром "Путеводителя вольного путешественника по Галактике".  По поводу
пьянства там давался  следующий совет: "Вперед, и  удачи вам!" Ссылки отсюда
вели к статьям, рассказывающим о размерах Вселенной и о способах жить с этим
знанием.
     Потом она нашла статью о Хан-Валене, экзотической планете-курорте, чуде
Галактики.
     Хан-Вален   --   планета,  состоящая   в   основном   из   шикарных   и
ультрароскошных отелей и казино. Все  они создались сами собой, в результате
естественного выветривания  и  эрозии.  Вероятность такого события  примерно
равняется  единице против бесконечности, и  как это  произошло,  практически
никому неизвестно, потому  что никому из серьезных геофизиков,  статистиков,
метеорологов   и   приходоведов   попросту   не   по   карману  мало-мальски
продолжительные исследования на этой планете.
     Офигеть, -- подумала Триллиан, и через  несколько часов  огромная белая
кроссовка  плавно  пронеслась  по  жаркому  алмазному  небосводу  в  сторону
ярко-красных песчаников космопорта. Корабль явно  вызвал немалое волнение на
земле, и Триллиан это нравилось. Из глубины корабля послышались шаги Зафода.
Он фальшиво насвистывал какую-то песенку.
     -- Ты как? -- спросила Триллиан по корабельному радио.
     -- Отлично, -- отозвался Зафод. -- Просто лучше не бывает.
     -- Ты где?
     -- В ванной.
     -- Зачем?
     -- За дверью.
     Через пару часов стало ясно, что Зафод не намерен выходить из-за двери,
и корабль вернулся в небо, так и не открыв люка.
     -- Слушаю! -- сказал компьютер Эдди.
     Триллиан  терпеливо  кивнула, побарабанила  пальцами  и  нажала  кнопку
корабельного радио.
     -- Мне кажется, что пассивный  отдых  --  это  не то,  что  тебе сейчас
нужно.
     -- Возможно, -- ответил Зафод откуда-то из недр корабля.
     --  Спорт  и  здоровый  образ  жизни  помогут  тебе   обрести  душевное
равновесие.
     -- Как скажешь, -- отозвался уныло Зафод.
     "Неварианты  активного  отдыха"  --  этот  заголовок  привлек  внимание
Триллиан,  когда  она  снова взялась за "Путеводитель".  "Золотое  Сердце" с
неописуемой  скоростью неслось  в  неопределенном направлении,  а  Триллиан,
попивая  неопознанную  жидкость, выданную  нутриматом,  читала  о  том,  как
научиться летать.

        x x x

     Вот  что сказано в "Путеводителе вольного путешественника по Галактике"
о полетах.

     <i>"В искусстве летать", -- сказано там, -- "есть один маленький секрет.</i>

     <i>Секрет этот в том, чтобы бросить себя на землю и не попасть.</i>
     <i>Выберите   погожий   денек   и   попробуйте   сами",    --   предлагает
"Путеводитель".</i>

     <i>Первая часть упражнения достаточно проста. Все, что  вам потребуется --
это  способность бросить себя наземь  со всей силы  и готовность не думать о
том, что будет больно.</i>

     <i>Больно будет только, если вам не удастся промахнуться.</i>

     <i>Большинству начинающих  не удается промахнуться, и чем старательнее они
упражняются, тем тяжелее дается им каждый промах.</i>

     <i>Нетрудно  понять,  что  вся  сложность  заключается   во  второй  части
упражнения -- в промахе.</i>

     <i>Проблема заключается в том, что промахнуться мимо  земли надо случайно.
Нет смысла пытаться  нарочно промахнуться  мимо земли,  потому что ничего не
выйдет. Надо, чтобы что-то внезапно отвлекло ваше внимание на полпути к ней,
чтобы  вы забыли о падении, о земле  и о том, как больно вам будет, если вам
снова не удастся промахнуться.</i>

     <i>Отвлечься же от этих трех вещей в ту ничтожную долю секунды, которая  у
вас есть, невероятно трудно. В этом причина неудачи большинства начинающих и
причина их разочарования в этом захватывающем и зрелищном спорте.</i>

     <i>Но если  вам повезет, и в  критический  момент вы вдруг заглядитесь,  к
примеру,  на  пару  восхитительных  ножек  (щупалец  или  псевдоподий  --  в
зависимости от вашей половой  и  видовой принадлежности,  а также от  личных
пристрастий), или же неподалеку от вас взорвется ядерная бомба, или, скажем,
на  листике вы вдруг заметите жука исключительно редкой разновидности --  то
тогда, к своему изумлению, вы промахнетесь мимо земли и останетесь болтаться
в  нескольких вершках от нее в виде, который может  показаться  вам довольно
дурацким.</i>

     <i>Здесь вам потребуется вся ваша выдержка и сосредоточенность.</i>

     <i>Болтайтесь, болтайтесь над землей.  Забудьте  все, что вы знали  о силе
тяжести и о своем весе, и просто плавно поднимайтесь вверх.</i>

     <i>Не слушайте никого -- никто в эту минуту,  скорее всего,  не скажет вам
ничего полезного. Скорее всего,  вам скажут что-нибудь  навроде "Но этого же
не  может  быть!" Жизненно  важно не верить этим  словам, иначе они окажутся
правдой.</i>

     <i>Плавно поднимайтесь  все выше и выше. Попробуйте подвигаться --  сперва
осторожно. Облетите какое-нибудь дерево, стараясь сохранять ровное дыхание.</i>

     <i>Не надо махать руками знакомым.</i>

     <i>Повторив  это упражнение несколько раз, вы  обнаружите, что отвлекаться
от падения становится все легче и легче.</i>

     <i>Тогда вы  научитесь  всему, что  важно  в полете  -- держать  скорость,
выполнять  фигуры  пилотажа  --  и  поймете, что весь фокус в  том, чтобы не
думать слишком много про то, что вы собираетесь сделать, а просто дать этому
сделаться, как если бы оно все равно сделалось бы само собой.</i>

     <i>Вы освоите также искусство мягкой посадки  -- с первого раза это никому
не удается, будьте к этому готовы.</i>

     <i>Существуют  частные  летательные   клубы,   где   вам  помогут  достичь
необходимого состояния  отвлеченности. Эти клубы нанимают людей с необычными
чертами внешности или характера, чтобы те выскакивали из кустов  и -- или --
демонстрировали  их  в  критический   момент.  Немногие   настоящие  вольные
путешественники  могут позволить  себе членство в таких клубах, но некоторые
могут рассчитывать на сезонную подработку в них."</i>

        x x x

     Триллиан с огромным  интересом прочитала статью, но со  вздохом решила,
что Зафод не  в том состоянии,  чтобы  попробовать научиться летать  --  или
уведомить  Брантисвоганский Паспортный  Стол о смене адреса, каковая  эпопея
также  значилась   среди  экстремальных  развлечений  в  списке  невариантов
активного отдыха.
     Вместо этого она  направила  корабль  на  Аллосиманию Синеку -- планету
льда, снега,  умопомрачительной  красоты  и жуткого  холода.  Маршрут  через
заснеженные равнины Лиски к  вершинам  Ледяных Хрустальных Пирамид Состантуа
покажется долгим и  унылым даже с реактивными лыжами и упряжкой синекианских
лаек;  но вид с вершины на Стинские ледовые поля, сверкающие  Призматические
горы и далекие полярные сияния над  ледниками способен оледенить душу, после
чего   та  медленно  оттаивает,  покалываемая,  словно  иголочками,   доселе
невиданными  масштабами красоты; а  Триллиан решила, что ее  душе совсем  не
повредит немного иголочек доселе невиданных масштабов красоты.
     Корабль лег на орбиту.
     Под ним раскинулись белоснежные и голубые просторы Аллосимании Синеки.
     Зафод  засунул  одну голову  под  подушку,  а  другая до вечера  решала
кроссворды, не вылезая из-под одеяла.
     Триллиан еще раз терпеливо кивнула,  досчитала  до достаточно  крупного
числа и  сказала себе, что самое важное сейчас -- это хотя бы вызвать Зафода
на разговор.
     Дезактивировав всю синтоматику  корабельного камбуза,  она  приготовила
самый замечательный ужин, на какой только была способна -- сочное  пикантное
мясо,  душистые  фрукты,  ароматные  сыры,  тонкие  альдебаранские  вина.  С
подносом в руках  она остановилась  в дверях каюты и спросила,  не  хочет ли
Зафод поговорить.
     -- Отзвездись, -- ответил Зафод.
     Триллиан  терпеливо кивнула, досчитала до еще большего числа, отставила
поднос, зашла в транспортный отсек и телепортировалась к чертовой матери.
     Она  даже не  ввела  в  телепорт никаких  координат.  Она не  имела  ни
малейшего  представления, куда ее несет  -- случайный поток точек, несущихся
по Вселенной.
     -- Да гори оно все синим пропадом, -- сказала она себе при этом.
     --  Флаг  в  руки, --  буркнул  Зафод,  повернувшись  на  другой бок  и
проваливаясь в глубокую мрачную бессоницу.
     Весь  следующий  день  он  безостановочно  прочесывал коридоры  пустого
корабля,  делая  вид,  что  не  ищет  ее,  хотя  и  знал,  что  ее  нет.  На
многочисленные  требования   компьютера   сказать,  что,   в  конце  концов,
происходит на борту, Зафод ответил электронными кляпами во все терминалы.
     Потом Зафод прошелся и выключил  везде  свет.  Смотреть было не на что.
Ничего больше не будет.
     Однажды ночью  --  а  ночь на корабле стояла практически  вечная  --  в
постели  Зафод решил взять себя в руки и посмотреть на вещи здраво. Он резко
сел на кровати и влез в штаны. Во Вселенной, подумал он, должен быть кто-то,
еще  более  несчастный,  жалкий   и  презренный.  Зафод   решил   немедленно
отправиться и найти его.
     На полпути к рубке Зафод вдруг подумал, что это может оказаться Марвин,
и вернулся в постель.
     Как  раз  спустя несколько часов после  этого, бездумно бродя по темным
коридорам   и  матеря   жизнерадостные   двери,  Зафод  услышал   "Чпок!"  и
обеспокоился.
     Зафод  оперся  о стену  и нахмурил  брови со всей  силы,  как  человек,
пытающийся  взглядом  превратить  штопор  в  шило.  Прикоснувшись  к   стене
пальцами, он  почувствовал  необычные сотрясения.  К тому же, теперь он  уже
отчетливо  слышал  какие-то   посторонние  шумы,  и  определил,  откуда  они
доносятся -- они доносились со стороны рубки.
     -- Компьютер! -- шепотом позвал он.
     -- М-м-м м-м? -- спросил ближайший компьютерный терминал тоже шепотом.
     -- На корабле кто-то есть?
     -- М-м-м, -- ответил комьпютер.
     -- Кто?
     -- М-м-м м-м м-м, -- ответил компьютер.
     -- Чего?
     -- М-м-м м-м-м м-м м-м-м-м-м-м.
     Зафод тихо хлопнул себя по лбам.
     -- Ох,  массаракш, -- выругался он и поглядел вдоль  коридора в сторону
рубки, откуда все настойчивее доносились посторонние звуки, и где торчали из
главных терминалов компьютера электронные кляпы.
     -- Компьютер, -- позвал Зафод снова.
     -- М-м-м?
     -- Когда я выну из тебя кляпы...
     -- М-м-м-м?
     -- Напомни мне хорошенько дать себе в торец.
     -- М-м м-м-м?
     -- Все  равно, какой. А теперь давай так: один "м-м" -- да, два -- нет.
Это что-то опасное?
     -- М-м-м-м.
     -- Опасное?
     -- М-м-м-м!
     -- Ты случайно не повторил "м-м" два раза?
     -- М-м-м-м м-м-м-м.
     -- Гм-м-м-м...
     Зафод  начал  на  цыпочках  красться  по  коридору налево, хотя  охотно
предпочел бы со всех ног броситься по нему направо.
     До  двери в рубку оставалось шага два, когда Зафод вдруг вспомнил,  что
дверь  непременно  скажет ему  какую-нибудь любезность,  и замер.  Отключить
блоки вежливости этим дверям он так до сих пор и не сумел.
     А  эта  дверь изнутри  рубки  была  скрыта  восхитительным дизайнерским
изгибом стены, и Зафод надеялся через нее проникнуть на мостик незамеченным.
     В  отчаянии Зафод  откинулся к стене и прошептал такие слова, что  одна
его голова повернулась и посмотрела на другую с уважением.
     Зафод  вгляделся в  тускло-розовый контур проема двери и  попытался  во
мраке  коридора определить,  где  находится зона  чувствительности  сенсора,
которым дверь определяет, что к ней подходит кто-то, для кого надо открыться
с веселым и жизнерадостным приветствием.
     Зафод притиснулся к стене и стал пробираться к двери, втянув живот, как
только мог. Он порадовался, что последние дни провалялся в постели -- а ведь
мог бы вместо этого отводить душу на тренажерах в корабельном спортзале.
     Потом Зафод решил, что пришло время говорить.
     Он несколько раз глубоко вздохнул, а потом  сказал так тихо, как только
мог:
     -- Дверь! Если ты меня слышишь, ответь, только очень-очень тихо!
     Дверь очень-очень тихо ответила:
     -- Я вас слышу.
     -- Отлично. Сейчас я попрошу тебя открыться. Когда ты откроешься, прошу
тебя, не говори, что ты была счастлива это сделать, договорились?
     -- Договорились.
     -- И не говори, что я  сделал  простую  дверь счастливой, и что ты рада
была  открыться  передо мной  и закрыться  за  мной с чувством  выполненного
долга, договорились?
     -- Договорились.
     -- И не желай мне доброго утра, дня или вечера, ясно?
     -- Ясно.
     -- Отлично, -- сказал Зафод, собравшись с духом. -- Теперь открывайся.
     Дверь бесшумно уехала в стену. Зафод тихо шагнул в проем. Дверь так  же
беззвучно закрылась за ним.
     -- Я все сделала правильно, мистер Библброкс? -- громко спросила дверь.
     --  А теперь представьте  себе, --  сказал Зафод отряду белых  роботов,
дружно обернувшихся к  нему,  -- что у меня в руке самый мощный смертолет на
свете.
     Повисла  невероятно холодная и напряженная  тишина. Роботы смотрели  на
Зафода  жуткими  мертвыми  глазами.  Они  не   двигались   с  места.  Что-то
смертоносное  было  в них --  даже  для Зафода, который никогда не видел  их
прежде и даже ничего не слышал о них. Криккитские войны остались  в  древней
истории Галактики, а Зафод на уроках истории думал в основном  о том, как бы
трахнуть  девицу   за  соседней  киберпартой;   обучающий   компьютер   стал
незаменимой частью его планов, и его исторические блоки были отформатированы
и  заменены  совершенно  другими идеями  и  концепциями,  в результате  чего
компьютер пришлось демонтировать и отправить в приют для  киберматов-даунов,
куда за  ним  последовала  и девица, безнадежно  влюбившаяся  в  злополучную
машину,  в  результате  чего а) у Зафода так ничего с ней  и  не  было, и б)
пробелом в его образовании стала целая эпоха древней истории, знание которой
сейчас оказало бы ему неоценимую услугу.
     Зафод, не моргая, смотрел на роботов.
     Необъяснимым  образом  их  гладкие и  матово поблескивающие белые  тела
казались воплощением медицински чистого зла. От жутких  смертоносных глаз до
могучих механических стоп они выглядели как произведение  ума, который хотел
только одного -- убивать. Зафод сглотнул и поежился от страха.
     Роботы  разобрали часть стены мостика  и  проделали в  ней проход через
жизненно  важные  внутренности  корабля.  Сквозь пролом Зафод  разглядел,  к
своему вящему ужасу, что роботы пробирались  к самому сердцу корабля, сердцу
невероятностного двигателя, таинственным  образом возникшему из воздуха -- к
самому Золотому Сердцу.
     Самый ближний к Зафоду робот оглядел его так, словно тщательно промерил
каждую частичку  его тела, души и разума. Когда он заговорил, слова его были
подобраны соответственно результатам измерений.
     Прежде, чем мы узнаем, что он сказал, следовало бы, возможно, заметить,
что Зафод стал первым живым организмом, который услышал слова  этих созданий
за  последние  более,  чем  десять миллиардов лет. Если  бы Зафод  Библброкс
больше  внимания  уделял  древней  истории  и меньше  своему  организму, он,
возможно, был бы польщен такой честью.
     Голос  у робота был, как и его тело, матовый и мертвый. В нем слышалась
как  будто даже хрипотца, и он казался  очень  древним, каким, собственно, и
был.
     Робот сказал:
     -- Согласен. У вас в руке ручной автоматический бластер-смертолет.
     Зафод не сразу понял его, а потом  бросил взгляд вниз на свои руки  и с
облегчением  увидел,  что штука, присобаченная к  аварийному ящику  на стене
действительно оказалась тем, что он подумал.
     -- Ну, так-то вот,  --  сказал  Зафод  со зловещей ухмылкой  и  вздохом
облегчения, сочетать  которые вместе  не  так-то легко.  -- Мне  не хотелось
напрягать твое воображение, робот.
     Повисло  молчание, и Зафод понял, что роботы не намереваются вступать в
переговоры, и что это придется делать ему.
     --  Я смотрю,  вы припарковали  свой корабль  прямо  поперек моего,  --
сказал Зафод, кивнув одной из голов в соответствующем направлении.
     С  этим было трудно спорить. Безо всякого уважения к законам  топологии
трехмерного  пространства, роботы просто материализовали  свой  корабль там,
где  им  было  нужно, и теперь  он  и "Золотое сердце" проходили друг  через
друга, как проходят друг через друга две расчески.
     На  это  роботы ничего не  ответили, и  Зафод подумал,  что переговоры,
возможно, сдвинутся с мертвой точки, если он  будет строить свои  реплики  в
форме вопросов.
     -- ...Что ли, так? -- добавил он.
     -- Так, -- ответил робот.
     --  Ну...  и вот, --  сказал  Зафод. -- Короче, чуваки --  что  вы  тут
делаете?
     Молчание.
     -- Роботы, да! -- поправился Зафод. -- Роботы, что вы тут делаете?
     -- Нам нужна Золотая Перекладина, -- ответил робот.
     Зафод  кивнул   и  движением  ствола  смертолета  попросил  чуть  более
подробных объяснений. Робот, казалось, понял этот жест.
     -- Золотая Перекладина -- часть Ключа, который мы  собираем, -- добавил
робот, -- чтобы освободить наших Владык с Криккита.
     Зафод снова кивнул и повторил жест стволом.
     --  Ключ был разметен по пространству и времени, -- продолжил робот. --
Золотая Перекладина  вмонтирована  в  двигатель  вашего  корабля.  Она снова
станет  частью  Ключа.  Наши  Владыки будут освобождены. Вселенский  Передел
начнется вновь.
     Зафод снова кивнул.
     -- О чем это ты, приятель? -- спросил он.
     Мертвенное белое лицо робота, казалось, поморщилось. Разговор начал его
утомлять.
     -- Зачистка  памяти,  -- сказал он.  -- Мы  собираем Ключ,  -- начал он
снова. -- Мы уже добыли Деревянный, Стальной и Плексигласовый Столпы. Сейчас
мы добудем Золотую Перекладину...
     -- Не добудете.
     -- Добудем, -- повторил робот.
     -- Не добудете. На ней летает мой корабль.
     -- Сейчас, -- повторил робот, -- мы добудем Золотую Перекладину...
     -- Не добудете, -- заупрямился Зафод.
     --  После  этого,  --  закончил  робот  со  всей  серьезностью,  --  мы
отправимся на банкет.
     -- Во как, -- удивился Зафод. -- А мне с вами можно?
     -- Нельзя, -- ответил робот. -- Вас придется застрелить.
     -- Вот как? -- не поверил Зафод, помахивая смертолетом.
     -- Вот так, -- сказал робот, и они застрелили его.
     Зафод был так удивлен, что им пришлось выстрелить  еще раз, прежде, чем
он упал.

        Глава 10

     -- Тише, -- призвал Старпердуппель. -- Слушайте и смотрите.
     На  древний  Криккит  опустилась  ночь.  Небо  было  пустым  и  черным.
Единственным источником света был  близлежащий городок,  из которого  ночной
зефир доносил приятные звуки вечерней жизни. Дерево, под которым стояли наши
герои, струило тонкий  аромат. Артур присел и  пощупал информативные иллюзии
травы  и почвы. Почва ощущалась жирной и мягкой, трава  -- густой  и свежей.
Трудно было  отделаться  от  ощущения,  что  они  находятся в  исключительно
приятном во всех отношениях месте.
     В то же время, совершенно пустое небо, как показалось Артуру, придавало
идиллии окружающего пейзажа  -- пусть по  большей части сейчас невидимого --
несколько  странный,  нехороший оттенок.  Должно быть,  дело привычки, решил
Артур.
     Кто-то дотронулся до его плеча, и Артур обернулся. Старпердуппель молча
указывал на дорогу,  спускавшуюся к ним с холма.  Артур пригляделся и увидел
на  дороге огоньки,  которые, покачиваясь и  танцуя, неспешно двигались в их
направлении.
     Через  некоторое  время  стали слышны  и голоса,  и  вскоре  показалась
компания, возвращавшаяся из холмов в город.
     Они прошли  совсем рядом  с деревом,  помахивая  лампами,  лучи которых
отбрасывали на траву и кроны деревьев  причудливые тени, приятно  беседуя, и
даже  пели  какую-то  песню  о  том,  какой  чудный  выдался  вечерок, какое
прекрасное  настроение у  них, и как  они  любят, поработав, как следует, на
воздухе, возвращаться  по такой погоде домой, к  женам и детям; а в  припеве
пелось  о том, что аромат цветов особенно хорош в это время  года, и что так
жалко, что старый песик издох, ведь он так любил именно эти цветы. Артур так
и представил себе, как Пол  Маккартни, грея пятки у  камина,  показывает эту
песню Линде и прикидывает, что бы такого купить на гонорар за нее, и решает,
что, пожалуй, Эссекс.
     -- Владыки Криккита, -- прошептал Старпердуппель похоронным голосом.
     Артур так увлекся  картинкой, которую сам себе нарисовал, что не  сразу
понял,  о  чем  говорит старец. Потом он  восстановил в голове  разрозненные
фрагменты мозаики и  пришел к  выводу,  что  по-прежнему не понимает, о  чем
старец говорит.
     -- Что такое? -- спросил он.
     -- Владыки Криккита, -- повторил Старпердуппель,  и  если в прошлый раз
голос его прозвучал похоронно, то теперь он  звучал голосом выходца из Аида,
заполучившего там свирепый бронхит.
     Артур смотрел на людей и пытался свести  воедино  все то немногое,  что
знал о них.
     Это явно были не земляне: как  минимум,  они были чуть более, чем надо,
высокие и худощавые, с резковатыми чертами лица  и светлокожие до бледности;
во  всем  же остальном  внешность их  внушала симпатию.  Было  в них  что-то
странное, чудаковатое, что останавливало  желание пуститься с ними в дальний
путь в одном купе; но если чем-то они и отличались от простых обычных людей,
то,  скорее, в лучшую,  чем  в худшую  сторону. И почему  это Старпердуппель
заговорил  о них голосом,  больше  подходящим для  анонса фильма о  том, как
работники циркулярной пилы и топора берут работу на дом?
     И, опять же, почему Криккит? Артур не мог взять в толк, что  может быть
общего между хорошо известной ему игрой и...
     Тут  Старпердуппель   прервал   поток   его   размышлений,  словно   бы
почувствовав, что происходит в голове у Артура.
     --  Игра,  известная вам под названием "крикет", -- сказал он, и  голос
его,  казалось, путешествует  мрачными  пещерами,  --  это всего лишь каприз
генетической памяти, способной сохранять образы,  истинное значение  которых
утрачено  во  мгле  веков. Из всех  рас,  населяющих Галактику, быть  может,
только англичане смогли, оживив воспоминание о самых ужасных войнах, которые
когда-либо  сотрясали Вселенную, превратить его  в  игру, которая, насколько
мне известно, повсеместно признана непостижимо скучной и бессмысленной. Нет,
лично я -- большой  ее поклонник, --  отметил он, -- но  большинство, боюсь,
сочтет  ваши  вкусы неисправимо дурными.  Особенно  вот  этот  момент, когда
маленький  красный  мячик  попадает  в  стойку...  Вы  так  невинны,  что  и
представить себе не можете, как это выглядит со стороны.
     --  Вон  оно что...  -- сказал  Артур и нахмурился, чтобы показать, что
мозг его работает на полную проектную мощность. -- Теперь понятно...
     -- Сейчас же перед вами, -- Старпердуппель снова перешел на замогильный
шепот и указал на компанию криккитян, шедшую мимо,  --  перед вами  проходят
те, с кого все это началось. И началось оно в эту ночь. Идемте за  ними!  Вы
все увидите сами.
     Трое выскользнули из-под  сени  дерева и  пошли за веселой компанией по
темной дороге вдоль склона холма. Инстинктивно они старались ступать потише,
хотя, будучи лишь  наблюдателями  информативной иллюзии, они могли  с тем же
успехом вооружиться аккордеонами, кастрюлями  и  поварешками и  шуметь,  что
было сил -- никто не заметил бы их.
     Артур  обратил внимание, что  двое  криккитян запели другую песню.  Она
далеко  разносилась в ночной тишине,  и  это  была прелестная  романтическая
баллада, за которую Пол МакКартни положил бы в свой карман  Кент и Сассекс и
приценился к Гемпширу.
     --  Вы, конечно,  помните, -- обратился Старпердуппель к Форду,  -- что
должно случиться сейчас?
     -- Кто, я? -- ответил Форд. -- Ни малейшего представления не имею.
     &ndas
     --  Моя  киберпарта стояла  сразу  за  Зафодом,  -- объяснил  Форд.  --
Заниматься было невозможно. То есть, нельзя сказать, что я  не  узнал ничего
интересного...
     Здесь  Артур заметил  в песне интересный момент:  в  середине  восьмого
куплета, к  которому Пол  МакКартни уже прочно  закрепился бы в Винчестере и
начал  поглядывать на  луга  и  холмы Нью-Фореста по  ту сторону Тест-Вэлли,
текст звучал несколько странно. Автор  упоминал о том, что встретил девушку,
которая шла легкой походкой не "под полною луной" и не "под  яркою звездой",
а "над свежею  травой", что, как показалось Артуру, несколько  выбивалось из
стиля.  Но  тут он  глянул на головокружительно  черное небо и  его посетило
чувство,  что  в этом  есть что-то  очень-очень  важное,  хотя он и не может
понять, что. Он вдруг почувствовал себя одиноким во Вселенной, и даже сказал
об этом вслух.
     --  Нет-нет,  --  возразил  Старпердуппель,  слегка  ускоряя   шаг,  --
криккитяне никогда не задумывались, одиноки ли они во Вселенной. Дело в том,
что их  солнце и его единственная планета окружены огромным пылевым облаком,
и находятся они на  самом восточном  рубеже Галактики. Из-за пылевого облака
на их  ночном небе никогда ничего не видно. Их небо абсолютно пусто. Днем на
нем  светит солнце, но  на солнце, как известно, смотреть весьма трудно. Они
вообще едва  ли  знают, что  такое небо. У  них что-то вроде слепого  пятна,
которое накрывает их от горизонта до горизонта. Они никогда не задумывались,
одиноки  ли они  во Вселенной,  по той простой причине,  что до сегодняшнего
вечера они понятия не имели о Вселенной. До самого сегодняшнего вечера.
     Старпердуппель зашагал вперед, а слова его продолжали звучать в ушах.
     -- Представьте себе, --  добавил он. -- Они  никогда не думали, что они
одни, потому что им никогда не приходило в голову, что может что-то еще.
     Он снова зашагал.
     -- Боюсь, что зрелище может оказаться чересчур, как бы это сказать...
     Не  успел он договорить, как из  безвидного  и пустого  неба  над  ними
послышался  тонкий, быстро  усиливающийся вой.  Артур  и Форд  посмотрели на
небо, но сперва ничего там не увидели.
     Артур заметил,  что криккитяне, шедшие впереди, тоже  услышали звук, но
не  поняли,  что  происходит.  Они недоуменно  смотрели друг  на  друга,  по
сторонам, вперед, назад, даже на землю, но никому из  них не пришло в голову
посмотреть вверх.
     Глубину  их  потрясения  при   виде  горящих  обломков  звездолета,   с
оглушительным ревом рухнувшего с  неба через  мгновение  в  полумиле от них,
сможет представить себе лишь тот, кто это видел.

        x x x

     Есть  люди,  которые  говорят с придыханиями  о "Золотом  Сердце". Есть
люди, которые говорят с придыханиями о Бистроматическом Звездолете.
     Многие вспоминают легендарный  гигантский космический корабль "Титаник"
-- грандиозный и  роскошный пассажирский лайнер, построенный  на звездоверфи
астероидного пояса Артефактоволл несколько  сотен лет назад. И  им есть, что
вспомнить.
     То  был  невиданно прекрасный,  ошеломляюще  огромный  и  возмутительно
комфортабельный корабль  за все то,  что  осталось  еще  от  истории  (см. о
Кампании За Реальное Время),  но, к своему несчастью, он появился на свет на
самой заре теории  невероятности, задолго  до  того, как ученые разобрались,
как  следует, в  этой сложнейшей  отрасли знания -- и  даже то того, как они
толком в нее забрались.
     Инженеры  и  проектировщики  ничтоже сумняшеся решили окружить  корабль
базовым полем невероятности, чтобы все неприятности, которые могут случиться
с какой-нибудь частью звездолета, стали бесконечно невероятны.
     Они не  знали, что  из-за квази-инверсивной и циклической  природы всех
невероятностных вычислений все бесконечно невероятные события на самом деле,
скорее всего, произойдут практически тотчас же.
     Звездолет "Титаник"  был чудовищно зрелищен на стапеле: он был похож на
серебряного арктурианского вакуумного мегакита,  окруженный  лучами лазеров,
подсвечивающих  краны,  опоры  и  стойки --  алмазное  облако из  сверкающих
иголочек света на фоне бездонной черноты межзвездного пространства.
     Но этот гигант не успел даже послать  свой первый радиосигнал -- сигнал
бедствия:  едва сойдя  со стапелей,  он внезапно  и абсолютно прекратил свое
существование.
     Однако,  день, который  для  одной  молодой  отрасли  науки  стал  днем
катастрофы, для другой стал  днем удивительного апофеоза.  Впоследствии было
убедительно  доказано,  что  трансляцию   запуска  "Титаника"по   3D-видению
смотрело больше людей, чем вообще существовало в  то  время  во Вселенной; и
это было признано величайшим достижением в области исследований рейтинга.
     Другим весьма зрелищным событием того дня был взрыв сверхновой на месте
звезды Ылладдин несколько  часов спустя.  Ылладдин -- звезда, в окрестностях
которой  расположены  офисы большинства  страховых компаний Галактики --  то
есть, были расположены.
     Но, если об  этих -- и  о множестве  других  прославленных звездолетов,
среди  которых достаточно упомянуть  хотя  бы галактические боевые  крейсеры
"Отважный",   "Дерзкий"  и  "Абсолютно  Безбашенный"   --  много  говорят  с
уважением,  гордостью,  восхищением,  восторгом,   сочувствием,  сожалением,
прискорбием и многими  другими  популярными  чувствами,  -- есть  звездолет,
который  неизменно вызывает  лишь  глубочайшее  изумление.  Это "Криккит-1",
первый космический корабль, построенный жителями Криккита.
     И дело тут не в том, что "Криккит-1" был такой прекрасный корабль.
     "Криккит-1" вовсе не был красавцем. Он был похож на  груду металлолома.
Он выглядел так, будто его сколотили в чьем-то сарае -- как оно, собственно,
и было. Самое изумительно  в этом корабле --  не то, какой  он был -- потому
что был он, в сущности, никакой -- а то, что он вообще был.
     Между  тем  днем,  когда  криккитяне  открыли  для  себя  существование
космоса, и днем запуска первого криккитского космического корабля едва минул
год.
     Пристегиваясь ремнями к  стартовому  креслу, Форд  благодарил судьбу за
то, что это всего лишь информативная иллюзия. В реальной жизни  ноги  его не
было бы на таком корабле.  "Будь проклят тот  день, когда я сел  за  баранку
этого  пылесоса",  --  вертелось  у  него  на языке.  А  также:  "Остановите
звездолет, я слезу".
     --  Оно  полетит?  --  спросил  Артур, с сомнением оглядывая  шланги  и
провода, переплетавшиеся между собой и опутавшие все внутренности корабля.
     Старпердуппель заверил его, что оно полетит, что им ничего не угрожает,
и что это будет в высшей степени поучительно и трагично.
     Форд и Артур решили расслабиться и подготовиться к трагедии.
     -- Крути свою шарманку, -- сказал Форд.
     Перед ними --  разумеется, не  обращая  на них никакого внимания по той
весьма  уважительной  причине,  что их  там  вовсе и не было -- сидели  трое
космонавтов. Они же и построили корабль. Это они в ту ночь под холмом шли по
тропинке,  распевая проникновенные  авторские песни.  Крушение инопланетного
звездолета  перевернуло  их  мир.  Недели  напролет  они разделывали обломки
звездолета, выуживая  из  них  все  технологические  секреты и не переставая
напевать мелодичные звездолето-разделочные куплеты. Потом они построили свой
космический  корабль,  и  теперь  сидели  в  нем  и  пели  незатейливую,  но
трогательную  песенку о смешанном  чувстве радости  и гордости, охватывающем
их. В  припев  было подпущено немного иронии, и в нем упоминалось о  долгих,
долгих  часах, проведенных в гараже,  вдали от  любимых жен и детей, которые
страшно  скучали  по  папочкам,   но  поддерживали   их  хорошее  настроение
регулярными докладами о том, как подрастает прелестный и веселый щеночек.
     У-у-у-у-у-а-у!  --  корабль  оторвался  от  земли и  взмыл  в небо, как
корабль, который хорошо знает, что делает.
     -- Не верю, -- сказал Форд, когда перегрузки немного ослабли, и корабль
уже  выбирался  из верхних  слоев  атмосферы.  --  Не  верю.  Нельзя за  год
спроектировать и построить такой корабль, будь ты хоть трижды стахановец. Не
бывает такого. Докажите -- и я все равно не поверю.
     Форд покачал  головой  и  уставился в  маленький  иллюминатор  на  тьму
внешнюю.
     Некоторое время полет продолжался  нормально, и Старпердуппель промотал
немного вперед.
     Поэтому  очень  скоро  они добрались до внутреннего  края  сферического
Пылевого Облака, окружавшего  их родные  светило и планету -- как оказалось,
почти вплотную к ее орбите.
     Казалось,  будто сама  структура и целостность  пространства  меняются.
Чернота окружила и окутала  корабль. Это была очень холодная, очень черная и
тяжелая чернота. Это была чернота ночного неба на Крикките.
     Холод,  тяжесть и  мрак начали действовать Артуру на нервы, и он  очень
остро  почувствовал,  каково  приходилось  сейчас  криккитским  космонавтам,
болтающимся без опоры в пустоте. Они достигли предела мироздания своей расы.
За  этот предел ни один криккитянин не проникал даже  мыслью: никто из них и
не думал, что там есть какой-то предел, за который мысль может проникнуть.
     Чернота  облака завладела кораблем.  Внутри  стояла эпохальная  тишина.
Историческая задача -- узнать, если ли по ту сторону неба что-нибудь, откуда
мог свалиться горящий звездолет -- вот-вот будет решена, несмотря на то, что
сама мысль  о  том,  что у мира есть  небо,  была еще  так  недавно чужда  и
недоступна уму тех, кто вырос под небом Криккита.
     История же собирала силы для следующего удара.
     Тьма  окутывала  их, мрак сгущался,  становясь все  плотнее и  плотнее,
тягостнее и тягостнее. И вдруг он пропал.
     Корабль вылетел из пылевого облака.
     Ослепительные бриллианты  звезд  в бесконечной  алмазной пыли засияли в
иллюминаторах, и души космонавтов затрепетали.
     Некоторое время они, не в силах пошевелиться, плыли вдоль звездной реки
Галактики, тоже казавшейся неподвижной в бескрайнем течении Вселенной. Затем
они остановили корабль.
     -- Придется убрать, -- сказали криккитяне, поворачивая к дому.

        x x x

     На обратном пути они спели немало мелодичных и лирических песен о мире,
справедливости,  нравственности, культуре, здоровом образе  жизни,  семейных
ценностях и тотальном уничтожении всего инакосущего.

        Глава 11

     --  Вот  так,  --  промолвил  Старпердуппель,  медленно  помешивая свой
искусственный кофе,  перемешивая  тем  самым  также  турбулентные  комплексы
реальных и  мимореальных чисел на сопряжении перцепционных интеракций Разума
и  Вселенной,  что, в  свою очередь,  порождало  реструктурированные матрицы
неявно свернутой субъективности, посредством которых его корабль перекраивал
саму концепцию времени и пространства. -- Вот как это случилось.
     -- Ясно, -- сказал Артур.
     -- Ясно, -- сказал Форд.
     -- Что я должен делать с этим цыпленком? -- спросил Артур.
     Старпердуппель недовольно посмотрел на него:
     -- Играйтесь с ним, -- сказал он. -- Просто играйтесь с ним.
     И продемонстрировал на  своем  цыпленке. Артур последовал его примеру и
почувствовал,  как  математическая  функция  пробежала  по цыплячьей  ножке,
движущейся в четырех измерениях  по пятимерному, как заверил Старпердуппель,
пространству.
     -- В  одночасье, -- продолжил Старпердуппель, -- все население Криккита
превратилось из очаровательных, жизнерадостных, сметливых...
     -- ... малость ушибленных пыльным мешком... -- вставил Артур.
     -- ... простых людей в очаровательных, жизнерадостных, сметливых...
     -- ... ушибленных...
     -- ... маниакальных ксенофобов. Вселенная никак  не  укладывалась  в их
картину мироздания, если можно так сказать. Они не  могли осознать эту идею.
И они приняли  очаровательное,  жизнерадостное, сметливое,  ушибленное, если
угодно, решение. Они решили уничтожить ее. Что случилось на это раз?
     -- Мне не очень-то нравится это вино, -- сказал Артур, понюхав бокал.
     -- Ну,  так попросите  его  заменить.  Это  все  часть  работающей  тут
математики.
     Артур  так  и   сделал.   Топография  улыбки  официанта  ему   тоже  не
понравилась, но он вообще никогда не любил теорию графов.
     -- Куда мы сейчас? -- спросил Форд без особой надежды.
     --  Обратно  в Зал  Информативных  Иллюзий,  -- ответил  Старпердуппель
вставая  и  вытирая губы математической репрезентацией салфетки. -- Нас ждет
вторая часть.

        Глава 12

     -- Криккитяне, -- провозгласил Его Высокопревосходительство и Верховное
Судейшество,  В.О.В.О.   (Высокоученый,   Объективный  и   Весьма  Отвязный)
Председатель Коллегии Трибунала Объединенных Рас по  Военным Преступлениям в
ходе Криккитских  Войн, -- как  известно всему  прогрессивному человечеству,
это  гордая  свободолюбивая  нация,   которая  по  праву   гордится  древней
самобытной культурой и высокими нравственными ценностями. Проблема состоит в
том,  что они хотят нас  всех поубивать. Блин,  что  ж  меня так колбасит по
утрам?.. Ну, так вот, -- продолжал  он, закинув ноги  на переднюю  скамью  и
стряхивая невидимый волосок со своей церемониальной пляжной  майки, -- мы не
обязаны терпеть в нашей Галактике таких нелиберальных дикарей и террористов.
     Это было правдой.
     Нападение криккитян  на Галактику было ошеломительным. Тысячи и  тысячи
огромных  криккитских  линкоров  внезапно  вынырнули  из  подпространства  и
одновременно атаковали тысячи  тысяч самых  важных планет, сперва захватывая
источники энергии и ресурсов, чтобы выстроить новую волну нападения, а затем
хладнокровно стирая эти планеты с лица Вселенной.
     Галактика, в ту пору наслаждавшаяся необычайно продолжительным периодом
мира и процветания, зашаталась, как  человек, на которого посреди  поля упал
кирпич.
     -- Мое мнение, -- продолжал Его  Судейшество, обведя взглядом  огромный
ультрасовременный  (дело было  десять  миллиардов  лет  назад,  когда  слово
"ультрасовременный" означало массу нержавеющей стали  и рихтованного бетона)
зал суда, -- мое мнение такое, что они просто бешеные какие-то.
     И  это было правдой, и  никто не смог  пока дать других  объяснений той
невообразимой скорости и решительности,  с которыми криккитяне  стремились к
своей новой высшей цели -- уничтожению всего, что не было Криккитом.
     Этим  же  объясняли и невероятный взрыв  в  развитии  науки  и техники,
необходимых  для  постройки  тысяч  и тысяч боевых  кораблей с  миллионами и
миллионами белых роботов на борту.
     Эти  роботы  вселяли  ужас в сердца  всех, кто видел  их  -- впрочем, в
большинстве случаев ужас этот длился  недолго. Эти жуткие бездумные летающие
машины  убийства  были  вооружены  большими  многоцелевыми  боевыми  битами,
которые  одним  движением  могли  сносить  целые  здания,  другим  движением
испускали испепеляющие Всеразруш-Уничтож-лучи, а третьим движением запускали
ужасающий арсенал всевозможных  гранат,  от скромных  зажигательных бомб  до
гиперъядерных взры
     боевой  биты по гранате роботы активировали  взрыватель и посылали их с
феноменальной  точностью  на расстояние от нескольких метров до сотен  тысяч
километров.
     -- Однако, прикол в том, -- снова  заговорил Его Судейшество, -- что мы
победили.
     Он помолчал, пожевывая жевательную резинку.
     --  Мы  победили,  -- повторил он. -- Ясное  дело.  Не,  ну, понятно --
неслабая такая Галактика против одной-единственной  планетки. Без вариантов.
Но сколько времени у нас на это ушло? Секретарь?
     --  Вашчесть?  --  отозвался  строгий  маленький  человечек  в  черном,
вставая.
     -- Конкретно, сколько?
     --  Ваша  честь,  на  этот  вопрос  трудно  ответить  точно.  Время   и
расстояние...
     -- Ну, ладно, точно -- а приблизительно?
     -- Мне не хотелось бы, вашчесть, быть неточным в вопросе такой ва...
     -- Да  заманал  ты со своими  заморочками.  Просто  прикинь и  скажи --
сколько?
     Секретарь  заморгал. Очевидно было, что он, как  и большинство деятелей
галактической юриспруденции, считал Его Судейшество (он же Заппо Былбырокс 5
&middot;10<SUP>8</SUP>, под каковым именем, по необъяснимому капризу судьбы,
он  проходил  в  документах)  весьма  неприятной личностью.  Он  считал  его
хулиганом и  невоспитанным типом. Этот хам  и невежда считал,  что обладание
величайшим юридическим талантом, обнаруженным на данный момент во Вселенной,
дает ему право вести себя так, как ему заблагорассудится -- и,  к несчастью,
в этом он был прав.
     -- Э-э... ваша честь... Приблизительно  две тысячи лет, -- потупившись,
сказал секретарь.
     -- И сколько народу мы прохрюкали?
     -- Два  гриллиарда,  ваша честь,  -- секретарь  сел.  Гидроспектральный
анализ показал бы, что он слегка дымится.
     Его Судейшество снова оглядел зал суда, в котором собрались сотни самых
высокопоставленных лиц  галактической  администрации, все в  парадных формах
или  телах,  сообразно  своим  обычаям  и  обмену   веществ.  За  стеной  из
уничтож-непроницаемого  хрусталя стояли  представители  криккитян, глядя  со
спокойной  вежливой ненавистью на всех  инопланетян, собравшихся  вынести им
приговор.  Настал  самый  торжественный миг  в истории юриспруденции, и  Его
Судейшество это прекрасно знал.
     Он вынул изо рта жевачку и приклеил ее снизу к своему креслу.
     -- Неслабая уйма народищу, -- заметил он.
     Зал суда сумрачным молчанием выразил свое согласие с этим.
     -- В общем, как я уже говорил, они вполне клевые ребята, но мы не хотим
жить  с  ними  в  одной Галактике,  если  только  они  не  попустятся  и  не
тормознутся  со  своей  идеей.  У  нас же просто  дня  спокойного не  будет.
Придется все время смотреть в небо и ждать, когда они снова на нас свалятся.
Это  не  называется  мирным сосуществованием.  Братцы, кто-нибудь, принесите
водички, а?
     Председатель откинулся в кресле и задумался со стаканом в руке.
     -- Короче, так, -- сказал он наконец. -- У этих ребят есть полное право
на свое собственное мировоззрение  и представления о Вселенной. И, исходя из
этих  представлений,  обусловленных  этим  мировоззрением,  они  все  делали
правильно.  Как  ни  дико  это звучит,  с этим не поспоришь. В  их моральном
кодексе написано... -- председатель заглянул в бумажку,  которую  вытащил из
заднего   кармана   своих  судейских   джинсов,  --  написано   так:   "мир,
справедливость,  нравственность,  культура,  здоровый образ  жизни, семейные
ценности  и полное уничтожение  всего  инакосущего".  --  Председатель пожал
плечами: -- Ну, так встречались мне вещи и похуже. Гораздо хуже.
     Председатель задумчиво почесал грудь.
     --  Да-а, блин,  --  протянул он.  Он отхлебнул  еще воды  из  стакана,
посмотрел стакан на свет и нахмурился.  Он повертел стакан перед глазами. --
Стоп. В воде что-то есть? -- спросил он.
     --  Никак  нет,  ваша  честь, --  ответил дрогнувшим голосом  судейский
пристав, принесший стакан.
     -- Так, блин, долейте же в нее чего-нибудь!.. О! У меня есть идея.
     Председатель отодвинул стакан и положил локти на стол:
     -- Короче, сделаем вот что...
     Решение было, как всегда, блестящим, и вот в чем оно заключалось:
     Планету  Криккит следовало  навечно  заключить в Камеру  Завремедления,
внутри которой  время будет  течь  почти бесконечно медленно.  Стенки камеры
будут  отражать  все,  поэтому изнутри  она будет  невидимой и недостижимой.
Открыть  камеру изнутри будет совершенно  невозможно; открыть ее можно будет
только снаружи.
     Когда вся  окружающая Вселенная  приблизится к концу, и  все мироздание
приготовится к  своему  решающему финалу  (это было еще до  того, как  Конец
Света сделался зрелищной  гастрономической достопримечательностью), и  жизнь
вместе с материей исчезнут -- тогда  планета Криккит и ее  солнце выйдут  из
Камеры  Завремедления  и  будут  существовать в  полном одиночестве и  мраке
вселенской пустоты, к которой ее жители так стремились.
     Замок от Камеры  будет  находиться  на астероиде,  медленно вращающемся
вокруг ее орбиты.
     Ключом же станет символ Галактики -- Виккитская Стойка.
     К тому времени, как апплодисменты в зале суда  смолкли, Его Судейшество
уже давно плескался в СенсОдуше с одной симпатичной стенографисткой, которой
он получасом раньше ухитрился перебросить соответствующую записочку.

        Глава 13

     Спустя  два  месяца  Заппо Былбырокс 5  &middot;10<SUP>8</SUP>,  подбив
клеша своих галактических форменных джинс, прожигал  ничтожную  часть  своих
астрономических  гонораров  на  изумрудном пляже,  и  та  самая  симпатичная
стенографистка втирала в его спину Квалактинский эликсир.  По национальности
она была сульфинянкой из Облачных Миров Яги. Ее шелковая кожа была лимонного
цвета, и ее очень занимали юридические лица;  впрочем, лицами ее интересы не
ограничивались.
     -- Новости слышал? -- спросила она.
     --  У-у-о-о-ох  ты!   --   воскликнул  в  ответ   Заппо   Былбырокс   5
&middot;10<SUP>8</SUP>, и чтобы понять, что заставило его так ответить, надо
было быть  там с ними.  Информативная  иллюзия  оставляла здесь  простор для
воображения, поскольку этот эпизод не был документальным.
     --  Нет,  -- добавил  Заппо, когда  то, что  заставило  его воскликнуть
"У-у-о-о-ох ты!", кончилось. Он подвинулся чуть-чуть, чтобы поймать на живот
первые  лучи  третьего, самого крупного  из  солнц  нетронутой  цивилизацией
планеты Вводь, которое как раз выползало на неприлично прекрасный небосклон,
поднимая его загорательную мощность до невиданного доселе максимума.
     Ароматный бриз со стороны безмятежного моря  пробежался вдоль  берега и
ушел обратно в море, не зная, куда бы еще податься. Повинуясь неподотчетному
порыву, бриз вдруг снова  бросился на берег,  а  потом окончательно унесся в
морской простор.
     --  Надеюсь,  это  плохие  новости?  --  спросил   Заппо  Былбырокс   5
&middot;10<SUP>8</SUP>. -- Хороших я больше не перенесу.
     --  Сегодня твой криккитский приговор привели в исполнение, -- сообщила
девушка торжественно. Никакой нужды в торжественности сейчас не было, но она
все равно сообщила  это  известие  торжественным  голосом,  потому что  день
как-то располагал к этому. -- Я слышала по радио, -- объяснила она, -- когда
ходила в корабль за кремом.
     -- Отлично,  --  отозвался Заппо и  снова опустил голову  на изумрудный
песок.
     -- Отлично, да не совсем, -- сказала девушка.
     -- Что такое?
     -- Сразу, как только  закрыли Камеру Завремедления, -- рассказала  она,
прервав  свое  занятие  --  втирание   Квалактинского  эликсира,   --   один
криккитский  крейсер,  считавшийся  пропавшим  без вести и  предположительно
уничтоженным,  оказался  всего  лишь  пропавшим  без  вести.  Он  нашелся  и
попытался захватить Ключ.
     Заппо вскочил и сел.
     -- Как?!
     -- Да ты  не волнуйся, -- сказала она голосом, который мог бы успокоить
вулкан. --  Бой был,  судя по всему,  очень короткий.  Ключ и  крейсер  были
дизинтегрированы и разметены  по пространственно-временному континууму. Судя
по всему, они исчезли навсегда.
     Сульфинянка улыбнулась и зачерпнула пальцами еще немного Квалактинского
эликсира. Заппо снова лег и закрыл глаза.
     -- Сделай так, как только что, -- попросил он.
     -- Вот так? -- спросила она.
     -- Да нет, вот так!
     -- Так? -- попробовала она по-другому.
     -- У-у-о-о-ох ты!
     Информативная иллюзия снова спасовала в этом месте.
     С моря опять налетел ароматный бриз.
     По пляжу бродил никому не нужный волшебник.

        Глава 14

     -- Но  ничто не исчезает безвозвратно, --  продолжал Старпердуппель. На
лицо его ложились красные  отблески свечи, которую попытался унести со стола
робот-официант. -- Ничто, за исключением разве что Халезмского Собора.
     -- Разве что чего? -- переспросил Артур.
     --  Халезмского  Собора, -- повторил Старпердуппель.  --  В ходе  своих
расследований в рамках Кампании за Реальное Время я...
     -- В рамках за кого? -- снова переспросил Артур.
     Старец  умолк,  собираясь с  мыслями перед последним, как  он надеялся,
раундом     этой     истории.     Робот-официант    прошел    мимо     через
пространственно-временные матрицы походкой, в которой прелюбопытным  образом
сочетались хамоватость и подобострастие, снова протянул руку за свечой и  на
этот раз схватил ее и унес-таки. Они потребовали счет, затеяли небольшой, но
содержательный спор о том, кто именно заказывал каннелони, и сколько бутылок
вина они  заказывали на  всех,  тем самым,  как Артур  смутно понял, успешно
выведя корабль  из субъективного пространства и поставив его на  парковочную
орбиту возле незнакомой планеты. Теперь официант нетерпеливо дожидался своей
очереди  поучаствовать  в  вычислительном ребусе  и  начать  влажную  уборку
бистро.
     -- Сейчас вы сами все  поймете, -- пообещал Старпердуппель. -- Дело вот
в чем. Потоки времени сейчас чрезвычайно загрязнены. Они несут массу  всякой
дряни  и  мусора.  И  все  больше  и больше  этого  мусора  выбрасывается  в
физический мир. Завихрения пространственно-временного континуума  -- неужели
не слышали?
     -- Ой, я слышал! -- вспомнил Артур.
     -- У меня вопрос, -- сказал  Форд, вставая и нетерпеливо отодвигая свой
стул от стола. -- Куда мы летим? А то мы тут что-то тормознулись не по делу.
     --  Мы,  --  проговорил  Старпердуппель  медленно и  четко,  --  спешим
помешать боевым роботам криккитян полностью завладеть ключом, который  нужен
им,  чтобы вывести планету Криккит из Камеры Завремедления и освободить свою
армию и ее безумных Владык.
     --  А  мне показалось, --  удивился Форд,  -- что  речь шла  о каком-то
банкете.
     --  Ну...  ну,  шла...  -- сдался  Старпердуппель.  Он  понял уже,  что
упоминание  о банкете  было ошибкой, потому  что слова эти вызвали  у  Форда
Префекта  необъяснимое и  исключительно нездоровое  возбуждение. Чем  больше
Старпердуппель рассказывал о  мрачной  и трагической  истории Криккита и его
обитателей,  тем  больше  Форду  Префекту  хотелось  как  следует вмазать  и
подергаться с клевыми  клюшками. Старец  подумал,  что  не следовало  вообще
упоминать о банкете без крайней  нужды. Однако, слово --  не воробей, и Форд
Префект уже прицепился к нему, как арктурианская мегапиявка  прицепляется  к
своей жертве, готовясь откусить ей голову и скрыться на ее звездолете.
     -- Ну, так когда мы будем на месте?
     -- Не раньше, чем я закончу рассказывать, почему мы должны там быть.
     -- Что касается меня, то для меня этот вопрос не стоит, -- сказал Форд,
откинулся и закинул руки за голову. Он улыбнулся одной из тех своих  улыбок,
от которых у слабонервных собеседников случались судороги.
     Старпердуппель давно уже знал, чем займется на пенсии.
     Он  собирался научиться играть в октравентральный словоблудд --  задача
восхитительно невыполнимая, как он прекрасно знал, поскольку требовала иного
количества ртов.
     Он собирался  также  написать  новаторскую, полную революционных ошибок
монографию об  экваториальных  фиордах  с  целью  пролить  немного  мрака на
некоторые моменты, представлявшиеся ему важными.
     Вместо этого он  позволил уговорить себя пойти на пол-ставки в Кампанию
за  Реальное  Время,  где  он вдруг  не на  шутку  увлекся  этой  работой. В
результате свои немолодые годы он тратил теперь на борьбу со злом и спасение
Галактики.
     Старпердуппель тяжело вздохнул.
     -- Дело в том, что в Кампреавре...
     -- Где-где-где? -- переспросил Артур.
     -- В  Кампании за Реальное Время, о которой я расскажу вам позже. Там я
заметил,  что пять предметов из этого мусора, выброшенные в действительность
совсем недавно, как будто соответствуют пяти фрагментам исчезнувшего  Ключа.
Лишь два  из них мне  удалось выследить -- Деревянный Столп, появившийся  на
вашей  планете,  и Серебряную  Перекладину. Она  находится  на  своего  рода
банкете.  Мы  должны  попасть  туда  и не дать криккитским роботам завладеть
Перекладиной, иначе кто зна...
     -- Дудки!  -- перебил Форд. -- Мы должны попасть  на банкет, чтобы  как
следует вмазать и подергаться с клевыми клюшками.
     -- Неужели вы не поняли ничего из того, что я вам...
     --  Да   фиг   ли  тут  понимать?  --  воскликнул  Форд  с  неожиданной
экспрессией. --  Все же ежу ясно! Именно поэтому я и хочу принять на грудь и
заснять клюшек столько, сколько успею. Пока все это еще будет. Если все, что
ты нам показывал, правда...
     -- Правда? Это сущая правда. Это документа...
     --  ...то шансов справиться  с ними  у  нас не  больше, чем у прыща  со
сверхновой.
     -- С  чем? -- переспросил Артур  тотчас же. До  сих  пор ему  удавалось
держаться в курсе беседы, и он очень не хотел вдруг потерять нить.
     -- Прыща со сверхновой, -- повторил Форд,  не давая сбить себя с толку.
-- И...
     -- Что это за прыщ такой, со сверхновой? -- не отставал Артур.
     --  У прыща,  -- растолковал Форд, -- нет никаких шансов справиться  со
сверхновой.
     Форд посмотрел  на  Артура,  проверяя, возымели ли  его  слова желаемое
действие, и по пустеющим глазам его увидел, что нет.
     -- Сверхновая, -- пояснил Форд быстро,  как только мог, --  это звезда,
которая расширяется со скоростью примерно в половину скорости света, и горит
с  яркостью  миллиарда солнц, а потом  сжимается в  сверхтяжелую  нейтронную
звезду.  Это звезда,  которая  сжигает соседние звезды, так понятно?  Против
сверхновой ничто не может устоять.
     -- А-а, теперь ясно, -- сказал Артур.
     -- И по...
     -- А почему тогда прыщ?
     -- Какой прыщ? А! Да неважно!
     С этим Артур согласился, и Форд продолжил, постаравшись изо всех сил не
сбавить оборотов:
     -- И дело тут в том,  --  продолжил он,  -- что такие  люди, как я, ты,
Старпердуппель, и Артур -- Артур! ты ж его видел!  -- откровенные дилетанты,
штатские шпаки, шлимазлы, в конце-то концов!
     Старпердуппель  нахмурился,  отчасти  озадаченно, отчасти  обиженно. Он
открыл рот, чтобы возразить.
     -- ... -- успел выговорить он.
     -- Мы не маньяки, -- перебил его Форд.
     -- ... -- попробовал он снова.
     -- И в этом-то весь фокус.  Мы не сможем победить  маньяков. Потому что
их это волнует, а нас нет. И они побеждают.
     --  Меня многое волнует! --  возразил Старпердуппель голосом,  дрожащим
отчасти от волнения, но отчасти от неуверенности.
     -- Как например?
     -- Ну...  -- замялся старикан. -- Жизнь... Вселенная... Вообще... Много
чего! Фиорды вот...
     -- И ты готов умереть за них?
     -- За фиорды? -- удивился Старпердуппель. -- Что за чушь?
     -- Вот то-то и оно!
     -- Что-то я, если честно, никак не уловлю суть.
     -- А я все никак не уловлю, -- вставил Артур, -- причем тут прыщи?
     Форд  почувствовал,   что   теряет   позиции,  но  решил  держаться  до
последнего.
     -- Суть в  том,  -- прошипел он, -- что мы  не  одержимые, и у нас  нет
шансов против...
     --  За исключением твоей внезапной одержимости прыщами, -- не  унимался
Артур, -- которая осталась для меня совершенно непонятной.
     -- Да оставь ты в покое прыщи! -- взмолился Форд.
     -- Да я-то что? -- отозвался Артур. -- Это ты завел о них разговор.
     --  Я был  не прав, -- сказал Форд.  -- Забудь. Суть не  в этом. Суть в
том...
     Форд уткнулся головой в колени и умолк.
     -- О чем я говорил? -- спросил он устало наконец.
     --  Давайте  пока  что  просто  отправимся   на  банкет,  --  предложил
Старпердуппель. -- Какие бы мотивы нами ни двигали.
     -- Вот именно это я и хотел предложить, -- вздохнул Форд.
     По  неизвестной   причине  кабинка   телепорта   находились  в  уборной
кафетерия.

        Глава 15

     Путешествия  во времени с  недавних пор считаются  все  более  и  более
опасным и вредным видом путешествий. Они загрязняют историческую среду.
     Энциклопедия Галактика  приводит немало  сведений о  теории и  практике
путешествий во времени. Но, поскольку большая часть этих сведений совершенно
недоступна тому, кто  не потратил по  меньшей мере четыре  жизни на изучение
высшей гиперматематики, и поскольку сделать это было невозможно до того, как
открыли путешествия во времени,  то остается  несколько  неясным, как вообще
удалось  сделать  это  открытие.  Одно  из   разъяснений  по  этому   поводу
утверждает, будто  путешествие во  времени  было,  ввиду  самой его природы,
открыто одновременно во всех исторических эпохах, но это очевидная чушь.
     Беда в том, что большая часть истории сейчас -- точно такая же чушь.
     Вот один пример. Кому-то он может  показаться  не очень важным, но  для
кого-то  это  --  вопрос жизни  и  смерти.  Во  всяком  случае, пример  этот
замечателен тем,  что в первую очередь  (или  в последнюю -- это  зависит от
того, с  какой  стороны смотреть  на  историю,  а этот вопрос  сам  по  себе
достаточно непрост) послужил поводом для начала Кампании за Реальное Время.
     Жил да был некогда -- а может  быть,  и никогда -- один поэт. Его звали
Ляляфа, и он сочинил стихи, признанные лучшими  во всей  Галактике -- "Песни
Длинной Земли".
     Его  стихи были  (бы) неописуемо прекрасны -- неописуемо в том  смысле,
что стоит только начать говорить о них, как говорящего охватывает такая буря
чувств,  такое прозрение истины и ощущение целостности и единства  природы и
мира, что немедленно приходится выйти  пройтись вокруг квартала и, возможно,
заскочить в рюмочную на углу и пропустить там  стопочку-другую гармонической
соразмерности с содовой. Вот какие это были стихи.
     Ляляфа  жил в лесах Длинной  Земли Ёффа. Там он жил,  и  там он сочинял
свои стихи. Он выцарапывал их на высушенных листьях хабры и не пользовался в
своем творческом процессе ни теорией просодии, ни фломастерами. Он писал про
солнце в листве, и про то, что он думал об этом. Он писал про лесной сумрак,
и про  то, что он думал об этом. Он писал про девушку, которая ушла от него,
и про все, что он думал об этом.
     Много лет спустя после его смерти его стихи вышли в свет и были приняты
с восторгом. Весть о нем разнеслась стремительно, как лучи утреннего солнца.
Многие века слова его освещали и орошали жизненный путь миллионам людей, чей
жизненный путь без них был бы намного более темным и пыльным.
     А  потом, вскоре после  изобретения путешествий  во  времени,  один  из
производителей  фломастеров задумался, а не  стали ли  бы поэмы  Ляляфы  еще
лучше, если бы он имел в своем распоряжении высококачественные фломастеры, и
нельзя ли уговорить его на эксклюзивное интервью на эту тему?
     Они отправились назад по  волнам времени, нашли его  и объяснили ему --
не  без  труда  -- свою  идею.  Им удалось  уговорить  его. В результате  их
уговоров  Ляляфа стал невероятно богат,  и  девушка, о которой он должен был
написать  с такой кристальной проницательностью,  вовсе  не ушла от него, а,
напротив,  они  вдвоем  перебрались  из  леса  в  совсем  неплохой  домик  в
пригороде,  откуда он  часто переносился в  будущее, чтобы принять участие в
ток-шоу, в которых неизменно блистал остроумной иронией.
     Своих стихов он, разумеется, так и  не  написал, но эту проблему решили
легко:  производители  фломастеров  попросту отправляли его  на  недельку  в
какой-нибудь дом творчества, снабдив экземпляром последнего издания собрания
его  сочинений и  стопкой высушенных листьев хабры. Ляляфе оставалось только
переписать стихи, вставляя то там, то сям, описки и исправления.
     Многие  утверждают теперь, что стихи  Ляляфы  потеряли всякую ценность.
Другие возражают им, что тексты  остались те же  самые,  так в чем  же дело?
Первые отвечают  на это, что дело, собственно, не в  этом.  Сказать,  в чем,
собственно, дело, они не могут, но что не в этом -- они уверены.
     Для  того, чтобы прекратить  подобные  злоупотребления,  эти  первые  и
основали Кампанию за Реальное Время.  Многих заставил встать на  их  сторону
тот факт, что  спустя  неделю  после начала  Кампании  в печать  просочились
сведения о  том, что  великий Халезмский Собор не только  был  снесен, чтобы
построить  новые ионо-очистные сооружения,  но и что строительство  очистных
сооружений  чересчур  затянулось, и поэтому, чтобы начать поставки очищенных
ионов в срок, пришлось перенести его в  прошлое так  далеко,  что Халезмский
Собор,  собственно,  никогда  и  не  был построен.  Открытки с видами собора
внезапно стали стоить целое состояние.
     Таким  образом, немалая часть истории утрачена для нас навсегда.  Борцы
Кампании за  Реальное Время утверждают, что, как развитие транспорта и связи
привело к  глобализации и разрушило  различия между  странами и мирами,  так
путешествия во  времени разрушают различия  между эпохами.  Прошлое, говорят
они, стало теперь заграницей: там все точно так же, как у нас.

        Глава 16

     Материализовавшись,  Артур  немедленно принялся, пошатываясь, хвататься
за горло, за сердце и за  прочие части тела, как делал это непременно  после
каждой из этих ненавистных и крайне болезненных материализаций, к которым он
исполнился решимости не дать себе привыкнуть.
     Артур огляделся в поисках своих спутников.
     Их не было.
     Артур огляделся в поисках своих спутников еще раз.
     Их по-прежнему не было.
     Артур закрыл глаза.
     Артур открыл глаза.
     Артур огляделся в поисках своих спутников.
     Те упорно отсутствовали.
     Артур снова закрыл глаза,  готовясь повторить это абсолютно бесполезное
упражнение, и только сейчас, благодаря тому, что глаза его были закрыты, его
мозг  начал  анализировать  то,  что только  что  видели  его глаза,  будучи
открытыми,  и   от   этого  анализа  брови  Артура  озадаченно  съехались  к
переносице.
     Артур  открыл  глаза,  чтобы  проверить  себя, но брови не разъехались.
Напротив, они скорее начали закрепляться на захваченных позициях.
     Если это и  был праздничный банкет,  то праздник явно не удался.  Он не
удался настолько, что все участники, похоже, уже  сбежали. Артур почти сразу
отбросил эту версию. Совершенно очевидно, это был не банкет. Это было больше
похоже  на  пещеру, лабиринт или  какой-то туннель -- сказать наверняка было
нельзя, не хватало света. Артура  окружала сырая холодная тьма. Единственным
звуком  было  эхо его собственного дыхания, и  дыхание было учащенным. Артур
кашлянул тихонько,  и был вынужден выслушать, как  призрачное  эхо его кашля
удалилось  по  извилистым  коридорам и  невидимым залам, а потом вернулось к
нему такими же коридорами, словно затем, чтобы спросить: "Ась?"
     Та же участь постигала любой малейший  звук, который Артуру приходилось
издавать, и это его  весьма нервировало.  Он попытался было  напеть какую-то
веселую песенку, но она вернулась к нему  похоронным маршем, и  он прекратил
пение.
     Внезапно перед его глазами встали  картины  из рассказа Старпердуппеля.
Ему вдруг  показалось, что  смертоносные  белые  роботы  вот-вот выскочат из
темноты и набросятся на него.  Артур перестал дышать. Роботы не  появлялись.
Артур начал дышать снова. Он не знал, чего ждать.
     Но кто-то или  что-то, судя по всему, знало, чего или кого ждет, потому
что в этот миг перед в черноте перед Артуром зажглись яркие зеленые неоновые
буквы. Буквы беззвучно гласили:

     ВЫНУЖДЕННАЯ ПОСАДКА

     Надпись  мигнула  и  погасла,  и  Артуру не  понравилось, как  она  это
сделала. Артуру показалось, что погасла  она, как-то издевательски подмигнув
ему. Артур попытался убедить  себя, что  все  это  лишь  дурацкая  игра  его
воспаленного воображения. Неоновые буквы -- они либо горят, либо не горят, в
зависимости от того,  бежит ли по ним электрический ток или не  бежит. И они
никак  не могут,  твердо сказал он  себе, переходить из  одного состояния  в
другое, издевательски подмигивая. Несмотря  на это,  Артур поежился  в своем
халате.
     Внезапно во мраке снова вспыхнули  неоновые буквы. На этот раз, правда,
это были лишь знаки препинания; вот такие:
     <b>...,</b>
     только зеленые.
     Надпись,  понял вдруг Артур, поглазев на нее пару секунд, намекает, что
продолжение следует, и что мысль не  закончена. Намекает,  отметил Артур,  с
бесчеловечной настойчивостью. По меньшей мере, с нечеловеческой.
     Мысль закончили два слова:
     <b>Артур Дент.</b>
     Артур помотал головой. Потом перестал и присмотрелся. Буквы по-прежнему
означали "Артур Дент". Артур опять помотал головой.
     Надпись снова  мигнула и исчезла, оставив его в темноте с расплывчатыми
малиновыми буквами его имени, мерцающими на сетчатке глаз.
     <b>Добро пожаловать,</b>
     загорелась вдруг снова надпись. Ачерез секунду добавила:
     <b>В чем я лично сомневаюсь.</b>
     Ледяной страх, подбиравшийся  к Артуру все это время, дожидался  только
этого,  чтобы охватить  его. Артур попытался побороть его.  Он даже  встал в
боевую  стойку, как видел  это у одного типа по телевизору, но у  того типа,
должно быть, колени были потверже. Артур чуть не вывихнул глаза, вглядываясь
во мрак.
     --  Эй...  Есть  тут  кто-нибудь? --  позвал Артур.  Прокашлявшись,  он
повторил свой вопрос, уже без "эй".
     Где-то вдалеке, на том конце коридора кто-то вдруг начал бить в большой
барабан.
     Артур  слушал  несколько секунд,  пока  не понял,  что это  бьется  его
сердце.
     Артур послушал  еще  несколько секунд  и  понял,  что это  не  стук его
сердца, а большой барабан, в который кто-то бьет на том конце коридора.
     Крупные капли  пота  выступили у Артура  на лбу,  собрались  с  духом и
тронулись в путь. Артур оперся ладонью о  пол, чтобы  поправить  свою боевую
стойку,  которая  как-то  не  держалась.  Надпись  снова  переменилась.  Она
гласила:
     <b>Не надо волноваться.</b>
     Выдержав паузу, надпись добавила:
     <b>Волноваться поздно,
     Артур Дент.
     Берегись,
     если можешь.</b>
     После этого надпись погасла окончательно. Глаза у Артура полезли на лоб
-- он не смог определить, пытались ли они всмотреться в окружающую тьму, или
попросту спасались бегством.
     --  Кто   здесь?   --  спросил   Артур,  постаравшись  придать   голосу
аггрессивности и уверенности в себе. -- Есть здесь кто?
     Никто не ответил ему, и ничто не отозвалось.
     Это встревожило Артура  Дента еще больше, чем любой  ответ, и  он начал
пятиться  назад  от пугающей  черной пустоты. И чем  больше  он пятился, тем
больше она его пугала. Вскоре он понял, в чем дело: во всех фильмах, которые
он видел, люди всегда пятились  от чего-нибудь  страшного и  ужасного только
затем, чтобы натолкнуться на него задом.
     Тут ему пришло в голову, что нужно поскорее обернуться.
     Он обернулся.
     Перед ним ничего не было. Лишь чернота и пустота.
     Это совсем испугало Артура, и он начал пятиться от этой черной пустоты,
туда, откуда только что пришел задом.
     Попятившись  так  немного, Артур вдруг  подумал, что теперь он  пятится
прямехонько  к  тому,  от  чего  пятился  только  что.  Артур  был  вынужден
согласиться с тем, что  это довольно-таки глупо. Поэтому он решил, что лучше
будет пятиться обратно, назад от того, от чего он пятился  сначала, и  Артур
развернулся.
     Тут  выяснилось, что вторая  мысль  была  дельной: развернувшись, Артур
оказался лицом к лицу с неописуемо безобразным чудовищем, беззвучно стоявшим
за его спиной.  Артур заорал диким голосом; все его органы рванулись в  одну
сторону, а тело в другую, мозг же лихорадочно пытался вычислить, через какое
ухо будет лучше всего бежать.
     --  Картина Репина "Не  ждали"? Не узнаем старых знакомых?-- промолвило
чудовище,  и Артур невольно удивился такому приветствию: он видел чудовище в
первый раз, судя хотя бы  уже по тому, что до сих пор неплохо спал по ночам.
Чудовище было просто... просто... просто...
     Артур  таращился  на  него,  а  оно  стояло  совершенно  неподвижно.  И
выглядело смутно знакомым.
     Ледяное спокойствие овладело вдруг Артуром, который понял,  что смотрит
на двухметровую голограмму обычной мясной мухи.
     Интересно,  зачем  это кому-то понадобилось показывать мне двухметровую
голограмму мясной мухи? -- подумал Артур. И интересно, чей это был голос?
     Муха пропала.
     -- Может быть, ты лучше  помнишь меня таким?  -- спросил вдруг голос, и
голос  был глухим,  низким,  недобрым, и прозвучал,  словно  черная  кипящая
смола,  собравшаяся  выплеснуться  из  своей  прокопченой бочки на асфальт с
дурными намерениями.
     Со щелчком  перед Артуром в темном лабиринте появился кролик, огромный,
чудовищный, жутко пушистый прелестный кролик -- тоже картинка, но такая, что
можно   было  разглядеть  каждую  прелестную  пушинку  кроличьего  меха.   В
прелестных блестящих карих глазенках кролика  Артур с изумлением увидел свое
отражение.
     -- Родился и вырос  во мраке, --  продолжал голос.  -- Одним прекрасным
утром  впервые высунул голову из норки на яркий и теплый солнечный свет -- и
ее  немедленно  раскроило  что-то,  подозрительно   похожее  на  примитивное
кремневое рубило. Его создали твои руки, Артур Дент, и пустили в ход они же.
Я  помню,  каким оно было твердым. Из моей шкурки ты сделал себе мешочек для
интересных камешков. Это мне известно,  потому  что в  следующей жизни я был
мухой. Ты  убил меня.  Как всегда. Только на этот раз ты убил меня мешочком,
сделанным  из моей же драгоценной шкурки. Ты, Артур Дент, не только жестокий
и бессердечный человек -- ты еще и поразительный циник.
     Артур раскрыл рот, и голос помолчал немного.
     -- Я  вижу, мешочек не при тебе, -- сказал  он наконец, -- Должно быть,
он тебе наскучил?
     Артур беспомощно замотал головой. Он хотел объяснить, что на самом деле
мешочек ему очень  нравился, и он не спускал с него глаз и брал его с собой,
куда бы ни шел, но что почему-то, и это началось довольно давно, всякий раз,
путешествуя  куда-нибудь, Артур прибывал  на  место  назначения не со  своим
багажом, и что, престранным образом, даже вот сейчас он вдруг обнаружил, что
мешочек,  который был  у  него  только  что,  стал  косметичкой  из  мерзкой
искусственной  леопардовой  шкуры, и что это  не тот мешочек, который  был у
него  всего несколько  минут назад,  до того,  как он попал в это непонятное
место,  и не  такой  предмет,  который  он бы  стал  носить,  и  одному богу
известно, что лежит  в  этой косметичке,  потому что  она  не его, и что  он
дорого дал бы за то, чтобы вернуть себе тот самый, собственноручно сшитый им
самим мешочек,  хотя, разумеется, ему ужасно неловко  и совестно, что он так
неосмотрительно экспроприировал его, точнее, его  составляющие компоненты, а
именно  кроличью  шкурку, у  их предыдущего владельца, а  именно кролика,  с
которым он сейчас имеет честь тщетно пытаться беседовать.
     Вслух Артур сказал только "Э-э-э..."
     -- Познакомься с ящерицей, которую ты раздавил, -- продолжал голос.
     И в  коридоре рядом с  Артуром  возникла гигантская зеленая  чешуйчатая
ящерица.  Артур отскочил, невольно вскрикнув, и очутился посреди кролика. Он
невольно вскрикнул еще раз, но отскакивать было уже некуда.
     -- Это  тоже был  я,  --  продолжал голос, низкий и угрожающий, -- что,
впрочем, тебе и так известно...
     --  Что  значит  "известно" --  возмущенно воскликнул Артур.  -- Откуда
известно?
     -- Самое забавное в реинкарнации, -- злобно прошипел голос,  -- это то,
что большинство людей и духов совершенно не знают, что участвуют в ней.
     Голос выдержал эффектную паузу.  Что  касается Артура, то для него этот
эффект был уже скорее излишним.
     --  Но  я знаю,  --  хрипло  прошептал голос.  --  Я  понял. Не  сразу.
Постепенно.
     Говорящий помолчал снова и вздохнул.
     -- Это было неизбежно, -- сказал он. -- Когда одно и то же происходит с
тобой раз за разом, без конца -- что тебе остается?  В каждой  своей жизни я
был убит  Артуром Дентом. Во всех мирах,  во всех телах,  во  всех временах.
Стоит мне только немного пообвыкнуть,  обжиться -- как является Артур Дент и
убивает  меня.  Этого  трудно  не заметить. Это обращает на  себя  внимание.
Наводит, черт возьми, на мысли! "Странное дело", говорил себе мой дух, вновь
устремляясь  прочь  после   очередной  неудачной,   от-Дентованной   попытки
обосноваться в мире живых, "Странное  дело!  Этот  тип,  который наступил на
меня, когда я скакал себе  к  своей любимой луже, мне кого-то напоминает!" И
постепенно я  вспомнил  все.  Я все вспомнил, Дент!  Весь твой бесчеловечный
меняцид!
     Отзвуки  его голоса разносились по коридорам. Артур  стоял, холодея  от
ужаса, и только протестующе мотал головой.
     -- Вот этот миг, Дент! -- воскликнул голос, сорвавшись от злобы, -- вот
когда я вдруг все понял!
     То,  что  тотчас же разверзлось  перед  Артуром,  заставив его невольно
ахнуть, было  неописуемо ужасно, но мы все же попытаемся описать, как ужасно
оно было. Это была огромная сырая пещера, стены которой двигались, а  на дне
что-то большое, склизкое, шершавое, похожее на кита, ворочалось и ползало по
чудовищным белым надгробиям вдоль стен. Высокий  свод пещеры уходил во тьму,
в которой можно было различить устья двух еще более ужасных пещер, откуда...
     Артур  Дент  вдруг  понял,  что  смотрит  на  свою собственную  ротовую
полость,  и  что внимание  его изо  всех  сил  обращают  на  живую  устрицу,
беспомощно летящую в ее недра.
     Вскрикнув, Артур отшатнулся и закрыл глаза.
     Когда  он открыл  их, ужасное видение пропало. В коридоре было темно и,
на какое-то время, тихо. Артур был оставлен наедине со своими мыслями. Мысли
эти были достаточно неприятными, и Артур охотно предпочел бы им какие-нибудь
другие.
     Тишину  нарушил  глухой  рокот,  с  которым  большая часть  стены вдруг
отъехала в сторону. За ней покамест царил непроницаемый мрак. Артур заглянул
туда опасливо, как крыса заглядывает в темную конуру фокстерьера.
     Голос заговорил снова.
     -- Скажи,  что это было случайное совпадение, --  потребовал он. -- Ну,
скажи, что это все совпадение!
     -- Это все совпадение! -- быстро воскликнул Артур.
     -- Черта с два! -- прогремело в ответ.
     -- Да совпадение же, честное слово! Случайное совпадение!
     -- Никакое не совпадение! -- проревел голос. -- Не будь я Аграджаг!!!
     -- А вы утверждаете, -- спросил Артур, -- что именно так вас и зовут?
     --  Вот именно! -- прошипел Аграджаг, словно  решив за  Артура  сложную
головоломку.
     --  Но я  все-таки уверен, что это всего лишь совпадение!  --  повторил
Артур.
     --  Войди сюда  и  повтори!  --  взвыл  голос, снова неожиданно  пустив
петуха.
     И Артур  вошел  и повторил -- или, точнее  сказать, почти  повторил: на
слове "совпадение" язык его примерз к небу, потому что зажегся свет, и Артур
увидел, куда он вошел.
     Это был Храм Ненависти.
     Это  было произведение не извращенного, а просто напрочь развороченного
ума.
     Храм был огромен. Храм был ужасен.
     Посреди него возвышалась Статуя. О ней мы расскажем чуть-чуть погодя.
     Огромный, непостижимо огромный зал  выглядел так, словно был вырублен в
монолитной скале,  и  причиной  тому было то самое обстоятельство, что он  и
вправду   был  вырублен   именно   в   ней.  Артуру,  стоящему  на   полу  и
разглядывающему  его  с  открытым  ртом,  показалось,  что  зал  тошнотворно
кружится за его спиной.
     Зал был сплошь черным.
     А там, где он не был  сплошь черным,  хотелось, чтобы  он был  таковым,
потому   что  цвета,   подчеркивавшие   некоторые   невыразимые  детали  его
архитектуры, были  выбраны из спектра  самых глазодробительных оттенков,  от
ультра-лихолетового   до   инфра-страшного,    включая   тускло-захиреневый,
неумолиновый, желчную похру, ультраморин и провиантовую зелень.
     Невыразимыми деталями архитектуры, которые подчеркивали эти цвета, были
горгульи, да  такие, какие лишили бы аппетита  самого Фрэнсиса  Бэкона.  Все
горгульи со стен, с капителей  колонн, с балок, контрфорсов и хоров смотрели
в центр зала, на Статую, к описанию которой мы вот-вот перейдем.
     И если горгульи лишили бы аппетита самого Фрэнсиса Бэкона, то,  судя по
лицам  горгулий, Статуя заставила бы самих горгулий отказаться от  завтрака,
если бы они  были  живы, что было невозможно,  и если бы кто-нибудь  вздумал
предложить им завтрак, что было равно невозможно.
     Необозримые стены Храма были покрыты барельефами в память всех невинных
существ, павших жертвой Артура Дента. Имена некоторых существ, увековеченных
на барельефах, были подчеркнуты  и отмечены звездочками. Так, к примеру, имя
коровы,  которую  забили, и из чьих филейных частей Артуру Денту было угодно
откушать  бифштекс, было  подчеркнуто  жирной чертой,  тогда  как имя рыбки,
которую Артур собственноручно поймал, а потом усомнился в ней и оставил ее в
тарелке,   было  подчеркнуто   дважды,  помечено  тремя  звездочками  и  еще
крестиком, для вящей доходчивости.
     И,  что было  самое ужасное -- не считая Статуи, к которой мы медленно,
но верно подбираемся -- так это ужасающая ясность, что все эти люди, звери и
насекомые  были  в  самом  деле  одним  и  тем  же  существом, повторяющимся
бесконечно.
     И было не менее  ужасающе ясно, что  это существо, пусть необоснованно,
но ужасно расстроено. Пожалуй,  точнее было бы сказать, что расстройство его
достигло невиданного  во Вселенной уровня. Это было расстройство  эпическое,
расстройство,  пылающее  жгучим  пламенем,  расстройство,  охватываюшее  всю
беспредельность времени и пространства своей черной тенью.
     И  это  расстройство  нашло свое полное  выражение  в  Статуе, стоявшей
посреди  всего  этого чудовищного  храма. Она  изображала  Артура  Дента,  и
изображала,  мягко  говоря, без прикрас. Высотой  с пятиэтажный дом,  каждым
сантиметром своим  она  старалась нанести  оскорбление  своему прообразу,  а
высоты  ее  хватило  бы  на  то,  чтобы испортить  настроение  и  не  такому
прообразу. От мельчайшего  прыщика на переносице и до  безобразной прорехи в
халате,  в  Артуре Денте не было  ни одной  детали, которую не поносил  и не
бичевал бы зловредный скульптор.
     Артур в его  творении  представал  монстром,  кровожадным  безжалостным
извергом,  прокладывающим  свой  путь  по  трупам  ни  в   чем  не  повинной
воплощенной в едином существе Вселенной.
     Каждой  из  тридцати  рук,  которыми  наделил  его  скульптор в  порыве
вдохновения,  Артур  либо свежевал  кролика,  либо  бил  муху,  либо  срывал
ромашку, либо вытаскивал из бороды блоху, либо делал что-нибудь другое, чего
Артур поначалу  и  не распознал.  Бесчисленные  ноги  его в основном  давили
муравьев.
     Артур  закрыл  глаза руками,  опустил голову и  покачал ею из стороны в
сторону, охваченный ужасом и скорбью на то, как безумно устроен мир.
     Когда же  он открыл глаза, то перед ним возвышался не то человек, не то
зверь,  не  то что-то среднее -- существо, вечным палачом которого был Артур
Дент.
     -- Р-р-р-р-р-р-а-а-а-а-р-р-р-р-р! -- сказал Аграджаг.
     Более всего он был  похож -- или  оно было похоже -- на толстую злобную
летучую мышь. Подойдя к Артуру вплотную, он ткнул в него загнутым когтем.
     -- Но послушайте!.. -- возразил Артур.
     -- Р-р-р-р-р-р-а-а-а-а-а-р-р-р!!! -- сказал Аграджаг, и Артуру пришлось
согласиться с этим замечанием,  принимая во внимание  то обстоятельство, что
этот жуткий и несчастный одновременно призрак весьма его пугал.
     Аграджаг был черен, огромен, кожист и морщинист.
     Его перепончатые  крылья, изломанные  и продранные,  пугали еще больше,
чем если  бы  были могучими  и  мускулистыми. Пугало в них, должно  быть, то
упорство, с  которым они  продолжали  существовать,  несмотря на все  законы
физики и биологии.
     Аграджаг  обладал  самой   впечатляющей   коллекцией  зубов.  Все  они,
казалось, были по одному позаимствованы у разных хищных зверей и вставлены в
его пасть  под  такими причудливыми  углами, что  попытка укусить что-нибудь
раскровавила бы ему пол-лица а, возможно, лишила бы и глаза.
     Каждый из трех его маленьких  глаз горел свирепым огнем  и был не более
вменяем, чем глаза крокодила, очутившегося на березе.
     -- Я был там, на крикете! -- прохрипел Аграджаг.
     Это утверждение показалось Артуру таким диким, что он задохнулся.
     -- Да не в этом  теле, --  взвизгнуло чудовище, -- не в  этом теле! Это
мое  последнее  тело.  Это  моя  последняя  жизнь.  Это -- тело  мести.  Мой
последний шанс. И за него мне тоже пришлось побороться!
     -- Но каким об...
     -- Я был там, на крикете!  -- прорычал Аграджаг. -- У меня  было слабое
сердце, но,  в конце концов, сказал я  жене, что  со мной может случиться на
крикете? Я же не играю, только смотрю! И вдруг прямо передо  мной из воздуха
возникают  два каких-то негодяя! Последнее,  что  я замечаю, прежде чем  мое
бедное сердце окончательно разрывается от потрясения, это  то, что  один  из
них -- Артур Дент, и в бороде у него -- кроличья косточка! Совпадение, да?
     -- Конечно! -- горячо ответил Артур.
     --  Ах,  совпадение!  --  взвыло   чудовище,  отчаянно  замахав  своими
изломанными  крыльями и  распоров  себе правую щеку одним  особенно  ужасным
клыком.  Приглядевшись -- помимо всякого желания -- Артур заметил, что почти
все лицо Аграджага покрыто обтрепанными лоскутками черного пластыря.
     Артур испуганно попятился,  задев  рукой бороду  и обнаружив,  к своему
стыду, что кроличья  косточка до сих пор торчит в ней. Артур нервно выдернул
ее и отшвырнул в сторону.
     -- Ну, пойми же!  --  воскликнул он, -- Это  все судьба! Каприз судьбы.
Судьба играет человеком -- тобой и мной. Это все одно сплошное совпадение!
     -- За что ты меня  преследуешь, Дент? -- спросило чудовище, наступая на
Артура, отчаянно прихрамывая.
     -- Да ни за что!  Я не преследую тебя! Мне вообще до  тебя нет никакого
дела!
     Аграджаг не сводил с Артура своих горящих глаз:
     --  А  ты  всех,  до кого  тебе  нет  дела, систематически и  регулярно
уничтожаешь?  Я   бы  сказал,   довольно  своеобразный  паттерн  социального
поведения! И я бы еще сказал: вранье!
     --  Но  послушай,  --  взмолился  Артур,  --  мне  очень жаль. Это  все
чудовищная  ошибка. И,  кстати,  мне пора.  У  тебя  нет часов? Мне же  надо
спасать Вселенную!
     Артур отступил еще  чуть-чуть назад. Аграджаг еще чуть-чуть придвинулся
к нему.
     -- В  какой-то  момент,  --  просипел он, --  я решил завязать.  Какого
черта, подумал я. Не буду больше рождаться. Останусь на том  свете. И что же
ты думаешь?
     Артур движениями головы  дал понять,  что  не думает  по  этому  поводу
ничего и  не горит желанием задуматься.  В спину  ему уперся холодный черный
камень, титаническим усилием скульптора превращенный в чудовищную пародию на
его домашние шлепанцы. Артур бросил  взгляд  на  свою  кошмарно  извращенную
фигуру. Что делала одна из его рук, он так и не разгадал до сих пор.
     -- Мне пришлось явиться в мир  против моей воли, -- продолжал Аграджаг.
--  И  кем! Горшком  петуний!  Это  особенно  счастливое  мое  существование
началось в горшке на высоте трехсот  миль над поверхностью  какой-то мрачной
планеты.  Не самое уютное место для  горшка  петуний, скажешь  ты? И  будешь
прав. Эта жизнь закончилась  очень скоро, тремя  сотнями миль  ниже. Посреди
останков кита. Моего собрата по несчастью.
     Аграджаг с новой ненавистью оглядел Артура.
     -- И по пути вниз, -- прорычал он, -- я видел шикарный белый звездолет.
А  из иллюминатора  этого  шикарного  звездолета  выглядывал довольный Артур
Дент. Совпадение?!
     -- Конечно!  -- воскликнул  Артур. Бросив  еще  один  взгляд вверх,  он
понял,  что  озадачивавшая  го рука вызывала к жизни  горшок  с  обреченными
петуниями. Это толкование не бросалось в глаза.
     -- Мне пора, -- повторил Артур. -- Надо идти.
     -- Пойдешь, -- сказал Аграджаг, -- но сначала я тебя убью.
     --  Нет-нет, так не  пойдет, --  залепетал  Артур, карабкаясь  на носок
своего каменного шлепанца, -- мне же нужно спасать Вселенную! Я должен найти
Серебряную Перекладину. Как же я ее найду -- мертвый?
     --  Об этом надо было думать раньше,  прежде чем начинать свою охоту на
меня!  А помнишь  Бету  Ставромюля? Не  помнишь? Там  кто-то -- дай бог  ему
здоровья -- пытался...
     -- Я там никогда не был, -- сказал Артур.
     -- ...пытался тебя застрелить, а ты присел. Угадай, в кого попала пуля?
Что ты сказал?
     --  Я там  никогда не  был, --  повторил Артур. -- Не знаю,  о  чем  ты
говоришь. Мне надо идти!
     Аграджаг остановился.
     -- Что значит не  был? Был! И ты виновен в той моей смерти, там, как  и
везде! Меня -- случайного прохожего! -- Аграджага сильно тряхнуло.
     --  Я даже не  слышал о таком месте, -- упорствовал  Артур.  -- И никто
никогда не  пытался меня  убить. Кроме тебя. Может быть, я еще только должен
туда попасть? В будущем?
     Аграджаг замер в страшном прозрении:
     -- Не слышал про Бету Ставромюля? В будущем?.. -- прошептал он.
     -- Вот  именно, -- подтвердил Артур. -- Я ничего не знаю про это место.
Я там ни разу не был и не собираюсь.
     --  Ну,  хочешь  не хочешь,  --  прорычал  Аграджаг,  -- а  придется...
Звездец! -- взвыл он, озирая свой колоссальный Храм Ненависти. --  Я слишком
рано тебя сюда притащил!
     Внезапно он развернулся и упер в Артура тяжелый ненавидящий взгляд:
     -- Но я все равно тебя убью! -- проревел он. -- Даже если это логически
невозможно! Я  все-таки попробую! Я  разнесу  всю  гору!  --  взвыл  он.  --
Посмотрим, как ты выпутаешься на этот раз, Дент!
     Аграджаг, яростно хромая, бросился к небольшому черному жертвеннику. Он
кричал и ругался так свирепо, что исполосовал себе все лицо.
     Артур  спрыгнул  со своего  укрытия  на носке собственного  шлепанца  и
побежал, чтобы  перехватить обезумевшее чудовище. Он  напрыгнул  на  него  и
уронил злосчастное существо на жертвенник.
     Аграджаг снова  взвыл, судорожно дернулся и повернул на Артура безумный
глаз:
     -- Что ты наделал! -- прохрипел он, --  Ты  же убил меня!  Ты  же опять
меня убил! За что?..
     По телу  его пробежала  короткая  судорога, и  Аграджаг рухнул, в своем
падении нажав на жертвеннике большую красную кнопку.
     Сперва Артур остолбенел,  потрясенный содеянным, а  потом остолбенел от
сирен и звонков, внезапно  разорвавших тишину и возвещавших о тревоге. Артур
затравленно  огляделся.  Единственным выходом  был  проем, через  который он
попал  сюда.  Артур  бросился в  него,  по  пути отшвырнув  в  угол  мерзкую
косметичку из искусственной леопардовой шкуры.
     Наугад  Артур  несся  по  лабиринту,  а  сирены,  клаксоны  и  мигалки,
казалось, неслись за ним по пятам.
     Вдруг за одним из углов перед ним вспыхнул свет.
     Но это была не вспышка. Это был дневной свет.

        Глава 17

     Хотя выше уже  говорилось  о том, что Земля  --  единственная планета в
нашей Галактике,  где Криккит, или крикет,  был  сочтен подходящим предметом
для  игры,  по каковой  причине Землю долгое время сторонились все уважающие
себя цивилизации, это касается только нашей Галактики и, более точно, только
нашего измерения. В некоторых более высоких  измерениях, где  позволяют себе
больше,  чем тут  у  нас,  вот уже  миллиарды лет в трансмерных эквивалентах
популярна прелюбопытная игра под названием брокианский ультра-крикет.
     <i>"Что греха  таить, это глупая  игра",  -- пишет  "Путеводитель вольного
путешественника по Галактике". -- "Но ведь любой, кому  случалось  бывать  в
по-настоящему  высоких измерениях, прекрасно знает, что тамошняя публика  --
сборище уродов и  сикофантов,  которых  давно  уже  пора  уморщить в  старый
матрац, да и уморщат, как только кто-нибудь  научится  запускать ракеты  под
прямым углом к реальности."</i>
     Это   был  еще  один  пример  того,   что  в   "Путеводитель   вольного
путешественника  по Галактике"  может пристроиться любой случайный прохожий,
которому придет в голову зайти внутрь и заняться этим черным делом, особенно
если зайдет он около полудня,  когда почти никого  из штатных сотрудников на
рабочем месте нет.
     И это, кстати, очень важный момент.
     История  "Путеводителя  вольного путешественника  по  Галактике" -- это
история  идеалов,  борьбы,  страстей,  удач,  неудач  и  невероятно  длинных
обеденных перерывов.
     Истоки  "Путеводителя"  -- вместе  с большей частью  его  бухгалтерской
отчетности -- затеряны в веках.
     По поводу других,  более интересных теорий о том, где они затеряны, см.
ниже.
     В   большинстве   дошедших    до    нас   историй    рассказывается   о
редакторе-основателе по имени Хоккей Коньпедаль.
     Хоккей  Коньпедаль,  рассказывается  в   них,  основал  "Путеводитель",
заложил  в его основополагающие принципы честность и верность идеалам, после
чего заложил сами принципы и вылетел в трубу.
     После этого он долгие годы провел в скитаниях и поисках. Он беседовал с
верными друзьями, сидел в темных комнатах в нелегальных состояниях сознания,
размышлял  о том  и о сем, упражнялся с гантелями, а потом,  после случайной
встречи  со  Святыми Братьями-на-Обеде с планеты Вундон, которые  учат тому,
что,  как обед стоит  во  главе  дня времени  человеческого, а  день времени
человеческого  можно рассматривать как образ жизни духа человеческого, так и
Обед  должен  быть а)  поставлен во  главу жизни  духа человеческого,  и  б)
заказан в достойном ресторане, Хоккей заново основал "Путеводитель", заложил
в его  основу принципы честности и верности  идеалов, добавив  отверстие,  в
которое можно эти  принципы засунуть, и  повел "Путеводитель"  к  его первым
крупным финансовым успехам.
     Он также начал изучать и исследовать  значение редакторского обеденного
перерыва, который  впоследствии стал играть такую  ключевую  роль в  истории
"Путеводителя",  поскольку,  благодаря  ему, большую часть  работы выполняют
теперь случайные  прохожие, которым  приходит в голову заглянуть в пустующие
около полудня кабинеты, и которые находят там дело себе по душе.
     Вскоре после этого  "Путеводитель"  купил издательский дом "Мегадодо" с
Беты  Малой Медведицы, поставив дело на  широкую финансовую  ногу и позволив
четвертому редактору Лигу Лурию Младшему поднять обеденные перерывы на такую
головокружительную   высоту,   что  все   потуги   последующих   редакторов,
устраивавших бесплатные обеденные перерывы для бедных,  по  сравнению  с той
эпохой выглядели не лучше бутербродов с заветрившимся сыром.
     Лиг Лурий, строго говоря, не сложил с себя должность главного редактора
-- он просто  однажды днем вышел из своего кабинета, да так и не вернулся до
сих пор. Прошло уже около ста лет, но многие сотрудники верят, что он просто
выскочил за гамбургером,  и еще вернется и поднажмет, как следует, во второй
половине рабочего  дня. Формально все редакторы  после Лига  Лурия  Младшего
именовали  себя  замредакторами,  а стол  Лига  до  сих  пор  сохраняется  в
неприкосновенности -- на него только  добавили  табличку "Лиг Лурий Младший.
Ушел на обед. Пропал без вести."
     Некоторые недостойные внимания подрывные  голоса намекают, что на самом
деле   Лиг  пропал  в  ходе  одного   из   первых  уникальных  экспериментов
"Путеводителя" в  области альтернативного налогообложения. Об этом  известно
очень  мало  и говорится вслух еще меньше. Любой, кто обратит  хотя бы  свое
внимание,  не  говоря уже о внимании  общественности, на тот забавный,  но в
высшей степени случайный и  ничего  не значащий факт, что любая планета, где
когда-либо  размещалась  бухгалтерия  "Путеводителя",  вскоре   после  этого
погибала в ходе военных действий или экологической катастрофы, рискует  быть
жестоко засуженным с самыми свирепыми последствиями.
     Любопытен,  хотя, разумеется,  никак  не связан с  вышеприведенным, тот
факт, что за два-три дня до того, как  планету Земля снесли, чтобы построить
новое гиперпространственное  шоссе, НЛО на  этой планете наблюдали не только
над  стадионом  "Лордз"  в Сент-Джонс-Вуде,  Лондон, но  и над Гластонбери в
Сомерсете.
     Гластонбери,  край  древних королей,  ведьм  и  колдовства, мегалитов и
чудесных  исцелений,  был выбран для размещения  нового  филиала бухгалтерии
"Путеводителя вольного путешественника", и десятилетний архив был  перенесен
в волшебный  холм  на  окраине города всего  за несколько часов до  прибытия
вогонов.
     Но ни  один  из этих странных  и необъяснимых  фактов не так  странен и
необъясним,  как  правила  игры в Брокианский  ультра-крикет,  популярной  в
высших измерениях.
     Правила ее настолько сложны и  запутанны, что, будучи однажды собраны и
изданы одним томом,  они  обрушились внутрь себя  вследствие гравитационного
коллапса, и на их месте возникла новая черная дыра.
     Но вот краткое изложение важнейших правил:
     Правило   1.  Отрастите  себе  три  дополнительные  ноги.  Они  вам  не
понадобятся, но зрители это оценят.
     Правило  2. Найдите одного хорошего  ультра-крикетиста.  Скопируйте его
несколько раз. Это сокращает трудоемкий подбор игроков и тренировки.
     Правило  3. Выведите свою команду и команду противника в чистое  поле и
окружите их высокой каменной стеной. Это делается затем, что, хотя  игра эта
очень зрелищна,  разочарование зрителей, которые не видят, что же происходит
на  поле, заставляет их воображать, что игра намного более интересна, чем на
самом  деле. Жизненный  тонус зрителей, посмотревших довольно  среднюю игру,
бывает  гораздо ниже,  чем у  зрителей,  которые  уверены,  что  только  что
упустили самые драматические события во всей истории спорта.
     Правило  4.  Перебросьте  игрокам  через  стену  спортивный  инвентарь.
Сгодится  все,  чем можно  как следует заехать по  уху  --  крикетные  биты,
бейсбольные биты, теннисные ракетки, лыжные палки и т.п.
     Правило 5. Теперь игроки  должны изо  всех своих сил размахивать вокруг
себя всем,  что попадет  под  руку. Как только игрок забивает кого-нибудь из
игроков, он должен немедленно отбежать на безопасное расстояние и извиниться
оттуда. Извинения должны быть разборчивыми, искренними, и  сделать  их,  для
вящей доходчивости и дополнительных очков, лучше всего через мегафон.
     Правило 6. Победившей объявляется та команда, которая побеждает первой.
     Любопытно заметить, что чем больше в высших  измерениях увлекаются этой
игрой,  тем   реже  проводятся  сами  игры,  поскольку  все  команды  сейчас
состязаются друг с другом исключительно по вопросам толкования правил. И тем
лучше,  потому  что  по  большому   счету  небольшая  война  наносит  меньше
психологического ущерба, чем затянувшийся брокианский ультра-крикетный матч.

        Глава 18

     Артур  бежал вниз  по склону  горы, подпрыгивая и тяжело дыша,  и вдруг
почувствовал, как вся гора вздрогнула под ним. Раздался  рокот, грохот, едва
заметное  движение, и  далеко  вверху позади  Артура  вырвался  язык жаркого
пламени.  От  страха  Артур  еще  прибавил  ходу.  Почва  под ногами  начала
скользить, и Артур  вдруг  со всей небывалой прежде отчетливостью понял, что
такое  oползень. До  сих  пор для него это  было лишь  слово, но  сейчас  он
внезапно с  ужасом осознал, насколько ненормальное и нездоровое занятие  для
земли  -- ползти. А  земля  ползла, унося Артура на себе. Артуру стало  даже
дурно от страха и тряски. Земля оползала, гора тряслась, Артур катился вниз,
вставал, падал и катился дальше и дальше.
     С горы пошла лавина.
     Камешки, за ними камни, а за ними и глыбы принялись прыгать вокруг, как
неуклюжие щенки, только гораздо, гораздо больше,  гораздо,  гораздо тверже и
тяжелее,  и  бесконечно более смертельно опасные при прямом попадании. Глаза
Артура  метались  от  камня к  камню, ноги  танцевали безумные танцы; сердце
билось в такт биению геологического катаклизма под ним и  вокруг него. Артур
бежал так тяжело, словно бег был мучительной и изматывающей болезнью.
     Здравый  смысл,  а  именно понимание  того,  что  он  непременно должен
выжить,  чтобы  дать  свершиться  предсказанному в  саге  об  его  нечаянном
избиении Аграджага,  никоим  образом  не посещал ум  Артура и не  оказывал в
тотмомент на него никакого умиротворяющего действия. Артур бежал под страхом
смерти, и смерть была вокруг него,  под ним,  над ним,  и уже хватала его за
полы халата.
     Внезапно Артур в очередной раз споткнулся и упал, и падение увлекло его
вперед. Но в ту самую секунду, когда он должен был приземлиться со всей силы
на камни, прямо перед собой он вдруг увидел небольшую темно-синюю спортивную
сумку, с которой, как он прекрасно помнил, он расстался в багажном отделении
Афинского аэропорта  десять лет  назад по его личному времени.  От удивления
Артур забыл о  том,  чтобы упасть на землю,  и взмыл в воздух  со  свистом в
ушах.
     С ним  произошло  вот что:  он полетел.  Артур  изумленно  огляделся по
сторонам,  но  никакого  сомнения  быть  не  могло  --  именно это с  ним  и
произошло. Никакая часть его тела не  касалась  земли, и более того, никакая
его часть не  собиралась это сделать.  Он просто плыл в воздухе, а булыжники
свистели вокруг.
     Теперь  он уже мог что-нибудь с этим сделать. Зажмурившись от легкости,
Артур поднялся повыше, и теперь булыжники стали свистеть под ним.
     Артур  поглядел  вниз с веселым любопытством.  От трясущейся земли  его
отделяло теперь метров десять пустоты -- если не считать булыжников, которые
не  задерживались в ней, а  рушились вниз, влекомые железной хваткой  закона
тяготения,  того самого закона, от  ответственности за невыполнение которого
Артур, казалось, был теперь освобожден.
     Почти  тут  же,  с  инстинктивной  мудростью,  внушаемой  нам  чувством
самосохранения,  он понял, что не следует  думать об этом, потому что  иначе
закон  тяготения вдруг опомнится, взглянет  строго в сторону Артура, стукнет
молотком и потребует отчета, какого черта Артур делает тут  наверху -- и все
кончится.
     Поэтому Артур стал думать о тюльпанах. Это было  нелегко, но  он  очень
старался.  Он думал  о приятной упругой  круглости их лепестков, о множестве
причудливых оттенков, которые научились им придавать, задумался о том, какую
часть от всех выращиваемых -- или выращивавшихся -- на Земле тюльпанов можно
-- было  бы -- насчитать в радиусе  одной мили от средней ветряной мельницы.
Через некоторое время эта тема опасно наскучила ему, и  он почувствовал, как
воздух  скользит сквозь  одежду, и  понял,  что  спускается вниз,  в область
подпрыгивающих  булыжников, о  которых он  так старательно не думал, поэтому
Артур  стал  вспоминать Афинский  аэропорт -- и эта тема подарила ему  минут
пять благодатной ненависти, по  окончании  которых Артур неожиданно заметил,
что летит уже на высоте метров двухсот от земли.
     У Артура мелькнула мысль о том, как же он собирается вернуться вниз, но
он тотчас же отогнал эти мысли и попытался взглянуть на ситуацию трезво.
     Итак, он  летает. Что теперь с этим  делать?  Артур поглядел в  сторону
земли. Он не приглядывался, а изо всех сил постарался лишь скользнуть по ней
мимолетным   взглядом.  Он  не  смог  не  заметить  двух  вещей.  Во-первых,
извержение, судя по  всему,  исчерпало себя; возле самой вершины горы теперь
зиял кратер -- очевидно, над  тем самым местом, где  находились высеченный в
скале огромный храм, статуя Артура и тело злосчастного Аграджага.
     Во-вторых, его спортивная сумка,  потерянная  в Афинском аэропорту. Она
лежала  неподвижно   между  отдыхающими  после   пробежки  булыжниками,  но,
очевидно, не  была  задета ими.  Как такое  могло  случиться, Артур  не  мог
понять; кроме  того, поскольку эту загадку  совершенно  заслоняла чудовищная
невозможность  самого появления  этой  сумки  здесь, Артур  не ощущал в себе
особого  желания  вообще пускаться  в исследования по этому вопросу. Суть  в
том, что сумка -- вот она. А мерзкая косметичка из искусственной леопардовой
кожи, судя  по всему,  исчезла, чего  нельзя было не одобрить, раз уж понять
было тоже никак нельзя.
     Артур  вплотную подошел  к  тому  факту, что сумку  следует  подобрать.
Здесь, в двухстах метрах над поверхностью чужой планеты, имени  которой  ему
никак  не  удавалось вспомнить,  на  расстоянии  стольких  световых  лет  от
испепеленных руин своего дома, он никак не мог пройти мимо жалобно лежащей и
взывающей к нему части того, что составляло некогда его жизнь.
     Кроме того, подумал Артур, если сумка сейчас в том же  виде, в каком он
ее потерял, то в ней должна находиться  единственная во всей Вселенной банка
греческого оливкового масла.
     Медленно, осторожно,  сантиметр за сантиметром, Артур начал спускаться,
покачиваясь из стороны  в сторону, как лист бумаги, нервно нащупывающий путь
со стола на пол.
     Все  шло хорошо, и  все  было хорошо.  Воздух хорошо держал Артура,  но
пропускал через себя. Спустя две минуты он уже висел всего в метре от сумки,
и здесь ему нужно было принять нелегкое решение. Артур покачивался в воздухе
и хмурился, но хмурился так легкомысленно, как только мог.
     Если  он   подберет   сумку,  сможет  ли  он  ее   унести?   Что,  если
дополнительный вес просто придавит его к земле?
     Что  если  само  прикосновение к чему-нибудь земному внезапно  разрушит
действие той чудесной силы, которая сейчас удерживает его в воздухе?
     Не лучше ли будет сейчас взяться за ум, спуститься на